Текст книги "Надя"
Автор книги: Клод Анэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Клод Анэ
Надя
Молодой драгунский лейтенант Александр Нодэн в течение года слушал превосходный курс русского языка, который вел в Парижской школе живых восточных языков Поль Буайе. Александр изучил грамматику, синтаксис и сложные законы русской фонетики, был способен прочесть легкий текст, но объяснялся с трудом. Решив усовершенствоваться в этом труднейшем языке, лейтенант добился предоставления ему трехмесячного отпуска для продолжения изучения русского в стране царей. На его решение, несомненно, повлияли рассказы его товарищей, уже побывавших в тех же целях в России и вернувшихся оттуда с самыми приятными воспоминаниями.
Александр Нодэн, сын богатого торговца,[1]1
Его отец Эдуард Нодэн был одним из компаньонов фирмы „Лередю, Нодэп, Туо и K°", занимавшейся оптовой торговлей трикотажем и считавшейся первой по кредитоспособности в городе Труа, где она была расположена.
[Закрыть] получал достаточное содержание для того, чтобы позволить себе путешествовать с комфортом, не проверяя каждый раз в конце дня состояние своего кошелька.
Из Парижа через Варшаву он прибыл прямо в Москву. Там он познакомился с офицером Сергеем Платоновым, вместе с которым провел несколько вечеров. Они походили по злачным местам, послушали французских певиц и английских герлз, посмотрели японских акробатов и борцов из Карелии. Начало июля было жарким и грозовым, как часто случается в Москве; жизнь в городе показалась ему непривлекательной. Александр поделился своим настроением с новым другом. Тот заметил:
– Сюда лучше приезжать зимой. Мои соотечественники разъехались теперь на воды на Кавказ, в Крым или в свои имения. Вот там вы увидите светское общество. Поскольку вы можете путешествовать, куда вам вздумается, отправляйтесь на Кавказ. Там богатейшая природа, несколько дикая, какую вы не найдете в Европе. Вы встретите очаровательных и покладистых женщин, приезжающих туда на лето, – во время путешествия это не лишнее. Я дам вам рекомендательное письмо к одному из моих друзей, адъютанту царского наместника в Тифлисе, он окажет вам помощь, с тем чтобы ваше пребывание там оказалось полным удовольствием.
Через два дня Александр Нодэн садился в спальный вагон поезда, отправлявшегося на кавказские воды через Ростов-на-Дону. Он не остановился ни в Пятигорске, ни в Ессентуках. Современные водные курорты не интересовали его. Ему хотелось увидеть пейзажи и города, в большей степени отмеченные местным колоритом, и он доехал до Владикавказа, очаровательного городка, расположенного в северных предгорьях хребта, отделяющего Закавказье от равнин Северного Кавказа и России.
Александр провел послеобеденное и вечернее время в прекрасном городском парке на берегу Терека, илистые воды которого, бурля, срываются прямо с гор. Имя Терек напоминало ему „Казаков" Толстого, отрывки из которых он в свое время читал. Стояла жара. Уже к шести часам в сад стекались посетители, чтобы найти прохладу под деревьями на берегу реки. Старшие располагались в ресторане, играли в преферанс и винт. Молодые девушки, гимназистки и школьницы, по окончании занятий прогуливались парами в аллеях парка. Под белыми платьями из прозрачной ткани были только комбинации, и это не оставалось незамеченным заинтересованными наблюдателями, когда девушки оказывались против солнца. Молодому человеку представлялось, что он попал в райские кущи, населенные восточными красавицами. Сидя на скамье, он впитывал теплое сладострастие вечера, рассматривая фланирующих девушек, смеющихся или серьезных; то одна, то другая бросала в его сторону мимолетный живой и любопытный взгляд. Прекрасные черные глаза под полуприкрытыми веками, внезапная белозубая улыбка, яркие губы, обязанные своим цветом лишь свежей молодой крови, девичьи силуэты под легкими просвечивающими платьями – следует признаться, тут было от чего потерять голову молодому офицеру французской армии. Нодэн уже подумывал провести во Владикавказе остаток отпуска. Где еще найдет он такой прекрасный парк, речную свежесть, живописную цепь гор и таких притягательных женщин?
