Текст книги "Из деревни..."

Автор книги: Клавдия Лукашевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

V

Уже скоро год, как Акулина устроилась на новом месте. «Прямо в рай попала», – говорила она всегда.

За старую барыню, Анну Петровну, за своих ненаглядных барышень Акуля готова, как говорится, жизнь отдать. То, что она чувствовала к своим господам, трудно описать. Она не спала ночей, когда они хворали, берегла их каждую вещь, дрожала над их копейкой, больше чем над своей, готова была идти, Бог знает, как далеко, лишь бы купить все получше и подешевле, и представить не могла, что когда-нибудь расстанется с ними.

Тихо и спокойно жилось в маленькой квартире на Знаменской. Старушка Анна Петровна имела очень порядочную пенсию и растила двух внучек-сироток, отец и мать которых померли в холеру. Бабушка любила всех, всем прощала недостатки, никого не осуждала, с открытой душой готова была помочь, говорила всегда ласково и кротко. И девочки подрастали добрыми и отзывчивыми.

Валя была еще мала и глупа, но Леночка все понимала. Она помнила, как умерли ее дорогие папа и мама, и в ее характере навсегда сохранился оттенок трогательной грусти.

– Бабулинька, милая, – часто говорила она, какое счастье, что у нас есть ты, такая хорошая, такая добрая!..

– Хотелось бы вас, моих дорогих, вырастить, поставить на ноги и видеть хорошими людьми, – задумчиво отвечала бабушка.

– А вот у нашей Акули никого, никого нет на свете…

– Таких, как она, надо поучить, надоумить, пожалеть, моя родная… Поверь, дитя мое, что простой человек очень понимает справедливость и ценить доброе слово.

Анна Петровна долгое время сама все показывала и объясняла молоденькой кухарке.

– Вот, Акуля, милая, смотри да приучайся делать все аккуратненько. Сама потом благодарна будешь и не раз вспомянешь. Смотри… – И барыня, надев на руку детский сапожок, показывала, как надо его чистить; учила гладить, показывала стряпать.

Не бранят Акулю, не кричат на нее.

Сперва ей будто и неловко было. «Уж лучше бы побранила старая барыня», – не раз думала она, чувствуя себя виноватой.

Нет, Анна Петровна двадцать раз все покажет, повторит, остановит… Иначе не скажет, как «милая».

И через год в расторопной, толковой, работящей и преданной кухарке не узнать было «мужичку-деревенщину».

Акуля держит в порядке квартиру, порядочно стряпает, хорошо стирает и гладит и в глаза смотрит, чтобы угодить дорогим господам. Милы они ее бесхитростному, благодарному сердцу.

Ну что она для них? Простая деревенская девчонка-кухарка.

А между тем ее ненаглядные барышни кусочка не съедят без нее. Прибегут в кухню, поделятся.

– Попробуй-ка, Акуля. Это – апельсин. Ты, я думаю, в деревне и не едала такого гостинца, – говорит Леночка.

– Ой, да спасибо, милушка! Да кушай сама, я не маленькая.

– Нет, Акулинька, не люблю одна, уж мы лучше вместе…

И обе девочки наперерыв оделяют ее полученными от бабушки гостинцами.

Раз Акуля заболела; она уже знала теперь петербургские порядки; вошла к Анне Петровне и говорит:

– Барыня, я за дворником пойду.

– Зачем, Акуля? Что случилось? – удивилась старушка.

– Неможется… Пускай свезет меня в больницу.

– Что ты, что ты, глупая! Ляг на кухне, я тебе домашними средствами помогу… Не тревожься, пройдет… Позовем доктора. Дома полечит. Приляг, милая! Я сейчас приду… достану кое-какие лекарства.

– Как же это, барынька?! Да что я за такая, чтобы вы обо мне, родимая, так пеклись! Стою ли я!..

– Ты такой же человек… А работаешь ты больше нас и больше устаешь. Заболела, и надо тебя лечить. Ложись, ложись без разговоров…

«Это она-то, Акулька, деревенщина… такой же человек?»

И не забыть девушке во всю жизнь, как старая барыня сама клала на голову полотенце, смоченное в холодной воде, сама ставила за нее самовар, сама стряпала… А Леночка принесла к ее кровати столик, принесла чашку с чаем и варенья.

