Текст книги "Миры Клиффорда Саймака. Книга 5"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Вы сказали, из Афин? Хозяин кивнул.

– Мне повезло найти его. Чудесный образчик лучшей греческой керамики той поры. Видите, фигуры стилизованы? Тогда горшечники совершенно не заботились о реалистичности изображений. Их интересовал орнамент, а никак не форма.

Он забрал у меня кувшин и поставил его обратно на буфет.

– К сожалению, – сказала Синтия, – нам пора. Большое вам спасибо; все было просто замечательно.

Если мне и прежде чудилось, что я грежу наяву, то теперь это ощущение усилилось. Комната словно поплыла у меня перед глазами. Я не помнил, как мы вышли из дома, и очнулся лишь у ворот изгороди.

Я резко обернулся. Дом стоял на прежнем месте, но выглядел куда более дряхлым, чем раньше. Дверь была приоткрыта, и гулявший по гребню холма ветер норовил распахнуть ее пошире. Покосившийся коньковый брус придавал дому довольно странный вид. Стекла в оконных рамах отсутствовали. Не было ни частокола, ни роз, ни цветущего дерева у крыльца.

– Нас одурачили, – проговорил я. Синтия судорожно сглотнула.

– Не может быть, – пробормотала она.

Зачем? – спрашивал я себя. Зачем он, кто бы он там ни был, сделал это? Зачем ему было утруждать себя колдовством? Если ему не хотелось встречаться с нами, то почему он так настойчиво зазывал нас в гости? Мог бы, в конце концов, оставить все, как есть: мы осмотрели бы старинный дом, в котором явно никто не жил в течение многих лет, и ушли своей дорогой.

Сопровождаемый Синтией, я вернулся в дом. С первого взгляда комната показалась мне той же самой, но потом я заметил, что она утратила былую изысканность. Со стен исчезли картины, с пола пропал ковер. Стол посреди комнаты, три стула, придвинутые к нему нашими руками… Стол был пуст. Буфет никуда не делся, и на нем возвышался знакомый кувшин.

Я взял его в руки и подошел к двери, где было светлее. Судя по всему, наш хозяин показывал нам именно его.

– Ты разбираешься в греческой керамике? – справился я у Синтии.

– Я знаю лишь, что у них была посуда с черными рисунками и посуда с красными рисунками. Черные рисунки появились раньше.

Я потер пальцем клеймо горшечника.

– Значит, надпись прочесть ты не сможешь? Девушка покачала головой.

– Нет. Мне известно, что горшечники пользовались подобными клеймами, но по-гречески я не понимаю. Кстати сказать, этот кувшин слишком новый, как будто его достали из печи для обжига только вчера. На нем нет никаких следов возраста. Обычно такие горшки находят при раскопках, и по ним сразу видно, что они пролежали в земле сотни лет. А этот выглядит так, словно никогда в земле и не был.

– Скорее всего, он в самом деле там не был, – сказал я. – Анахронианин, должно быть, позаимствовал его вскоре после изготовления, как чудесный образчик тогдашней керамики. Естественно, что он с него чуть ли не пылинки сдувал.

– Ты считаешь, мы видели анахронианина?

– А кого же еще? Кому еще в послевоенную пору могло быть дело до греческой посуды?

– Но у него так много личин! Он и Душелюб, и тот аристократ, который угощал нас ленчем, и тот человек, с которым разговаривал мой предок.

– Мне кажется, – ответил я, – он может быть кем угодно. Или по крайней мере может внушить людям, что он тот-то и тот-то. Я подозреваю, что, приняв облик Душелюба, он открылся нам в своем настоящем образе.

– Но тогда, – сказала Синтия, – нам с тобой надо лишь отыскать вход в колодец, что ведет в подземную пещеру, и клад наш!

– Да, – согласился я, – однако что ты собираешься с ним делать? Любоваться на сокровища до конца жизни? Или выбрать украшение себе на платье?

– Но теперь мы знаем, где он находится!