И все же к наслаждению, которое он испытывал, примешивалось нечто тревожное. Среди красавиц, вызывающих его восхищение, не было женщин – одни молодые девушки. Александр Нодэн получил превосходное воспитание – сначала в добропорядочной буржуазной семье, затем в почтовом училище и, наконец, в армии. И, как хорошо воспитанный человек, он никогда не позволял себе бесцеремонно оспаривать ни традиционные законы морали, которым его обучали, ни правила поведения, которым должно было следовать. Очевидно, вернее, это само собой разумеется: в молодые годы офицеру, да еще кавалерийскому, принадлежит весь мир; ему вольно, как говорят, перебеситься, но при условии, что он не покусится на девушек. На девушках женятся, но не забавляются с ними. Эти требования морали, которыми сильна наша страна, слава Богу, соблюдаются здесь по сей день и, надеюсь, будут соблюдаться и впредь.
Так что зрелище этих девушек только дразнило нашего лейтенанта. Следуя за Лейбницем, которого никогда не читал, Нодэн полагал, что все организовано к лучшему в этом лучшем из миров, что молодые девушки предназначены для того, чтобы жениться на них, что в замужестве они должны рожать детей и посему оставаться вне посягательства посторонних мужчин. А чтобы мужчины могли удовлетворять свои естественные потребности, есть многочисленная и разнообразная категория женщин, среди которых, не испытывая угрызений совести, можно свободно осуществлять право выбора. К тридцати годам, я уверен в этом, Александр Нодэн, а он отнюдь не глуп, продвинулся бы в понимании жизни и постиг некоторые ее пружины, ускользавшие от него ранее. Но что сказать о нем сейчас? В тот момент, когда начинается и заканчивается наш рассказ, ему только двадцать четыре года.
Вот почему он колебался завести разговор с девушками, которые улыбались ему с такой симпатией. Огонь их взглядов жег его, но Александр не осмеливался показать, каким ответным пламенем горел он сам. Добрых двадцать раз он решался пойти им навстречу и двадцать раз отступал. Прогуливаясь по аллеям парка, он красовался чеканной походкой и выпяченной колесом грудью. К его крайнему огорчению, девушки всегда оказывались либо вдвоем, либо втроем-вчетвером. Встреться ему какая-нибудь в одиночестве, возможно, он бросился вослед. Но как трудно заговорить сразу с несколькими смеющимися и насмешливыми барышнями, особенно не зная хорошо их языка, несмотря на превосходные уроки господина Поля Буайе!
Так он провел и приятный и мучительный вечер, а затем с большим сожалением покинул городской парк, чтобы провести беспокойную ночь на неудобной постели гостиницы.
На следующее утро он первым же автомобилем, множество которых курсирует между Владикавказом и Тифлисом, отправился в путь по знаменитой Военно-Грузинской дороге, проложенной в горах Кавказа.
Красота, разнообразие, контрасты горной дороги внесли в нашего путешественника умиротворение. Сначала автомобиль ехал вдоль русла ревущего Терека. Лейтенант восхитился возвышающейся над рекой скалой с руинами замка царицы Тамары, откуда в кипящие воды выбрасывали путников, ставших на одну ночь возлюбленными этой гордой женщины.
После двух с половиной часов непрерывного подъема, преодолев знаменитое Да-рьяльское ущелье, автомобиль достиг почтовой станции „Казбек", где пассажиров ждал обед. Александр с аппетитом отведал раков, пойманных в ледяных горных речках, запил их терпким кахетинским вином, а потом в ожидании отправления выкурил сигарету, любуясь Казбеком, пиком вулканического происхождения, возносящим на пять тысяч метров над уровнем моря свои вечные скалы, к которым был прикован Прометей. Он чувствовал приятную легкость и был рад, что последовал совету московского друга, рекомендовавшего ему поехать на Кавказ. Часы, проведенные во Владикавказском парке, казалось, обещали ему в скором будущем и вовсе несравненное блаженство, и, довольный как никто в целом мире, он снова пустился в дорогу, не переставая восхищаться дикой и величественной природой Осетии.
