Текст книги "Роковой перекрёсток"

Автор книги: Клод Изнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава девятая

20 ноября, пятница

Дурло сидел между Мели Пекфан и черненькой Нини Морикод. Ему было скучно, и он недоумевал, почему хозяин так долго стоит на одном месте. Пес встал, встряхнулся, клацнул зубами в сторону самого наглого голубя и решил сбегать на площадь Валюбер.

– Пресвятая дева, да куда же запропастился этот Базиль? – ворчал Грегуар Мерсье, глядя на миску, предназначенную для молока Пульхерии. – Эй, Дурло, а ну, сиди смирно, негодный пес! Совсем разбаловался, так и норовит удрать, вместо того чтобы коз сторожить. – Мсье! Эй, мсье! – закричал он, подбегая к решетке Ботанического сада, за которой показался садовник. Я Базиля Попеша ищу, вы его часом не видали?

– Попеша? Это того, что из зверинца? Так на него вчера ночью лев набросился, сильно помял беднягу, его в Питье увезли.

– О боже… Бедный Базиль, какой ужас! Как вы думаете, он поправится?

– Вот уж чего не знаю, того не знаю, – проговорил садовник и пошел дальше.

– Что же мне теперь делать? Ведь кроме меня у него нет родни…

Грегуар Мерсье сунул миску в мешок и свистнул собаку. Неугомонный Дурло стал носиться по кругу, высунув язык.

– Ах ты, старый непоседа! Сядешь ты, в конце концов, спокойно или нет? Тебе бы все играть, хуже маленькой Перванш, право слово. А ведь по возрасту тебе скорей с Мемер надо пример брать, она хотя бы ведет себя солидно. Идем, и чтобы у меня без глупостей!

Никогда еще стадо коз не преодолевало улицу Бюффона за столь краткое время. Оттуда Грегуар и его подопечные свернули на улицу Жоффруа-Сент-Илера и шли в сторону Питье вплоть до улицы Ласепед, на которую выходила одна из дверей больницы.

– Смотри у меня, Дурло, будь умницей. Доверяю тебе наших девочек, гляди за ними в оба. Я скоро вернусь и, если будешь хорошо сторожить, получишь что-нибудь вкусненькое.

Снедаемый беспокойством, Грегуар Мерсье некоторое время топтался перед входом в больницу, прежде чем набрался смелости войти внутрь. Какой-то студент-медик подсказал ему, где искать Базиля Попеша. Поплутав некоторое время среди помещений, в которых резко пахло карболкой, старик наконец попал в палату с видом на Ботанический сад, где на одной из коек, весь в бинтах, лежал его родственник. Врач только что закончил его осматривать и собирался уходить.

– Только недолго, – сказал он шепотом Мерсье, – его жизнь все еще на волоске.

Грегуар снял шляпу и, теребя ее в руках, робко приблизился.

– Базиль, как ты?

* * *

– Чьи же это стихи? Кто автор? Я точно где-то читал это…

С утра в лавку заглянуло лишь несколько покупателей. Виктор быстро спровадил их и теперь задумчиво ходил из угла в угол. Он был настолько погружен в свои мысли, что совершенно позабыл о присутствии Жозефа. Виктор всю ночь промучился, пытаясь вспомнить автора таинственных строк. Вчера они еще представляли из себя какой-то козырь, но сегодня в продажу поступил свежий номер «Пасс-парту», и теперь ни о каком преимуществе не могло быть и речи. Виктора злило, что он не сумел разгадать загадку.

– «И разделась моя госпожа догола…»

Жозеф, который пролистывал десятитомник «Мемуаров» Казановы, шумно высморкался.

– Я уже книг пятьдесят просмотрел! До зари сидел. Дождался, пока матушка уснет, а потом встал и всю ночь рылся на книжных полках – а они у меня от пола до потолка. Ничего не нашел, только насморк подхватил.

– Да тихо вы! Не мешайте сосредоточиться. «И разделась моя госпожа догола, все сняла, не сняла лишь своих украшений…»

– «Одалиской на вид мавританской была, и не мог избежать я таких искушений», – раздалось сверху.

– Кэндзи! Вы знаете, кто это написал?

– Это что, новая викторина? И каков приз? – спросил Кэндзи, спускаясь с невозмутимым видом.

