Текст книги "Южная трибуна"

Автор книги: Клаус Хоффманн

Соавторы: Бернд Роггенвальнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Надраивая до блеска колонку, Калле почувствовал, как в нем закипает злость: ладно, буду хорошо вкалывать, получу место ученика. А выучусь на механика, сам буду командовать, и Драпке у меня тут же вылетит. Он с удовольствием представил, как начнет придираться к этой жерди.

– Ну, Шварц, как дела? – за спиной раздался голос Шлемеля, шефа.

Калле на мгновение задумался, не выдать ли ему всю правду. Потом сказал:

– Мне у вас нравится. В любом случае лучше, чем в школе. Вечером по крайней мере знаешь, что ты делал.

– Ну что ж, прекрасно, продолжай в том же духе. Возможно, мне понадобится в мастерской еще один толковый парень.

«Если и дальше так пойдет, лучше отказаться сразу», – подумал Калле. Но промолчал.

– Я рад, господин Шварц, что нам предстоит работать вместе, – такую фразу сказал шеф, когда Калле вчера появился у него в мастерской. Правда, до сих пор работал только Калле, шеф лишь дружески похлопывал его по плечу. Работать вместе – такого пока не случалось.

Да и обращение «Господин Шварц» на следующий день трансформировалось просто в «Эй, Шварц». «А завтра они просто будут орать мне «Эй, чистильщик», – ухмыльнулся Калле.

– Молодой человек! Проверьте, пожалуйста, уровень масла в моторе! – С этими словами водитель скрылся в стеклянной конторке Драпке.

– Будет сделано! – Калле обрадовался некоторому разнообразию в работе.

– Оставь, сам сделаю, – опередил его Драпке. У него отличный нюх на чаевые. – А теперь прибери мастерскую. Сам знаешь, где веник.

Калле ушел. Работа в мастерской закончилась. Но Герд все еще здесь. С показным усердием убирает он инструмент, оставленный шефом. Сегодня утром они ремонтировали «мерседес».

– Глянь, а если дать этим по роже, как думаешь, что будет? – Калле сунул Герду под нос огромные клещи. Но у того нет времени вникать.

– Брось болтать, Калле, я должен еще убрать инструмент.

– Я бы тоже с радостью работал здесь, с моторами. Шеф тебя уже чему-нибудь научил?

– Да что ты, здесь всегда такая горячка. До этого дело еще ни разу не дошло.

– Да не суетись ты, работа не убежит. Драпке не может оставить колонку, старика нет. Выкурим по одной, а потом глянем, как работает мойка, – Калле явно пытается разболтать трудовую дисциплину.

– У тебя что, не все дома? – Герд не позволит сбить себя с избранного курса. – Да если кто увидит, как мы прохлаждаемся, я никогда не получу здесь работу. А на улице оказаться совсем не хочется.

Ответ Герда немедленно привел Калле в чувство. На него накатил страх.

– Наверное, ты прав, – согласился он с Гордом, неохотно взялся за веник и принялся подметать.

– Скажи, – Калле пробует вновь завязать разговор, – ты поначалу тоже только подметал?

– Естественно, – отвечает Герд, – здесь ты тоже должен показать себя. Если не станешь взбрыкивать и будешь мести чисто, через какое-то время тебе поручат что-нибудь еще.

– Через какое-то время? Но я уже сейчас сыт по горло.

Драпке как раз глотнул коньяка из небольшой плоской бутылки, когда вошел Калле и нанес еще один удар по собственной репутации.

– Господин Драпке, учитель рекомендовал нам во время практики внимательно приглядываться ко всему, изучать, как работает предприятие. А я пока только подметаю. Может, вы поручите мне что-нибудь еще?

– Так вот что, оказывается, рекомендовал вам ваш учитель. И ты не желаешь более мести пол, так? – Драпке начинает издалека, с вежливой издевкой.

Калле уже ясно, что последует дальше, и он неловко пытается сгладить свои слова:

– Да нет, что вы. Вы решаете здесь, кому чем заниматься. Но я подумал…

– Это хорошо, что ты умеешь думать. Продолжай заниматься этим и дальше, но запомни: если тебя что-то не устраивает, скатертью дорога.

