Текст книги "Праздничный костер Макеры"

Автор книги: Клара Моисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Макера при виде еды не стерпел и потянулся к ней. Он взял в руки большую деревянную ложку, обгрызенную зубами своих сверстников, и стал есть. Дети уселись рядом и внимательно рассматривали Макеру.

А в это время хозяин дома повел Бахаго под навес, где лежала груда мокрой глины и валялись обломки глиняных форм тех самых бронзовых птиц, которые так понравились Бахаго, когда он впервые увидел их на башнях дворцов. Бахаго поднял обломок птичьей головы и с улыбкой подал хозяину. Ему хотелось узнать, как делают эту форму. Бахаго был искусным кузнецом, но ему прежде никогда не приходилось делать бронзовые скульптуры.

А кузнец Эдо взял в руки мокрую глину и стал лепить самого обыкновенного петуха с длинным пышным хвостом, с могучими лапами и высоким гребнем. Он делал это быстро и с такой легкостью, как сам Бахаго делал свою работу. Когда скульптура птицы была готова, но еще недоделана во всех деталях, хозяин сказал, что закончить форму можно будет лишь тогда, когда она высохнет. Все детали надо будет делать воском, иначе не будет той тонкой отделки, которой гордятся мастера Эдо.

Бахаго ничего подобного никогда не видел. Он спросил своего нового друга, нет ли у него скульптуры, которую он должен отделывать воском. Мастер долго копался в углу под навесом и принес небольшую птицу с длинным клювом и короткими ножками. Вначале он показал ее Бахаго, а потом взял глиняный сосуд с растопленным воском и залил им скульптуру толстым слоем. Через некоторое время, когда воск застыл, можно было приниматься за работу. Они уселись рядом, кузнец Эдо взял бронзовую палочку и стал наносить тонкие линии по воску. Бахаго увидел, как гладкая, словно общипанная птица вдруг обрела перья, хвост, хохолок и глаза. Она словно ожила. Бахаго заулыбался. А мастер взял в руки ком мокрой глины и снова покрыл фигуру птицы.

– Теперь пусть постоит на солнце несколько дней, – сказал он, осторожно укладывая на крыше хижины форму птицы. – Когда высохнет, я подогрею ее, воск вытечет, и тогда я залью в оставленное отверстие горячую бронзу. Она заполнит все пространство между двумя слоями глины. Когда бронза остынет, я разобью форму, и тогда ты увидишь настоящую птицу. Такая птица безмолвна, но зато она может долго жить на башне царского дворца.

– Мне это очень понравилось, – признался Бахаго. – У нас в саванне никто не знает подобного секрета. А тебе не жаль поделиться со мной этой тайной?

– У нас в Эдо есть целая улица кузнецов и литейщиков. Они делают подобным образом все бронзовые скульптуры, – ответил с улыбкой кузнец Эдо. – Мне не жаль. Учись, если хочешь. Поживи у меня, будешь со мной работать, потом сам станешь делать такие вещи. Тебе не приходилось вырезать деревянные головы из черного дерева?

– Приходилось. Я сделал много таких голов для алтарей. В Слоновьей Тропе каждый желает иметь свой алтарь для жертвоприношений духам предков, а головы не всякий умеет вырезать.

– Тогда тебе нетрудно будет научиться делать головы из глины. Важно, что в руках твоих есть такое умение. Оставайся!

Впервые с тех пор, как случилось несчастье, Бахаго вдруг обрел уверенность и надежду, которых ему так недоставало все это время. Он был очень благодарен незнакомцу и снова вспомнил слова красильщика из Кано о добрых людях, которые должны объединяться, чтобы победить зло.

– ^: Я не буду тебе в тягость, добрый человек, – сказал Бахаго. – Сейчас ты увидишь, какие хорошие ткани я дам тебе. Мать Макеры всю дорогу из Кано несла их на голове. Желание добыть их заставило нас пойти в Кано, а там случилось несчастье. Беда привела нас в Эдо.

Бахаго схватил корзину, в которой были сложены свертки пестрых тканей, и стал выбрасывать их на циновку.