Он уселся за стол и принялся как ни в чем не бывало раскладывать карточки. Жозеф не сводил с него восхищенного взгляда.

– Ну и голова у вас, мсье Мори!

– Ну же, кто автор? – не выдержал Виктор.

– Бодлер, «Цветы зла». Не понимаю, как вы сами до этого не додумались. Стихотворение называется «Украшенья» и вошло не во все сборники. Оно попало в список произведений, осужденных в 1857 году цензурой, и появилось только в полулегальном издании «Обломки» 1866 года.

– А вот это откуда: «Моя милая царица в Приюте, как самое презренное из всех созданий»? – прочитал Жозеф текст первого послания.

– Увы, всего я знать не могу, – сказал Кэндзи и поспешил навстречу старику-посыльному, который вытаскивал из своей бездонной сумки книги в сафьяновых переплетах.

Жозеф отвел Виктора в сторонку, к бюсту Мольера.

– Мсье Легри, ну а вы, вы знаете, что значит «Моя милая царица в Приюте»?

– Нет, – с раздражением ответил Виктор.

– Мсье Легри, ведь преступник не хочет, чтобы его поймали, почему же он тогда оставляет на месте преступления записки с двумя строками из Бодлера и непонятным текстом, подписанные, по всей видимости, вымышленным именем?

– Не знаю. Но по всему видно, что мы имеем дело с человеком образованным…

– Может, это женщина?

– …и он явно выбрал эти строки неспроста. Во-первых, стихотворение называется «Украшенья». Во-вторых: «Все сняла, не сняла лишь своих украшений»… Минуточку! – Виктор достал подобранную в гримерке певицы карточку и прочел:

Шлю эти рубиновые розы золотой девочке, баронессе де Сен-Меслен в память о Лионе и былых моментах счастья.

А. Прево

– Скажите, Жозеф, вам тут ничего не кажется странным?

– Золотая девочка, рубиновые розы. Явная связь с украшениями. Горячо, мсье Виктор, горячо!

– Между убийством на винном рынке и гибелью Ноэми Жерфлер есть еще кое-что общее. Подумайте.

– У меня уже мозг вскипает. Сдаюсь, мсье Виктор.

– Прочитайте еще раз повнимательней: «Золотой девочке. На память о…».

– Лионе! Ноэми Жерфлер дебютировала в кафешантанах Лиона. Ага, теперь я понял. В статье мсье Гувье… – Жозеф принялся лихорадочно листать свой блокнот. – А ведь тип, которого нашли мертвым на винном рынке, ну, этот Гастон Молина, сидел в тюрьме именно в Лионе.

– Правильно! Получается, что город Лион связывает эти два убийства.

– Три… Три убийства! – горячо поправил Жозеф. – Вы забываете об Элизе, дочери Ноэми Жерфлер, а ведь сами говорили, что Гастон Молина был ее ухажером! Лично у меня больше нет сомнений: именно ее нашли мертвой на перекрестке Экразе. Дочь убили возле дома матери. Итак, что мы имеем: была какая-то афера с драгоценностями… в Лионе. Когда? Откуда нам узнать подробности? Поехать в Лион и навести там справки? Но у нас никакой зацепки…

– Не стоит горячиться, возможно, все гораздо проще, чем нам кажется. Итак, Ноэми Жерфлер родилась в 1856 году. Значит, история с драгоценностями могла случиться между… скажем, 1875-м годом – именно тогда она начала выступать в кафешантанах, – и 1886-м, когда она перебралась на другую сторону Ла-Манша.

– Вот так штука! Одиннадцать лет! Придется перерыть кучу газет, чтобы откопать подробности неприглядной истории с украшениями в Лионе. А если это была какая-нибудь мрачная семейная драма или речь шла о наследстве, мы вообще ничего не найдем. Какие-нибудь другие зацепки у вас есть?

– Нет. Хотя… я об этом уже и не думал, мне казалось, что тут вообще нет никакого смысла, но кто знает…

Виктор порылся в бумажнике, достал оттуда записку, найденную в шкафчике Гастона Молина, и протянул ее Жозефу.

– Вот, дружище, смотрите, что за тарабарщина.

Шарманса у маей тетки.

