Текст книги "Город"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Правда?

– Честное слово.

Старик взял рюмку, сделал глоток, вздохнул.

– Совсем другое дело, – сказал он. – А то мне Дженкинс все время водой разбавляет.

Чем-то этот дом действовал на нервы… Тихо перешептываются стены, а ты здесь посторонний, и тебе зябко. неуютно.

Сидя на краю постели. Грант медленно расшнуровал ботинки и сбросил их на ковер.

Робот, который служит уже четвертому поколению и говорит о давно умерших людях так, будто вчера подавал им виски… Старик, мысли которого заняты кораблем, скользящим во мраке глубокого космоса за пределами Солнечной системы… Ученый, который мечтает о другой расе – расе, способной идти по дорогам судьбы лапа об руку с человеком…

И над всем этим вроде бы и неосязаемая, но в то же время явственная тень Джерома А. Вебстера – человека. который предал друга… Врача, который не выполнил своего долга.

Джуэйн, марсианский философ, умер накануне великого открытия, потому что Джером А. Вебстер не мог оставить этот дом, потому что агорафобия приковала его к клочку земли в несколько квадратных километров.

В одних носках Грант прошел к столу, на который Дженкинс положил его котомку. Расстегнул ремни, поднял клапан. достал толстый портфель. Вернулся к кровати, сел, вынул из портфеля кипу бумаг и стал перебирать их.

Анкеты, сотни анкет… Запечатленная на бумаге повесть о жизни сотен людей. Не только то, что они сами ему рассказали, не только ответ на его вопросы – десятки других подробностей, все, что он подметил за день или час, наблюдая, более того, общаясь с ними как свой.

Да, скрытные обитатели этих горных дебрей принимают его как своего. А без этого ничего не добьешься. Принимают как своего, потому что он приходит пешком, усталый, исцарапанный колючками, с котомкой на спине. Никаких новомодных штучек, которые могли бы насторожить их, вызвать отчуждение. Утомительный способ проводить перепись, но ведь иначе не выполнишь того, что так нужно, так необходимо Всемирному комитету.

Потом где-то кто-то, исследуя вот такие листки, которые он разложил на кровати, найдет искомое, отыщет приметы жизни, отклонившейся от общепринятых человеческих канонов Какую-нибудь особенность в поведении, по которой сразу отличишь жизнь другого порядка.

Конечно, мутации среди людей не такая уж редкость. Известно много мутантов, ставших выдающимися личностями Большинство членов Всемирного комитета – мутанты, но их особые качества и таланты обтесан господствующим укладом, мысли и восприятие безотчетно направляются по тому же руслу, в которое втиснуты мысли и восприятие других людей.

Мутанты были всегда, иначе род людской не двигался бы вперед. Но до последнего столетия их не умели распознавать. Видели в них замечательных организаторов, великих ученых, гениальных плутов. Или же оригиналов, которые возбуждали когда презрение, когда жалость массы, не признающей отклонения от нормы.

Преуспевал в мире тот из них, кто приспосабливался, держал свой могучий разум в рамках общепринятого. Но это сужало их возможности, снижало отдачу, вынуждая держаться колеи, проложенной для менее одаренных.

Да и теперь способности действующих в обществе мутантов подсознательно тормозились устоявшимися канонами, шорами узкого мышления.

Грант достал из портфеля тоненькую папку и с чувством, близким к благоговению, прочел заглавие:

«Неоконченный философский труд и другие заметки Джуэйна»

Нужен разум, свободный от шор, не скованный четырехтысячелетними канонами человеческого мышления, чтобы нести дальше факел, поднятый было рукой марсианского философа. Факел, освещающий подходы к новому взгляду на жизнь и ее назначение, указывающий человечеству более простые и легкие пути. Учение, которое за несколько десятилетий продвинет человечество на тысячи лет вперед. Джуэйн умер, и в этом самом доме, хоронясь от суда обманутого человечества, дожил свою горькую жизнь человек, который до последнего дня слышал голос мертвого друга.

Кто-то тихонько поскребся в дверь. Грант оцепенел, прислушиваясь. Опять… А теперь вкрадчивое повизгивание.

