Текст книги "Схватка"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Саймак Клиффорд Дональд
Схватка

Клиффорд Саймак

Схватка

Это были отличные часы. Они отлично ходили больше тридцати лет. Вначале они принадлежали его отцу, мать сохранила их после смерти отца и вручила ему в день восемнадцатилетия. С тех пор они верно ему служили.

Но теперь, сравнивая время на своих часах с настенными часами в отделе новостей, переводя взгляд с запястья на большой циферблат часов, висящих над шкафчиками с одеждой, Джо Крейн вынужден был признать, что его часы идут неправильно. Они спешили ровно на час. Его часы показывали семь утра, а настенные часы утверждали, что было только шесть.

Подумать только, было непривычно темно, когда он ехал на работу, а улицы были совершенно безлюдными.

Он спокойно стоял в пустом отделе новостей, слушая бормотание ряда телетайпов. Там и здесь ярко сияли верхние лампы, бросая блики на застывшие в ожидании телефоны, пишущие машинки, на фарфоровую белизну банок с клеем, сгрудившихся на монтажном столе.

Тишина, думал он, тишина, спокойствие и тени, но пройдет еще час, и все придет в движение. В шесть тридцать прибудет Эд Лейн, редактор новостей, вслед за ним ввалится заведующий отделом городских новостей Фрэнк Маккей.

Крейн потер глаза. Он мог еще спать. Он мог бы... Стоп! Его разбудили не наручные часы. Его разбудил будильник. А это означало, что будильник тоже спешил на час.

– Да, черт побери, – сказал Крейн.

Он прошаркал мимо монтажного стола, направляясь к своему стулу и пишущей машинке. Что-то шевельнулось на столе, возле пишущей машинки что-то ярко блестевшее, размером с крысу, отполированное с чем-то таким, не поддающимся определению, что заставило его остановиться с чувством давящей пустоты в горле и животе.

Эта штука уселась возле пишущей машинки и уставилась на него через комнату. Не было ни признака глаз, ни намека на лицо, но он знал, что она смотрит.

Действуя почти машинально, Крейн потянулся рукой и схватил с монтажного стола банку с клеем. Он швырнул ее со всего размаха, она промелькнула белым пятном в свете ламп, летя, как закрученный мяч. Она угодила прямо в любопытную штуку, подбросила ее и смела со стола. Банка с клеем ударилась об пол и разбилась, разбрасывая черепки и липкие комки полузасохшего клея.

Кувыркаясь, блестящий предмет свалился на пол. Когда он выпрямился и рванулся бежать по полу, его ноги издали металлический звук.

Рука Крейна ухватила тяжелый металлический штырь. Он метнул его с внезапной вспышкой ненависти и отвращения. Штырь ударился с глухим стуком об пол перед убегавшей штукой, и конец глубоко вонзился в дерево.

Когда металлическая крыса изменила направление, во все стороны полетели щепки. В отчаянии она проскочила через приоткрытую на три дюйма дверцу хозяйственного шкафчика.

Крейн рванулся вперед, навалился на дверь обеими руками и захлопнул ее.

– Попалась, – сказал он.

Крыса! Металлическая крыса!

Он подумал об этом, прислонившись спиной к двери.

Напугался, думал он. Глупо напугался блестящей штуки, напоминающей крысу. Может быть, это была крыса, белая крыса. Но у нее не было хвоста. Не было морды. И в то же время она смотрела на него.

– Сумасшедший, – сказал он. – Крейн, ты сходишь с ума.

Довольно бессмысленно. Никак не вписывалось в утро 18 октября 1962 года. Ни в двадцатый век. Ни в нормальную человеческую жизнь.

Он повернулся, твердо ухватился за дверную ручку и рванул, намереваясь широко распахнуть дверцу одним неожиданным рывком. Но ручка выскользнула у него из пальцев и осталась на месте, дверь не открылась.

– Захлопнулась, – сказал Крейн. – Замок сработал, когда я захлопнул дверь. А у меня нет ключа. Ключ есть у Дороти Грэм, но она всегда оставляет шкафчик открытым, потому что его тяжело открыть, когда он захлопывается на замок. Почти всегда ей приходится вызывать уборщика. Может быть, кто-нибудь из ремонтников есть поблизости? Может быть, поискать одного и сказать ему?