Абирто, на лево, во дваре манон, зал петриер.

Ул. Л., прв. 1211

– Я уже и так, и этак крутил этот ребус. Кроме того, что у автора послания нелады с орфографией, мне удалось понять только, что Шарманса и Абирто – это, скорее всего, какие-то фамилии, «зал петриер» означает богадельню Сальпетриер, а «ул. Л., прв. 1211» – это адрес. Осталось только понять, имеет ли все это хоть какое-то отношение к нашему расследованию. Молина должен был встретиться с неким Шарманса у своей тетки?

Жозеф окинул его насмешливым взглядом.

– Ну, вы скажете тоже, мсье Легри! Сразу видно, что вы никогда не знавали нужды. Когда я был маленький, матушка частенько ходила закладывать постельное белье к «моей тетушке» – так в народе называют ломбарды. Предположим, у Молина была назначена встреча с неким Шарманса с улицы Фран-Буржуа…[48]48
  На этой улице находился муниципальный ломбард.


[Закрыть] Или что Шарманса работает в «казино» – это еще одно название ломбарда. Надо все хорошенько проверить, но, похоже, мы и вправду напали на верный след. Да еще как напали! Что же до нашего господина Абирто, то я сильно подозреваю, что этот типчик просто квартирует в Сальпетриер, где-нибудь слева рядом с двором, где обитает некая дама по имени Манон… его любовница?

Виктор ничего не ответил.

– Мсье!

– Я вот подумал… А если мы идем по ложному следу? Если это туманное послание, которое случайно попало ко мне в руки, не имеет ничего общего с нашими убийствами?

– А как же «зал петриер», а? «Моя милая царица в Приюте, как самое презренное из всех созданий…». Хотя… Сальпетриер вполне можно назвать приютом, там и по сей день лечат психов, так что… Интересно, что по этому поводу думает инспектор Лекашер? Нам повезло, мы теперь знаем подробности, которые ему неизвестны.

– Будущее покажет… Хотя, возможно, Молина или тот, кто написал записку, имел в виду здание Оберто, расположенное в левом крыле приюта Сальпетриер, куда некоей Манон предписано являться, допустим, на лечение.

– Уф, вы меня совсем запутали. Надо сходить туда и все разузнать. Вдруг Абирто – это кто-нибудь из пациентов или медицинского персонала? Дальше: «ул. Л.»? Загвоздка в том, что в Париже полным-полно улиц с названиями на букву «Л». Впрочем, наша должна быть достаточно длинной, раз указан номер 1211. А вот «прв»?..

Договорить ему не удалось – на лестнице эффектно появилась Айрис. Трое мужчин не могли оторвать восхищенных взглядов от стройной девушки, облаченной в ярко-розовое шерстяное платье и новую фетровую шляпку в тон. Айрис улыбнулась Виктору и Жозефу и присоединилась к Кэндзи, который успел проводить посыльного и надеть сюртук и шляпу. Они ушли со словами:

– Мы по магазинам, к обеду нас не ждите.

Стоило им выйти, как звякнул дверной колокольчик. В лавку зашел дородный господин и снял цилиндр, обнажив совершенно лысую голову. Жозеф состроил недовольную гримасу: он был вовсе не рад увидеть герцога Фриульского, дядюшку того самого Бони де Пон-Жюбера, который разбил ему сердце, женившись на Валентине.

– Друг мой! Вы, наверное, уже догадываетесь, каким ветром меня к вам занесло. Говорят, у вас есть книга, которая может меня заинтересовать: фолиант ин-кватро в сафьяновом лимонно-желтом переплете, произведение непревзойденного Мишеля! Я хочу преподнести ее в подарок племяннику по случаю свадьбы. Скажите прямо: сколько она стоит?

Виктор достал книгу, а Жозеф ушел в подсобку. Там, среди дневников путешественников, он мог дать волю чувствам.

«Лучше иметь дело с „теткой“, то есть ломбардом, чем с этим дядюшкой, – мрачно думал он. – Когда сдаешь любимую вещь в ломбард, остается надежда ее вернуть… Ах, если бы мсье Виктор поручил мне навести справки в ломбарде, я бы им всем показал!»