Грант быстро убрал бумаги в портфель и подошел к двери. И только приотворил ее, как в комнату черной тенью просочился Нэтэниел.

– Оскар не знает, что я здесь, – сообщил он. – Оскар мне задаст, если узнает.

– Кто такой Оскар?

– Робот, он смотрит за нами.

– Ну и что тебе надо, Нэтэниел? – усмехнулся Грант.

– Хочу говорить с тобой, – сказал Нэтэниел. – Ты со всеми говорил. С Брюсом, с Дедом. Только со мной не говорил, а ведь я тебя нашел.

– Ладно, – согласился Грант. – Валяй, говори.

– Ты озабочен, – заявил Нэтэниел.

Грант нахмурился.

– Верно, озабочен… Люди постоянно чем-нибудь озабочены. Пора тебе это знать, Нэтэниел.

– Тебя гложет мысль о Джуэйне. Как Деда нашего.

– Не гложет, – возразил Грунт. – Просто я очень интересуюсь этим делом. И надеюсь.

– А что с Джуэйном? – спросил Нэтэниел. – И кто он такой, и…

– Его нет, понимаешь? – ответил Грант. – То есть был когда-то, но умер много лет назад. Осталась идея. Проблема. Задача. Нечто такое, о чем нужно думать.

– Я умею думать, – торжествующе сообщил Нэтэниел. – Иногда подолгу думаю. Но я не должен думать как люди. Это Брюс мне так говорит. Он говорит, мое дело думать по-собачьему, не стараться думать как люди. Говорит, собачьи мысли ничуть не хуже людских, может, даже намного лучше.

Грант серьезно кивнул.

– В этом что-то есть, Нэтэниел. В самом деле, ты не должен думать как человек. Ты…

– Собаки знают много, чего не знают люди, – хвастался Нэтэниел. – Мы такое видим и слышим, чего человек не может видеть и слышать. Иногда мы воем ночью, и люди гонят нас на двор. Но если бы они могли видеть и слышать то же, что мы, они бы от страха с места не двинулись. Брюс говорит, что мы… мы…

– Медиумы?

– Вот-вот, – подтвердил Нэтэниел. – Никак не запомню все слова.

Грант взял со стола пижаму.

– Как насчет того, чтобы переночевать здесь, Нэтэниел? Можешь устроиться у меня в ногах.

Нэтэниел недоверчиво воззрился на него.

– Нет, правда, ты так хочешь?

– Конечно. Если нам, человеку и псу, суждено быть наравне, зачем откладывать, начнем сейчас.

– Я не испачкаю постель, – сказал Нэтэниел. – Честное слово. Оскар купал меня вечером.

Он поскреб лапой ухо.

– Разве что одну-две блохи оставил…

Грант растерянно смотрел на атомный пистолет. Удобнейшая штука, пригодна для всего на свете, хоть сигарету прикурить, хоть человека убить. Рассчитан на тысячу лет, не боится ни сырости, ни тряски – во всяком случае, так утверждает реклама. Никогда не отказывает. Вот только сейчас почему-то не слушается…

Направив дуло в землю, он как следует встряхнул пистолет. Никакого эффекта. Легонько постучал по камню – хоть бы что.

Над беспорядочным нагромождением скал спускался сумрак. Где-то в дальнем конце долины раскатился несуразный хохот филина. На востоке незаметно проклюнулись первые звездочки, на западе ночь поглощала прозрачную зелень заката.

Около большого камня лежит кучка хвороста, рядом припасена еще целая гора, хватит до утра. Но с испорченным пистолетом костра не разжечь…

Грант тихо выругался при мысли о холодной ночевке и холодном ужине.

Еще раз постучал пистолетом по камню, теперь уже посильнее. Пустой номер…

В тени между деревьями хрустнула ветка, и Грант рывком выпрямился. У могучего ствола, уходящего в сумеречное небо, стоял человек, высокий, угловатый.

– Привет, – сказал Грант.

– Что-нибудь не ладится, приятель?

– Да пистолет… – начал Грант и осекся: незачем этой темной личности знать, что он безоружен.

Незнакомец шагнул вперед с протянутой рукой.

– Что, не работает?

Грант почувствовал, как у него забирают из рук пистолет.