– Ну, что, Акулинька, получше ли тебе теперь? Не правда ли, какая хина горькая?! – И девочка жалостливо смотрела на нее задумчивыми, добрыми глазами.

– Спасибо, Ленушка! Солнышко ты мое ясное! Дай мне рученьку твою поцеловать… – сквозь слезы говорила больная.

– Ну что ты, не надо, Акуля! Выздоравливай скорее. Скучно, когда ты больна. Пей, я тебе еще принесу чаю…

Не высказать, какой глубокой благодарностью переполнено сердце деревенской девушки! Она, обративши лицо к образочку – благословению матери – всегда горячо молилась за своих добрых господ.

– Жалостливые, сердечные! – шепчет она, думая о них.

VI

Чисто прибрала Акуля кухню; вычистила так медную посуду, что она, как жар, горит; все аккуратно расставила по полкам, оклеенным белыми фестончиками, и оглянулась с любовью кругом: дорога ей каждая плошка в этом мирном уголке.

В квартире тихо, светло и тепло. Акуля всегда по вечерам работает для себя или чинит что-нибудь детское.

В кухню выбежали обе девочки. Валя охватила Акулю за шею, да так и повисла… Видно, что они большие друзья.

– Спой про «капустку»… – шепчет малютка.

– Погоди, милушка, малость… Недосуг… Надо вам чулочки заштопать…

– Ты штопай и пой.

– Ну, вот, Валюша, опять ты со своей «капусткой». Лучше расскажи, Акуля, про свою деревню. Расскажи, как у вас голод был… – просит Леночка.

– Я уже много раз говорила вам, детушки, про это…

– Ничего, Акулинька, расскажи еще раз.

– Да, лапушка, наслал Господь испытание! Голод в дерервне – страшная беда, тяжкая, горькая…

Леночка облокотилась на кухонный стол обеими руками, подперла голову и широко раскрытыми глазами пытливо смотрела на Акулю.

– Я не могу понять, Акуля… не могу представить, что такое голод, как это быть голодным?! Это, верно, очень тяжело.

– Лучше и не говорить! Невыносно!..

– Ну, рассказывай, Акуля, – тихо попросила Леночка.

– Пришел он с весны… Может, слыхала про засуху?

– Да, да…

– Так вот засуха все сгубила, ничего не уродилось на полях. Подошла осень; крестьяне, милушка, головы повесили. Нечего было с полей взять… Нечем питаться. Продали мужички скот, проели денежки, а зима-то велика еще… Ребята исхудали, едят впроголодь; к муке примешивали и мякину, и лебеду, и кору… Пошли кто на работу, кто по миру… Деревни опустели – ходит народ, словно тень… Воют ребятенки – хлеба просят: материнское сердце кровью обливается… Нету ни у кого ни хлеба, ни дров, ни одежонки. Пришла беда невылазная!

Леночка замерла, слушает, не шелохнется, по лицу ее текут неудержимые слезы… Она уже не в первый раз слышала этот рассказ, но он всегда одинаково волновал ее.

– Господи! Хоть бы скорее уже приехали, да помогли голодающим, – проговорила она, увлеченная безыскусственной передачей.

– Акулинька, ведь им помогут? Да? – спрашивала Валя, поворачивая к себе обеими ручками лицо Акулины.

– Помогут, родимая, как же не помочь… Добрые люди помогут.

– Знаешь, Акуля, когда был голод, мы с бабушкой каждый день ходили к Казанскому собору и клали с Валей в кружку копеечки. А дома мы все шили: и новое, и старое перешивали, а бабушка посылала куда-то в деревню, – рассказывала Леночка.

– Вот то-то, милая… Помогали так-то все по разным местам; не оставили в беде людей голодных…

– Акулинька, мы тогда не ели гостинцев. Бабушка говорила: «Десять губерний голодают – грешно себя ублажать сладостями».

– Старая барыня – хорошая душа! Что и говорить, – святая она.