– Ну и что? Если мы сможем вернуться в настоящее, если тени соображают, что творят, если они установят временную ловушку, и если она не забросит нас на несколько тысячелетий в будущее относительно нашего всамделишного настоящего…

– Ты веришь в то, что говоришь?

– Скажем так: я не отрицаю ни одной из возможностей.

– Флетч, а если временной ловушки в расщелине не окажется? Если нам не удастся вернуться?

– Как-нибудь проживем.

Мы вышли из двери и направились вниз по склону холма. Впереди, за пшеничным полем, сверкала река; вдалеке виднелся окруженный садом дом, в котором лежал двуглавый мертвец.

– Я не надеюсь на временную ловушку, – сказала Синтия. – Тени – не ученые, с ними каши не сваришь. Обещали переместить нас во времени на долю секунды, а забросили вон куда.

Я чуть было не выругался. Нашла время для таких рассуждений, черт бы ее побрал!

Синтия схватила меня за руку. Я обернулся.

– Флетч, – пробормотала она, – но как же нам быть, если временная ловушка не сработает?

– Сработает, – ответил я.

– А если нет?

– Тогда, – сказал я, – мы вычистим вон тот дом внизу и поселимся в нем. Там есть инструменты. Мы соберем в саду семена и посадим другие сады. Мы будем рыбачить, охотиться – словом, жить.

– И ты полюбишь меня, Флетч?

– Да, – сказал я, – полюблю. Вернее, уже полюбил.

Шагая через пшеничное поле, я думал о том, что страхи Синтии могут оказаться не напрасными. Вдруг О'Гилликадди и его приятели действовали по указке Кладбища? Когда я впрямую спросил О'Гилликадди, он уклончиво ответил, что Кладбище не в состоянии ни подкупить их, ни причинить им вред. Как будто он говорил правду, но где тому доказательства? О'Гилликадди с его способностью манипулировать временем был бы для Кладбища сущей находкой. Ведь перекинув нас во времени и отрезав нам все пути к возвращению, никакого постороннего вмешательства можно больше не опасаться.

Я вспомнил розовый мир Олдена – нашего с Синтией Олдена. Я представил себе Торни, как он рассуждает о сгинувших в никуда анахронианах и проклинает недостойных искателей сокровищ, которые грабят древние поселения и лишают археологов возможности изучать былые культуры. С горечью в душе я припомнил свои собственные планы, припомнил, как хотел сочинить композицию о Земле. Синтия занимала в моих мыслях особое место. Она пострадала сильнее любого из нас. Вызвавшись передать мне письмо от старины Торни, она в итоге угодила в такой переплет, о котором не думала и не гадала.

Если временной ловушки в расщелине не будет, нам придется поступить именно так, как я сказал. Иного выхода у нас нет. Однако мы с Синтией не приспособлены к такой жизни. А скоро, вдобавок, наступит зима, и, если мы хотим выжить, нам надо к ней подготовиться. Дождавшись весны, мы, быть может, что-нибудь придумаем.

Я постарался отогнать эти мысли, не желая падать духом раньше времени, но они упорно возвращались. Ужасная перспектива словно зачаровывала меня.

Мы спустились к реке и, двигаясь по ее берегу, дошли до оврага, что вел к расщелине, в которой мы прятались от бандитов. Никто из нас не проронил ни слова. По-моему, мы боялись заговорить.

Миновав поворот, мы увидим желанный утес. Ждать осталось недолго. Скоро мы все узнаем.

Мы миновали поворот – и остановились как вкопанные. У подножия утеса стояли две боевые машины. Ошибиться было невозможно. Мне кажется, я догадался бы о том, что они такое, в любом случае, даже если бы я в свое время не прислушивался к рассказам Элмера.