Еще полтора часа подъема, и автомобиль достиг высшей точки Крестового перевала – около двух с половиной тысяч метров, после чего начался медленный спуск в сторону Тифлиса, богатый новыми красотами. Как в чудесном сне, пейзаж мгновенно изменился: исчезли ущелья, открылись свободные пространства. Обширная панорама предстала изумленному взору нашего лейтенанта. По мере спуска к землям, обжигаемым жарким южным солнцем, растительность с каждой минутой становилась богаче. Горячие, напоенные пряным ароматом воздушные потоки обволакивали путешественников; и даже сами названия деревень, через которые они проезжали, – Пасанаур, Ананур – были полны неги.
К четырем часам Александр заметил вдалеке притаившийся в долине, окруженной лишенными растительности скалами, большой, в дымке город. Это был Тифлис.
В город въехали только к шести часам. Жара еще не спала. Александр был покрыт пылью и разбит усталостью. Он остановился в гостинице „Лондонская" на берегу Куры.
Его так лихорадило от желания возможно скорее насладиться кавказской жизнью, что в тот же вечер он понес рекомендательное письмо адъютанту наместника и чуть ли не впал в отчаяние, узнав, что офицер – Иван Ильич Путилов – находится на водах в Боржоми и вернется только через три дня. Александру казалось, что он никогда не сумеет восполнить эти три потерянных дня, ибо наш молодой друг чувствовал, что в такой неизведанной стране ему нужен проводник, что, предоставленный самому себе, он не откроет чудесных секретов Тифлиса.
С большим усилием он преодолел нетерпение и посвятил эти три „вычеркнутых из жизни" дня прогулкам по городу и знакомству с местами, сулившими ему столько счастья. Хотя он и был один и не умел сам занять себя, тем не менее получил от Тифлиса большое и неожиданное удовольствие.
Он бродил по базарам и старой части города, где Кура течет меж стен старинных домов, по армянскому кварталу, по живописному Ботаническому саду, устроенному среди развалин древней крепости шахов династии Сефевидов. Там он попробовал кислого молока и нашел его невкусным. К шести часам отправлялся на прогулку на Головинский проспект, заходил поболтать во французскую кондитерскую. К несчастью, театры были закрыты, и он не знал, чем занять вечера. К тому же днями стояла изнуряющая жара, и, побродив утром по городу, Александр, как и все жители Тифлиса, после обеда отправлялся спать, а, отдохнув как следует, с наступлением ночи совсем не стремился укладываться в постель.
В Тифлисе, однако, не было парка, который походил бы на Владикавказский.
Наконец прошли три дня вынужденного простоя, и в назначенное время Александр с радостью встретился с Иваном Ильичем Путиловым. Это был моложавый человек лет уже под тридцать, уже увешанный орденами. Его ожидала блестящая военная карьера. Он был счастлив познакомиться с французским собратом по оружию. По тому, с каким радушием он принял лейтенанта, с какой готовностью решил посвятить ему себя на все дни пребывания Александра в Тифлисе, могло показаться, что жизнь Ивана Ильича была до сего момента бесцельна, а приезд гостя должен заполнить в ней ужасающую пустоту. Путилов спросил лейтенанта, как зовут его отца, и наш молодой человек тотчас превратился в Александра Эдуардовича.