Незнакомец присел на корточки, посмеиваясь. Как ни силился Грант рассмотреть, что он делает, в сгущающемся мраке были видны лишь размытые контуры рук, мелькающие тени над блестящим металлом.

Что-то звякнуло, скрипнуло. Чужак шумно втянул носом воздух и рассмеялся. Снова звякнул металл, чужак встал и протянул пистолет Гранту.

– Полный порядок, – сказал он. – Лучше прежнего будет работать.

Хрустнула ветка, Грант закричал:

– Эй, погодите!..

Но незнакомец уже пропал, меж призрачных стволов растаял черный призрак. По телу Гранта от пяток вверх пополз холодок – не от ночного воздуха… Зубы запрыгали во рту, короткие волосы на затылке поднялись дыбом, от плеча к пальцам побежали мурашки.

Тишина… Лишь чуть слышно журчит вода в ручейке за камнем.

Дрожа, он опустился на колени возле кучки хвороста и нажал спуск пистолета. Выплеснулся язычок голубого пламени, и вот уже костер пылает вовсю.

Когда Грант подошел к изгороди, старик Дэйв Бэкстер восседал на верхней жерди, дымя коротенькой трубочкой, почти и невидной в густой бороде.

– Здорово, приятель. – сказал Дэйв. – Лезь сюда, присаживайся рядышком.

Грант примостился на изгороди. Перед ним простиралось поле, среди кукурузных снопов пестрели золотистые тыквы.

– Просто так шатаешься? – спросил старик Дэйв. – Или что вынюхиваешь?

– Вынюхиваю, – признался Грунт. Дэйв вынул трубочку изо рта, плюнул, потом воткнул ее на место. Борода нежно обвила ее с опасностью для себя.

– Раскопки?

– Да нет, – ответил Грант.

– А то лет пять тому рыскал тут один, – сообщил Дэйв. – В земле копался, что твой крот. Откопал место, где прежде город стоял, так все вверх дном перевернул. И осточертел же он мне расспросами: расскажи ему про город, и все тут. Да ведь я ничего толком и не помню. Слышал однажды, как мой дед говорил название этого города, так и то позабыл, провалиться мне на этом месте. У этого молодчика были с собой какие-то старые карты, он их и так, и этак крутил, все чего-то дознаться хотел, да так, должно, и не дознался.

– Охотник за древностями, – предположил Грант.

– Он самый, видать, – согласился старик Дэйв. – Я уж от него хорониться стал. А то еще один явился, такой же мудрец.

Тот какую-то старую дорогу искал: дескать, здесь проходила. Тоже все с картами носился. Ушел от нас довольный такой – нашел, дескать, а у меня духу не стало втолковать ему, мол, не дорога то была, а тропа старая, коровы проторили.

Он хитро поглядел на Гранта.

– Случаем, ты не старые дороги ищешь, а?

– Нет, что вы, – ответил Грант – Я переписчик.

– Чего – чего?

– Переписчик, – повторил Грант. Вот запишу, как вас звать, сколько лет, где живете.

– Это еще зачем?

– Правительству надо знать.

– Нам от правительства ничего не надобно, – заявил старик Дэйв. – Чего же ему от нас надо?

– Правительству от вас ничего не нужно, – объяснил Грант. – Напротив, глядишь, надумает вам деньжонок подбросить. Всякое может быть.

– Коли так, – сказал Дэйв, – это другое дело.

Сидя на жерди, они смотрели на простирающийся за полем ландшафт. Над позолоченной осенним пламенем берез лощиной вился дымок из незримой трубы. Ручей ленивыми петлями пересекал бурый осенний луг, дальше один над другим высились пригорки, ярус пожелтевших кленов.

Солнце пригревало согнутую спину Гранта, воздух был наполнен запахом жнивья. Благодать, сказал он себе. Урожай хороший, дрова припасены, дичи хватает. Что еще надо человеку…

Он поглядел на притулившегося рядом старика, на избороздившие его лицо мягкие морщины безмятежной старости и попробовал представить себе жизнь наподобие этой – простую сельскую жизнь, что-то вроде далекой поры, когда шло освоение Америки, со всеми ее прелестями, но без ее опасностей.

Старик Дэйв вынул изо рта трубку, указал ею на поле.