Их размеры поражали воображение. Впрочем, будь они меньше, в них не уместилось бы все то вооружение, которым их напичкали. Они были футов, по меньшей мере, ста длиной, примерно вполовину этого расстояния шириной и футов двадцати или около того высотой. Они стояли бок о бок и выглядели весьма внушительно. В их уродстве ощущалась могучая сила. От одного взгляда на них по спине пробегала дрожь.

Мы смотрели на них, а они разглядывали нас. Мы чувствовали на себе их взгляды.

Одна из машин подала голос – определить, какая именно, было невозможно.

– Не убегайте, – сказала она. – Вам не нужно нас бояться. Мы хотим поговорить с вами.

– Мы не убежим, – ответил я, подумав, что бежать было бы бессмысленно. Они моментально догонят нас; в этом я не сомневался.

– Никто не хочет нас выслушать, – чуть ли не жалобно продолжала машина. – Все убегают от нас. А мы хотим подружиться с людьми, потому что мы сами – люди.

– Мы вас выслушаем, – пообещала Синтия. – Что вы собираетесь нам рассказать?

– Давайте сначала познакомимся, – предложила машина. – Меня зовут Джо, а его – Иван.

– Меня зовут Синтия, – ответила Синтия, – а моего спутника – Флетчер.

– Почему вы не убежали от нас?

– Потому что мы не испугались, – сказала Синтия. Я мысленно усмехнулся: на последних словах голос девушки предательски задрожал.

– Потому что, – добавил я, – бежать не имеет смысла.

– Мы – боевые ветераны, – заявил Джо. – Наша служба давно окончилась, и мы горим желанием помочь людям восстановить планету. Мы много странствовали. Те несколько человек, которых мы встретили, отказались от нашей помощи. Честно говоря, нам показалось, что они питают к нам отвращение.

– Их можно понять, – сказал я. – Вы крепко насолили им в дни войны.

– Мы никому не насолили, – возразил Джо. – Мы не сделали ни единого выстрела – ни он, ни я. Война подошла к концу прежде, чем мы успели повоевать.

– Как давно это случилось?

– По нашим собственным подсчетам, немногим больше полутора тысяч лет назад.

– Вы уверены? – спросил я.

– Абсолютно, – ответил Джо. – Если потребуется, мы можем вычислить дату с точностью до дня.

– Не стоит, – сказал я. – Полторы тысячи лет меня вполне устраивают. – Значит, добавил я про себя, доля секунды О'Гилликадди обернулась восемьюдесятью с хвостиком столетиями!

– Скажите, – спросила Синтия, – помнит ли кто-нибудь из вас робота по имени Элмер?..

– Элмер!

– Да, Элмер. Он говорил нам, что руководил строительством последней из боевых машин.

– Откуда вы знаете Элмера? Где он?

– Мы познакомились с ним в будущем, – ответил я.

– Так не бывает, – возразил Джо. – Нельзя знакомиться в будущем.

– Это долгая история, – сказал я. – Мы расскажем ее вам как-нибудь в другой раз.

– Нет, сейчас, – уперся Джо. – Элмер – мой старинный друг. Он работал надо мной, не над Иваном. Иван – русский.

Мне стало ясно, что обещаниями от него не отделаешься. Иван до сих пор не издал ни звука, зато Джо тараторил за двоих. Отыскав тех, кто наконец-то согласился его выслушать, он, как видно, намерен был выговориться за все годы вынужденного молчания.

– Вы там, мы тут; так не годится, – проговорил Джо. – Заходите-ка.

В лобовой части одной из машин открылся люк, из которого выехала лесенка. В проеме люка виднелось небольшое освещенное помещение.

– Каюта механиков, – сообщил Джо. – Находясь в ней, они могли спокойно заниматься ремонтом под защитой моей брони. По совести говоря, механикам с нами делать было нечего. Во всяком случае, ко мне они уж точно не прикасались. Когда в боевой машине что-нибудь разлаживалось, можно было с ходу утверждать, что поломка серьезная. Несерьезные мы исправляли сами. Те из нас, кто соглашался на ремонт, обычно представляли собой груду металла. Домой возвращались немногие; такова была традиция. Поднимайтесь на борт.