– Ну, дальше, дальше, Акуля, рассказывай…

– От голода болезни пошли… Уж думали, что все люди-то перемрут. Нет. Вышла милость царская: хлебом оделили, – паи дали, студенты-лекаря и другие господа понаехали… Устроили они вроде бы харчевен и даром народ кормили… Пуще всего малых ребят берегли… Жалостливы они до народа, особливо до ребят. Хорошие господа! Дай им Бог здоровья!..

– А потом, Акулинька, поправились, да? Потом уж хорошие урожаи были?

– Поправились, да не скоро…

– А ты знаешь ли, Акуля, что нашему народу и чужие страны помогали? Вот Франция, Америка тоже…

– Народ сказывал… Это верно слово, что заморские корабли приходили издалека… Только мука-то не наша, словно бы, на вкус…

– Да-да, все это верно! Ах, какое было тяжелое время! – задумчиво говорила Леночка.

Девочка очень любила эти «заседания на кухне», как говорила бабушка. Полны интереса и жизни были их разговоры. Семнадцатилетняя деревенская девушка была тоже наивное дитя.

– Ну, рассказывай, Акуля, как ты медведя встретила.

– Не раз это мы его видали… Вот собрались одним летом девушки за ягодами в лес… А леса-то у нас большие, частые, густые… Ягоды там всякие, цветы душистые, сосны высокие и чернолесье… деревья разные…

– Вот в таком лесу побегать! Как бы я хотела, хоть разок! Хорошо там, – прерывала Леночка, не видавшая на своем веку деревни.

– Собирали это мы землянику, клубнику и шли домой лесной опушкой… Около опушки-то желтеют овсы… Вечерело. Одна девушка глядит-глядит это прямо, глаз не сводит, на овсы-то… да всех и окликнула:

– Девоньки, гляди-кось, в Федяевых овсах чья-то собака балует!..

– Там их две!.. – крикнула другая девушка.

А собака-то эта самая встала на задние лапы и пошла, и пошла… прямехонько на нас…

– Ах, как страшно! – вставила Валя, вся съежившись.

– Тут все – врассыпную… давай Бог ноги, в лес… И ну укать гулко, гулко так.

– А медведи испугались? – спросила Леночка.

– Испугались и убегли оба в лес… Таких-то медведей у нас овсяниками зовут. Все в овсах они норовят проказить.

– Я думаю, страшный медведь, большой? – спрашивала Валя.

– Да… Один на один ему не попадайся, сломает… Одного мужичка зимой помял – помер.

Детей, да и старую барыню Анну Петровну очень занимала деревня, и Акуля много рассказывала им про свое прежнее житье-бытье.

Она выросла с братом в богатой семье. Помер отец, женился брат, жена попалась нравная… тогда жизнь пошла тяжелая. С 6 лет Акуля стала нянчить братниных детей; всех выходила, а от невестки видела только брань да побои. Пока мать была жива, берегла ее, ласкала украдкой, – тихая она была, мать-то, все болела, всех боялась… Померла мать, и Акуля ушла в Питер.

У Акули в деревне осталась изба заколоченная, старая… И Акуля жалела своих племянников, несмотря ни на что, любила деревню.

– Выросли теперь братнины дети… Хорошие они. Эх, посмотреть бы!

– Тебя бабушка отпустит, Акуля, – говорили девочки.

– Вот деньжонок прикоплю, а там избу поправлю, состареюсь – жить стану.

Одного не любила бабушка, когда Акуля рассказывала девочкам про домовых, про леших, про оборотней, про русалок. Не понимала темная девушка, что все это – народные выдумки и поверья.

– Ну, как же, барынька, когда «он» у нас на посиделках в окно стучался.

Акуля опасалась произнести слово «леший» и говорила не иначе, как «он».

– Никаких леших на свете нет, милая Акуля, просто подшутил над вами кто-нибудь. Ты его самого-то видела?

– Да как же, барынька! Сама-то не видела, а девушки и парни видели.

– Все это выдумки. И детям не рассказывай такие глупости.

– Знаешь ли ты, Акуля… Прежде народ думал, что и гроза – от нечистой силы. А теперь все знают, от чего бывает гроза. Я тебе объясню… – убедительно заявляла маленькая гимназистка Леночка.

Акулина с сомнением качала головой и умолкала.