– Вон сколько еще делов, – сказал он. – А кому их делать-то? От молодых никакого проку, пропади они пропадом!. Им бы все охотиться. Да рыбачить. А машины только и знают что ломаются. Мастак машин чинить этот, Джо.

– Ваш сын?

– Нет. Живет тут в лесу один чудила. Придет, наладит все – и прощайте, только его и видели. Иной раз и слова не вымолвит. Спасибо сказать не успеешь, его уже след простыл. Который год ходит. Дед говорил, первый раз пришел, когда он еще молодой был. И до них пор ходит.

– Как же так? – ахнул Грант. – Все один и тот же?

– Ну! А я о чем толкую. Не поверишь, приятель, с первого раза, как я его увидел, вот столько не постарел. Да-а, странный малый… Чего только о нем тут не услышишь. Дед все рассказывал, как он мудрил с муравьями.

– С муравьями?!

– То-то и оно. Накрыл муравейник стеклом, вроде как дом построил, и отапливал зимой. Так мне дед рассказывал. Мол, своими глазами видел. Да только брехня все это. Дед мой был во всей округе первый враль. Сам прямо так и говорил.

Из солнечной ложбины, над которой курился дымок, донесся по воздуху звонкий голос колокола.

Старик слез с изгороди и выколотил трубочку, щурясь на солнце.

В осенней тишине снова раскатился гулкий звон.

– Это мать, – сообщил Дэйв. – Обедать зовет. Небось печеные яблоки в тесте. Вкуснятина, язык проглотишь. Давай, пошли живей.

Чудила, который чинит сломанные вещи и уходит, не дожидаясь благодарности. Человек, внешность которого за сто лет ничуть не изменилась. Странный малый, который накрыл стеклянным колпаком муравейник и зимой отапливал его.

Бессмыслица какая-то, и, однако, чувствуется, что старик Бэкстер не сочиняет. Тут не просто очередная небылица, родившаяся в лесной глуши, не плод, так сказать, народной фантазии.

Фольклор сразу распознаешь, у него свое лицо есть и своя примета

– особый, характерный юморок. А здесь совсем другое дело. Что забавного, хоть бы и для жителей лесной глуши, в том, чтобы накрыть муравейник стеклянным куполом и отапливать его? Юмор подразумевает эффектную концовку, а тут ничего похожего нет.

Подтянув ватное одеяло к самому подбородку, Грант беспокойно ворочался на матрасе, набитом обертками кукурузных початков.

Чудно, подумал он, где только мне не приходится спать: сегодня – на кукурузном матрасе, вчера – в лесу у костра, позавчера – на пружинах и чистых простынях в усадьбе Вебстеров…

Ветер прошелся по ложбине снизу доверху, попутно подергал отставшую дранку, вернулся и снова подергал ее. Во мраке чердака шуршала мышь. Ровное дыхание доносилось с другой кровати, где спали двое младших Бэкстеров.

Человек, который чинит сломанные вещи и уходит, не дожидаясь благодарности… Так было с пистолетом. Так уже много лет происходит с отбившимися от рук машинами Бэкстера. Чудак по имени Джо, которого годы не берут и который с любой поломкой справляется…

В голове Гранта родилась одна мысль, он поспешил отогнать ее. Не надо тешить себя надеждой. Знай присматривайся, задавай невинные с виду вопросы, держи ушки на макушке… Да поосторожнее выспрашивай, не то сразу замкнутся, что твоя устрица.

Непонятный народ эти горяне. Сами для прогресса ничего не делают и себе ничего от него не желают. Распростились с цивилизацией, только лес и поле, солнце и дождь над ними хозяева.

Места для них на Земле хватает, на всех хватает. Ведь за последние двести лет население сильно поредело, пионеры полчищами отправлялись осваивать другие планеты Солнечной системы, насаждать в других мирах земные порядки.

Вдоволь места, земли и дичи…

А может быть, правда на их стороне? Помнится, за те месяцы, что он бродит по здешним горам, эта мысль посещала его не раз, в такие минуты, как сейчас, под теплым домашним одеялом, на удобном, шершавом кукурузном матрасе, когда ветер шепчется в драночной кровле. Или когда Грант, примостившись на изгороди, глядел, как золотистые тыквы греют бока на солнце. Что-то зашуршало во мраке: матрас, на котором спали мальчуганы. Потом по доскам тихо прошлепали босые ноги.

