Текст книги "Миры без конца"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Клиффорд Саймак
Миры без конца

1

Было непохоже, что она из тех, кто хочет уйти в Сон. Однако, подумал Норман Блэйн, кто может это сказать? Он записал имя, которое она нацарапала в блокноте вместо того, чтобы проставить в бланке заявления.

Он записал его медленно, тщательно, чтобы дать себе время подумать, так как здесь было что-то непонятное.

Люсинда Сайлон.

Странное имя, подумал он. Не похоже на настоящее. Больше напоминает сценический псевдоним, взятый, чтобы прикрыть обычную Сюзанну Браун или Бетту Стил, или любое другое из общеупотребительного набора имен.

Он записал его медленно, чтобы подумать, но не мог думать очень хорошо. В его голове беспорядочно роилось слишком много другого: странные слухи, которые уже несколько дней передавали шепотом в Центре, его собственную связь с этими слухами и данный ему совет. Это было нечто забавное о работе. Совет был таков: не доверяйте Феррису (как будто он нуждался в таком совете!), хорошенько проверьте то, что он предложит. Это был доброжелательный совет, но не очень полезный.

И был хватающийся за лацканы Болтун, поймавший его нынче утром на стоянке и вцепившийся, когда Блэйн попытался отодвинуть его. И Гарриет Марш, с которой у него было свидание прошлой ночью.

И вот, наконец, эта женщина по другую сторону стола.

Хотя это глупо, сказал себе Блэйн, думать так, привязывать ее ко всему остальному; все столкнулось, как плывущие по воде щепки, в его голове. Здесь не может быть никакой связи – просто не может быть.

Я Люсинда Сайлон, сказала она. Было нечто в этом имени и в том, как она его произнесла – слабая ритмика тона, явно предназначенная, чтобы придать имени изящество и блеск, – включившее крошечный звоночек тревоги в его мозгу.

– Вы из «Развлечений»? – небрежно сказал он. Это был хитрый вопрос из тех, что следовало задавать правильно.

– Ну, нет, – ответила она. – Нет.

Прислушиваясь к тому, как она произносит это, Блэйн не нашел ничего подозрительного. В ее голосе слышался отголосок трепещущего счастья, заставившего его предположить, что она, должно быть, из «Развлечений». И это было так, как должно. Это была реакция, которую проявляло большинство людей – польщение от предположения, что они принадлежать к баснословной гильдии «Развлечения».

Он сделал ей комплимент.

– Я бы предположил, что вы оттуда.

Он прямо взглянул на Люсинду Сайлон, наблюдая за выражением ее лица, но искал и другие признаки.

– Мы здесь умеем судить о людях, – сказал он. – И редко ошибаемся.

Она не сморгнула. Никакой реакции – ни вздрагивания от вины, ни малейшего смущения.

Ее волосы были цвета меда, глаза синие, как у китаянки, а кожа такая молочно-белая, что приходилось взглянуть во второй раз, чтобы убедиться, что она настоящая.

Не много у нас бывает таких, как она, подумал Блэйн. Обычно приходят старые, больные и разочаровавшиеся. Отчаявшиеся и потерпевшие крушение.

– Вы ошиблись, мистер Блэйн, – сказала она. – Я из «Образования».

Он записал в блокноте «Образование» и сказал:

– У вас очень хорошее имя. Легкое для произношения. Оно хорошо бы пошло на сцене. – Он оторвал взгляд от блокнота и продолжал, улыбаясь – заставляя себя улыбаться вопреки растущему в нем необъяснимому напряжению: – Однако, это не просто имя, я уверен в этом.

Она не улыбнулась, и он мельком подумал, не сказал ли неловкость. Он быстро пропустил в уме слова, которые только что сказал, и решил, что не был бестактным. Вы знаете, как управлять людьми, вы должны знать, как управлять ими. И вы отлично знаете, как управлять собой – как заставить свое лицо выражать одно, в то время как вы думаете совсем другое.