– Думаю, все будет в порядке, – сказала Синтия. Я не разделял ее уверенности.

– Конечно, в порядке, – прогудел Джо. – Каюта маленькая, но удобная. Если вы голодны, я могу вас накормить. Не очень, правда, вкусно, зато питательно. Меня оборудовали всем необходимым для приготовления легкой закуски – на случай, если механики проголодаются.

– Нет, спасибо, – ответила Синтия. – Мы только недавно пообедали.

По лесенке мы поднялись в каюту. В углу ее стоял столик, у стены примостилась кушетка, напротив нее возвышалась двухъярусная кровать. Мы уселись на кушетку. Джо не преувеличивал: каюта была тесная, но удобная.

– Приветствую вас на борту, – сказал Джо. – Очень рад вашему присутствию.

– Меня заинтересовала одна вещь, – проговорила Синтия. – Вы сказали, что Иван – русский.

– Так оно и есть. Вы, наверное, думаете, раз русский – значит, враг. Когда-то он был моим врагом, а потом мы подружились. Когда меня проверили, загрузили оборудованием и боеприпасами, я через Канаду и Аляску направился к Берингову проливу, пересек его под водой и покатил в Сибирь. На связь с базой я выходил редко, чтобы меня не обнаружил противник. Мне поручено было уничтожить несколько объектов, но, как выяснилось, все они были нейтрализованы без моего участия. Вскоре после того, как я достиг первого объекта, связь с базой прервалась и уже не возобновлялась. Прервалась, и все. Сначала я решил, что произошло временное нарушение связи, а затем пришел к выводу, что причина куда серьезнее. Быть может, моя страна потерпела поражение; быть может, военные центры зарылись еще глубже под землю. Как бы то ни было, сказал я себе, свой долг я исполню до конца. Я был патриотом, натуральным ура-патриотом. Вы понимаете меня?

– Я изучала историю, – ответила Синтия. – Поэтому я вполне понимаю вас.

– Я двинулся дальше. Все мои цели оказались уничтоженными, так что я занялся поиском, как тогда выражались, вероятного противника. Я прослушивал эфир, надеясь уловить сигналы секретных военных баз. Но сигналов не было – ни наших, ни вражеских. И вероятного противника тоже не было. По пути мне попадались группки людей; завидев меня, они бросались врассыпную. Я не преследовал их. На роль противника они не годились. Не станешь же тратить ядерный заряд на то, чтобы поразить горстку людей, – в особенности если их смерть не обеспечит тебе тактического преимущества. Я проезжал по разрушенным городам, в которых обитали остатки человечества. Я видел огромные воронки в несколько миль в поперечнике; меня окутывали клубы ядовитого тумана; под мои колеса стелилась выжженная до основания земля, на которой не росло ни травинки, и лишь кое-где мелькали чахлые деревца. Я не могу передать вам своих чувств, не могу описать, как это все выглядело.

Наконец я повернул обратно и не спеша направился домой. Торопиться теперь было некуда, и мне о многом надо было поразмыслить. Я не стану излагать вам своих мыслей. Скажу только, что патриот во мне умер. Я излечился от патриотизма.

– Мне вот что непонятно, – сказал я. – Я знаю, что в вашем мозгу заключено сознание нескольких людей. Вы же все время говорите о себе в единственном числе.

– Когда-то, – ответил Джо, – нас было пятеро. Пятеро тех, кто согласился пожертвовать телом и статусом человека ради того, чтобы наделить сознанием боевую машину. Среди нас был весьма известный ученый, профессор математики; среди нас был военный, генерал и опытный полководец. Остальные трое были: астроном с хорошей репутацией, биржевой брокер на покое и, как ни странно, поэт.

– Значит, вы поэт?