– Вы спите, мистер? – шепотом.

– Никак нет. Забирайся ко мне.

Мальчуган нырнул под одеяло, воткнул ему в живот холодные подошвы.

– Дедушка вам говорил про Джо?

Грант кивнул в темноте:

– Он сказал, что Джо давно уже здесь не показывался.

– И про муравьев говорил?

– Говорил. А ты что знаешь про муравьев?

– Мы с Биллом недавно нашли их, это наш секрет. Никому не говорили, вы первый. Вам небось можно сказать, вы от правительства к нам присланный.

– И что, муравейник на самом деле стеклянным колпаком накрыт?

– Ага, накрыт… Да это… это… – Мальчуган захлебывался от возбуждения. – Это еще что! У муравьев этих самых тележки есть, а из муравейника трубы торчат, а из труб дым идет. А потом… а потом…

– Ну, что потом было?

– Потом мы с Биллом оробели. Не стали больше глядеть. Оробели и дали тягу.

Мальчишка поерзал на матрасе, устраиваясь удобнее.

– Нет, это же надо, а? Муравьи тележки волокут!

Муравьи и в самом деле тащили тележки. Из муравейника в самом деле торчали трубы, и они извергали крохотные клубы едкого дыма – признак плавки металлов.

С колотящимся от волнения сердцем Грант присел подле муравейника, глядя на тележки, которые сновали по дорожкам, теряющимся среди кочек. Туда идут пустые, обратно – груженные семенами, а то и расчлененными насекомыми. Знай себе катят, весело подпрыгивая, малюсенькие тележки, запряженные муравьями!

Плексигласовый купол, некогда защищавший муравейник, стоял на месте, но он весь потрескался и выглядел так, словно он исчерпал свою роль и нужда в нем пропала.

Муравейник стоял на изрезанном склоне, спадающем к утесам над рекой; огромные камни чередовались с крохотными лужайками и купами могучих дубов. Глухое место – должно быть, здесь редко звучит голос человека, только ветер шелестит листвой да попискивают зверушки, снующие по своим потайным тропкам.

Место, где муравьи могли существовать, не опасаясь ни плуга, ни ноги странника, продолжая линию жизни без разума, которая началась за миллионы лет до того, как появился человек, и до того, как на планете Земле родилась первая абстрактная мысль. Ограниченная, застойная жизнь, весь смысл которой сводился к существованию муравьиного рода.

И вот кто-то перевел стрелку, направил муравьев по другой стезе, открыл им тайну колеса, тайну выплавки металлов. Сколько помех для развития культуры, для прогресса убрано тем самым с пути этого муравейникам.

Угроза голода, надо думать, одна из них. Избавленные от необходимости непрерывно добывать пищу, муравьи получили досуг, который можно было использовать на что-то другое.

Еще одно племя ступило на путь к величию, развивая свое общество, заложенное в седой древности, задолго до того, как тварь, именуемая человеком, начала осознавать свое предназначение.

Куда приведет этот путь? Чем станет муравей еще через миллион лет? Найдут ли, смогут ли найти человек и муравей общий знаменатель, чтобы вместе созидать свое будущее, как сейчас находят этот знаменатель пес и человек?

Грант покачал головой. Сомнительно… Ведь в жилах пса и человека течет одна кровь, а муравей и человек – небо и земля. Этим двум организмам не дано понимать друг друга. У них нет той общей основы, которая для пса и человека сложилась в палеолите, когда они вместе дремали у костра и вместе настораживались при виде хищных глаз в ночи.

Грант скорее почувствовал, чем услышал шелест шагов в высокой траве за своей спиной. Живо встал, повернулся и увидел перед собой мужчину. Долговязого мужчину с покатыми плечами и огромными ручищами, которые оканчивались чуткими белыми пальцами.

– Это вы Джо? – спросил Грант.

Незнакомец кивнул:

– А вы субъект, который охотится за мной.

– Что ж, пожалуй, – оторопело признался Грант. – Правда, не за вами лично, но за такими людьми, как вы.