Нет, слова его были комплиментом, и не из самых плохих. То, что она не стала улыбаться, может что-то значить – или не значить ничего, не считая того, что она умна. Норман Блэйн не обрадовался, что Люсинда Сайлон умный и самый невозмутимый клиент, какого он когда-либо видел.

Хотя невозмутимость сама по себе не слишком необычна. Сюда приходят невозмутимые люди – невозмутимые и расчетливые, рассчитавшие все наперед и знающие, что им нужно. Приходят также и другие, отрезавшие себе все пути к отступлению.

– Вы хотите выбрать Сон, – сказал он.

Она кивнула.

– И Сновидение…

– И Сновидение, – подтвердила она.

– Я полагаю, вы это хорошо обдумали. Вы не пришли бы, конечно, если бы у вас были какие-то сомнения.

– Я хорошо все обдумала, – сказала она ему, – и не сомневаюсь.

– У вас еще есть время. У вас будет время изменить свое решение до самого последнего момента. Мы очень стремимся, чтобы это твердо запечатлелось в вашем сознании.

– Я не изменю решения, – сказала она.

– Мы всегда стремимся дать вам возможность подумать. Мы не пытаемся изменить ваше решение, но настаиваем на полном понимании, что ваш выбор – единственно возможный. Вы ничем не обязаны нам. Неважно, как далеко мы зашли, это ни к чему не обязывает. Может быть сфабриковано Сновидение, вы можете произвести оплату, вы уже можете войти в хранилище – и все же решение можно изменить. Тогда Сновидение может быть уничтожено, деньги возвращены и контракт аннулирован.

– Я все поняла, – сказала она.

Он спокойно кивнул.

– Мы все основываем на понимании.

Он взял ручку и записал ее имя и гильдию на бланке заявления.

– Возраст?

– Двадцать девять.

– Замужем?

– Нет.

– Дети?

– Нет.

– Ближайшие родственники?

– Тетя.

– Ее имя?

Она сказала ему имя, и он записал его вместе с адресом, возрастом и гильдией.

– Еще?

– Больше никого.

– Ваши родители?

Родители умерли много лет назад, сказала она. Она – единственный ребенок. Она сообщила имена родителей, их гильдии, возраст в момент смерти, их последнее место жительства, место захоронения.

– Вы будете проверять все это? – спросила она.

– Мы проверяем все.

Это был момент, когда большинство клиентов – даже те, которым нечего было скрывать – начинали нервничать, неистово рыться в памяти в поисках какого-нибудь давно забытого инцидента, который могла бы обнаружить проверка.

Люсинда Сайлон не нервничала. Она спокойно сидела, ожидая дальнейших вопросов.

Норман Блэйн задал их: ее номер в гильдии, членская карточка, ее нынешний начальник, последний медосмотр, психические и физические отклонения и болезни – и все другие тривиальные вопросы о подробностях повседневной жизни.

Наконец, он замолчал и положил ручку.

– По-прежнему нет сомнений?

Она покачала головой.

– Повторяю еще раз, – сказал Блэйн, – мы хотим быть совершенно уверенными, что получили добровольного клиента. Иначе у нас не могло бы быть законного положения. Но, кроме того, существует еще вопрос этики…

– Я так понимаю, – сказала она, – что мы очень этичны.

Это могло быть насмешкой, и если так, то это очень умная насмешка. Он попытался решить, так ли это, и не смог.

– Мы должны быть этичными, – сказал он. – Такое учреждение, чтобы выжить, должно основываться на высшем кодексе этики. Вы отдаете свое тело в наши руки для безопасного хранения на определенное число лет. Кроме того, вы отдаете нам свое сознание, хотя и в меньшей степени. Во время работы с вами мы получаем множество сведений о вашей интимной жизни. Чтобы вести такую работу, мы должны иметь полное доверие не только наших клиентов, но и широкой общественности. Малейший скандал…

– У вас никогда не бывало скандалов?

– В прежние времена было несколько. Теперь они забыты, и мы надеемся, что таковыми они и останутся. Эти скандалы заставили нашу гильдию понять, как важно, чтобы мы сохраняли свою свободу от любого профессионального давления. Скандал в любых других гильдиях не больше, чем юридическое дело, которое может быть решено в суде, а затем прощено и забыто. Но нас не простят и не забудут. Мы это не переживем.