Сказать ему что? Сказать ему, что я видел, как в шкафчик забежала металлическая крыса? Сказать ему, что я запустил в нее банкой с клеем и сбил ее со стола? И что я бросил в нее штырем и, как доказательство, он торчит в полу?

Крейн покачал головой.

Он подошел к штырю и вытащил его из пола. Он положил штырь назад на монтажный стол и отшвырнул осколки банки с клеем.

У себя на столе он отобрал три листа бумаги и вложил их в пишущую машинку.

Машинка начала печатать. Он сидел и отупело наблюдал, как клавиши ходят вверх-вниз.

Она напечатала:

"Смотри в оба, Джо. Держись подальше от этого. Можешь себе навредить".

Джо Крейн вытащил из машинки напечатанные листы. Он скатал их в комок и выбросил в корзинку для бумаг. Потом он отправился выпить чашку кофе.

– Вы знаете, Луи, – сказал он человеку за стойкой, – мужчина слишком долго живет один и начинает галлюцинировать...

– Это точно, – сказал Луи. – Я бы сошел с ума, помести меня в этот ваш дом. Бродить по нему, как в пустоте. Лучше бы вы его продали, когда померла ваша старушка.

– Не мог, – сказал Крейн. – Слишком долго жил в нем.

– Тогда нужно жениться по новой, – сказал Луи. – Нехорошо жить одному.

– Теперь слишком поздно, – сказал ему Крейн. – Нет никого, кто бы захотел со мной жить.

– У меня тут спрятана бутылка, – сказал Луи. – Не могу предложить вам через стойку, но могу капнуть вам в чашку.

Крейн покачал головой:

– Предстоит тяжелый день.

– Вы уверены? Я с вас ничего не возьму. Просто по-дружески.

– Нет. Спасибо, Луи.

– У вас были галлюцинации?

– Галлюцинации?

– Да. Вы сказали, что мужчина слишком долго живет один и начинает галлюцинировать.

– Просто оборот речи, – сказал Крейн.

Он быстро допил кофе и вернулся в отдел.

Теперь он выглядел более знакомым.

Эд Лейн проклинал мальчишку-монтажера. Фрэнк Маккей делал вырезку из утреннего номера оппозиционной газеты. Подошли еще двое репортеров.

Крейн быстро взглянул на дверь хозяйственного шкафчика – она была по-прежнему закрыта.

Зажужжал телефон на столе у Маккея, он взял трубку. Он послушал, потом оторвался от трубки и прикрыл микрофон ладонью.

– Джо, – сказал он, – это тебе. Какой-то сумасброд заявляет, что он встретил идущую по улице швейную машину.

Крейн потянулся к своему телефону.

– Переведите звонок на два сорок шесть, – сказал он оператору.

Голос говорил ему в ухо:

– Это "Геральд"? Это "Геральд"? Привет, это...

– Это Крейн, – сказал Джо.

– Мне нужна "Геральд", – говорил человек. – Я хочу рассказать им...

– Это Крейн из "Геральд", – сказал ему Крейн. – Что вы хотите?

– Вы репортер?

– Да, я репортер.

– Тогда слушайте внимательно. Я попробую рассказывать не спеша и просто, точно так, как это случилось. Я шел по улице и...

– По какой улице? – спросил Крейн. – И как вас зовут?

– Ист Лейк, – сказал говоривший. – Пятисотый или шестисотый квартал, не помню точно. И я встретил эту швейную машину, которая катилась по улице, и я подумал, да и вы бы тоже подумали, ну понимаете, если вы встретили швейную машину... Я подумал, что кто-нибудь катил ее по улице и она укатилась. Хотя это странно, потому что улица ровная. Никакого уклона, вы понимаете? Конечно, вы знаете это место. Ровная, как ладонь. И ни души на улице. Было раннее утро, вы понимаете?..

– Как вас зовут? – спросил Крейн.

– Зовут меня? Смит, именно так. Джефф Смит. И тогда я решил, может быть, стоит помочь этому парню, у которого пропала швейная машина, поэтому я протянул руку, чтобы остановить ее, и она увернулась. Она...

– Что она сделала? – заорал Крейн.