– Не такими, как все, – сказал Джо.

– Почему вы тогда не остались? Почему убежали? Я не успел поблагодарить вас за починку пистолета.

Джо смотрел на Гранта, не произнося ни слова, но было видно, что он от души веселится.

– И вообще, – продолжал Франт, – как вы догадались, что пистолет неисправен? Вы за мной следили?

– Я слышал, как вы об этом думали.

– Слушали, как я думал?

– Да, – подтвердил Джо. – Я и сейчас слышу ваши мысли.

Грант натянуто усмехнулся. Не очень кстати, но вполне логично. Этого следовало ожидать, и не только этого…

Он показал на муравейник.

– Это ваши муравьи?

Джо кивнул, и Гранту снова показалось, что он с трудом удерживается от смеха.

– А что тут смешного? – рассердился Франт.

– Я не смеюсь, – ответил Джо, и Грант почему-то ощутил жгучий стыд, словно он был ребенком, которого нашлепали за плохое поведение.

– Вам следовало бы опубликовать свои записи, – сказал он. – Можно будет сопоставить их с тем, что делает Вебстер.

Джо пожал плечами.

– У меня нет никаких записей.

– Нет записей?

Долговязый подошел к муравейнику и остановился, глядя на него.

– Вероятно, вы сообразили, почему я это сделал? – спросил он.

Грант глубокомысленно кивнул.

– Во всяком случае, пытался понять. Скорее всего, вам было любопытно посмотреть, что получится. А может быть вами руководило сострадание к менее совершенной твари. Может быть, вы подумали, что преимущество на старте еще не дает человеку единоличного права на прогресс.

Глаза Джо сверкнули на солнце.

– Любопытство, пожалуй. Мне это не приходило в голову.

Он присел подле муравейника.

– Вы никогда не задумывались, почему это муравей продвинулся так далеко, потом вдруг остановился? Создал почти безупречную социальную организацию и на том успокоился? Что его осадило?

– Ну хотя бы существование на грани голода, – ответил Грант.

– И зимняя спячка, – добавил долговязый. – Ведь зимняя спячка что делает – стирает все, что отложилось в памяти за лето. Каждую весну начинай все с самого начала. Муравьи не могли учиться на ошибках, собирать барыш с накопленного опыта.

– Поэтому вы стали их подкармливать…

– … и отапливал муравейник, – подхватил Джо, – чтобы избавить их от спячки. Чтобы им не надо было каждую весну начинать все сначала.

– А тележки?

– Я смастерил две-три штуки и подбросил им. Десять лет присматривались, наконец все же смекнули, что к чему.

Грант указал кивком на трубы.

– Это они уже сами, – сказал Джо.

– Что-нибудь еще?

Джо досадливо пожал плечами.

– Откуда мне знать?

– Но ведь вы за ними наблюдали! Пусть даже не вели записей, но ведь наблюдали.

Джо покачал головой.

– Скоро пятнадцать лет, как не приходил сюда. Сегодня пришел только потому, что вас услышал. Не забавляют меня больше эти муравьи, вот и все.

Грант открыл рот и снова закрыл его. Произнес:

– Так вот оно что. Вот почему вы это сделали. Для забавы.

Лицо Джо не выражало ни стыда, ни желания дать отпор, только досаду: дескать, хватит, сколько можно говорить о муравьях. Вслух он сказал:

– Ну да. Зачем же еще?

– И мой пистолет, очевидно, он тоже вас позабавил.

– Пистолет – нет, – возразил Джо.

Пистолет – нет. Конечно, балда, при чем тут пистолет? Ты его позабавил, ты сам. И сейчас забавляешь.

Наладить машины старика Дэйва Бэкстера. смотаться, не говоря ни слова, – для него это, конечно, была страшная потеха. А как он, должно быть, ликовал, сколько дней мысленно покатывался со смеху после случая в усадьбе Вебстеров, когда показал Томасу Вебстеру, в чем изъян его космического движителя!

Словно ловкий фокусник, который поражает своими трюками какого-нибудь тюфяка.

Голос Джо прервал его мысли.