– Бери, добрый человек! Ты щедро делишься со мной своим богатством, а я поделюсь с тобой своим достоянием. Оно не велико, но это все, что я имею.

* * *

Утро следующего дня Бахаго провел на улицах Эдо. Когда он встречал людей хауса, он спрашивал их, не знают ли они что-либо о жрецах аро, об оракуле Уму-Чукву. Но люди ничего не знали об этом.

Однажды Бахаго разговорился на базаре с одним горожанином-горшечником.

– Скажи мне, брат, – попросил его Бахаго, – как ты думаешь, мои сыновья могут быть растерзаны, убиты, сожжены в угоду оракулу Чуквы?

– И не думай об этом! Жрецы аро известны тем, что они вовсе не приносят жертв своему оракулу. Прикрываясь его именем, они уводят пленников, а потом продают их. Но как ты сможешь узнать, кому проданы твои сыновья, вот этого я тебе не скажу. Если бы найти этих жрецов! А вдруг твои сыновья сумеют бежать?

– Ах, если бы сумели! – застонал Бахаго. – Тогда я должен вернуться в саванну. Боюсь, они найдут пустую хижину и подумают, что мы погибли. Снова тревога колотит мое сердце. Что мне делать? Скажи, добрый человек!

– В саванне твои сыновья не погибнут. Им помогут люди твоего селения. Но искать их нужно здесь. Ищи их повсюду: на базаре, у ворот дворца. Принимайся за работу и заручись покровительством знатного господина.

– Об этом говорил мне Масаки. Теперь я понял: меня погубила моя доверчивость, – признался Бахаго. – В саванне никто никого не обманывает, а в городе повсюду только и жди обмана. И зачем это я пошел в Кано?

– Но, может быть, они схитрят, убегут. Ты говоришь, что сыновья твои смышленые, толковые.

– В саванне они были смышлеными, а в неволе? Не скажу! Не знаю! Мои сыновья выросли в саванне. У нас никто друг друга не обманывает, ни один не таится от другого. Они не умеют хитрить. Я не должен на это рассчитывать. Я воспользуюсь предложением хозяина, который принял меня, как брата. Я поучусь у него и стану кузнецом при дворе великого обба.

– Вот и хорошо, – согласился горшечник. – Только помни: таких злодеев, как жрецы аро, не так уж много. Ты разуверился в людях, это плохо. Мне ты можешь довериться. Мы с тобой братья! Мы люди хауса! Приходи ко мне, если будет нужда в чем-либо. Приходи поговорить о деле.

На том они и распростились. И хоть у Бахаго было тяжко на сердце, он понимал, что сделал очень важное и нужное дело. Он принял решение. Он останется в Эдо.

Бахаго лепит статуи

– Отец, ты видел мать обба, ты был во дворце?

– О чем ты спрашиваешь, сын? Разве кузнеца пустят в священную обитель обба? Вот уже семь лет, как мы живем в Эдо, а ты не знаешь, что обитель обба священна, и задаешь такие вопросы.

– А где ты видел мать обба? Она у тебя получилась такой молодой и красивой. – Макера восхищенно цокнул языком. – Как это может быть, когда обба такой старый и даже не стоит на ногах. Я сам видел, своими глазами, его держали, когда он садился в носилки. Его подняли на руки, как младенца…

– Тащи глину и помалкивай! Тащи попроворней, что ты мешкаешь? Солнце уже забралось под навес. Скоро зной прогонит нас в хижину. Поставь корзину поближе, так мне неудобно брать глину. Ну и бестолковый же ты, Макера! Не быть тебе литейщиком.

– А где спрятан толк?

Макера рассматривал глиняную форму женской головы, приготовленную для бронзовой скульптуры. Глина была покрыта толстым слоем воска. Это была голова царицы. Красивая женщина с большими глазами, с приятными чертами лица, в высокой плетеной шапочке, с тяжелой ниткой драгоценных бус.

– Мать обба очень красивая! – повторил Макера с видом знатока и, шлепнув себя по худой ляжке, согнал громадную злую муху.