Сидя здесь, Норман Блэйн думал, что гордится своей работой. Яркая и блестящая, уютная и довольная гордость хорошо выполненной работой. И это чувство не принадлежало ему одному, его испытывал любой служащий Центра. Они могли быть непочтительными, когда болтали среди своих, но гордость была, скрытая под непочтительностью и проявляющаяся в работе.

– Вы говорите почти как посвященный, – сказала она.

Снова насмешка? – подумал он. Или это лесть под стать его собственной? Он слегка улыбнулся своим мыслям.

– Не посвященный, – сказал он. – По крайней мере, мы никогда не думаем о себе так.

И это не совсем правда, подумал он. Наступало время, когда каждый из них начинал думать о себе, как о посвященном. Об этом, конечно, никто не мог сказать вслух – но думали все именно так.

Это странное положение, подумал он, гордясь работой, свирепая лояльность самой гильдии и затем рвущая глотки конкуренция и политика Центра, находящаяся между гордостью и лояльностью.

Взять, например, Реймера. Реймера, который после стольких лет работы был близок к увольнению. На днях был разговор – известный всем секрет, шепотом передававшийся по Центру. К этому, якобы, приложил руку Феррис, каким-то образом в это был замешан Лев Гизи; и были другие, о которых упоминали. Например, сам Блэйн, упоминавшийся как один из тех, кто мог заменить Реймера. Слава Богу, все эти годы он держался в стороне. В политике Центра слишком много интриг. А Норману Блэйну достаточно и своей работы.

Хотя было бы прекрасно, подумал он, если бы я взял место Реймера. Оно было на ступеньку выше, прекрасно оплачивалось и может, если бы он получал больше, то сумел бы уговорить Гарриет бросить работу в газете и…

Он заставил себя вернуться к делу.

– Есть определенные соображения, которые вы должны принять во внимание, – сказал он женщине по другую сторону стола. – Вы должны понять все, что влечет за собой ваше решение, прежде чем двигаться дальше. Вы должны понять, что когда погрузитесь в Сон, то проснетесь в цивилизации, отличающейся от вашей собственной. Планеты не будут стоять на месте, пока вы спите, они будут развиваться – по крайней мере, мы надеемся на это. Они станут очень отличаться от нынешних. Изменится мода в одежде, манеры. Мысли, речь и перспективы – все будет иным. Вы проснетесь чужой в мире, который оставит вас далеко позади, вы будете старомодной. Появятся издания, на которые сейчас нет ни малейшего намека. Могут развиться правительства и станут другими обычаи. То, что незаконно сегодня, может стать совершенно приемлемым завтра. То, что приемлемо и законно сегодня, может стать оскорбительным и незаконным потом. Все ваши друзья будут мертвы…

– У меня нет друзей, – сказала Люсинда Сайлон.

Не обращая на нее внимания, он продолжал:

– Я пытаюсь внушить вам, что, проснувшись, вы уже не сможете вернуться в этот мир, вашего мира больше не будет существовать. Ваш мир давно будет мертв, вы должны будете приспосабливаться, должны будете взять курс на переориентацию. В конечном счете, в зависимости от степени осознания личности, изменения в культуре могут быть велики, и переориентация должна будет произойти как можно быстрее. Мы должны будем дать вам не только факты перемен, которые произойдут, пока вы спите, мы должны достигнуть принятия вами этих перемен. Пока вы не приспособите не только ваши знания, но и культуру, мы не сможем позволить вам уйти. Чтобы жить нормальной жизнью в том мире, в котором вы проснетесь, вы должны будете принять его так, словно родились в нем – вы должны будете, фактически, стать его частью. А это частенько бывает длительным и неприятным процессом.

– Я все поняла, – сказала она. – Я готова принять все условия, которые вы предложите.

Она совершенно не колебалась. Люсинда Сайлон не выказывала ни сожаления, ни нервозности. Она была так же холодна и спокойна, как и тогда, когда входила в кабинет.