– Вы ведь переписчик, верно? Почему не задаете мне ваши вопросы? Раз уж нашли меня, валяйте записывайте все как положено. Возраст, например. Мне сто шестьдесят три, а я, можно сказать, еще и не оперился. Считайте, мне тысячу лет жить, не меньше.

Он обнял свои узловатые колени и закачался с пятки на носок.

– Да-да, тысячу лет, а если я буду беречь себя…

– Разве все к этому сводится? – Грант старался говорить спокойно. – Я могу предложить вам еще кое-что. Чтобы вы сделали кое-что для нас.

– Для нас?

– Для общества. Для человечества.

– Зачем?

Грант опешил.

– Вы хотите сказать, что вас это мало волнует?

Джо кивнул, и в этом жесте не было ни вызова, ни бравады. Он просто констатировал факт.

– Деньги? – предложил Грант.

Джо широким взмахом указал на окружающие горы, на просторную долину.

– У меня есть это. Я не нуждаюсь в деньгах.

– Может быть, слава?

Джо не плюнул, но лицо его было достаточно выразительным.

– Благодарность человечества?

– Она недолговечна, – насмешливо ответил Джо, и Гранту опять показалось, что он с трудом сдерживает хохот.

– Послушайте, Джо… – против воли Гранта в его голосе звучала мольба. – То, о чем я хочу вас попросить… это очень важно, важно для еще не родившихся поколений, важно для всего рода людского, это такая веха в нашей жизни…

– Это с какой же стати, – спросил Джо, – должен я стараться для кого-то, кто еще даже не родился? С какой стати думать дальше того срока, что мне отмерен? Умру – так умру ведь, и что мне тогда слава и почет, флаги и трубы! Я даже не буду знать, какую жизнь прожил, великую или никудышную.

– Человечество, – сказав Грант.

Джо хохотнул.

– Сохранение рода, прогресс рода… Вот что вас заботит. А зачем вам об этом беспокоиться? Или мне?..

Он стер с лица улыбку и с напускной укоризной погрозил Гранту пальцем.

– Сохранение рода – миф. Миф, которым вы все перебиваетесь, убогий плод вашего общественного устройства Человечество умирает каждый день. Умер человек – вот и нет человечества, для него-то больше нет.

– Вам попросту наплевать на всех, – сказал Грант.

– Я об этом самом и толкую, – ответил Джо.

Он глянул на лежащую на земле котомку, и по его губам опять пробежала улыбка.

– Разве что это окажется интересно…

Грант развязал котомку и достал портфель. Без особой охот извлек тонкую папку с надписью «Неоконченный философский…», передал ее Джо и, сидя на корточках, стал смотреть, как тот пробегает глазами текст. Джо еще не кончил читать, а душу Гранта уже пронизало мучительное ощущение чудовищного провала.

Когда он в усадьбе Вебстеров представлял себе разум, свободный от шор, не скованный канонами обветшалого мышления, ему казалось, что достаточно найти такой ум, и задача будет решена.

И вот этот разум перед ним. Но выходит, что этого мало. Чего-то недостает – чего-то такого, о чем не подумал ни он, ни деятели в Женеве. Недостает черты человеческого характера, которая до сих пор всем представлялась обязательной.

Общественные отношения – вот что много тысяч лет сплачивало род людской, обуславливало его цельность, точно так же как борьба с голодом вынуждала муравьев действовать сообща.

Присущая каждому человеку потребность в признании собратьев, потребность в некоем культе братства, психологическая, едва ли не физиологическая потребность в одобрении твоих мыслей и поступков. Силам которая удерживала людей от нарушения общественных устоев, которая вела к общественной взаимовыручке и людской солидарности, сближала членов большой человеческой семьи.

Ради этого одобрения люди умирали, приносили жертвы, вели ненавистный им образ жизни. Потому что без общественного одобрения человек был предоставлен самому себе, оказывался отщепенцем, животным, изгнанным из стаи.

Конечно, не обошлось и без страшных явлений: самосуды, расовое гонение, массовые злодеяния под флагом патриотизма или религии. И все же именно общественное одобрение служило цементом, на котором держалось единство человечества, который вообще сделал возможным существование человеческого общества.

А Джо не признает его. Ему плевать. Его ничуть не трогает, как о нем судят. Ничуть не трогает, будут его поступки одобрены или нет.