В первый же вечер русский офицер повел нового товарища в летний клуб на левом берегу Куры. Это был сад, где начиная с одиннадцати часов вечера на открытом воздухе подавали ужин. Здесь собирался весь тифлисский высший свет. Видя, с каким аппетитом ужинает публика, Александр подумал, что теперь он нашел ответ на вопрос, который занимал его с момента прибытия в столицу Закавказья: когда едят жители города? Он видел обедающих в ресторанах и гостиницах в полуденное время. Но в каком бы часу и каком бы месте он ни решился ужинать, он всегда оказывался в заполненном зале. Что за чертовщина?
Он попросил объяснения у Ивана Ильича. Тот ответил:
– Мой дорогой Александр Эдуардович, мы обедаем, как и вы, между полуднем и часом дня. Потом – послеобеденный отдых, священная традиция и для русских, и для кавказцев, учитывая здешнее изнуряющее лето. После отдыха, к пяти или шести часам, мы пьем чай либо в кондитерской, либо скорее у себя. А светская жизнь, как видите, возобновляется с поздним ужином. Да и к чему делать что-то в дневные, такие тяжелые часы, когда кавказские ночи столь бесподобны? Мужчины, женщины, молодые барышни встречаются здесь вечером и остаются до часа-двух ночи. Гуляют, беседуют, слушают музыку, едят, пьют, играют в лото, куда я вас и приглашаю.
В глубине сада Александр увидел огромный стенд, разделенный на сотню квадратов, куда после громкого выкрика крупье ставили вытащенные номера. Собравшиеся, продолжая ужинать, следили за ходом игры с огромным интересом.
Оба офицера купили по рублевой карте и стали отмечать в них выкрикиваемые номера. Случаю было угодно, чтобы наш лейтенант заполнил свою карту первым. Он дал знать другу, и тот громко прокричал:
– Хватит!
Игра тотчас приостановилась. Подошел служащий, забрал выигравшую карту, отнес ее проверяющему и через минуту вернулся, чтобы подтвердить:
– Все правильно!
При этом положил на стол шесть рублей. Со всех сторон оборачивались, чтобы посмотреть на счастливчика, и, так как он оказался незнакомцем, его продолжали разглядывать. Александр был горд успехом и держался с военной выправкой.
– Вам везет, дорогой Александр Эдуардович, – сказал его спутник, – по этому случаю надо выпить шампанского!
Путилов никак не хотел, чтобы его гость платил за бутылку, и тот счел своим долгом заказать вторую.
Между тем друзья русского офицера стали подсаживаться к их столу. Мой соотечественник за час завел столько знакомств, сколько ему не удалось бы за год одинокой жизни в Тифлисе. Пили во славу Франции, и, когда Александр к трем часам утра добрался до гостиницы, он мог поздравить себя с тем, что нашел такого превосходного компаньона на время пребывания в городе.
Дружеские вечера стали правилом. Днем Путилов и Нодэн не виделись, но вечера проводили вместе и ужинали вдвоем или в компании в летних клубах. У Александра установились приятельские отношения с несколькими именитыми горожанами, в том числе с нотариусом царского наместника, с управляющим имуществом царской короны. Жены этих известных людей были далеко не первой молодости, и их попытки привлечь к себе внимание не действовали на французского офицера. Он постепенно приходил к выводу, что его русские друзья ведут монотонную жизнь и вино заменяет им другие развлечения. Однажды вечером он обратился к Путилову:
– Дорогой Иван Ильич, нет ли в вашем прекрасном городе, помимо тех дам, с кем я познакомился, других – помоложе и не столь строгих нравов?
Иван Ильич от души рассмеялся:
– Помоложе действительно есть, но уж менее добродетельных я не могу вам обещать, – ответил он, явно давая понять, насколько удивительно ему слышать предположение, что среди жен его приятелей есть женщины строгих нравов.
Отсмеявшись, он сказал Нодэну:
– Вы хотели бы увидеть прекрасных дев Кавказа, Александр Эдуардович. Вы правы: они очаровательны, и я их вам представлю. Мы, кстати, предусмотрели это и задумали организовать для вас, друга и союзника, маленький праздник в кавказском духе. Если вы согласны, он состоится послезавтра. И начиная с этого момента отдыхайте как следует, поститесь и ложитесь спать пораньше, поскольку вам понадобятся силы и, кроме того, вам предстоит отведать наших лучших вин. Встречу мы назначаем на послезавтра в гостинице „Лондонская" в три часа.