– Теперь, – сказал Блэйн, – причина.

– Причина?

– Причина, почему вы хотите уйти в Сон. Мы должны ее знать.

– Ее вы тоже проверите?

– Да. Видите ли, мы должны быть уверены. Есть много причин… гораздо больше, чем вы думаете.

Он продолжал говорить, давая ей возможность успокоиться и изложить причину. Очень часто это было не самым трудным из всего, с чем сталкивался клиент.

– Есть такие, – сказал он, – кто уходит в Сон, потому что болен неизлечимой в настоящий момент болезнью. Эти люди заключают контракт не на определенный срок, а лишь до того дня, когда будет открыто средство. Затем некоторые хотят протянуть время до возвращения любимого со звезд – выждать по субъективному времени Земли, поскольку время полетов при скорости света быстрее. И есть люди, которые хотят проспать до того момента, пока сделанный ими вклад не вырастет настолько, чтобы превратить их в богачей. Обычно мы пытаемся отговорить их от этого. Мы вызываем экономистов, которые пробуют доказать им…

Она прервала его.

– Может быть, скука будет достаточной причиной? – просила она. – Просто скука.

Он написал в графе причины «скука» и пододвинул к ней заявление.

– Можете подписать его позже.

– Я могу подписать его сейчас.

– Мы предпочитаем, чтобы вы немного подождали.

Блэйн повертел в руках ручку, пытаясь обдумать все еще раз интересно, почему эта клиентка так беспокоит его? В Люсинде Сайлон было что-то не то, и он не мог определить, что именно. Да, он знал, что умеет разбираться в людях, он встречался с разными клиентами…

– Если хотите, – сказал он, – мы можем обсудить Сновидение. Обычно мы этого не делаем, но…

– Давайте обсудим, – сказала она.

– В Сновидении нет необходимости, – начал он. – Некоторые уходят в Сон без Сновидений. Я не хочу выставлять аргументы за простой Сон без Сновидений, но по многим причинам для меня простой Сон предпочтительнее. Вы не почувствуете времени – час или столетие покажутся вам не дольше секунды. Вы уснете и словно сразу же проснетесь…

– Я хочу Сновидение, – сказала она.

– В таком случае мы рады обслужить вас. Какого рода Сновидение?

– Дружелюбное. Спокойное и дружелюбное.

– Никакого возбуждения? Никаких приключений?

– Ну, может быть, иначе получится слишком монотонно. Но, будьте так добры, элегантные.

– Возможно, воспитанное общество? – предложил Блэйн. – Мужчина, который заботится о своих манерах.

– И никакой конкуренции, никакой спешки за чем бы то ни было.

– Старый, солидный дом, – продолжал Блэйн. – Хорошее положение в обществе, высокие семейные традиции, достаточный доход, устраняющий заботу о деньгах.

– Это звучит несколько старомодно.

– Такое Сновидение вы заказали.

– Конечно, – сказала она. – Что я подумала? Это может быть мило. Такое… такое… – Она рассмеялась. – Такое, о чем можно только мечтать.

Он рассмеялся вместе с ней.

– Вам нравится это? Мы можем его изменить, приблизить к современности.

– Не вздумайте, это то, что я хочу.

– Вы хотите быть молодой, я полагаю, моложе, чем сейчас… шестнадцати-семнадцати лет.

Она кивнула.

– И хорошенькой. Конечно, вы будете красавицей, что бы мы ни сделали.

Она не ответила.

– Много поклонников, – продолжал он. – Мы можем создать массу поклонников.

Она кивнула.

– Сексуальные приключения?

– Немного, однако не переборщите.

– Мы удержимся в рамках достоинства, – пообещал он. – Вы не пожалеете, мы дадим вам Сновидение, за которое вам не будет стыдно. У вас останутся счастливые воспоминания о нем. Затем, естественно, будет несколько разочарований – счастье не может длиться вечно, не теряя новизны. Даже в Сновидении должно быть что-то, на чем вы можете основать сравнительные ценности.

– Я во всем полагаюсь на вас.

