Текст книги "Обитатель бездны"

Автор книги: Кларк Эштон Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Чувствами, как бы плавающими в странной темноте, они смутно ощущали давление толкающихся тел, сменяющих друг друга на вершине алтаря. Вскоре часть из них, видимо, пресытившись наркотическими эманациями, вынесла с собой путешественников по наклонным ярусам алтаря, и вместе с обмякшим, отупевшим Чалмерсом они оказались на полу пещеры. Все еще держа фонари в онемевших пальцах, изыскатели увидели, что пещера кишела бледным народцем, собравшимся на эту дьявольски жуткую церемонию. Сквозь неясные очертания теней изыскатели наблюдали, как люди из бездны бурлящим потоком взбегали наверх пирамиды и затем скатывались вниз, как живая, пораженная проказой, ворсистая лента.

Чиверс и Маспик, первыми испытавшие на себе влияние излучения, опустились на пол пещеры и забылись тяжелым сном. Но Беллман, обладавший большей сопротивляемостью организма, казалось, медленно падал и плыл в мире темных грез. Он испытывал аномальные, доселе совершенно неизвестные ему ощущения. Вокруг него нависла некая почти осязаемая могущественная Сила, для которой он не мог подобрать видимого образа: Сила, источающая миазмы, вызывающие дурной сон. В этих сновидениях, по какой-то неощутимой традиции, забывая последние проблески своего человеческого «Я», Беллман каким-то образом отождествлял себя с безглазым народцем; он жил и двигался как они – в глубоких кавернах, на темных дорогах. И в то же время – как будто благодаря участию в непотребном мерзком ритуале – он был чем-то еще; Существом без имени, управляющим слепым народцем и обожаемом ими; созданием в древних зловонных водах, в непостижимых глубинах и периодически выходящим на поверхность, чтобы с жадностью набрасываться на все живое и пожирать его. В этой двойственности бытия Беллман одновременно и насыщался безглазым народцем на своего рода пиршествах, и сам был пожираемым вместе с ними. В качестве третьего элемента, составляющего полную гармонию этой личности, был идол – но только в осязательном, а не в зрительном плане, поскольку здесь не было ни проблесков света, ни даже воспоминаний о нем.

Беллман так и не понял, когда он перешел от этих неясных кошмаров к тяжелому беспробудному сну, и были ли они вообще. Его пробуждение, темное и летаргическое, вначале напоминало продолжение сновидений. Приоткрыв слипшиеся веки, он увидел на полу луч света выроненного им фонаря. Свет падал на что-то, чего он сначала не мог распознать, его сознание было все еще притуплено. Сначала им овладело какое-то беспокойство; наконец, зарождающийся ужас пробудил к жизни все его чувства.

Постепенно он пришел к осознанию того, что увиденное им лежащее на полу нечто было ни чем иным, как наполовину съеденным телом Чалмерса. На обглоданных костях виднелись лохмотья из полуистлевшей материи; и хотя голова отсутствовала, останки явно принадлежали землянину.

Беллман, шатаясь, поднялся и осмотрелся вокруг взглядом, затуманенным пеленой мрака. Чиверс и Маспик лежали рядом с ним в каком-то тяжелом оцепенении, а вдоль пещеры и на всех семи ярусах алтаря лежали поклоняющиеся изваянию марсиане.

Пробуждающемуся от летаргического сна Беллману показалось, что он слышит какой-то знакомый шум: звуки скользящего тела и равномерного всасывания, одновременно постепенно стихающие среди массивных колонн за спящими телами. В воздухе повис запах гнилой воды.

На каменном полу Беллман различил множество мокрых отпечатков странной круглой формы, какие могли бы оставить, например, ободки перевернутых больших чашек. Подобно отпечаткам следов ног, они уходили от тела Чалмерса во мрак внешней пещеры, обрывающейся в бездну: в том же направлении, в котором удалялся странный шум, теперь уже почти неслышимый. Безумный ужас охватил Беллмана, окончательно разрушая чары, все еще опутывавшие его. Он наклонился над Маспиком и Чиверсом и стал по очереди грубо трясти их, пока они не открыли глаза и не начали протестовать, сонно бормоча что-то.

– Поднимайтесь, черт вас возьми, – пригрозил им Беллман. – Если когда-нибудь нам и представился случай сбежать из этой адской дыры, то самое время сделать это сейчас.

После многочисленных проклятий и упреков, с помощью огромных физических усилий, ему удалось поднять своих спутников на ноги. В полусонном состоянии они, казалось, не заметили останков того, кто был когда-то несчастным Чалмерсом. Шатаясь, как пьяные, они последовали за Беллманом среди лежащих повсюду марсиан, прочь от пирамиды, на которой светлое изваяние по-прежнему тягостно нависало зловещей дремотой над своими почитателями.