Очень часто молоденькая, веселая кухарка подымала на кухне со своими «бесценными барышнями», как говорится, дым коромыслом. Она пела и плясала… Валя, раскрасневшись, не отставала от нее:

– Ну, «капустку» теперь, Акуля, – кричала расходившаяся девочка.

 
«Я капустку сажу, огород горожу;
Огород горожу, приговариваю:
Капустка моя! Ах, ты, беленькая!
Ты завейся, завейся покруче, кочешок…
Капустка моя! Ах, ты, беленькая!..» и т. д.
 

Валя очень любила эту песню, заливалась громким смехом и вертелась с Акулей, показывая, как завивается кочешок.

VII

Как-то раз вечером Акуля в своей чистенькой кухне, нагнувшись к лампе, штопала детские чулки.

В кухню вошла Леночка с озабоченным, деловым видом; в руках у нее были книжка и тетрадь.

– Слушай, Акуля, – сказала она, – хочешь, я буду учить тебя читать и писать? Право! Бабушка говорит, что это будет даже очень хорошо, и ты сама потом будешь рада…

– Да чтой-то, Ленушка, да нешто я пойму?! Ой, да нет, милушка! Наука-то… она мудреная.

– Какая ты смешная, Акуля! Ничего нет мудреного. Если постараешься, живо выучишься…

– Ой, да поучи, поучи, милушка… Ясная ты моя, заботница.

Девочка, немножко сконфузившись, расположилась у кухонного стола с книгою и тетрадкою. Она приняла очень серьезный вид и сказала:

– Перекрестись, Акуля! Девушка перекрестилась.

Девочка дала Акуле в руку указку и открыла книгу.

– Ну, теперь начнем. Вот смотри: это буква «У»… Повтори!

– У, у, у, у, – повторяла Акуля.

– Отыщи мне затем в книжке еще «У». Отлично. Ну, еще… Молодец! Теперь, буква «С». Повтори!

Акуля старательно тянула: «С-с-с-с-с».

– Отыщи мне в книге… Умница! Видишь, ты какая понятливая, Акуля! Как же вместе будет «У» да «С»?

Акуля этого не знала.

– Вместе будет ус, ус; повтори.

Акуля закрылась передником и рассмеялась.

– Когда учатся, то смеяться нельзя… Не смейся, Акуля, – серьезно заметила молоденькая учительница.

– Я думала, ты взаправду меня учить станешь, Ленушка… А ты смешком, да разве она такая наука-то?

– Ну, Акуля, я на тебя рассержусь и не стану учить… Ты должна меня слушаться! Я ведь знаю, как надо учить.

– Ну, ин ладно, не гневайся; ус, так ус… Что ж дальше-то?

Каждый вечер Леночка приходила на кухню и занималась с Акулей.

И смех и горе было с этим ученьем. Иногда учительница бывала в восторге от своей ученицы:

– Ты умница, понятливая, Акулина! Я очень тобой довольна! Вот сколько ты знаешь! – говорила она улыбаясь.

В другой раз требовалось вмешательство бабушки, которая, придя на кухню, заставала и учительницу и ученицу в слезах.

Малютка Валя глядела на них с недоумением и тоже готова была заплакать.

– Обе плачут!.. – говорила она бабушке, разводя руками.

– Она такая непонятливая! Говорю, говорю, точно в стену горох бросаю, ничего повторить не может… Я ей сегодня двадцать раз показывала и руки ее держала… Посмотрите, бабушка, какие каракули пишет! Разве это буквы?! – всхлипывая, рассказывала Леночка.

– Она, наука-то, мудреная… У меня и рука на эту букву не сгибается… – сквозь слезы оправдывалась ученица.

– Эх, ты, учительница! Терпения-то у тебя мало! Хороши же будут успехи твоих учеников, если ты будешь волноваться и плакать! У Акули руки грубые, жесткие, ей трудно учиться писать… Надо сдерживать себя, деточка…

Леночка вспыхивала, как зарево.

– Ну, Акуля, милая, постарайся написать «Ж» получше… Ты потихонечку… – кротко продолжала она урок.