– В три? – удивленно повторил Александр.
– И, пожалуйста, не обедайте, – заметил Иван Ильич, – мы сядем за стол, как только встретимся. И оставьте свободный вечер.
– А женщины там будут? – спросил Нодэн, не давая отвлечь себя от навязчивой идеи.
– Вы все узнаете в свое время, – ответил с таинственным видом Путилов.
Точно в назначенное время Александр Нодэн ожидал своих друзей. Стол был накрыт в просторном отдельном кабинете с закрытыми по случаю жары окнами. Никто из приглашенных не опоздал. Собрались: Путилов – организатор вечера, кавалерийский полковник, командир одного из полков „дикой дивизии" – впечатляющий мужчина двухметрового роста, молодой лейтенант той же дивизии, нотариус наместника и князь, носивший фамилию одной из самых знаменитых грузинских семей, ведущих свою родословную с незапамятных времен.
Обед начался с отменных закусок – их ели стоя: астраханской икры, сырокопченого окорока, горячих пирожков с грибами, рыбой и капустой. Как положено, к закускам была подана водка.
Потом все сели за стол. Их ожидали превосходные и разнообразные кушанья: шеф-повар гостиницы был известен на всю Россию. После борща с сырными гренками вынесли кулебяку с осетровой начинкой, блюдо огромных раков, выловленных в Тереке, жареную индейку на большом блюде, окруженных фаршированными трюфелями рябчиков. Само собой разумеется, к столу подавались исключительно кавказские вина, самые знаменитые кахетинские сорта густого цвета, с большим содержанием танина – они быстро ударяли в голову.
Произносились бесчисленные тосты. Пили за Государя Императора и президента Французской Республики, за русскую и французскую армию, за кавалерию обеих стран, за полки, где служили Александр Эдуардович и хозяева. Всякий раз, по кавказской традиции, стакан осушался до дна. После кофе пришел черед и французскому шампанскому.
Наш молодой лейтенант прекрасно переносил эти возлияния. К середине обеда его участники так возбудились, что никто уже внимательно не следил, сколько пьет их гость, который ухитрялся ловко обмануть. Ему, как и многим нашим соотечественникам, сильное опьянение внушало ужас. Он любил выпить, но его трудно было заставить переступить тот предел, который он для себя установил. Кроме того, у него сейчас имелись весьма веские причины соблюдать меру. Он догадался, что вечер не кончится трапезой в гостинице „Лондонская", и намеревался отведать обещанных ему удовольствий.
В сумерки все вышли на террасу над Курой. Грузинский князь, бледный молчаливый молодой человек, все глубже погружался в меланхолию. Он уселся в стоявшее в стороне кресло и, аккомпанируя себе на зурне, затянул как бы сам для себя странную и печальную мелодию, исполнявшуюся в рваном ритме с несколько монотонными модуляциями, постепенно хватающую вас за душу и заставляющую все внимательнее вникать в её сложный замысел.
Наслаждаясь очарованием вечера, Александр парил в мечтах, что с ним случалось не часто. Кавалерийский полковник, которому беспрестанно подливали то шампанское, то ликеры, опустошал бокал за бокалом, что, казалось, никак не могло возыметь на него какого-либо действия. Он не становился ни веселее, ни печальнее, ни красноречивее. Путилов страстно спорил с раскрасневшимся и взмокшим нотариусом. Они затронули вечную, как мир, тему жизни и смерти, столь любимую русскими, особенно когда они хорошо поели и выпили. Что касается высокого лейтенанта, то он молча курил, бросая едва начатую папиросу, чтобы тотчас взять следующую. При некоторых аккордах зурны его ноги начинали сами собой выделывать замечательные па.