Он не торопясь складывал глиняное месиво в большую, как лохань, корзину, сплетенную из старых крепких листьев гвинейской пальмы. Когда отец снова выругал его, Макера попытался поднять корзину, но не смог сдвинуть ее с места.

– Ну-ка пошевеливайся, сын! – прикрикнул Бахаго. – О чем ты думал, когда набивал эту корзину глиной? Теперь тебе ее не поднять.

Макера не растерялся. Он схватил обрывок веревки, свитой из тонких крепких лиан, привязал его к корзине и потащил тяжелый груз поближе к отцу. Не оглядываясь, Бахаго взял большой мокрый ком и бросил на безголовое туловище обба.

– Меси глину, поторапливайся! Вот-вот солнце заберется под навес…

Мальчик послушно месил, подливал воду и разминал глину тонкими, как палки, ногами. Он скользил по ней, падал, поднимался и снова мял глину, помогая себе деревяшкой. Его худенькое тело, мокрое от пота и потому похожее на темную бронзу, напоминало одну из скульптур, которые украшали алтари и жертвенники во дворе обба. Мальчик задыхался от усталости, рот его был раскрыт, и белые зубы стиснутые от напряжения, ослепительно сверкали. Руки у него были узкие и тонкие, с длинными пальцами. Они казались очень слабыми и хрупкими, однако Макера хорошо справлялся со своим делом и поспевал за отцом, который работал быстро и уверенно. Они должны были закончить отделку туловища священной статуи до того, как горячие лучи солнца прогонят их в хижину. А когда они свалятся на циновку, усталые и голодные, скульптура будет сохнуть на солнце. Во вторую половину дня солнце уйдет из-под навеса, и тогда отец станет лепить голову обба – самое трудное в работе литейщика. Ведь все зависит от формы. Если форма будет хорошей, то и скульптура получится такой, какой она должна быть.

Подтаскивая к отцу новую корзину месива, Макера снова спросил:

– Почему так обидели мать обба и сделали ей только голову? И почему сам великий обба такой высокий, толстый да еще с топором в руках?

– Ты уже подрос, сынок, а мало знаешь, – ответил уже более ласково отец. Он уже успел сделать туловище обба, и теперь, окунув руки в лохань с водой и наслаждаясь прохладой, он мог без раздражения отвечать сыну. – Пора бы уж знать, что голова – вместилище судьбы, средоточие силы и мысли. А если мать обба священна, то и голова ее священна. Я никогда ее не видел. Я и представления не имею о том, как она выглядит. Я думаю, что она стара и уродлива. Но изображение ее должно быть прекрасно, иначе…

– А что иначе? Что иначе? – допытывался Макера.

Отец не сразу ответил, и Макере надоело ждать. Он был нетерпелив.

– Иначе полетят наши головы, сынок!

– Голова священна… А руки, разве они не священны, не разумны?

Мальчуган не успел досказать свою мысль, как вдруг очутился в грязной лохани. Отец швырнул его одним движением сильной руки.

– Руки делают все, что им приказывает голова. Мои руки получили приказание бросить тебя в лохань, чтобы ты перестал тратить время на пустые разговоры. Руки – средоточие силы. Они тоже священны. Помни, сын! Настанет день, когда ты сам станешь лепить священные головы обба, его предков, его родственников, его сановников. Ты будешь плавить бронзу, чтобы делать эти головы на веки вечные для дальних-дальних потомков правителей Эдо. Спасибо нашему другу, который принял нас, когда мы пришли в Эдо бездомные и несчастные. И хоть братья твои еще не вернулись домой, я все же верю, что духи предков покровительствуют нам, иначе твой отец, Бахаго, не стал бы знаменитым кузнецом при дворе, правителя Эдо.

Бахаго вдруг умолк и задумался. В сущности, трудно было говорить о покровительстве предков. Его дед, душа которого давно уже поселилась в теле голубой цапли, явно отвернулся от него. Иначе почему же столько лет он не может найти своих сыновей? Он сейчас сказал Макере, что он, Бахаго, стал знаменитым при дворе обба. А какой прок от этого? Вот уже семь лет, как он делает из бронзы священные изображения людей, птиц и животных. Он уже угодил многим важным сановникам. Ему сказали, что лучшие его вещи стоят во дворце и украшают алтари божественного обба. Однако никто не помог ему в его несчастье. Все его надежды давно уже потеряны. Если бы он знал, что никогда не увидит, что никогда не найдет своих сыновей, он бы не остался в Эдо. Он вернулся бы в свое родное селение, в саванну.