Жозеф схватил метелку из перьев и отправился сметать пыль с полок с книгами за спиной у Виктора и герцога, сидевших за столом и торговавшихся из-за Монтеня.

«Да уж, дядя и племянничек друг друга стоят, – думал Жозеф. – Слушать противно, как он ноет: „Понимаете, это подарок…“. Мы здесь не ковры продаем! Я, конечно, зарабатываю недостаточно, чтобы жениться на Валентине, зато не торгуюсь, как на базаре! Да плевать я хотел на ваш гонор, аристократы паршивые!»

И он отряхнул метелку перед самым носом у герцога. Тот возмущенно взглянул на него, и Виктор нахмурился, делая Жозефу знак удалиться.

Появление почтальона разрядило обстановку. Виктор расписался в получении и положил бандероль на стойку. Герцог Фриульский выписал чек и хмуро откланялся. Виктор дождался, пока он выйдет, и принялся довольно потирать руки:

– Кэндзи будет доволен. Монтеня надо сегодня же доставить в Отей к Бони де Пон-Жюберу.

Жозеф побледнел и застыл столбом.

– Я туда не поеду! Вы прекрасно знаете, почему.

– Хорошо, хорошо, я займусь этим сам, – ответил Виктор, пряча улыбку и распаковывая посылку.

– Не вижу ничего смешного! – обиделся Жозеф.

– Да прекратите вы ворчать, лучше посмотрите, что за книгу нам прислали из Лондона, – «Знак четырех». Автор – доктор-шотландец, который на досуге пишет так называемые детективные рассказы. Главный герой – сыщик, способный распутать любое преступление при помощи дедуктивного метода. Три года назад я прочитал его первую повесть в английской газете и считаю, что нашему мсье Лекоку[49]49
  Агент сыскной полиции, герой серии романов Эмиля Габорио.


[Закрыть] далеко до этого Шерлока Холмса. Мне подумалось, что вам будет приятно получить вторую повесть в оригинале.

Довольный Жозеф рассыпался в благодарностях.

– Придется мне всерьез взяться за английский, если я хочу прочесть эту книжку.

– Я помогу вам, – пообещал Виктор. – Первая глава называется «Суть дедуктивного метода Холмса».

– Будто специально для нас написано, мсье Легри, я прямо сгораю от нетерпения. А что вы скажете, если я отправлюсь в ломбард и порасспрошу там, а потом все расскажу вам про этого Шарманса?

– У вас на это уйдет весь остаток дня, а мне тут крутись как белка в колесе.

– Ну, мсье Виктор, ну, пожалуйста, я ведь первый раз отпрашиваюсь…

– Хорошо, Шерлок Пиньо, отправляйтесь. А потом предоставите мне полнейший отчет.

* * *

Жозеф велел кучеру остановиться у здания Национальных архивов Франции, выскочил из экипажа и, чуть было не сбив с ног старушку с большими корзинами, выслушал поток брани. «Может, автор записки имел в виду не главный ломбард, а какое-нибудь из его многочисленных отделений?» – промелькнуло у него в голове, но он решил придерживаться первоначального плана – на улицу Регар или на улицу Серван он всегда сходить успеет.

Он перешел улицу Фран-Буржуа и без всякого воодушевления зашел в помещение муниципального ломбарда. На него нахлынули воспоминания детства. Эфросинья Пиньо оглядывается вокруг, одной рукой сжимая узелок с бельем, а второй держа за руку белокурого мальчика. После смерти мужа она осталась совсем без средств. Она долго не может решиться подойти к окошечку, застыв посреди зала, словно статуя. Она никогда не искала ничьей помощи, но теперь вынуждена заложить свое скудное имущество. Маленький Жожо поднимает голову и говорит: «Мама, давай продадим эти простыни, они такие колючие!» В тот день они вышли из здания, став богаче на сотню су, и потом не раз приходили сюда.

Жозеф увидел женщину в трауре, которая с трудом тащила огромные каминные часы, которые вдруг ни с того ни с сего заиграли мелодию из Моцарта. Здесь было множество людей – кто с ивовой корзиной, кто с керосиновой лампой, кто с вазочкой для варенья. Они надеялись выручить хоть несколько монет, чтобы расплатиться по долгам или просто купить кусок хлеба, и принесли сюда рабочие инструменты, бесполезные, но милые сердцу безделушки, постельное белье или жалкую одежонку. В другом конце зала принимали в залог матрасы, их сразу же уносили на дезинфекцию. Чуть дальше располагалась витрина с украшениями.