Раз Акуля, пришедши из лавки, сказала девочкам:

– Знаете, барышни, какая облизьяна в Питер приехала? – Все равно как баба. Очень занятно все про нее прописано…

– Кто тебе сказал, Акуля? – спросила Леночка.

– Я сама прочла. Такой билет про нее на заборе вывешен.

– Бабушка, бабушка! Вы только подумайте, милая, какая радость! Уже наша Акуля сама на улице объявления читает!!! – с восторгом кричала Леночка, как стрела, примчавшись к бабушке в комнату.

VIII

Три года прожила Акуля спокойно и счастливо у Анны Петровны.

За это время она съездила в деревню и написала оттуда письмо, которое все состояло из поклонов и только в конце было прибавлено: «Стосковалась без памяти, скоро приеду».

Леночка была очень рада, что получила от своей первой ученицы письмо.

– Вот и хорошо, что выучила ее писать! Ведь, право, недурно написала она, бабушка? – с гордостью говорила девочка.

Акуля приехала и со слезами радости бросилась целовать дорогих барышень и руки старой барыни.

– Стосковалась!.. Вот как стосковалась! Валюшу все во сне видела, – говорила она.

– Я тебя все ждала, Акуля. Тоже скучала, – прижимаясь к ней, шептала Валя.

– Что, Акулинька, довольна была, что умеешь писать? – спрашивала Леночка.

– Наши-то подивились, деревенские… Одолели меня – кажись, поболе пяти писем написала, – улыбалась Акуля.

Леночка была довольна.

– Вот вам гостинчиков, мои желанные! Не побрезговайте. Вот ягод, яичек свеженьких, творожку деревенского. Покушайте-ка на здоровье. А вот штучка холста. Это вам, барынька за то, что моих кралечек берегли…

Анна Петровна рассмеялась и сказала:

– И с чего ты взяла, что я берегла «твоих кралечек»? Я их тут высекла, без обеда оставила… Ну спасибо, Акуля, за гостинцы… Только зачем так много?..

Девочки обнимали то свою милую бабушку, то приехавшую Акулю. Все были веселы.

Однако жизнь не всегда течет ровно, спокойно и счастливо. Посылаются тяжелые испытания, бывает горе, и надо их переносить кротко и терпеливо. Жизнь прекрасна, и каждый человек может быть нужен, полезен другому, может быть любим и счастлив.

В нашей знакомой семье случилось страшное несчастье: точно гроза налетела и все разбила, все перевернула.

Неожиданно для всех скончалась бабушка Анна Петровна.

Не по-детски горевала Леночка, ходила как потерянная, похудевшая, бледная, то молчала целыми днями, то горько, неудержимо рыдала… Плакала и Валя. Не осушала глаз от слез и Акулина.

В квартиру покойной Анны Петровны переехали какие-то дальние родственники, муж с женой, люди суровые, молчаливые, стали они распоряжаться по-своему, стали хлопотать поместить девочек в институт.

Девочки притихли: чужды им были эти строгие родственники, которых они почти не знали. Только с Акулей украдкой отводили они душу.

– Акулинька, милая, у нас теперь никого близких нет на свете, – говорила Леночка и, упав головой на стол, горько рыдала.

– Милая, Ленушка, не томи себя… А я-то? Да нешто я вас покину… И не думай, горькая ты моя! – тихо, сквозь слезы утешала Акулина девочку, гладила ее по голове, обнимала; брала на руки Валю и крепко прижимала к себе. Та в слезах засыпала у нее на руках.

– Бабушка любила тебя, Акуля… Какая она была хорошая, добрая!.. И вот нет ее… – Леночка вскрикивала и хваталась за голову.

– Не плачь, Ленушка… Не горюй, лапушка. Бабушке тяжело на том свете, коли ты так убиваешься… Ты еще маленькая, а жизнь велика… У тебя вон Валюша на руках… Бабушка, поди-кось, немало горя видела, терпела, вас растила…

– Я не буду, Акулинька. Я буду все делать, как бабушка любила. Правда твоя. Валюша еще глупенькая… Я буду беречь ее, бабушка с неба увидит и станет радоваться на нас. Я не буду плакать.