– Нет, – возразил Джо. – Я не знаю, кто я. Впятером мы составили единое целое. Наши сознания нераздельны. Порой я отождествляю себя с одним или с другим членом пятерки, но это все равно получается отождествление с самим собой. Я – единое целое и в то же время – каждый из пяти. Правда, чаще всего я – один.

В мозгу Ивана заключены четыре человеческих сознания, но большей частью он, подобно мне, ощущает себя единым целым.

– Мы совсем забыли про Ивана, – спохватилась Синтия. – Ему, наверное, обидно, что мы не даем ему вставить ни словечка.

– Ничуть, – сказал Джо. – Он нас очень внимательно слушает. Если бы он захотел, он бы заговорил – сам или через мои динамики. Верно, Иван?

– Ты хорошо рассказываешь, Джо, – прогудел низкий, басовитый голос. – Не отвлекайся.

– Ну вот, – продолжил рассказ Джо, – я повернул домой. Каким-то образом меня занесло в прерию, которая тянулась на многие мили. Кажется, ее называют степью. Она была неприветливой и однообразной, и ей не было видно ни конца, ни края. Там мы и встретились со стариной Иваном. Сперва я различил черное пятнышко на горизонте, а телескопическая оптика сообщила мне, что приближается враг. Правда, к тому времени я начал воспринимать термин «враг» как бессмысленный набор звуков. Я испытал не ненависть, а радость оттого, что в степи нашелся кто-то, похожий на меня. По словам Ивана, он почувствовал то же самое. Но ни один из нас не мог проникнуть в мысли другого. Мы принялись маневрировать, используя все известные нам уловки. Пару раз я мог подстрелить Ивана, но что-то удержало меня от этого. Иван, будучи по-русски скрытным, упорно не желает признавать того, что он не единожды пощадил меня, но я уверен, что так оно и было. Боевая машина его класса обязана была перехитрить противника. Ну да ладно; мы кружили по степи день или два, пока не сообразили, что пора кончать валять дурака. И я сказал: «Слушай, давай прекратим тянуть волынку. Мы прекрасно понимаем, что никому из нас не хочется сражаться. Мы с тобой, быть может, единственные уцелевшие в войне боевые машины. Война закончилась, нам нечего делить, так почему бы нам не подружиться?» Старина Иван не стал возражать и согласился – не сразу, правда, но согласился. Мы покатили навстречу друг другу, и наши носы соприкоснулись. Не знаю, сколько времени мы провели в степи – дни, месяцы, а может быть, годы. Ничто нас не отвлекало. Мир не нуждался в боевых машинах. Уткнувшись друг в дружку носами, мы застыли посреди этой Богом забытой степи. Мы были единственными живыми существами на много миль вокруг. Мы вели долгие разговоры и под конец сошлись настолько, что научились понимать один другого без слов.

Мне было хорошо в степи рядом с Иваном. Мы ничего не делали, ни о чем не думали и ничего не говорили. Нам хватало того, что мы вместе, что мы больше не одиноки. Вам, должно быть, покажется странным, что две неуклюжие, уродливые боевые машины подружились между собой, но ведь мы были машинами и одновременно – человеческими существами. Тогда нас как единых целых еще не существовало. Пять сознаний в моем мозгу, четыре сознания в мозгу Ивана, и все они принадлежали интеллигентным и высокообразованным людям, которым было о чем поговорить.

Однако в конце концов безделье нам наскучило. Нам захотелось приносить пользу. Мы подумали, что если люди оправились от войны, им потребуется самая разнообразная помощь. Мы обладали достаточной смекалкой, и каждый из нас девятерых был источником знаний, которым требовалось всего лишь найти выход.

Иван сказал, что на запад ехать бесполезно. С Азией покончено, сказал он, и с Европой, которую он исколесил вдоль и поперек, – тоже. Люди, которые там остались, опустились до уровня дикарей, и их было слишком мало для того, чтобы всерьез заводить речь о воссоздании экономической базы общества. Поэтому мы направились на восток, в Америку. Здесь мы обнаружили несколько малочисленных общин, члены которых понемногу набирались умения и знаний; им вот-вот могла понадобиться наша помощь. Однако до сих пор мы так никому и не помогли. Люди не желали нас слушать. Стоило нам показаться, как они с воплями разбегались в разные стороны и, как мы их ни увещевали, не соглашались принять нашу помощь. Вы первые, кто выслушал нас.