Калле вновь берется за веник, ругая себя последними словами. «Да заткнись ты, любуйся своей бутылкой, – вот что хотелось бы ему сказать, – а я плевать хотел на ваше место». Но духу не хватило. И что скажут старики, узнав, что уже на второй день я послал все к черту?

Калле стало еще противнее, когда он увидел, как старательный Герд быстро сортирует оставшийся инструмент. «Ну и втируша, – подумал он. – А ведь он уже совсем выдохся. Как, впрочем, и Драпке. Да и у меня почти не осталось сил».

– Что вы здесь копаетесь? «Мерседес» Шмидмайера должен быть сегодня готов. Завтра с утра он его заберет. На мойке машина была, теперь надо почистить все внутри.

«Этот Шлемель умеет выжимать соки», – подумал Калле.

– Хорошо, господин Шлемель, – поторопился согласиться Герд и даже продемонстрировал чувство локтя: – Мы сделаем это вдвоем. Получится быстрее.

Калле собрал все свое мужество:

– Нет, сегодня я не смогу. Вы говорили, что рабочий день заканчивается в шесть. Мне пора домой. Меня ждут к ужину.

– Всего каких-то полчаса, не больше, – шеф явно не воспринял слова Калле всерьез.

Герд получил возможность закрыть собою образовавшуюся брешь:

– Я готов сделать это один. Но Шлемель уже отвернулся.

У Калле в глазах потемнело от гнева. Обращаются как с бессловесной скотиной.

– Пойду принесу пылесос. Герд вновь в своей стихии.

– Принеси сначала ведро.

Герд тут же протянул ему ведро. Калле обиделся на товарища. А впрочем, какой он ему товарищ? Ведь они должны наперегонки выслуживаться перед шефом. Нет, Калле такое не по душе.

– Совсем рехнулся? – начал он выговаривать Герду, когда тот притащил пылесос. – Почему мы должны вкалывать как чумовые после окончания рабочего дня, и ради того только, чтоб старый тюфяк, владелец рыдвана, не замазал свой достопочтенный зад, когда усядется в него поутру?

– Придержи язык, лоботряс, – с уходом шефа Герд сразу заговорил другим тоном, – скоро поймешь, поможет ли тебе твоя болтовня. Шлемель мне обещал, если и дальше буду так вкалывать, место ученика за мной. А ты что получишь? Шиш! Так кто же из нас двоих в выигрыше, как думаешь?

– Сейчас посмотрим, кто в проигрыше. – Весь скопившийся гнев Калле вложил в точно рассчитанный удар кулака.

Пошатнувшись, Герд удержался на ногах.

– А иначе ты решить свои проблемы не можешь? – огрызнулся он. – Погоди, приведу шефа. Сейчас ты кое-что услышишь,

– Давай, давай, недоносок паршивый. Я и с шефом твоим расквитаюсь, – Калле храбрится, но душа у него уже в пятках.

«Сейчас он похож на того турка в прошлую субботу, – подумал Калле, оставшись один. – Если б в субботу я нанес такой же удар тому Ахмету, ребята отнеслись бы ко мне иначе».

– Убирайся на все четыре стороны, – это Шлемель подошел в сопровождении подобострастного Герда. – Таких, как ты, в полицию надо сдавать.

– А пошел ты! И не ори! Подавись своей работой! – Теперь уж Калле действительно все равно.

Шлемель переключился на вторую скорость и только сейчас разошелся по-настоящему. Лицо у него стало багрового цвета. Поток ругательств достиг небывалой мощи.

Калле стремительно вбежал в стеклянную будку, чтобы захватить куртку. Там все еще сидел Драпке. Но его, судя по всему, вовсе не занимало происходящее. Он приканчивал уже вторую бутылку. Калле кинул на него быстрый взгляд и ощутил острый прилив радости оттого, что завтра уже не придется мести этот двор. «Лучше вообще не иметь куска хлеба, чем кончить в итоге вот так», – подумал он, покидая поле битвы.

Рыжий положил на стол папку с образцами.

– Сначала просмотрим все. А потом сможешь выбрать, – сказал он.

Калле кивнул. Ему, по правде говоря, страшновато, но сидящий против него парень внушает доверие.

Драконы, якоря, сердца, женские фигуры и всевозможные орнаменты – Калле перебирает образцы. Рыжий – его зовут Майк – дает пояснения.