Клубящаяся тяжесть нависала над Беллманом, одновременно ощущалась и расслабленность, вызванная наркотическими чарами. Но он уже ощутил возвращающееся чувство собственной воли и огромное желание сбежать из этой бездны, от всего того, что обитало в ее темноте. Его спутники, совершенно порабощенные погружающей в сон силой, восприняли его руководство и предводительство оцепенело и бессмысленно, подобно скотам.

Беллман был уверен, что сможет вернуться назад тем же путем, по которому они следовали к алтарю. Этот путь оказался также и маршрутом, по которому продвигалось существо, оставившее на камнях кругообразные отметки зловонной мокроты. Проблуждав, как им показалось, очень долго, среди колонн с отвратительными барельефами, изыскатели подошли, наконец, к обрыву в пропасть, к тому самому портику черного Тартара, из которого открывался вид вниз, в зияющую бездну. Там, далеко внизу, в гниющих водах, разбегались расширяющиеся фосфоресцирующие круги, как будто воды только что приняли погружение тяжелого тела. У самых ног, вплоть до края пропасти, на скале виднелись влажные круглые отпечатки.

Они повернулись и пошли прочь от обрыва. Беллман, содрогаясь от воспоминаний о своих безумных грезах и от ужаса пробуждения, разыскал в углу пещеры начало ведущей вверх дороги, поднимающейся по кромке обрыва дороги, которая должна будет привести их назад к утраченному солнцу. По его приказу Маспик и Чиверс выключили свои фонари, чтобы иметь в запасе батарейки. Было неясно, сколько еще времени они могли идти, а свет был первой необходимостью путешественников. Света одного фонаря Беллмана будет достаточно, и он послужит им всем, пока батарейки полностью не разрядятся. Из пещеры черного сна, в которой марсиане лежали вокруг гипнотизирующего изваяния, не доносилось ни звука. Не было видно там и никакого движения. Но страх, подобного которому он никогда не испытывал за время всех своих приключений, вызвал у Беллмана приступ тошноты и едва не привел к обмороку, в то время как он стоял, прислушиваясь, у выхода из пещеры.

В пропасти тоже царила тишина, и фосфоресцирующие круги перестали разбегаться в пучине ее вод. И, тем не менее, эта тишина каким-то образом затуманивала чувства, сковывала все члены тела. Она поднималась вокруг Беллмана, как липкая слизь, идущая с самого дна преисподней, в которой, казалось, ему суждено было утонуть.

С невероятным усилием он начал подниматься вверх по дороге, таща за собой своих спутников, проклиная их и награждая пинками, пока они, наконец, послушно не пошли за ним, как сонные животные.

Это был подъем из преддверия ада, восхождение из бездны тьмы, казавшейся осязаемой и вязкой. Все дальше и вверх с трудом тащились земляне, двигаясь по однообразному, едва заметно изгибающемуся уклону, где все меры расстояния были утрачены, а время измерялось только вечным повторением шагов. Темнота ночи редела перед слабым лучом фонаря Беллмана, сзади она смыкалась за ними все поглощающим морем, неумолимым и терпеливым, дожидаясь своего часа, когда свет фонаря, наконец, погаснет.

Заглядывая периодически через край провала, Беллман замечал, что свечение глубинных вод постепенно ослабевало. Фантастические образы рождались в его воображении. Это было похоже и на последние отблески адского огня в некоем погасшем инферно, и на погружение галактических туманностей в черное межзвездное пространство за пределами Вселенной. Он чувствовал головокружение, как у смотрящего в бесконечное пространство… Вскоре внизу осталась только густая чернота, и по этому признаку Беллман определил, какое огромное расстояние они преодолели на пути вверх.

Чувства голода, жажды, усталости были подавлены чувством страха, охватившим Беллмана. С Маспика и Чиверса также стала, хотя и очень медленно, спадать пелена сонливости, и они тоже стали ощущать довлеющую над ними тень ужаса, бескрайнего, как сама ночь. Чтобы заставить их идти вперед, уже больше не требовалось пинков и угроз Беллмана.

Ночь повисла над ними – зловещая, древняя, усыпляющая. Она напоминала густой и зловонный мех летучих мышей: нечто материальное, забивающее легкие, умертвляющее все чувства. Она была молчалива, как тяжелый сон мертвых миров… Но из этой тишины, по прошествии, казалось, целого ряда лет, вдруг возник и застигнул врасплох беглецов такой знакомый двойной звук: шум чего-то скользящего по камням далеко внизу в бездне и одновременно чмокающий звук существа, вытаскивающего свои лапы из трясины. Необъяснимый и вызывающий безумные, неуместные мысли, как звуки, услышанные в бреду, он довел ужас землян до неистового сумасшествия.