Жозеф занял очередь за той самой старушкой, которая его только что обругала. В корзинах у нее были тарелки и бокалы. Кто-то тронул его за плечо. Жозеф обернулся.

– Как вы думаете, – робко спросил студент в форменной тужурке, показывая вазу с отколотым краем, – можно выручить за нее хоть что-нибудь?

Ему ответил высокий человек с желчным лицом:

– Даже и не мечтай! Это я тебе говорю. А я в свое время приторговывал на бульварах, меня даже императором прозвали – у меня язык хорошо подвешен, и я в два счета любой товар сбыть мог, а еще держал ухо востро и вовремя уносил ноги.

– И что, вас в конце концов свергли? – спросил Жожо.

– Да уж, удача от меня отвернулась. Если дожил до седых волос и не скопил денег, остается либо в ящик сыграть, либо хлопотать себе пенсию. А за его вазу тут ничего не дадут.

– Но это же севрский фарфор, – не унимался студент.

– Ага, но в таком состоянии это просто барахло. Здесь вам не благотворительное общество, им нужна прибыль. Знаете, сколько у них оценщиков?

Жозеф и студент дружно покачали головами.

– Восемь! И если беднякам вроде нас с вами не удается выкупить свои вещи, их пускают с молотка. Потому и дают нам самую низкую цену. Да они и за «Джоконду» не дали бы больше сотни су. Что уж говорить о твоей вазе…

– Но я же вам говорю: это настоящий севрский фарфор!

– Сам увидишь. Столовое серебро и золотые безделушки они оценивают на вес и оплачивают только четыре пятых. А за остальное хорошо если треть настоящей цены дадут. Вот я часы принес и знаю, что могу с ними распрощаться!

– Но должен же быть способ не довести дело до аукциона, – сказал Жозеф.

– Ну да! Даешь расписку и платишь проценты по ссуде. Переплачиваешь за собственную вещь раз в десять-пятнадцать.

Студент мрачно поплелся к выходу, но Жозеф окликнул его:

– Я бы на вашем месте попытал счастья. Здесь, конечно, обдираловка, но, как говорит мой хозяин, пустая квартира лучше, чем пустой желудок.

Ободренный студент вернулся в очередь. У соседнего окошка подошла очередь дамы с каминными часами. Оценщик внимательно осмотрел их и сухо объявил, что даст десять франков. Вдова возмущенно воскликнула, что ее дед с бабкой отдали за это чудо целое состояние, а ей срочно нужно расплатиться с булочником и мясником, которые больше не желают отпускать товар в долг. Человек за стойкой равнодушно перевел взгляд на следующую клиентку – улыбчивую девушку, которая принесла закладывать мужской костюм.

– Брат обзавелся таким брюхом, что костюм на него все равно не лезет. Сколько я за него получу?

Тут вдова оттолкнула девушку и сдала свои часы в обмен на две монетки по пять франков.

– Сущий грабеж, – всхлипнула она.

– Зря вы так, – возразил оценщик. – Я всего лишь делаю свою работу.

– Хорошая работа – на людском горе наживаться! – с горечью сказала вдова.

– Ну, молодые люди, поняли теперь, что и как? – пробурчал старый торговец.

Наконец подошла очередь Жозефа.

– Что у вас? – ворчливо спросил его неприветливый субъект, не поднимая головы.

– Здравствуйте, мсье. Если я вам скажу: «Шарманса», что вы мне ответите?

– Что мне неизвестен предмет под таким названием.

– Так зовут брата моей матушки, мне сказали, что он служит здесь.

– Шарманса ваш дядя?! – удивился оценщик.

– Ну да, мой дядя работает у «моей тетушки», – попытался сострить Жозеф. – Меня зовут Гастон Молина. Так дядя здесь?

Оценщик окинул Жозефа пристальным взглядом.

– Минуту, – сказал он угрюмо. – Сейчас выясню.

Минута затянулась, и очередь стала недовольно ворчать, но тут оценщик вернулся.

– Он сейчас занят на складе.