Выбор дался Калле нелегко, в итоге он остановился на простеньком орнаменте.

– Решение окончательное? – спросил Майк.

– Да.

– Слушай, парень, а ты ведь еще несовершеннолетний. Как посмотрят на все родители?

– Да им вообще-то наплевать, – Калле замялся.

– По правилам необходимо согласие родителей. Неприятностей я не желаю. Ты меня понял?

– Неприятностей не будет. Можешь на меня положиться.

– Ну ладно.

Майк направился в ванную, принес безопасную бритву и помазок, развел пену для бритья.

– Давай правое плечо!

Калле снял рубашку, повесил на стул.

– На плечах у меня нет волос.

– Все равно, даже если пушок…

Майк нанес пену на правое плечо Калле и начал брить.

Покончив с этой операцией, он извлек прибор для нанесения татуировки.

– Подержи-ка, – попросил он.

– Хорошо лежит в руке, словно пистолет. Майк пустился в объяснения:

– На рукоятке кнопка включения. Похоже на бормашину или на пистолет. Сзади электрический провод. В ствол вставляется игла. Толщина ее зависит от линий на выбранном рисунке. Игла выступает из ствола на два-три миллиметра, это зависит от толщины кожи. Впереди закреплен баллончик с краской. Когда игла входит в баллон, через это отверстие всасывается краска.

Прибор внушает Калле ужас.

– А если краска попадет в кровь? – спросил он.

– Ничего не будет. Она не ядовитая. Мы используем особую биокраску.

Майк извлек из письменного стола специальную бумагу и воспроизвел на ней выбранный Калле орнамент.

– Взгляни. Годится? – спросил он, закончив рисунок.

– Да!

Калле орнамент по-прежнему нравится.

– Тогда начнем!

Майк плотно прижал бумагу к плечу Калле, и на коже слабо проступил узор.

Затем он вставил провод от прибора в розетку, закрепил иглу в стволе и набрал в баллончик черной краски. Калле почувствовал, как в кожу вошла игла, и стиснул зубы.

– Не так уж это страшно. Не гляди на иглу, вот и все, – успокоил его татуировщик.

Через десять минут Майк сделал перерыв, закурил сигарету, протянул пачку Калле.

– Хочешь?

Калле взял сигарету.

– Долгая, однако, история, – сказал он. Майк улыбнулся.

– Нельзя нанести весь орнамент за пять минут. Это работа на несколько часов, и она требует сосредоточенности. Рисунок ведь должен смотреться.

Он снова взялся за работу. Время от времени на коже выступали капельки крови, которые Майк убирал ватным тампоном. Через три часа орнамент готов. Калле с гордостью принялся его разглядывать. Все было и в самом деле не так уж страшно.

Майк приложил к татуировке тампон, залепил пластырем и сказал:

– Походишь так часа три. Плечо несколько дней не мыть. Сначала должны отвалиться струпья.

Достав из письменного стола альбом с фотографиями, Майк с гордостью принялся показывать Калле особенно оригинальные свои работы.

На последней странице Калле наткнулся на фотографию девушки, у которой на голой груди был вытатуирован зайчик с обложки «Плейбоя».

– Здорово смотрится, – сказал Калле. Майк ухмыльнулся.

– Была настоящая цепная реакция. Спустя несколько дней явились ее подружки и потребовали тот же самый рисунок. Целую неделю я накалывал одних зайцев. Через полгода мода прошла. Девушки снова стояли передо мной и умоляли удалить татуировку. Я сказал, что это возможно лишь в результате операции. Что там у них получилось дальше, не знаю. Вид у них был довольно несчастный.

– Ничего, привыкнут, – посмеялся Калле.

– А теперь перейдем к деловой части, – сказал Майк. – Пятьдесят марок.

Калле рассчитался и в приподнятом настроении покинул квартиру.

Сегодня выходной. После вчерашнего происшествия на бензоколонке у Калле нет особых причин радоваться. Единственный светлый момент – татуировка. Калле не хочется вылезать из постели. Вошла мать. С собой она принесла запах праздничного обеда.

– Вставай, сын. Будешь долго спать, опоздаешь на практику. Ты опять курил в постели. Когда-нибудь спалишь квартиру.