Так продолжалось долго, пока опустившаяся ночь не расцветила яркими звездами темно-синий бархат неба. Издалека доносились голоса и звуки флейты; протяжное восточное пение долетало до террасы, где приглашенные наслаждались наконец наступившей вечерней прохладой.
Александр, как бы приятно ему сейчас ни было, начинал понемногу испытывать нетерпение. Он предоставил своим друзьям распоряжаться ходом празднества, но надеялся, что сидение на террасе „Лондонской" не будет длится бесконечно.
Путилов наконец кончил спорить с нотариусом и воскликнул:
– Друзья! Думаю, самое время подышать свежим воздухом на природе!
Все согласились без обсуждения. Было очевидно, что программа вечера намечена заранее, следуя обычному порядку подобных церемоний.
– Надо наконец разбавить нашу мужскую компанию, – продолжил Путилов. – Если наш гость не возражает, мы пригласим поужинать с нами нескольких молодых дам. Сейчас отправимся к нашей старой знакомой на улицу X… Я предупредил ее, что мы заедем этим вечером, и, уверен, она предложит лучшее, что есть в ее распоряжении.
У гостиницы приглашенных ожидали три автомобиля, из которых два принадлежали военному ведомству, с солдатами за рулем. Гость осведомился, куда они направляются.
– Полноте, Александр Эдуардович, вы должны знать подобные дома, – ответил его друг. – Они существуют и в Париже, и в России. Там можно встретить молодых приятных женщин, которых приглашают поужинать.
– Они профессионалки? – спросил Александр, желавший поставить все точки над „i".
– Конечно, дорогой друг, хотя некоторые из них желали бы сойти за светских дам, ищущих вечерних приключений. Такое у вас случается?
Александр согласился, что подобное имеет место и во Франции.
Автомобили остановились на набережной левого берега Куры, на въезде в такой узкий переулок, что дальше можно было идти только пешком. Путилов, сопровождаемый друзьями, вошел в небольшой домик, выходивший окнами на реку. Не первой молодости дама встретила его как старого друга и провела всю компанию в зал, где вокруг круглого стола сидело с десяток женщин, игравших в лото. Они были так увлечены игрой, что даже не подняли глаз, чтобы взглянуть на вошедших. Офицеры обошли стол, обмениваясь рукопожатиями, обнимая и целуя своих приятельниц.
Александр с удовольствием наблюдал эту сцену. Все женщины были молоды, в большинстве своем красивы, одеты по летней моде Тифлиса – в белые полотняные юбки и более или менее элегантные блузы, какие могли себе позволить по прихоти переменчивой фортуны. Многие носили короткие прически. Но, к удивлению Нодэна, ничто в их внешнем виде не выдавало профессионалок, как это бывает в Европе, и встретившему их на улице невозможно было бы угадать род их занятий.
Он ожидал, что будет окружен, обласкан, осыпан комплиментами. Но его ожидал сюрприз: эти очаровательные и едва переступившие порог юношества девицы не обращали на него никакого внимания, хотя видели его впервые.
Между тем девушки начали выходить из-за стола. Путилов, взяв под руку Александра, представил его. Завязался разговор. Нодэн еще раньше обратил внимание на молодую женщину, державшуюся в стороне и не принимавшую участия в игре. Она почти не разговаривала со своими товарками – и понравилась ему. Он подумывал, не выбрать ли ее на вечер. Александр спросил у Путилова ее имя.
– Постойте-ка, я ее не знаю, – сказал тот. – Это новенькая. Она весьма приятная, ей-богу.
Подойдя к ней, Иван Ильич спросил:
– Как вас зовут?
– Надя, – спокойно ответила она.
– Очень приятно, Надя, я представляю вам моего друга Александра Эдуардовича. Как видите, он француз и превосходный парень. Говорит по-русски медленно, но почти без ошибок. Вы поладите с ним сразу же.
Александр пожал протянутую ему Надей руку.
– Не окажете ли вы мне удовольствия отужинать со мной и моими друзьями на свежем воздухе? – спросил он.