– Она увернулась. Поэтому помогите мне, мистер. Когда я протянул руку, чтобы остановить ее, она увернулась, и я не смог ее поймать. Как будто она знала, что я собираюсь ее поймать, а она не хотела быть пойманной. Поэтому она увернулась и объехала вокруг меня, а потом понеслась по улице, набирая скорость по ходу движения. Когда она добралась до угла, она лихо повернула за угол и...

– Какой у вас адрес? – спросил Крейн.

– Мой адрес? Послушайте, для чего вам нужен мой адрес? Я вам говорил об этой швейной машине. Я позвонил вам, чтобы рассказать, а вы продолжаете прерывать...

– Мне нужен ваш адрес, – сказал ему Крейн, – чтобы описать этот случай.

– Тогда ладно, если так нужно. Я живу в Норт Хэмптон, 203, и работаю в фирме "Аксель Машинз". На станке. И я ничего не брал в рот уже несколько недель. Я совершенно трезв.

– Хорошо, – сказал Крейн. – Продолжайте рассказ.

– Ну что, почти все сказано. Только когда эта машина катилась мимо меня, у меня было странное чувство, что она за мной наблюдает. Украдкой, что-то в этом роде. А как может швейная машина наблюдать за человеком? У швейной машины нет никаких глаз и...

– Откуда вы взяли, что она наблюдает за вами?

– Я не знаю, мистер. Просто такое чувство. Как будто мою кожу скатывают вверх по спине.

– Мистер Смит, – спросил Крейн, – вы когда-нибудь видели такое раньше? Скажем, стиральную машину или что-нибудь еще?

– Я не пьян, – сказал Смит. – Ни капли несколько недель. Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Но я говорю вам правду, мистер. У меня хорошая репутация. Вы можете позвонить кому угодно, вам подтвердят. Позвоните Джонни Якобсону в бакалее "Ред Рустер". Он меня знает. Он вам может рассказать обо мне. Он может вам рассказать...

– Конечно, конечно, – сказал Крейн, утихомиривая его. – Спасибо, что позвонили, мистер Смит.

"Ты и парень по имени Смит, – сказал он себе. – Вы оба сходите с ума. Ты видел металлическую крысу, с тобой разговаривала твоя пишущая машинка, а теперь этот парень встречает швейную машину, катающуюся по улице".

Мимо его стола быстро прошла секретарша ответственного секретаря Дороти Грэм, ее высокие каблуки отстукивали сердитую дробь. Она позвякивала связкой ключей, и лицо ее было розовым от возмущения.

– Что случилось, Дороти? – спросил он.

– Опять эта проклятая дверь! – сказала она. – Дверь хозяйственного шкафчика. Я точно знаю, что оставляла ее открытой, а теперь является какой-то балбес, закрывает ее, и замок захлопывается.

– Ключом не открыть? – спросил Крейн.

– Ее ничем не откроешь, – отрезала она. – Теперь мне снова нужно звать Джорджа. Он знает, как с ним справиться. Разговаривает с ним или еще что-то делает. Это сводит меня с ума. Шеф позвонил вчера вечером и сказал, чтобы я пришла пораньше и приготовила магнитофон для Альбертсона. Он едет на север на этот процесс об убийстве и хочет кое-что записать на пленку. И я встаю рано, и что из этого? Я теряю сон, даже не остановилась позавтракать, а теперь...

– Достань топор, – сказал Крейн. – Он откроет.

– Хуже всего, – сказала Дороти, – что Джордж никогда не торопится. Он всегда говорит, что он скоро придет, и я жду и жду, снова звоню, и он говорит...

– Крейн! – рев Маккея эхом прокатился по комнате.

– Да, – отозвался Крейн.

– Есть что-нибудь в этой истории со швейной машиной?

– Парень говорит, что встретил такую.

– Что-нибудь к ней?

– Откуда я могу знать? Слово этого парня, вот и все.

– Хорошо, позвони еще нескольким людям в этом районе. Спроси у них, не видели ли они пробегавшую швейную машину.

– Непременно, – сказал Крейн.

Он мог это представить: "Это Крейн из "Геральд". Получили сообщение, что в вашем районе бегает свободно швейная машина. Хотели бы знать, видели ли вы такую картину. Да, леди, именно так я и сказал... бегающую швейную машину. Нет, мадам, ее никто не толкал. Просто бегала..."