– Отлично, тогда мы поработаем над этим. Вы можете прийти, скажем, через три дня? Тогда у нас будет черновой набросок, и мы сможем откорректировать его вместе. Может понадобиться с полдюжины… ну, назовем их заготовками, прежде чем мы получим то, что вы хотите.

Люсинда Сайлон встала и протянула ему руку. Пожатие ее было твердым и дружественным.

– Я зайду в кассу и внесу плату, – сказала она. – И спасибо, большое спасибо.

– Не стоит платить так рано.

– Я буду чувствовать себя лучше, если заплачу.

Норман Блэйн посмотрел, как она уходит, затем снова сел. Зажужжал селектор.

– Да, Ирма?

– Звонила Гарриет, – сказала секретарша. – Вы были с клиентом и вас нельзя было отрывать. Она оставила сообщение.

– Что она хочет?

– Только чтобы вы знали, что она не будет ужинать с вами сегодня вечером. Она сказала что-то о задании и о большом жуке с Центавра.

– Ирма, – сказал он, – разреши мне дать тебе совет. Никогда не заводи любовь с журналистами. На них нельзя полагаться.

– Вы забыли, мистер Блэйн, я замужем за транспортником.

– Я так и думал, – сказал Блэйн.

– Здесь ждут Джордж и Герб. Они лупят друг друга по спинам и катаются по полу. Заберите их у меня, пока я не сошла с ума.

– Пошлите их сюда, – сказал он.

– Они нормальны?

– Джордж и Герб?

– Кто же еще?

– Конечно, Ирма, это их единственный метод работать.

– Приятно узнать это, – сказала она. – Я гоню их к вам.

Он уселся и посмотрел на двух вошедших. Они мигом развалились на стульях.

Джордж бросил ему папку.

– Сновидение Дженкинса. Мы разработали его.

– Это сопляк, который жаждет участвовать в большой охоте, – сказал Герб. – Мы послали его в джунгли и заполнили их болотами, насекомыми и жарой. Мы напичкали их кошмарными прожорливыми чудовищами. Они подстерегают его за каждым кустом.

– Это не охота, – сказал Джордж, – а битва на бегу. Не может быть, чтобы он не испугался. Будь я проклят, если смогу представить себе такого парня.

– Нужно применить все способы, – сказал Блэйн.

– Конечно же, мы применили их все.

– В один прекрасный день, – сухо сказал им Блэйн, – вы так растолстеете, что вас придется уволить по Условиям.

– Это невозможно, – сказал Герб. – Для этого нужно иметь медицинскую степень, а ваши парни не могут даже палец перевязать.

Джордж пожал плечами.

– Нам нечего об этом беспокоиться, об этом заботится Мирт. Когда мы доходим до свинского веса, она быстро его сгоняет.

Блэйн отложил папку.

– Просмотрю сегодня перед сном. – Он раскрыл блокнот. – Здесь у меня нечто другое. Причешитесь и ведите себя хорошо, прежде чем я введу вас в курс дела.

– Это которая только что вышла?

Блэйн кивнул.

– Я состряпаю для нее Сновидение, – сказал Герб.

– Ей нужен покой и благородство, – сообщил им Блэйн. – Воспитанное общество. Современную версию старых плантаторских времен середины девятнадцатого века. Ничего грубого, только магнолии и белые колонны, лошади на васильковом поле.

– Ликер, – сказал Герб, – океаны ликера. «Бурбон» и листья мяты, и…

– Коктейли, – сказал Блэйн, – но не слишком много.

– Цыплята фри, – вступил в действие Джордж. – Арбуз. Лодки на реке. Любовник.

– Не так быстро, у тебя неправильный подход. Медленно и легко. Смягченно. Медленная воображаемая музыка. Нечто вроде вечного вальса.

– Мы можем ввести войну, – сказал Герб. – В те времена сражались вежливо. Сабли и красивые формы.

– Она не хочет войны.

– Но должно же быть хоть какое-то действие!

– Никаких действий… или очень немножко. Ни спешки, ни конкуренции. Покой…

– А мы-то, – пожаловался Джордж, – все плескались в болотистых джунглях.