Калле забирается под одеяло с головой, больше всего ему хотелось бы сейчас отключиться.

Мать поворачивается к нему спиной. Энергичная светловолосая женщина. Бьется из последних сил, совмещая работу и домашнее хозяйство. Он размышляет, как получше сказать ей, что с практикой покончено. Момент, пожалуй, неплохой. Старик с утра пораньше отправился в пивную.

И вот через полчаса, проиграв мысленно множество вариантов, Калле решается:

– Мам, я вчера покончил с практикой.

Вот и сказал. Как будто худшее позади. Осталось спокойно дождаться ее реакции. У матери такой вид, словно она предвидела нечто подобное. Даже не спросила, что она теперь скажет соседям. «Может, как-нибудь обойдется», – подумал было Калле. Но гроза разразилась.

– Ты ни к чему не пригоден, можешь только по субботам орать на стадионе этим идиотам с мячиком. По-настоящему работать ты не научился. А может, на бензоколонке с тобой обращались недостаточно изысканно?

И когда в который раз речь зашла о юном Шнайдере, соседском сыне, закончившем школу с аттестатом, где средний балл четыре с чем-то, Калле предпочел ретироваться, дабы не выслушивать дальнейших нотаций.

Хорст, как всегда, дал Калле сначала выговориться. Один из немногих, кто умеет это делать.

– Хорошо, пусть это была немыслимая дерзость с моей стороны, – рассуждает Калле, потягивая пиво из кружки. – Но ведь от того, что она наорет на меня, лучше не будет. У тебя нет какого-нибудь печенья? Ужасно хочется есть. Лучше было бы выложить все после еды.

Хорст тяжело добрел до полки, взял пачку печенья, протянул Калле и также тяжело уселся на табурет, привалившись животом к стойке.

– А почему все-таки они тебя выгнали? – подал он голос.

– Два дня я только и делал, что убирал мусор, мел и скоблил пол. Вот вчера я и сказал шефу, что учитель рекомендовал нам присматриваться ко всему на практике, чтоб понять, как работает предприятие. Я объяснил им, что подметать и убираться уже научился, и попросил другую работу. А шеф сказал, что, если меня это не устраивает, скатертью дорога. Но я еще продолжал вкалывать, а потом парень, который тоже хотел получить место, вывел меня из себя, и я ему пару раз заехал. Уж как он подлизывался к шефу и остальным, всюду, где только мог. Спектакль получился классный. А шеф посоветовал этому мерзавцу заявить в полицию. И тут я смылся.

– Я тебе одно скажу, Калле, тот парень тоже не получит места. Они просто хотели использовать вас какое-то время. И все-таки лучше научиться держать язык за зубами, если не хочешь всю жизнь ходить в безработных. Я тут всего наслушался. Здесь ведь бывает масса народу.

Калле взял с лотка дневную газету, пробежал заголовки, нашел статью, показавшуюся ему интересной, и принялся читать:

«Протест в Бонне: требование отставки Циммермана. Политический беженец Алтун покончил жизнь самоубийством, выпрыгнув из здания суда.

Берлин/Бонн. Двадцатитрехлетний турок Кемаль Алтун, подавший просьбу о политическом убежище в ФРГ, прыгнул вчера утром с шестого этажа здания берлинского суда, покончив жизнь самоубийством. Самоубийство Алтуна, которому, несмотря на просьбу о политическом убежище, угрожала высылка обратно в Турцию, вызвало возмущение ряда политических партий, а также ожесточенные споры по проблеме политического убежища вообще. Партия «зеленых» потребовала в Бонне отставки министра внутренних дел Циммермана, несущего, как они утверждают, персональную ответственность за это самоубийство.