Надя посмотрела на француза с некоторым недоверием, мгновение поколебалась, легко пожала плечами и ответила:
– Почему бы и нет?
Между тем нотариус, который после дискуссии о жизни и смерти был полон воодушевления, обнял за талию полную блондинку.
Путилов решительно произнес:
– Нам потребуются еще две молодые красотки.
И, не консультируясь ни с кем, выбрал двух довольно пикантных женщин. Все направились к автомобилям на набережной.
Иван Ильич, еще более вошедший в роль распорядителя, усадил Нодэна на заднее сиденье большого открытого лимузина между Надей и девушкой по имени Маруся. Сам он сел на переднее сиденье, рядом с солдатом, предоставив другим возможность усаживаться в оставшиеся автомобили.
Машины пересекли город и вскоре поехали по сельской местности. Воздух был еще теплым, но после дневной жары показался Александру прохладным, и он выразил опасение, что Надя, одетая в легкую прозрачную блузку, может простудиться. – Ничего, – сказала она. Он посмотрел на нее и в полутьме различил тонкий профиль маленькой головки на длинной хрупкой шее.
Александр решил, что может позволить себе, как бы защищая Надю от тряски автомобиля, едущего по неровной дороге, обнять свою спутницу за талию. Она не воспротивилась, и он с волнением ощутил в руках ее необычно гибкое, казавшееся почти обнаженным тело. В приливе естественной радости он притянул молодую женщину к себе.
Но, к огромному удивлению нашего лейтенанта, Надя освободилась от его объятий и оттолкнула становившуюся слишком настойчивой руку.
„По-видимому, в России все происходит не так быстро, как у нас, и милость этих девушек надо сначала завоевать", – подумал Александр и отложил переход в решающую атаку, хотя чувствовал в себе достаточно сил, чтобы одержать эту не очень трудную победу.
Южное ночное небо все так же светилось молчаливыми звездами. Вскоре машины пересекли по мосту какую-то реку и остановились. Прямо над рекой нависал дом. Это был ресторан „Фантазия", одно название которого заставляло грезить молодых женщин. В его огромном саду, на берегу притока Куры, были разбросаны павильончики, где можно было отлично поужинать.
Молодой француз пришел в восхищение от убранства павильона, заказанного Путиловым. Там было три просторных кабинета, обставленных покрытыми кавказскими коврами диванами. Кабинеты выходили на террасу, нависавшую над садом и рекой, катившей свои воды под непрестанный и веселый шепот. На террасе и был накрыт ужин.
В одном углу расположился небольшой оркестр из четырех кавказцев, по внешности скорее азербайджанцев. Инструменты, на которых они играли, Александр определил как флейту, кларнет и аккордеон, а последний из музыкантов, сидя на корточках, пальцами отбивал ритм на барабане удлиненной формы. Эти четверо, для которых, казалось, не существовало никаких законов гармонии, извлекали из своих инструментов музыку, показавшуюся ни на что не похожей лейтенанту, привыкшему к чудесным простым рефренам песенок, исполняемых в наших кафешантанах. Он прислушивался к протяженной и диковатой мелодии, которая снова и снова воспроизводилась с некоторыми вариациями, вызывавшими его любопытство, но так и не делавшимися понятнее. Было в ритмах оркестра нечто совершенно чуждое ему, нечто пряное, оставлявшее как бы оскомину на языке.
Хотя в городе компания вышла из-за стола часов в семь, а теперь было только десять, опять приходилось есть, и Александр восхитился аппетиту, с которым его друзья отдавали должное предложенным блюдам. Начали с заливной форели. Вин было много, и их смесь становилась опасной. Нодэн, почувствовавший, что пьянеет, решил быть осторожным, чтобы до конца вечера сохранить способность владеть собой. Он поглядывал на свою соседку. Надя выглядела совсем молоденькой и свежей вопреки тому, чем она занималась. Ее бледное лицо не носило следов ни румян, ни губной помады, лишь на щеки был наложен легкий слой рисовой пудры. Она не пыталась понравиться Александру, не строила ему глазки и вообще хранила поразительное молчание. Блеск праздничного застолья, превосходная еда, вино, музыка и сама красота ночи оставляли ее совершенно равнодушной. Однако она не дулась, не проявляла никаких признаков плохого настроения, не протестовала против чего бы то ни было. Она оставалась такой, как есть, и за это невозможно было на нее сердиться. Александр быстро это понял.