– Вся беда в том, – проговорил я, – что с нами говорить без толку. Мы не из этого времени. Мы из будущего.

– Припоминаю, – сказал Джо. – Вы утверждали, что познакомились с Элмером в будущем. А где Элмер сейчас?

– Сейчас он путешествует среди звезд.

– Среди звезд? И чего старине Элмеру не сидится…

– Послушайте, – перебил я. – Я попробую вам объяснить. Когда люди поняли, что Земля умирает, многие из них покинули планету. Они отправились в космос. Экипажи и пассажиры звездолетов были основателями бесчисленного множества колоний. В колонисты набирали образованных, умелых, знающих людей – людей, способных основать колонию на другой планете. А необразованные и неумехи остались на Земле. Вот почему им столь необходима ваша помощь, и вот почему они, скорее всего, от нее отказываются. На Земле остались лоботрясы и те, у кого вечно все валится из рук…

– Но старина Элмер не человек…

– Зато отличный механик. Колонистам нужны были роботы вроде него, поэтому они забрали Элмера с собой.

– Элмер очутился в будущем, люди бежали в космос, – пробормотал Джо. – Чрезвычайно любопытно. Однако как попали сюда вы? Вы обещали рассказать нам об этом. Мы слушаем.

Ни дать ни взять – вечер в семейном кругу. Все друг друга знают, все друг друга любят. Джо – чудесный парень, да и Иван тоже ничего. В первый раз за все время пребывания на Земле мне было по-настоящему хорошо.

Мы рассказали машинам о наших приключениях. Сначала говорил я, потом Синтия, потом снова я. Мы рассказали им все как на духу.

– Кладбище – дело будущего, – проговорил Джо. – Пока на Земле нет ни намека на Кладбище.

– Оно обязательно появится, – сказал я. – К сожалению, я не знаю даты его основания. Быть может, не узнаю никогда.

Синтия покачала головой.

– Я тоже, – сказала она.

– Что меня радует, – заметил Джо, – так это смазка. Наша в скором времени выйдет. Мы надеялись отыскать людей, которые смогли бы достать нам смазки, пускай даже неочищенной, – мы бы рафинировали ее и использовали. Но с людьми нам не везло.

– Вы получите смазку от Кладбища, рафинированную и готовую к употреблению, – ответил я. – Она будет того сорта, который вам требуется. Однако я прошу вас: не соглашайтесь на цену, которую они запросят.

– Мы не согласимся, – пообещал Джо. – Они кажутся мне отъявленными мошенниками.

– Точно, – подтвердил я. – А теперь нам пора идти.

– На встречу с будущим?

– Да, – отозвался я. – Если все получится, было бы просто здорово встретить вас там. Как по-вашему?

– Назовите нам год и день, – сказал Джо. Я исполнил его просьбу.

– Мы будем вас ждать, – проговорил он. Едва мы подошли к лестнице, он сказал:

– Послушайте, если временная ловушка не сработает, или если ее там нет, зачем вам возвращаться в ту хижину? Куча грязи, мертвец, опять же, ну и все остальное. Приходите к нам. Условия, конечно, не ахти, но мы будем вам рады. Зимой мы можем отправиться на юг…

– Спасибо, – поблагодарила Синтия. – Мы не откажемся.

Спустившись по лестнице, мы направились прямиком к заветной расщелине. У входа в нее мы остановились и оглянулись. Наши друзья развернулись к нам лицом. Мы помахали им и вошли в расщелину.

Знакомая приливная волна нахлынула на нас, а когда она спала, мы испытали настоящий шок.

Ибо мы очутились не в каменистом овраге, а на Кладбище.