– Послушайте, это очень срочно, вопрос жизни и смерти, мне бы только пару слов ему шепнуть, пожалуйста, позовите его…

По стойке к оценщику покатилась монетка. Тот сунул ее в карман и снова ушел. Жозеф тут же отошел в сторону и, усевшись неподалеку на лавку, развернул свежий номер «Пасс-парту». Ворчливый оценщик вернулся в сопровождении лысого пузатого коротышки с густой бородой, одетого в серую блузу.

– Значит, вот как выглядит Шарманса, – пробормотал Жозеф, прячась за газетой. – Ну и рожа!

Обнаружив, что «племянника» нет на месте, оценщик поскреб в затылке и пожал плечами. Шарманса, близоруко щуря выпуклые, как у жабы, глаза, оглядел очередь, резко развернулся и скрылся в подсобном помещении.

Жозеф вышел и занял наблюдательный пост на противоположной стороне улицы. Через некоторое время показался Шарманса, вместе с другими работниками ломбарда он направился к остановке омнибуса.

«Сегодня уже слишком поздно, – решил Жозеф, – но в следующий раз я выясню, где его логово».

Он вернулся в лавку около семи вечера. Кэндзи не стал его отчитывать, только раздраженно заметил, что Виктор куда-то умчался, а самому ему тоже надо отлучиться.

– Я вернусь ближе к полуночи. Не могли бы вы составить мадемуазель Айрис компанию за ужином?

– Как скажете, мсье. Я только предупрежу матушку, что задержусь сегодня.

– Спасибо. Тогда я пойду переоденусь, а вы пока закройте лавку.

Жозеф опустил ставни и начал подметать.

– Идите сюда, – окликнула его Айрис, – я приготовила нам легкий ужин.

Она положила ему на тарелку паштет и салат, налила бокал вина. Жозеф вдруг представил, что эта милая девушка – его жена, и они ужинают у себя на кухне, но вспомнил о Кэндзи и нахмурился.

– Что-то не так? – спросила Айрис.

– Да нет, просто… я понимаю, это не мое дело, но сил нет молчать… вы такая юная, а мсье Мори такой…

– О чем вы?

– Ну, вы и мой патрон… Извините, но меня это возмущает!

Айрис хихикнула, прикрыв ладошкой рот.

– А что вас, собственно, возмущает? Если любишь человека, какая разница, сколько ему лет?

– Вы правы, я старомоден.

– Вы слишком молоды, чтобы быть старомодным.

– Конечно, мсье Мори достоин вашей любви, он так много знает…

– И еще он очень красивый, правда?

Жозеф растерялся, а потом энергично кивнул.

– Иными словами, вы одобряете наш союз.

– Безусловно, – Жозеф выдавил из себя улыбку. – Только все равно обидно.

– Почему?

– Ну, не знаю, обидно за других. Кроме мсье Виктора, ведь у него есть мадемуазель Таша.

– Так… так вы себя жалеете?

– Вы смеетесь надо мной. Кто на меня, горбуна, внимание обратит?

– О каком горбе вы говорите?

Айрис смотрела на него таким пристальным взглядом, что он опять покраснел. Эта девушка просто чудо! Образ Валентины сразу же померк в глазах Жозефа.

– Я открою вам одну тайну, – сказала Айрис. – Только поклянитесь, что будете держать язык за зубами.

Жозеф кивнул.

– Я до… крестная дочь мсье Мори.

– То есть между вами ничего нет? – оторопел юноша.

– Ничего, кроме родственной привязанности.

– Хорошо! Просто отлично! В смысле, паштет очень вкусный, вам так не кажется? Можно мне добавки? Надеюсь, вы не скоро отсюда съедете. Просто вы долгое время жили в Англии, и я надеялся, что вы мне поможете…

– В чем?

– Мсье Виктор подарил мне книгу на английском, а я не могу ее прочитать…

– Так вы хотите выучить английский? Отличная мысль! Я просто умираю от скуки, а Кэндзи никуда меня одну не отпускает. И когда же вы хотели бы начать?

– Прямо сейчас.

– Отлично! Повторяйте за мной: My father is not at home. Where is he?