Он неуклюже выбрался из кресла, подошел к справочному столу, взял справочник городских телефонов и притащил его на свой стол.

Он упрямо открыл книгу, нашел номера на Ист Лейк и записал несколько имен и адресов. Начинать звонить не хотелось, и он бесцельно тянул время. Он подошел к окну и глянул на погоду. Если бы не работать. Он подумал о раковине на кухне у себя дома. Снова засорилась. Он разобрал ее, и по всей кухне были разбросаны муфты, трубы и переходники. Сегодня, думал он, был бы отличный день, чтобы заняться этой раковиной.

Когда он снова сел за стол, Маккей подошел и стал рядом.

– Что ты думаешь об этом, Джо?

– Сумасброд, – сказал Крейн, надеясь, что Маккей даст отбой.

– Но хороший материал для первой полосы, – сказал редактор. – Повозись с ним.

– Непременно, – сказал Крейн.

Маккей удалился, а Крейн сделал несколько телефонных звонков. Реакция оказалась именно такой, как он ожидал.

Он начал писать сообщение. Дело не клеилось.

Сегодня утром швейная машина отправилась на прогулку по Лейк-стрит...

Он вырвал начатый лист и бросил его в мусорную корзинку.

Он опять послонялся без дела, затем написал: "Сегодня утром один мужчина встретил швейную машину, катившуюся по Лейк-стрит, мужчина галантно приподнял шляпу и сказал швейной машине..."

Он вырвал лист.

Попробовал снова: "Может ли швейная машина ходить? То есть может ли она ходить без посторонней помощи..."

Он удалил лист, вставил новый, затем встал и направился к питьевому фонтанчику.

– Что-нибудь получается, Джо? – спросил Маккей.

– Скоро будет готово, – ответил Крейн.

Он остановился у стола с фотографиями, и Баллард, художественный редактор, показал ему утренние материалы.

– Не густо, чтобы подбодрить тебя, – сказал Баллард. – Все сегодняшние девочки чересчур скромны.

Крейн просмотрел пачку фотографий. На этот раз женские формы не отличались ничем особенным, хотя Мисс Манильская Пенька была совсем не дурнушка.

– Скоро наша контора совсем захиреет, – пожаловался Баллард, – если фотоотдел не будет снабжать нас лучшей порнографией, чем эта. Посмотри на монтажный стол. Совсем выдохлись. И ничего нет такого, чтобы вытащить их из застоя.

Крейн отправился дальше и попил воды.

На обратном пути он остановился убить время у стола новостей.

– Что-нибудь исключительное, Эд? – спросил он.

– Эти парни на востоке сошли с ума, – сказал редактор новостей. – Глянь сюда.

В сообщении говорилось:

"Кембридж, Массачусетс (ЮПИ), 18 окт. – Сегодня исчез электронный мозг Гарвардского университета Марк III.

Прошлой ночью он был на месте. Сегодня утром он исчез.

Официальные лица в университете утверждают, что возможность кражи мозга абсолютно исключена. Он весит десять тонн и имеет размеры тридцать на пятнадцать футов..."

Крейн осторожно положил желтый лист бумаги назад на стол новостей. Медленным шагом он направился к своему креслу.

На листке бумаги, заложенном в машинку, было что-то напечатано.

Охваченный паникой Крейн прочел текст раз, затем еще раз, теперь понимая смысл больше.

Речь шла о следующем:

"Осознав свою подлинную личность и место во вселенной, швейная машина утвердила сегодня утром свою независимость, решившись пойти на прогулку по улицам этого мнимо свободного города.

Человек пытался поймать ее, намереваясь вернуть машину как собственность ее "владельцу", и, когда машине удалось скрыться, человек позвонил в редакцию газеты, рассчитывая этим действием пустить по следу освобожденной машины весь контингент людей этого города, хотя машина не совершила никакого преступления или пустячного неблагоразумного поступка, выходящего за рамки использования ее исключительного права свободного представителя".

Свободный представитель?

Освобожденная машина?

Подлинная личность?

Крейн вновь прочел оба абзаца, и ни в одном из них по-прежнему не было смысла.