Федеральное правительство выразило сожаление по поводу смерти Алтуна. Данное самоубийство, заявил для прессы один из членов кабинета, трагично еще и потому, что «в случае с Алтуном наглядно обнажились трудности, сопровождающие решение столь сложного вопроса, как предоставление политического убежища или, напротив, высылка из страны турецких подданных». В случае с Алтуном все причастные к данному делу органы власти действовали «с особой осторожностью». Против одобренной правительством высылки Алтуна в Турцию выступали в последнее время многочисленные общественные организации, отдельные лица объявляли голодовку. После поступившего сообщения о самоубийстве в Берлине, Бонне, Дортмунде и других городах вышли на улицы демонстранты (только в Берлине около 8000 человек) с плакатами «Циммерман – убийца». Бургомистр Берлина фон Вайцзеккер выразил сожаление по поводу самоубийства молодого турка. «Трагический исход, явившийся результатом тотального отчаяния, заставил многих из нас задуматься». Адвокат Алтуна Вольфганг Виланд возлагает вину за смерть молодого турка на федеральное правительство, готовившее его высылку».

– Что это ты там читаешь?—спросил Хорст уткнувшегося в газету Калле.

– Скажи, Хорст, – задал Калле встречный вопрос, – а почему человек вдруг ни с того ни с сего выпрыгивает из окна?

– А, ты про это. Я тоже читал. Несчастную скотину собирались выслать в Турцию. А там ему отрубили бы голову.

– Неужели правда? А скажи, Хорст, это уже совсем из другой оперы, ты когда-нибудь был женат?

– Отстань от меня, – Хорст явно не в восторге от новой темы разговора. – Зачем тебе это?

– Как ты познакомился со своей женой?

– Так это было сразу после войны. Я работал тогда на шахте и по вечерам заходил в пивную. А она была там официанткой. Тогда она еще здорово выглядела. Я как-то спросил ее, не пойдет ли она со мною на танцы. Тогда у нас все было по-другому, не так, как у вас. Потом мы встречались. Однажды я заказал бутылку дорогого шнапса, а потом спросил ее, не хочет ли она выйти за меня замуж.

Калле понял, что в данной сфере Хорст не может служить примером. Большинство важных его решений неизменно связываются с бутылкой дорогого шнапса.

Калле бросил на стойку бумажку в пятьдесят марок, чтобы рассчитаться.

– Эге, да у тебя есть наличные? – удивился Хорст.

– Только что получил страховку. Давай я заплачу за пиво, что выпил в воскресенье, – Калле осторожно затронул неприятную тему. До сих пор оба старались не возвращаться к тогдашнему спору. – Мне жаль, что я тебя тогда обидел, ты ведь ничего плохого в виду не имел. Но знаешь, когда на тебя со всех сторон давят, рано или поздно взрываешься.

–Я тоже, наверное, был не прав, – примирительно ответил Хорст, – не стоило читать тебе мораль. А насчет пива в воскресенье, это ты брось, тут полный порядок.

Калле рад, что неприятный инцидент исчерпан.

– Ну, Хорст, я пошел. Хочу заглянуть на «блошиный рынок». Может, вечером заскочу еще. Пока!

Калле сунул в карман сдачу и поспешил на трамвайную остановку.

Сегодня в виде исключения он взял билет. В выходные дни ездить зайцем небезопасно.

Погода мерзкая. Пока Калле добирался до ипподрома, полил дождь. К счастью, от дождя можно укрыться под навесами всевозможных ларьков.

Калле остановился у ларька, торговавшего подержанными дисками. Пожилая женщина, больше похожая на торговку рыбой, тут же начала предлагать товар.

– Почти как новые! Гляди, любая долгоиграющая за пять марок.

– За две с полтиной я бы эту взял, – Калле пробует выторговать старый диск «Би Джис».

– Что-о? Ну уж нет, подарков здесь никому не делают, – огрызается торговка и упорно стоит на своем. Калле направляется к следующему ларьку, там тоже можно укрыться под навесом.

Усилившийся дождь не мешает группе молодых людей раздавать листовки: «Общими усилиями победили враждебность к иностранным рабочим!» Терпеливо заговаривают они с прохожими, пытаются втянуть их в разговор. Калле нерешительно взял листовку, тайком оглянулся, сложил бумажку и сунул в карман брюк.