– Господь не оставит сирот! Все обойдется, моя ласковая… И людей хороших повстречаешь… Пожалеют они вас, как и вы меня, помнишь, пожалели. Не плачь, не труди ясные очи! – так утешала Акуля дорогих девочек.

Прошел день, и родственники стали снаряжать Леночку и Валю в институт.

Заливались слезами девочки, расставаясь с Акулей, покидали милую квартиру, где им всем так хорошо, счастливо жилось.

Леночка так и замерла, охватив Акулю за шею.

– Приходи… Навещай… Не забывай… – шептала она, целуя девушку.

– Молчите, знаю… Ох, мои родимые!.. Ох, милые… Знаю сама! – растерянно твердила Акуля, прижав девочек, словно боясь выпустить их… Валю насильно оттащили от нее.

Девочек увезли в институт.

Акулина поступила на новое место. Она ходила сначала, как во сне, и все ее мысли были там, в каком-то институте, с ее бесценными барышнями. Много бессонных ночей провела она, вспоминая свою хорошую жизнь, и горячо молилась о Ленушке и Валюшке, поминала покойную барыню.

IX

Время летит стрелой. Дни сменяют часы; недели – дни; месяцы – недели; смотришь, проходят и годы за годами. Вот уже четыре года прошло, как померла бабушка Анна Петровна; Леночка и Валя сжились со своим горем и привыкли к институту; Акулина за это время переменила два места и всегда вспоминает с благодарностью старую барыню, учившую ее уму-разуму.

Акулина считается отличной прислугой и получает хорошее жалованье, а копить на избу все-таки не начала.

– И куда эти деньги идут?! Просто не знаю, – рассуждала сама с собой Акулина. – А-а-а, Бог с ними! Все равно не разбогатеешь… – и она махнет рукой.

Кухня, в которой живет теперь Акулина, – отличная, большая, светлая… Акулина отпустила обед, прибрала посуду, налила себе чаю в большую чашку с надписью «Дарю в день ангела», и только хотела сесть пить чай, как ей подали письмо.

С жадностью схватила Акулина письмо, забыла про чай и стала читать. Уроки Леночки не пропали даром. Акуля читает медленно себе вслух:

«Милая, дорогая Акулинька, ты давно не была у нас, знаем, что хворала ты, милая. Мы очень о тебе соскучились, ждали тебя в воскресенье, и даже я плакала, что ты не пришла. Приходи поскорее и принеси мне, пожалуйста, будь такая добрая, розовую ленточку, наклейных картинок, чтобы были ангельчики, еще кусочек мыла глицеринового, две городские почтовые марки и 10 копеек, которые мне очень нужны. Леночка тебя крепко целует, завтра напишет, теперь у нее очень много уроков, а я получила из географии 10, а из французского – 11.

Целую тебя 1 000 000 000 000 раз.

Любящая тебя до гроба Валя Славина».

По лицу Акулины блуждает счастливая, ласковая улыбка. Она читает и перечитывает дорогое письмо много раз, раздумывает и качает головой: да, задала ей «ненаглядная барышня» задачу: просит розовую ленточку, а какой ширины и сколько аршин, – не написала. А для Акули просьбы ее барышень-институток – самое важное дело, она его обдумывает со всех сторон и даже советуется с другими, желая от всей души им угодить.

Воскресенье. И институте большой прием. Кишит народом огромная зала: приходят родные, радуются, весело их встречают молоденькие институтки, чинно проходят и следят за порядком классные дамы.

Конфузливо ступая, в зале показалась простая женщина, повязанная белым, шелковым платочком; она подошла робко к дежурной, попросила вызвать «барышень Славиных» и села в дальний укромный уголок. Через несколько минут ее крепко обнимали и целовали две хорошенькие институточки.

– Акуля, голубушка! Наконец-то! Как мы ждали тебя! – сказала старшая.

– Если б ты не пришла, я бы опять плакала, – заявила младшая.

Леночка и Валя очень изменились. Леночка уже стала взрослой барышней и скоро кончит курс; она худенькая, но такая же кроткая и задумчивая, как и была ребенком; Валя – полная, веселая, курчавая девочка лет 12–13.