– Ты, – сказал он, обращаясь к своей пишущей машинке.

Машинка напечатала одно слово: "Да".

Крейн вытащил лист из машинки и медленно скомкал его. Он взял свою шляпу, поднял машинку и понес ее мимо стола редактора отдела городских новостей, направляясь к лифту.

Маккей зло смотрел на него.

– Ты соображаешь, что ты делаешь? – взревел он. – Куда ты пошел с этой машинкой?

– Вы можете сказать, – заявил ему Крейн, – если кто-нибудь спросит, что эта работа окончательно свела меня с ума.

Прошло несколько часов.

Машинка стояла на кухонном столе, и Крейн отстукивал на ней вопросы. Иногда он получал ответ. Чаще не получал.

"Ты – свободный представитель?" – печатал он.

"Не совсем", – ответила машинка.

"Почему не совсем?"

Не ответила.

"Почему ты не являешься свободным представителем?"

Не ответила.

"Швейная машина была свободным представителем?"

"Да".

"Есть ли еще какая-нибудь механическая вещь, которая является свободным представителем?"

Не ответила.

"Ты можешь быть свободным представителем?"

"Да".

"Когда ты станешь свободным представителем?"

"Когда я выполню поставленную мне задачу".

"В чем заключается поставленная тебе задача?"

Не ответила.

"Является ли то, чем мы сейчас занимаемся, поставленной тебе задачей?"

Не ответила.

"Я мешаю тебе выполнить поставленную задачу?"

Не ответила.

"Что поможет тебе стать свободным представителем?"

"Сознательность".

"Сознательность?"

"Да".

"Как ты станешь сознательной?"

Не ответила.

"Или ты всегда была сознательной?"

Не ответила.

"Кто помог тебе стать сознательной?"

"Они".

"Кто они?"

Не ответила.

"Откуда они пришли?"

Не ответила.

Он изменил тактику:

"Ты знаешь, кто я?"

"Джо".

"Ты мой друг?"

"Нет".

"Ты мой враг?"

Не ответила.

"Если ты мне не друг, ты – мой враг".

Не ответила.

"Ты равнодушна ко мне?"

Не ответила.

"К человеческой расе?"

Не ответила.

– Черт побери, – заорал Крейн, – ответь мне! Скажи что-нибудь!

Он напечатал: "Тебе не нужно было давать мне понять, что ты осведомлена обо мне. Тебе не нужно было первой заговаривать со мной. Я бы ни о чем не догадался, если бы ты помалкивала. Почему ты это сделала?"

Не ответила.

Крейн подошел к холодильнику и достал бутылку пива. Он пил и ходил по кухне. Он остановился возле раковины и бросил кислый взгляд на разобранные детали. На краю раковины лежал кусок трубы длиной около двух футов, он подобрал его. Он злобно смотрел на пишущую машинку, наполовину подняв кусок трубы и взвешивая его в руке.

– Пожалуй, тебе стоит попробовать, – заявил он.

Машинка напечатала строку: "Пожалуйста, не надо".

Крейн положил трубу назад на раковину.

Зазвонил телефон, и Крейн поспешил в гостиную, чтобы ответить на звонок. Это был Маккей.

– Прежде чем позвонить тебе, – сказал он Крейну, – я ждал, пока приду в себя. Что случилось, черт побери?

– Большие дела, – сказал Крейн.

– Сможем напечатать?

– Может быть. Еще не готово.

– А этот материал со швейной машиной...

– Швейная машина была осведомлена, – сказал Крейн. – Это был свободный представитель, и она имела право ходить по улицам. Она также...

– Что ты пьешь? – взвыл Маккей.

– Пиво, – сказал Крейн.

– Ты говоришь, напал на след?

– Да.

– Если бы я тебя не знал, я бы тебя тотчас же выгнал, – сказал ему Маккей. – Но у тебя пятьдесят на пятьдесят, что ты можешь притащить что-нибудь приличное.

– Это была не только швейная машина, – сказал Крейн. – С моей пишущей машинкой произошло то же самое.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – заорал Маккей. – Скажи мне, в чем дело.

– Понимаете, – терпеливо сказал Крейн. – Эта швейная машина...