* * *

Куда ни кинь взгляд – везде пышные формы, утянутые корсетами, и глубокие декольте, прямые спины, накладные волосы и фальшивые бриллианты. Мулен-Руж был храмом Эроса, и журналисты и писатели не обходили его своим вниманием. Тут можно было найти женщину на любой вкус: наивную девушку и опытную соблазнительницу, добропорядочную матрону и вульгарную потаскушку.

Кэндзи чувствовал себя в этом мире вполне комфортно. Он со смесью восторга и презрения наблюдал, как одна из танцовщиц заставила какого-то заезжего гостя купить ей цветы, а потом у него на глазах перепродала букет цветочнице.

– Ловкая штучка, а? – послышался ровный голос.

– Да уж, невольно вспомнишь пословицу: жизнь – это плохой спектакль, начало которого мы пропустили, а конец нам неизвестен.

– Метко сказано! Вы случайно не философ?

– Нет, всего лишь владелец книжной лавки, – ответил Кэндзи, доставая визитку и окидывая беглым взглядом собеседника – господина с проседью на висках и в крылатке поверх вечернего костюма.

– Очень приятно! Жюль Навар. Я иногда пишу для «Эко де Пари». Может, подкинете еще парочку афоризмов для статьи? Не хотите чего-нибудь выпить?

– Извините, у меня назначено свидание с одной танцовщицей.

Навар разразился хохотом.

– Весьма откровенно! А можно поинтересоваться, с кем именно? Я знаю о личной жизни здешних дам всё! Это часом не прекрасная Чикита?

– Эдокси Аллар.

– Она же Фифи Ба-Рен! Мечта добропорядочного отца семейства. Властный взгляд, презрительно поджатые губы, надменное выражение лица, но в остальном – весьма привлекательная особа. В ней гораздо меньше вульгарности, чем в большинстве ее товарок. Вот только кавалеров она меняет, как перчатки, точнее будет сказать: коллекционирует. Видите того мрачного господина в сомбреро, он сидит напротив недомерка в очках? Это поэт Луи Дольбрез, один из многочисленных ухажеров Фифи, а его собеседник – Тулуз-Лотрек, он нынче пользуется бешеной популярностью.

Кэндзи взглянул туда, куда указывал Навар, и тут же отвернулся – он узнал в рыжеволосой даме, которая сидела за столиком с Дольбрезом и Лотреком, Таша. Может быть, Виктор тоже здесь? Поэтому и умчался из лавки?

Кэндзи повернулся на каблуках к собеседнику.

– Мадемуазель Аллар – всего лишь моя клиентка.

– Жюль, куда ты запропастился?! – перед ними возникла пышнотелая дама, которая показалась Кэндзи довольно уродливой. – Мы с Мом Фромаж уже думали, что ты помер.

– Я был занят, ангел мой. Угостить тебя вишней в ликере?

– Я бы не отказалась, но скоро канкан. Увидимся позже… – Она удалилась под руку с тощим неприятным типом лет сорока.

Вскоре Кэндзи увидел, что навстречу идет Таша. Он поспешно уселся за столик к ней спиной и развернул носовой платок.

– Рад, что вы передумали! – Навар воспринял действия Кэндзи как согласие составить ему компанию. – Я просто умираю от жажды. Официант! Бутылку шампанского, – заказал он, усаживаясь за столик, и кивнул в сторону пышнотелой дамы. – Вы знакомы с Нини Патанлэр?[50]50
  Нини переводится как «Лапки кверху».


[Закрыть]

Кэндзи отрицательно покачал головой.

– В прошлом торговка, замужняя дама, мать семейства, она все бросила ради того, чтобы дрыгать тут ногами! Как и вон тот длинный тип – Валентин-Без-Костей.

– Интересное прозвище…

– Да уж, меткое, ничего не скажешь, его придумал один журналист, услышав в исполнении этого субъекта «Песенку Валентина». А на самом деле его зовут Этьен Ренодан, и брат у него вполне достойный человек, нотариус. А Валентин блистал еще на балах времен Второй империи. Говорят, на танцы можно подсесть почище чем на абсент или морфий. Но самое опасное здесь даже не это, а зараза, которую называют «болезнью века». Интересно, сколько этих клоунов подцепит ее к утру…

Кэндзи вполуха слушал болтовню Навара. Тем временем оркестр грянул «Парижскую жизнь».[51]51
  Оперетта Ж. Оффенбаха.