Зажужжал селектор.

– Вас хочет видеть босс, – сказала Ирма.

– Ну, скажи ему…

– Он хочет видеть вас немедленно.

– Охо-хо, – сказал Джордж.

– Вы мне всегда нравились, Норм, – сказал Герб.

– Ладно, – сказал Блэйн в селектор,скажи ему, что я сейчас буду.

– После стольких лет… – с печальным видом произнес Герб. – Резать глотки и втыкать в спины ножи, чтобы продвигаться вперед и теперь прийти к этому…

Джордж провел указательным пальцем по горлу и причмокнул, как лезвие, вонзающееся в плоть.

Они всегда были шутниками.

2

Лев Гизи был деловым агентом гильдии «Сны». Много лет он управлял ей железной рукой и обезоруживающей улыбкой. Он был лояльным и требовал лояльности, он раздавал резкие, решительные наказания столь же быстро, как и похвалы.

Работал он в разукрашенном кабинете, но за обшарпанным столом, за который упорно цеплялся вопреки всем усилиям снабдить его новым. Для него стол, должно быть, был символом – или воспоминанием – жестокой борьбы за достижение нынешнего положения. Он начинал за этим столом, и стол следовал за ним из кабинета в кабинет, пока он кулаками расчищал себе путь вперед, с фундамента организации до самой вершины. Стол был старый и обшарпанный, непохожий на него самого. Казалось, что стол в течение всех этих лет принимал на себя удары и помогал ему продвигаться.

Но этот удар стол не смог принять за него. Лев Гизи сидел на стуле за своим столом и был совершенно мертв. Голова упала на грудь, локти покоились на подлокотниках и руки еще стискивали их.

Комната была совершенно спокойная, как и человек за столом. И спокойствие в комнате казалось передышкой за все годы борьбы и планирования. Спокойствие было каким-то настоятельным, словно знало, что передышка не может продлиться долго. В любую секунду сюда мог войти другой человек и сесть за стол – скорее всего, за другой стол, потому что никто, кроме Гизи, не захочет сидеть за таким обшарпанным столом – и снова начать борьбу и суматоху.

Норман Блэйн остановился на полпути между дверью и столом. Тишина в кабинете, так же, как и упавшая на грудь голова, подсказали ему, что случилось.

Он остановился и услышал тиканье часов на стене, звук вполне обычный до сего момента в этом месте. Он услышал почти неслышное стрекотание пишущей машинки в приемной, далекое шуршание колес по асфальту на шоссе, идущем мимо Центра.

Краешком сознания он подумал: смерть, спокойствие и тишина, все вместе, рука об руку. Затем его мысли рванулись тугой пружиной освободившегося ужаса.

Блэйн сделал медленный шаг вперед, затем еще один, идя по ковру, поглощавшему звуки шагов. Он еще не осознал всех последствий происшедшего: что за несколько минут до этого деловой агент попросил его зайти, что он нашел Гизи мертвым, что из-за этого на него может пасть подозрение.

Он подошел к столу, на краю которого, прямо перед ним, стоял телефон. Он взял трубку и, когда раздался голос с коммутатора, сказал:

– Охрану, пожалуйста.

Он услышал щелчок, а затем:

– Охрана.

– Пожалуйста, Ферриса.

И тут Блэйна затрясло – пальцы задрожали, лицо исказилось, сдавило грудь, стиснуло горло, во рту внезапно пересохло. Он сжал зубы и подавил дрожь.

– Феррис слушает.

– Это Блэйн. «Фабрикации».

– О, да, Блэйн. Чем вам обязан?

– Гизи вызвал меня к себе. Когда я вошел, он был мертв.

Наступила пауза – не очень длинная – затем:

– Вы уверены, что он мертв?

– Я не прикасался к нему. Он сидит в кресле и кажется мне мертвым.

– Еще кто-нибудь знает об этом?

– Никто. Даррел нет в приемной, но…

– Вы никому не кричали, что он мертв?

– Ни слова. Я подошел к телефону и вызвал вас.