– Уж я-то и сама места не находила, стосковалась по вас, мои бесценные. Дождаться не могла, как бы свидеться… Тебе, Валюша, вот все тут купила… Может, что не так, я переменю, – говорила Акуля, не спуская восторженного взгляда с дорогих барышень.

– Спасибо, Акулинька… Все отлично! Спасибо!

– Что же, Валюша, учительница-то тебя не наказывала?

– Знаешь, Акуля, – заговорила быстро девочка. – Уж на этот раз я не виновата… Это все из-за моей подруги… Она меня выдала, и классная дама передник сняла…

– Ах ты, грехи какие! Как же это без передника-то? Да ты не тужи. Оно ничего…

– Вот еще что сказала, Акуля… Ты не понимаешь, дорогая, это такое наказание! – и полненькая девочка печально опустила голову.

Акулина нежно прижала ее к себе.

– Ну, как же не понять! Очень я понимаю, милушка. Да ты не тужи.

– Знаешь, Акулинька, милая, я из истории опять 12 получила.

– Учись, Ленушка. Оно к примеру Валюше хорошо… Что же ты, моя ясная, не просила у меня ничего… Может, мыльца надо?

– Ничего не надо… Только сама приходи почаще, – застенчиво отвечала девушка, обнимая Акулину.

– А я вам, мои желанные, яблоков, леденчиков и булок принесла. Отобрали у меня, у самой двери отобрали… Вы спросите, чтобы беспременно отдали…

Акулина уже четыре года приходит к своим барышням и всегда волнуется, что у нее отбирают гостинцы.

– Акулинька! Принеси мне зубную щеточку! Акулинька, купи мне клякс-папиру. Акулинька, мне очень хочется тянушек, – просит постоянно Валя.

И Акуля из своего небольшого жалованья никогда ничего не забудет купить.

Очень часто девочки расспрашивают Акулину про ее житье.

– Ничего, я привыкла теперь. Иногда трудно бывает, устанешь, иногда господа обидят, а то и сама виновата… Ничего, привыкла, – рассказывала Акуля.

– Акулинька, я кончу курс, мы опять будем вместе, – мечтает Леночка.

– Ах, хорошо будет! Не расстанемся, милушка.

– Ну, а твоя деревня, твоя изба? – спрашивает Валя.

– Вот скоро деньжонки стану копить, барышни; тогда избу поправлю: на старости лет будет где голову приклонить, угол родной будет.

– Погоди, Акуля, когда я вырасту, стану уроки давать, я тебе хорошую избу выстрою… – обещает Валя.

– Лапушка ты моя! Добрая душа! Вот спасибо, – смеется Акуля, лаская институточку.

– А помнишь, Акуля, как мы хорошо с бабушкой жили… какая у нас квартирка чистенькая, уютная была… я тебя учила… ты нам про деревню по вечерам рассказывала… Помнишь? – спрашивает задумчиво Леночка.

– Как можно забыть! – вздыхает Акуля.

– Помнишь, как про «капустку» пела, как плясала… Как в деревню ездила… И еще бабушке холста привезла за то, что она «твоих кралечек берегла…», как ты тогда сказала… Помнишь? – подхватывает Валя.

– Вестимо, помню. Частенько вечером, этак раздумаешься и поплачешь…

– Ах, Акуля! Как жаль, что бабушка не видит нас теперь большими… – мечтательно говорит Леночка и глаза ее наполняются слезами.

– Не кручинься, Леночка… Жизнь-то долгая, милушка, надо прожить…

– Знаю, Акулинька… Все же, как маму да бабушку вспомнишь, так и взгрустнется…

– Они молятся за вас на том свете, чтобы вы были добрые, да хорошие…

Эти простые, задушевные разговоры трогали и ложились отрадно на душу девочек-институток. И несмотря на то, что институткам бывали потом выговоры, они всегда радостно встречали «простую бабу» и горячо целовали ее. Они знали, что эта «баба» одна в целом мире любит их искренно, интересуется всяким пустяком их жизни и напоминает им милое прошлое. Леночка и Валя знают, что их «дорогая Акулинька» – верный и преданный друг. Она приходит к ним каждое воскресенье, балует их всем, чем может, и они втроем мечтают, как опять заживут все вместе. В жизни все может быть!