– Боже! Что это? – выдохнул Беллман. Казалось, он вспомнил слепых существ, вызывающих отвращение, но вполне реальных на ощупь, формы первобытной ночи, которые не были разумной частью человеческих воспоминаний. Его сновидения, кошмарное пробуждение в пещере, гипнотизирующий идол, наполовину съеденное тело Чалмерса, намеки, которые ронял Чалмерс, мокрые круги, ведущие к бездне, – все это возвратилось к Беллману как плод страдающего безумием воображения, чтобы наброситься на него на этой ужасной дороге, на полпути от подземного моря к поверхности Марса.

Ответом на вопрос Беллмана был только продолжающийся шум. Казалось, он становился громче, поднимаясь снизу по вертикальной стене. Маспик и Чиверс, включив свои фонари побежали, делая отчаянные прыжки; и Беллман, потеряв последние остатки контроля над собой, следовал за ними. Это был бег наперегонки с неизвестным ужасом. Заглушая учащенное биение сердец, громкий топот их ног, в ушах землян по-прежнему раздавался этот зловещий, необъяснимый звук. Казалось, они пробежали уже целые мили темноты, а шум все приближался, поднимаясь из бездны под ними, как будто его издавало существо, взбирающееся по отвесной скале.

Сейчас звук уже казался пугающе близким – и доносился откуда-то впереди. Внезапно он стих. Лучи фонарей Маспика и Чиверса, двигающихся рядом, высветили припавшее к камням существо, заполнявшее всю двухъярдовую ширину уступа.

Хотя они и были видавшими виды искателями приключений, земляне зашлись бы истерическим криком или бросились бы со скалы в пропасть, если бы вид этого монстра не вызвал у них оцепенения. Будто бледный идол с пирамиды, разросшийся до огромных размеров и отвратительно живой, поднялся из бездны и, припав к скале, сидел перед ними!

Это, очевидно, и было существо, которое изображало то, внушающее ужас, изваяние: существо, которое Чалмерс назвал Обитателем Бездны. Горбатый, чудовищных размеров панцирь, смутно напоминающий броню глиптодонта, сиял блеском влажного белого металла.

Безглазая голова, настороженная и в то же время дремлющая, была выдвинута вперед на непристойно выгнутой шее. Дюжина или больше коротких ножек с чашеобразными присосками косо выступали из-под нависающего панциря. Два хобота, каждый длиной в ярд, с теми же присосками, выходили из углов прорези ужасной полости и медленно покачивались в воздухе перед землянами.

Это создание казалось таким же древним, как и сама умирающая планета – неизвестная форма первобытной жизни, обитающая в застоявшихся пещерных водах.

Стоя перед монстром, земляне чувствовали себя опоенными той же зловещей и губительной сонливостью, вызываемой гипнозом того же минерала, из которого было выполнено его изваяние. Несчастные оставались стоять, направив лучи фонарей прямо на этот Ужас. Они не могли ни двинуться, ни закричать, когда он внезапно поднялся и выпрямился, показав покрытое костяными пластинами брюхо и необычайный раздвоенный хвост, скользящий с металлическим скрежетом по скале. Открывшиеся многочисленные лапы были полыми внутри и напоминали перевернутые чаши; из них сочилась зловонная жидкость. Без сомнения, они служили присосками чудовищу, помогая передвигаться по вертикальной поверхности.

Короткими, быстрыми и уверенными движениями задних лап, опираясь на хвост, монстр приблизился к беспомощным людям. Два хобота безошибочно изогнулись и опустились на глаза Чиверса, стоящего с запрокинутым вверх лицом. На какое-то мгновение они покоились там, целиком закрывая глазницы. Затем раздался дикий, агонизирующий крик, и стремительным движением, гибким и энергичным, подобно броску змеи, полые концы хоботов оторвались от лица Чиверса.

Изгибаясь от боли, усыпленный наркотическим воздействием чудовища, он медленно покачивался. Стоящий рядом с ним Маспик, как в тусклом сне, отметил зияющие пустотой глазницы товарища… И это было последним, что он увидел. В это же мгновение монстр бросил Чиверса, и ужасные присоски, сочащиеся кровью и зловонной жижей, опустились на его глаза.

Беллман, стоявший позади своих спутников, осознавал происходящее как сторонний свидетель отвратительного и мерзкого кошмара, не имеющий сил ни вмешаться, ни убежать. Он стоял и наблюдал за манипуляциями органов с присосками, слышал единственный ужасный вскрик Чиверса и вскоре последовавший за ним вопль Маспика. Мелькнув над головами его спутников, продолжавших сжимать в онемевших пальцах теперь уже бесполезные фонари, хобот, наконец, опустился на его лицо…

…С залитыми кровью лицами, в сопровождении дремлющего и в то же время бдительного и неумолимого безглазого монстра, который следовал за ними по пятам и подгонял их, не давая свалиться с обрыва в пропасть, трое землян начали свой второй спуск по дороге, ведущей вниз, в покрытый мраком ночи Авернус.