Солнце припекало спину, ветер теребил деревья. Где-то в зарослях запела пичуга.

Так что же, это определяющая черта мутантов? Отмирание стержневого инстинкта, который сделал человека частицей человечества?

Неужели этот человек, который сейчас читает Джуэйна, сам по себе живет благодаря своим качествам мутанта настолько полной, насыщенной жизнью, что может обходиться без одобрения собратьев? Неужели он в конце концов достиг той ступени цивилизации, когда человек становится независимым и может пренебречь условностями общества?

Джо поднял глаза.

– Очень интересный труд, – заключил он. – А почему он не довел его до конца?

– Он умер, – ответил Грант.

Джо прищелкнул языком.

– Он ошибся в одном месте… – Найдя нужную страницу, он показал пальцем. – Вот тут. Вот откуда ошибка идет. Тут-то он и завяз.

– Но… но об ошибке не было речи, – промямлил Грант. – Просто он умер. Не успел дописать, умер.

Джо тщательно сложил рукопись и сунул в карман.

– Тем лучше. Он вам такого наковырял бы…

– Значит, вы можете завершить этот труд? Беретесь?

Глаза Джо сказали Гранту, что продолжать нет смысла.

– Вы в самом деле думаете, – сухо, неторопливо произнес мутант, – что я поделюсь этим с вашей кичливой шатией?

Грант отрешенно пожал плечами.

– Значит, не поделитесь. Конечно, мне следовало предвидеть… Человек вроде вас…

– Эта штука мне самому пригодится, – сказал Джо.

Он медленно встал и ленивым взмахом ноги пропахал борозду в муравейнике, сшибая дымящиеся трубы и опрокидывая груженые тележки.

Грант с криков вскочил на ноги, его обуяла слепая ярость, она бросила его руку к пистолету.

– Не сметь! – приказал Джо.

Грант замер, держа пистолет дулом вниз.

– Остынь, крошка, – сказал Джо. – Я понимаю, что тебе не терпится убить меня, но я не могу тебе этого позволить. У меня есть еще кое-какие задумки, ясно? И ведь убьешь ты меня не за то, о чем сейчас думаешь.

– Не все ли равно, за что? – прохрипел Грант. – Главное, что мертвый вы останетесь здесь и не сможете распорядиться по-своему учением Джуэйна.

– И все-таки не за это тебе хочется меня убить, – мягко произнес Джо. – А просто ты злишься на меня за то, что я распотрошил муравейник.

– Может, это была первая причина. Но теперь…

– Лучше и не пытайся, – сказал Джо. – Не успеешь нажать курок, как сам превратишься в труп.

Грант заколебался.

– Если думаешь, я тебя на пушку беру, – продолжал Джо, – давай проверим, кто кого.

Минуту-другую они мерили друг друга взглядом; пистолет по-прежнему смотрел вниз.

– Почему бы вам не поладить с нами? – заговорил наконец Грант. – Мы нуждаемся в таком человеке, как вы. Ведь это вы показали старику Тому Вебстеру, как сконструировать космический движитель. А то, что в сделали с муравьями…

Джо быстро шагнул вперед, Грант вскинул пистолет и увидел метнувшийся к нему кулак – могучий кулачище, который чуть не со свистом рассек воздух.

Кулак опередил палец, лежащий на курке.

Что-то горячее, влажное, шершавое ползало по лицу Гранта, и он поднял руку – стряхнуть.

Все равно ползает Он открыл глаза, и Нэтэниел радостно подпрыгнул.

– Вы живы! Я так испугался…

– Нэтэниел! – проскрипел Грант. – Ты откуда?

– Я убежал, – объяснил Нэтэниел. – Хочу пойти с вами.

– Я не могу взять тебя с собой. Мне еще идти и идти. Меня ждет одно дело.

Он поднялся на четвереньки, пошарил рукой по земле. Нащупал холодный металл, подобрал пистолет и сунул в кобуру.

– Я упустил его, – продолжал он, вставая, – но он не должен ускользнуть. Я отдал ему одну вещь, которая принадлежит всему человечеству, и я не могу допустить, чтобы он ею воспользовался.

– Я умею выслеживать, – сообщил Нэтэниел. – Белку шутя выслежу.