[Закрыть]

Приближалась полночь, наступило время канкана. Звуки труб, вихрь юбок, мелькание черных чулок. Четыре солистки – Ла Гулю, Нини Патанлэр, Грий д'Эгу и Рэйон д'Ор – выделывали замысловатые па, Фифи Ба-Рен не отставала от товарок.

– Ради полоски розовой плоти, что мелькает у них между подвязками и кружевными оборками панталон, – прокричал Навар Кэндзи на ухо, – многие сюда и приходят!

Кэндзи сам не заметил, как оказался в первом ряду. Теперь танцовщицы занимались тем, что носком туфельки пытались сбить шляпы у зрителей, и, не успел он опомниться, как Эдокси ловким движением ножки отправила его блестящий цилиндр в самую гущу толпы. Навар ликовал. Кровь бросилась Кэндзи в голову, и он отправился на поиски своего головного убора.

Канкан длился всего лишь восемь минут, потом Навар отвел Кэндзи за столик, и вскоре к ним присоединилась запыхавшаяся Эдокси.

– Уф, как я устала, – выдохнула она, падая на стул.

– Браво-браво! – улыбнулся ей Навар. – Ваш танец выше всяких похвал!

– Ах, мсье Мори, так мило, что вы пришли! – Эдокси склонилась к Кэндзи. – Ну, не прикидывайтесь скромником. Какой у вас красивый сиреневый галстук!

– Народу тут сегодня… – проворчал Луи Дольбрез, подсаживаясь к ним. – Всем добрый вечер! Видели, кто пожаловал? Его высочество собственной персоной, – и он указал подбородком на принца Эдуарда.

– К черту его высочество! Нас посетил знаменитый книготорговец с Левого берега! – воскликнула Эдокси и накрыла ладонью руку Кэндзи.

– Так вы торгуете книгами? – спросил Дольбрез.

– На днях я знакомила вас с компаньоном мсье Мори, Виктором Легри.

– А! Это тот, у которого подружка художница? Вот уж красотка – глаз не отвести. Представляешь, она взялась написать мой портрет, наверное, глаз на меня положила.

– Виктор и Таша собираются пожениться, – сухо заметил Кэндзи.

– Да ну! А я не верю, что женщины умеют хранить верность, – ответил Дольбрез, не сводя глаз с Эдокси. – Помните, что поет Иветта Гильбер: «Леон! Сними очки, мне больно», – напел он.

– Я как-то ходил на ее концерт, – подхватил Навар. – Это незабываемо! Не зря ее окрестили Сарой Бернар бульваров. Слышали бы вы, как она читает «Девиц», выразительно покашливая там, где были слова, вырезанные цензурой!

 
…Ох уж эти мне девицы!
О чем они мечтают – никто не угадает,
О фруктах, о цветах… о всяких пустяках?..
 

– Согласен, это намного забавнее, чем «Отец Горио», который Антуан поставил у себя в «Театр Либр»,[52]52
  Антуан Андре (1858–1948) – французский режиссер, теоретик театра, приверженец натурализма, основатель «Театр Либр» – «Свободного театра».


[Закрыть] – заметил Дольбрез. – Мсье Мори, трудно поверить, что вы процветаете, продавая такие невыносимо скучные книги.

– У нас продаются книги на любой вкус, даже сборники картинок для неграмотных, мсье Дольбрез, – холодно парировал Кэндзи и встал.

– Туше! – воскликнула Эдокси. – Так тебе и надо, Луи! – Она схватила Кэндзи за руку: – Мсье Мори, неужели вы нас покидаете?!

– Дружище, вы рискуете пропустить самое интересное: после закрытия танцовщицы показывают откровенные номера – только для избранных, – поддержал ее Навар.

– Вот увидите, танец, который мы с вами только что видели, по сравнению с этим – просто образец благопристойности, – добавил Дольбрез и протянул Кэндзи руку. – Не обижайтесь, господин книготорговец. Можно попросить у вас визитку? Если меня покинут и сон, и любовница, я приду к вам за книгами.

Убедившись, что собеседники – а особенно Эдокси – и в самом деле рады его обществу, японец опустился на свое место.