Ему вспомнились тренировки в футбольном клубе, тогда он как раз перешел в юниоры. В те времена он еще не курил. Никто не мог уйти от него с мячом, бегал он быстрее всех. Как-то у него было гнусное настроение. «Боруссия» в конце недели проиграла матч. Да еще он вконец разругался с кем-то из учителей. И тут как раз Ибрагим, правый крайний, на тренировке грубо нарушил правила. А Калле тогда почти уже прорвался к воротам противника. Толкнув Калле, Ибрагим хотел тут же извиниться. Но поскольку у Калле было гнусное настроение, он выругался: «Вали отсюда, грязный турок». У Ибрагима на такие вещи была особая реакция, он тут же влепил Калле пощечину. Большинство футболистов приняли тогда сторону Ибрагима. Гордость Калле не позволила ему играть дальше за этот клуб. Новые друзья из «чертей», с которыми он все чаще проводил тогда время, тоже советовали ему бойкотировать «клуб с азиатским душком».

– Эй, Калле! Да ты спишь среди бела дня! – Клаусу пришлось дважды окликнуть Калле, пока тот его услышал.

– Привет, Клаус, – рассеянно ответил Калле.

– Я всю неделю ищу тебя. Чего это ты стоишь здесь с этими?

– Еще не огляделся. Хотел спрятаться от дождя, – принялся оправдываться Калле.

– Пойдем отсюда подальше, – потянул его за рукав Клаус, один из немногих в их клубе, кого все называют просто по имени, – Несут всякую чушь насчет враждебности к иностранцам, делать им больше нечего. Доводись им жить с грязными турками под одной крышей, по-другому бы заговорили.

– Пошли. – Калле почему-то неприятен этот разговор. Хоть бы никто из ребят их не услышал.

– Гляди-ка, вот здорово! Когда это ты успел? – Клаус обнаруживает у Калле татуировку.

– Манни рассказал об одном парне, он делает это за пятьдесят марок. Вот я и поехал к нему.

– Мне бы такое тоже пошло. – Клаус поиграл своими весьма умеренно развитыми мускулами. Калле сделал вид, что этого не заметил.

– Могу дать адрес, если хочешь.

– Прекрасно, вот бумага и, подожди-ка… – он выудил из кармана ручку. Пока Калле писал, Клаус перешел к главной своей теме. – В пятницу у меня ночная смена, и я не смогу поехать в Дюссельдорф вместе со всеми, Но билет на стадион я уже купил. Ты ведь наверняка поедешь, не возьмешь у меня билет?

Вообще-то Калле ехать не собирался. Трудно поверить, что они забыли недавнее происшествие. Счастливчик, Грайфер в Бодо все равно теперь о нем невысокого мнения.

Но в этот миг Калле не может придумать подходящей отговорки.

– Ладно, давай?

– Билет в секторе, где всегда сидят наши, – уточнил Клаус. – Это Хорст сказал мне, что у тебя нет билета. А как бы ты поехал, если б я тебе сейчас не отдал свой?

– Старик взял бы мне билет у себя на работе, – вывернулся Калле.

Дело сделано. Клаус доволен. Калле сразу перестал представлять для него интерес.

– Ну, бывай. В следующий раз я с вами. От зажатого в руке билета Калле делается не по себе. «Клаус заговорил с ним лишь потому, что хотел устроить свои дела», – мелькнула мысль,

Калле разыскал киоск, торгующий поношенной военной формой бундесвера, планшетами, дешевым солдатским чтивом и тому подобными вещами. Взгляд его сразу упал на высокие сапоги со шнуровкой. Ради них он, собственно, сюда и приехал. Быстро подобрал те, что впору. Да, их как раз ему и недоставало, чтобы выглядеть настоящим болельщиком. Один лишь размеренный топот таких сапог способен обратить противника в бегство.

– Шестьдесят марок, почти что даром, – продавец принялся расхваливать свой товар. Калле сторговался на сорока, решив, что совершил весьма выгодную сделку. Продавец был уверен в обратном.

В трамвае Калле еще раз гордо заглянул в пластиковый пакет, где лежало его приобретение. Потом задумался. Надо еще позвонить Клаудии. Рассказать ей о сапогах и татуировке. Она наверняка придет в восторг.

«Пусть идет своей дорогой», – сказала она, когда Калле собрался расправиться с парнем на мотороллере. Калле очень нравится эта девушка, но у нее совсем иной взгляд на вещи, нежели у большинства его знакомых. А как соотносятся ее взгляды со взглядами Калле? «Не исключено, что именно она сейчас ведет в счете», – подумал Калле. Вести в счете. Футбольные тренировки. Сам тренер позвонил ему тогда и сказал, что случай с Ибрагимом предан забвению. Пусть Калле приходит. Он нужен команде. Ганзаштрассе. Чуть было не проехал, тогда вовремя не успел бы пересесть на другой трамвай.