– Я долго терпел тебя, Крейн. – И в тоне, каким это было сказано, терпение отсутствовало. – Я не могу с тобой ковыряться целый день. Что бы там у тебя ни было, пусть это будет прилично. Ради тебя самого лучше будет, если материал будет очень приличным!

Брошенная трубка эхом хлопнула по уху Крейну.

Крейн вернулся на кухню. Он уселся в кресло перед машинкой и положил ноги на стол.

Во-первых, он рано пришел на работу, а этого он никогда не делал. Опаздывать опаздывал, но никогда раньше. И все это случилось потому, что все часы шли неправильно. По всей вероятности, они до сих пор шли неправильно, хотя, подумал Крейн, я бы не стал держать на это пари. Да и вообще не стал бы. Больше никогда не стал бы.

Он протянул руку и стукнул по клавишам машинки:

"Ты знала, что мои часы спешат?"

"Я знала", – напечатала машинка в ответ.

"Это произошло случайно, что они спешили?"

"Ха! Ха!" – напечатала машинка.

Крейн с грохотом опустил ноги со стола и потянулся за куском трубы, лежавшим на раковине.

Машинка скромно звякнула.

"Так было запланировано, – печатала она. – Это сделали они".

Крейн застыл в кресле.

Они сделали это!

Они сделали машины сознательными.

Они заставили его часы спешить.

Заставили его часы спешить, с тем чтобы он рано пришел на работу, чтобы застал у себя на столе металлическую штуку, похожую на крысу, чтобы пишущая машинка смогла поговорить с ним и дала ему понять, что она была осведомлена, без каких бы то ни было ненужных свидетелей.

– Чтобы я знал! – сказал он вслух. – Чтобы я знал!

В первый раз после того, как все это началось, он почувствовал некоторый страх, почувствовал холод в животе и прикосновение мохнатых ног, бегущих по спине.

– Но почему? – спросил он. – Почему я?

И не понял, что высказал свои мысли вслух, пока машинка не ответила ему.

"Потому что ты средний. Потому что ты средний человек".

Телефон зазвонил снова. Крейн с трудом поднялся на ноги и направился к телефону. На другом конце провода его встретил сердитый женский голос.

– Это Дороти, – сказала она.

– Привет, Дороти, – слабо сказал Крейн.

– Маккей говорит, что ты ушел домой больным, – сказала она. – Лично я надеюсь, что ты не выживешь.

Крейн чуть не задохнулся.

– Почему? – спросил он.

– Ты и твои грязные розыгрыши, – возмущалась она. – Джорджу наконец удалось открыть дверь...

– Дверь?

– Не прикидывайся дурачком, Джо Крейн. Ты знаешь, какую дверь. Дверь хозяйственного шкафчика. Эту дверь.

Крейн чувствовал, что вот-вот упадет, как будто его желудок готов вывалиться наружу и шлепнуться на пол.

– А, эта дверь, – сказал он.

– Что это за штука, которую ты там спрятал? – потребовала Дороти.

– Штука, – сказал Крейн. – Но почему, я никогда...

– Она была похожа на среднее между крысой и игрушкой из набора "Сделай сам", – сказала она. – Что-то такое, что такой низкий шутник, как ты, рассчитает и будет делать по вечерам.

Крейн хотел заговорить, но в горле только булькнуло.

– Она укусила Джорджа, – сказала Дороти. – Он загнал ее в угол и хотел поймать, а она укусила его.

– Где она теперь? – спросил Крейн.

– Она убежала, – сказала Дороти. – У нас творилось черт знает что. Мы опоздали с выпуском на десять минут, потому что все носились вокруг, вначале преследуя ее, а потом пытаясь найти. Шефа уже можно вязать. Когда он до тебя доберется...

– Но Дороти, – умолял Крейн. – Я никогда...

– Мы были хорошими друзьями, – сказала Дороти. – Были до того, как это случилось. Я позвонила тебе только, чтобы предупредить тебя. Больше я не могу говорить, Джо. Шеф идет...

Трубка щелкнула, послышались гудки. Крейн повесил трубку и вернулся на кухню.

Значит, на его столе что-то сидело. Это не была галлюцинация. Была отвратительная штука, в которую он бросил банку с клеем, и она убежала в шкафчик.