– Вы славный парень! Вы умеете работать головой. Оставайтесь там, ни с кем не разговаривайте, никого не впускайте и ни до чего не дотрагивайтесь. Мы выезжаем.

Связь прервалась, и Норман Блэйн положил трубку на место.

Кабинет все еще отдыхал, но это продлится недолго. Скоро сюда ворвется Пауль Феррис со своими головорезами.

Блэйн неуверенно стоял возле угла стола и ждал. И теперь у него, наконец, было время поразмыслить, теперь, когда шок прошел и факт начал доходить до сознания, у него появились новые мысли.

Он нашел Гизи мертвым, но поверят ли они, что Блэйн нашел его мертвым? Блэйна спросят, как он сможет доказать, что нашел Льва Гизи мертвым?

Зачем Гизи вызвал его? – будет вопрос. Часто ли Гизи вызывал вас раньше? Некоторое отклонение в вашей работе… Как ваша частная жизнь? Не совершили ли вы некую неосмотрительность?

Он покрылся потом, размышляя над этими вопросами.

Феррис был совершенным. Нужно быть совершенным и безжалостным, чтобы возглавлять «Охрану». Его ненавидели с первого взгляда, и страх был необходимым фактором, чтобы противодействовать ненависти.

«Охрана» была необходима. Гильдия – громоздкая организация, и ее нужно было держать в руках. Интриги должны вырываться с корнем. Уклонизм – сделки с другими гильдиями – должен быть уничтожен раз и навсегда. В лояльности любого ее члена не должно быть никаких сомнений, и для эффективности всего этого нужна железная рука.

Блэйн хотел опереться на стол, но вспомнил, что Феррис велел ему ни до чего не дотрагиваться.

Он отдернул руку и опустил ее, что показалось неуклюжим и неестественным. Он заложил руки за спину и стал покачиваться взад и вперед.

Он нервничал.

Он резко обернулся посмотреть на Гизи, опущена ли его голова на грудь, стискивают ли руки подлокотники. На секунду Блэйн представил себе, что Гизи вовсе не мертв, что он поднял голову и глядит на него. И если бы это было так, то Блэйн удивился бы.

Но удивляться не пришлось. Гизи по-прежнему был мертв.

И теперь, впервые за все время, Норман Блэйн начал смотреть на него в связи с кабинетом – не как на единственно интересное, но как на человека, который сидит в кресле, которое стоит на ковре, который лежит на полу.

Раскрытая ручка Гизи валялась на столе перед ним, словно прокатившись по листу бумаги. Очки Гизи лежали возле ручки, с другой стороны стоял стакан с остатками воды на дне, возле него лежала пробка от графина, из которого Гизи совсем недавно налил в стакан.

А на полу возле ноги Льва Гизи лежал единственный листочек бумаги.

Блэйн стоял, глядя на него, и думал, что это такое. Это какой-то бланк, решил он, и на нем что-то написано. Он обогнул стол, чтобы лучше его разглядеть, движимый нелогичным любопытством.

Он наклонился, чтобы прочесть написанное, и в глаза бросилось имя: НОРМАН БЛЭЙН!

Он наклонился еще ниже и поднял листок с ковра. Это был приемный бланк, датированный позавчерашним днем, и он указывал Нормана Блэйна как начальника отдела «Записей Снов». Приказ вступал в силу с полуночи сегодняшнего дня. На нем стояли должная подпись и печать.

Дело Джона Реймера, подумал Блэйн, то, о чем несколько недель шептались по всему Центру.

На секунду он почувствовал торжество. Выбрали его. Он был подходящим для этой работы! Но это было больше, чем торжество. У него была не только работа, у него были ответы на вопросы, которые ему зададут.

Почему вас вызвали? – спросят его. Теперь он может ответить. С этим документом в кармане он может ответить.

Но у него мало времени. Он положил листок на стол и свернул его на треть, заставив себя потратить время, чтобы сделать это тщательно. Затем так же тщательно он свернул на треть другой листок и положил его в карман. Потом повернулся к двери и стал ждать.

В следующую секунду в кабинет вошли Пауль Феррис и с полдюжины его головорезов.