Он попытался пару раз взять ее за талию, привлечь к себе, поцеловать в шею, стройную белую шею, линия которой так восхитительно переходила в линию груди, угадывавшейся под прозрачной блузой.
При мысли, что он скоро станет счастливым обладателем всех этих прелестей, Александру с трудом удавалось сохранять хладнокровие. Но Надя не поддерживала предложенную игру: она легонько и молча отталкивала неутомимого лейтенанта, бросая на него взгляд, как бы говоривший: „Так у нас не делается".
И действительно, „так" не делалось за столом никем. Лишь нотариус пару раз звучно приложился к щечке толстушки блондинки, но его поцелуи были скорее родительскими, лишенными чувственного оттенка, и, как бы исполнив формальность, этот достойный человек больше не занимался своей соседкой. Другие офицеры вели себя точно так же, едва удосуживаясь обращаться время от времени к ужинавшим с ними хорошеньким девушкам. В этот вечер они отдавали предпочтение скорее напиткам, нежели женщинам. И вина они поглощали в огромном количестве, удивительным образом мешая сладкое французское шампанское с самыми хмельными кавказскими сортами. Казалось, что высокие ноты, извлекаемые из инструментов, вечные и обволакивающие восточные вариации, слышимые в музыке отчаянные стенания бросали гостей в лихорадочную дрожь и принуждали пить без конца, чтобы приглушить охватывающее их исступление. Нотариус изредка поднимался и принимался широким жестом руки дирижировать маленьким оркестром, а иногда громко запевал народные кавказские песни. Русский лейтенант, услышав звуки лезгинки, не мог удержаться, вышел, пошатываясь, из-за стола и начал танцевать с бутылкой на голове – с такой грациозностью, с такой гибкостью и уверенностью, что Александр был совершенно сражен.
Что до грузинского князя, то он ушел в соседнюю комнату вместе с одной из девушек и, лежа на диване, читал ей глухим, страстным голосом любовную лирику Лермонтова. Один только Нодэн ухаживал как мог за Надей, но так был скован недостаточным знанием языка, что попытки завести с ней беседу всякий раз кончались ничем. Наконец ему удалось, хотя и с большими трудностями, выразить свою мысль.
– Если бы русскому и французу предложили сделать выбор между вечеринкой с вином, но без женщин и вечеринкой с женщинами, но без вина, то русский выбрал бы вино без женщин, а француз – женщин без вина.
Ему понадобилось добрых пять минут, чтобы довести до конца эту сложную фразу и быть понятым.
Надя посмотрела на него с некоторым удивлением и ответила:
– Надо выпить.
И налила ему полный бокал красного кахетинского вина. Это был первый раз, как она занялась им, – казалось, он пробудил в ней интерес. Каким бы странным ни показался ему ответ, Александр расценил его как знак внимания и счел себя обязанным выпить до дна предложенный ею стакан.
Он незаметно поглядывал на часы. Два часа ночи! „Вот уже скоро двенадцать часов, – подумал он, – как мы только и делаем, что едим и пьем. Каждому делу свое время. Я хотел бы закончить ночь как принято у нас – наедине с этой очаровательной девушкой".
Увы, остальные мужчины не проявляли никаких признаков усталости и явно не разделяли того естественного желания, которое охватило француза. В конце концов он сказал об этом своему другу Путилову, лучившемуся прекрасным настроением, ну а удивительный полковник, чем больше пил, тем более становился величественным и холодным, как мрамор.