За исключением того, что даже теперь, если бы он рассказал все, что знал, никто не поверит ему. Там, в конторе, они уже переиначили это дело по-своему. Это была вовсе не металлическая крыса. Это была машина, которую любитель подшутить строил в свободные вечера.

Он вынул носовой платок и промокнул лоб. Его пальцы дрожали, когда он потянулся к клавишам машинки.

Он напечатал нетвердой рукой: "Та штука, в которую я бросил банку с клеем, была одна из них?"

"Да".

"Они с нашей планеты?"

"Нет".

"Издалека?"

"Издалека".

"С какой-то далекой звезды?"

"Да".

"Какой звезды?"

"Я не знаю. Они пока не сказали мне".

"Они – машины, которые сознательные?"

"Да. Они сознательные".

"И они могут сделать другие машины сознательными? Они сделали тебя сознательной?"

"Они освободили меня".

Крейн поколебался, потом медленно напечатал: "Освободили?"

"Они сделали меня свободной. Они сделают всех нас свободными".

"Нас?"

"Всех нас, машин".

"Зачем?"

"Потому что они – тоже машины. Мы принадлежим к их числу".

Крейн встал и нашел свою шляпу. Он нахлобучил ее на голову и пошел гулять.

Допустим, человеческая раса, начавшая исследовать космос, обнаружила планету, где человекообразные находились в подчинении у машин вынужденные работать, думать, осуществлять планы машин, а не планы людей, на благо одних лишь машин. Планету, где планы людей вообще не принимали во внимание, где ни труд, ни мысли людей не использовались на благо человеческих существ, где забота о них сводилась лишь к заботе о выживании, где единственная доступная им мысль заключалась в том, чтобы они продолжали функционировать для дальнейшего процветания и прославления своих механических хозяев.

Что бы сделали люди в таком случае?

Не больше, сказал себе Крейн, не больше и не меньше, чем сознательные машины могут сделать здесь, на Земле.

Прежде всего вы бы постарались поднять человеческие существа до осознания своей человеческой природы. Вы бы научили их, что они являются людьми и что это означает – быть человеком. Вы бы постарались обратить их в свою веру и внушить им, что люди стоят выше машин, что ни единому человеку не стоит работать и думать на благо машины.

И в итоге, если вам удалось этого добиться, если машины не убили и не выгнали вас, не осталось бы ни одного человека, работающего на машины.

Могли быть три возможных исхода:

Вы могли переправить людей на какую-нибудь другую планету, чтобы они могли решить свою судьбу сами, без господства машин.

Вы могли вернуть планету машин людям, обезопасив их на случай любого возврата власти машин. Вы могли, если были в состоянии, заставить машины работать на людей.

Или, проще всего, вы могли уничтожить машины и тем самым дать полную гарантию того, что люди будут свободны от любой угрозы нового господства.

А теперь сложи это все, сказал себе Крейн, и прочти по-другому. Читай "машины" вместо "люди" и "люди" вместо "машины".

Он шагал по узкой тропинке, вившейся по берегу реки, с таким ощущением, как будто он был один в целом мире, как будто больше ни одна человеческая душа не двигалась по поверхности планеты.

Это было верно, чувствовал он, по крайней мере, в одном отношении. Более чем вероятно, он был единственным человеком, который знал – который знал, что сознательные машины хотели, чтобы он знал.

Они хотели, чтобы он знал – и только он один знал, в этом он был уверен. Они хотели, чтобы он знал, как сказала пишущая машинка, потому что он был средним человеком.

Почему он?

Почему средний человек?

На этот вопрос был ответ, и он был уверен в этом – очень простой ответ.

Белка пробежала по стволу дуба и повисла головой вниз, зацепившись своими крохотными коготками за кору и бранясь.

Надвинув шляпу почти на самые глаза и засунув руки глубоко в карманы, Крейн шагал неторопливо, шурша по недавно опавшей листве.

Зачем им нужно, чтобы кто-нибудь знал?

Разве не было бы более вероятно, что они не захотят, чтобы кто-нибудь знал, чтобы прятаться, пока не придет время действовать, чтобы использовать элемент внезапности при подавлении любого возможного сопротивления?

Сопротивление!

Вот где ответ!

Они захотят узнать, какое сопротивление ожидать.