Взвизгнули трамвайные тормоза, третий номер остановился. Хриплый искаженный голос объявил по радио:

«Крепостные ворота».

Еще три остановки. Калле извлек скомканную листовку из кармана. Развернул и начал читать:

«Иностранные рабочие должны остаться, пусть лучше уберутся нацисты. Это они планируют террористические акции на 26 октября.

«Пусть уберутся иностранцы, пока не проснулся гнев народа и не запылал Кройцбергв – под такими лозунгами военизированные группы неонацистов и среди них выдвинувшаяся в недавнее время «Национальная молодежь» призывают в школах и на стадионах к участию в актах насилия и террора 26 октября в Западном Берлине, во время отборочного матча на первенство Европы между командами ФРГ и Турции.

В полную силу готовятся там заявить о себе клубы болельщиков, где заправляют нацисты. Мы требуем:

Нацистский шабаш должен быть запрещен! Мы призываем к протесту и отпору.

Немецкие любители спорта, создайте нормальную обстановку для турецких болельщиков!»

Что там говорил Счастливчик? Национальная молодежь хочет, чтобы в Бонне у власти вновь оказался сильный человек, вроде Гитлера, и чтобы он наконец принял решительные меры против иностранцев.

Гитлер? Ну уж нет! Это Гитлер начал тогда войну.

Верно ли все, что читал им тогда Счастливчик? Хорошо бы больше знать о тех временах. Из того, что рассказывала Вайц, он тоже не все понял.

Калле вспомнил еще сумасшедшего, одержимого ревностью турка из сенсационного репортажа в «Бильд». Он вспомнил Ибрагима и двух других турецких парней, вместе с которыми играл в футбол. Вообще-то они были неплохие ребята. А из-за Ибрагима у него до сих пор на душе кошки скребут.

Будут ли «черти» участвовать в той заварухе в Берлине?

Звонок тренера не лезет у него из головы. Тренировки юниоров прежде бывали по четвергам, в семь вечера. А что, если?..

Вновь хриплый, искаженный голос:

– Мюнстерштрассе!

Какая-то женщина, предупредив вожатого звонком, подкатила коляску поближе к выходу. Взвизгнули тормоза. Трамвай остановился.

Женщина попыталась одна вынести коляску из вагона, но у нее ничего не получилось. Она оглянулась, ища помощи. Две женщины средних лет, занятые разговором, не обратили на нее никакого внимания. Светловолосый парень выскочил, даже не заметив ее. А потом подошел парень со смуглым лицом и темными, вьющимися волосами, скорее всего турок. Он предложил женщине помощь. Та благодарно улыбнулась.

Калле медленно побрел по кромке футбольного поля. Остановился. Тренировка юниоров уже началась. Разминка с мячом и без мяча. Эдгар Польман, ребята зовут его Эде, стоит, словно укротитель, в центре, заставляя учеников шевелиться. Время от времени раздается свисток, за ним новая команда. Калле все это хорошо знакомо. Такое впечатление, будто ничего здесь не изменилось. Только появились двое новеньких. Их он пока не знает.

Эде заметил Калле, стоявшего у кромки поля, кивнул ему, прервал тренировку. Все остальные с любопытством уставились в его сторону. Калле заметил изумление на лицах.

Эде взял мяч и кинул Калле.

– Ну, давай! Разомнись немного!

Калле поймал мяч и присоединился к группе. С мячами в руках игроки слушают, как Эде разъясняет следующее упражнение.

– Берем мяч, держим крепко двумя руками, бежим, бросаем мяч на десять метров вперед, догоняем, берем мяч в руки и все сначала. Начали.

Группа пришла в движение.

Хельмут подбежал к Калле.

– Быть не может, старик! Ты ли это?

– Как видишь.

– Хочешь снова вернуться?

– Может быть.

Калле никогда особенно не любил разминки, но сегодня он хочет показать, что кое-что еще может, и старается изо всех сил.

Эде дает свисток и переходит к новому упражнению.