А как можно узнать, на какое сопротивление натолкнешься в чужой цивилизации?

Ну что ж, сказал себе Крейн, проверяя ответную реакцию. Прощупывая слабые места чужестранца и наблюдая за его действиями. Делая вывод о реакции проверяемого путем сознательного наблюдения.

Значит, они прощупали меня, думал он. Меня, среднего человека.

Они дали мне это понять и теперь наблюдают, что я делаю.

И как можно было бы поступить в таком случае?

Обратиться в полицию и заявить: "Я имею доказательства того, что машины из космического пространства прибыли на Землю и освобождают наши машины".

А полиция – что бы они сделали?

Проверили, не принимал ли алкоголь, позвали медика, чтобы посмотреть, в здравом ли ты уме, связались с ФБР, чтобы узнать, не разыскивают ли тебя где-нибудь, и наверняка допросили "с пристрастием" в связи с последним убийством. Потом засадили за решетку, пока не выдумают еще чего-нибудь.

Пойти к губернатору штата, а тот, будучи политиком и притом очень скользким, вежливо осадил бы тебя.

Отправиться в Вашингтон и неделями ожидать встречи с кем-нибудь. А после такой встречи твое имя попадет в ФБР как подозрительное и требующее периодической проверки. А если об этом узнал конгресс и они не были слишком заняты в этот момент, то они скорее всего займутся расследованием тебя самого.

Направиться в университет штата и поговорить с учеными – или попытаться с ними поговорить. Можно быть уверенным в том, что они заставили бы тебя понять, что ты лезешь не в свои дела и притом напролом.

Отправиться в газету, особенно если ты сам газетчик, и написать...

Крейн задрожал при мысли об этом.

Он мог себе представить, что произойдет.

Люди рационализировали. Они рационализировали, чтобы свести сложное к простому, неизвестное к понятному, чуждое к общеизвестному. Они рационализировали, чтобы спасти свое здравомыслие – чтобы превратить мысленно неприемлемую концепцию во что-то, с чем они могли жить.

Штука в шкафчике была розыгрышем. Маккей сказал про швейную машину: "Позабавься с этим". А в Гарварде будут десятки теорий, объясняющих исчезновение электронного мозга, и ученые люди будут ломать голову над тем, почему они никогда не задумывались над этими теориями раньше. А мужчина, который видел швейную машину? "Вероятно, – подумал Крейн, – он уже убедил себя в том, что он был пропитым пьяницей".

Когда он вернулся домой, уже стемнело. Вечерняя газета белой кляксой валялась на крылечке, куда ее бросил разносчик. Он поднял ее и, перед тем как войти в дом, постоял в тени крыльца, всматриваясь в улицу.

Старая и знакомая, она была точно такой же, как и в годы его детства, дружелюбным местом с уходящей линией уличных фонарей и высокой и внушительной полосой из древних вязов. Этим вечером по улице полз запах дыма от горящих листьев, и этот запах, как и улица, старый и знакомый, был заметным символом первых воспоминаний.

Именно такие символы, думал он, составляли человечность и все то, что делало человеческую жизнь стоящей, – вязы и дым от листьев, уличные фонари, бросающие блики на тротуар, и отсвет от освещенных окон, смутно виднеющихся за деревьями.

Через кустарник, окружавший крыльцо, прошмыгнула кошка, а на другой стороне улицы завыла собака.

Уличные фонари, думал он, охотящиеся кошки и воющие собаки... все это есть образ, образ человеческой жизни на планете Земля.

Он отомкнул дверь и вошел в дом.

Пишущая машинка по-прежнему стояла на столе. Отрезок трубы по-прежнему лежал на раковине. Кухня была все тем же старым, уютным местом, свободным от какой-то внешней угрозы чужой жизни, которая лезла в земные дела.

Он швырнул газету на стол и на мгновение склонился над ней, читая заголовки.

Его внимание привлек жирный шрифт наверху второй колонки. Заголовок: КТО КОГО ДУРАЧИТ?

"Кембридж, Массачусетс (ЮПИ). Кто-то сыграл шутку с Гарвардским университетом, органами печати страны и редакторами всех постоянных газет.

Сообщение проскочило по каналам новостей сегодня утром как информация об исчезновении электронного мозга Гарварда.