– Снова берем мяч обеими руками, сильно толкаем вверх, сначала левой, потом правой, должна получиться хорошая «свеча», потом подпрыгиваем и ловим мяч обеими руками.

Первая попытка Калле не удалась. Должно вернуться чувство мяча. Потом дело пошло на лад.

Свисток и новое упражнение.

– Бегом ведем мяч попеременно то левой, то правой ногой, хоп, хоп!

«Это у меня до сих пор получается неплохо», – подумал Калле и попытался поймать взгляд Ибрагима. Но тот пока избегает глядеть в его сторону.

Калле ждет следующего упражнения. Теперь по логике должна быть игра головой. Верно! После этого разминка закончена и тренер дает игрокам немного передохнуть.

Несколько старых знакомых подошли к Калле, поздоровались, другие держатся более сдержанно, среди них Ибрагим,

– Хорошо, что ты снова пришел, – радуется Эде, – Продолжаем тренировку. Всем встать! Свисток, и тренер объявляет:

– Пипо, Хельмут и Калле атакуют Боксера, Чарли, Лео, Джойо и Ибрагима. Левая половина поля – игра в одни ворота. Пипо, Хельмут и Калле втроем должны прорваться к воротам, продемонстрировать хороший дриблинг и постараться не потерять мяч. Если кто из пятерых защитников перехватит мяч, он тут же передает его другому игроку защиты.

Эде бросает мяч Пипо. Маленький испанец пытается обыграть плотного Лео и пройти по флангу, он делает обманный маневр, обходит Лео, но терпит поражение от Ибрагима, который вовремя оказывается на месте, перехватывает мяч, благополучно миновавший Пипо, и через все поле посылает его Боксеру.

Боксер останавливает мяч, видит устремившегося к нему Хельмута, видит открывшегося Джойо и пасует мяч ему.

Передача происходит быстро, и Калле, оказавшись на таком же расстоянии от мяча, как Джойо, пытается его перехватить, но тут налетевший Джойо грубо сбивает его с ног.

Калле корчится на земле. Острейшая боль, словно лошадь наступила на бедро. С усилием пытается он подняться, но не может. И тут к нему подходит Ибрагим. Протягивает руку, помогает подняться, поддерживает. После первых мучительных шагов боль постепенно отпускает.

Калле бросает быстрый взгляд на Ибрагима. Тот улыбнулся. Калле улыбнулся в ответ, скривившись от боли.

– Спасибо, – выдавил Калле.

– Порядок! – ответил Ибрагим.

– Как чувствуешь, Калле? – спросил Эде.

– Уже нормально, тренер.

Игра в одни ворота продолжается. Пило и Калле еще несколько раз удается пробиться к воротам, порой кажется, что ноги их неотделимы от мяча. А вот для Хельмута день сегодня неудачный. Его все время перехватывают и отбирают мяч. Минут через пятнадцать Эде свистком прерывает игру. Это оказалось нелегко. Калле с трудом переводит дух. Да и нога все еще болит.

– Вам – небольшой отдых, – объявил Эде, послав на поле следующую группу.

– Ты хорошо играл, – с уважением проговорил Ибрагим.

– Сейчас я не в форме. Бегаю, как инвалид, – возразил Калле. Дыхание у него до сих пор не восстановилось.

– Приходи еще, – сказал Ибрагим. «Вечные пьянки да сигареты – вот причина», – подумал Калле.

– Что я тебе хотел сказать, – замялся Калле.– Тогда это было подло с моей стороны, ты извини.

Вот и сказал. Настроение у него сразу улучшилось.

– Ничего. Забыто, – ответил Ибрагим.

Тренер созывает всех и разъясняет следующую игру.

– Мы делимся на четыре группы – на каждой половине поля по две. Боксер и Чарли центральным берут Пипо, Атта и Саим – Калле, Лео и Джойо – Хельмута, Дирк и Хартмут – Ули. Игрок в центре получает от боковых попеременно высокие и средние мячи. Высокие мячи он отбивает в прыжке головой, мячи на уровне груди – в прыжке согнувшись. Всем понятно?

Группы начали. Калле нелегко даются высокие мячи.

– Калле, не зависай! Выше подпрыгивай, сильнее бей! – кричит тренер.

После этого упражнения Эде смотрит на часы, дает свисток и разрешает им разделиться на две команды.