Макера, который, так же как и отец, оставил работу и пошел в хижину, чтобы немножко отдохнуть, размышлял о том же. И он сказал отцу:

– Ты знаменит, отец, но братья мои все еще не вернулись. Как ты думаешь, где сейчас мои братья?

Бахаго лежал на циновке, закинув руки за голову и глядя на солнечный луч, устремившийся к маленькой грязной пятке сына, все думал о том, что никогда не покидало его и что преследовало его во сне и наяву.

– Может быть, бежали твои братья. Может быть, вернулись в нашу хижину и живут в саванне. Сейчас нам этого не узнать. Если бы ты был постарше, сынок, я бы послал тебя туда, и ты бы. все узнал. А мне нельзя покинуть Эдо. Теперь я уже здесь прикован невидимыми цепями. Когда даешь слово большому господину, нельзя его обманывать. А я каждый раз даю такое слово, обещаю сделать новую статую, еще одну голову. Время идет, не останавливаясь, в Эдо люди так же умирают, как и в Кано, как и в саванне. Всем нужны головы предков, всем нужны алтари.

Рядом с Бахаго, на той же грязной тростниковой циновке, примостился Макера. Он с удовольствием отдыхал после утомительной работы и после того, как набил живот бананами. Должно быть, он съел чрезмерно много бананов. Живот на его тощем теле так смешно раздулся, что стал похожим на барабан из шкуры молоденькой антилопы. Макера лежал и думал обо всем, что сказал ему отец. Все эти годы он видел печаль в глазах отца и слезы матери. Теперь уже мать никогда не была веселой, как прежде, в саванне. Бывало, придет соседка, скажет что-нибудь смешное, и мать начинает весело смеяться. А теперь она даже не улыбается. Как ей помочь? Как найти братьев? Отец стремился в Эдо, надеясь, что здесь встретятся жрецы аро или работорговцы, у которых можно было бы откупить сыновей. Конечно, они бы вернулись в саванну, если бы не это несчастье. Макера с грустью вспоминал родную саванну. Но с каждым годом в его памяти оставалось все меньше и меньше тех дней, когда он был еще крошечным Макерой и все его любили и ласкали. Зато в памяти хорошо сохранилось путешествие в Эдо. Он запомнил дремучие леса, гигантские баобабы, пестрых птиц и страшную ночь, когда отец чуть не погиб, преследуемый леопардом. Он запомнил бурю с небывалым ливнем, когда гром сотрясал землю и небеса, а молнии слепили глаза. Запомнил отца, ставшего на колени с мольбой к небу, чтобы буря не унесла их. Отец говорил тогда, что не удивился бы, если бы этот сильный воющий ветер, вырывавший с корнями могучие деревья, подхватил все их семейство и унес куда-то далеко, за пределы Нигера. Трудным был их путь, нелегкой была жизнь в Эдо. Разве он не видит, как всегда озабочен отец? Как он тревожится, когда работа бывает уже готова и нужно ее отнести какому-нибудь важному господину? Правда, за работу отец получает все необходимое. Как и в прежние времена, мать толчет в ступе просо и варит фуру. Нередко удается зарезать козу или овцу. Они всегда сыты. Но нет радости в их жизни. И хотя Макера научился разговаривать на языке эдо, у него нет сверстников, с которыми можно было бы позабавиться. Он постоянно занят работой, постоянно помогает отцу.

Размышления Бахаго и Макеры были прерваны приходом матери. Мать Макеры принесла миску горячей похлебки, поставила ее на циновку, села рядом с мужчинами, но не взяла в руки ложки, не стала есть.

– О чем ты печалишься? – спросил Бахаго. – Что-нибудь случилось?

– Беда большая! У горшечника увели детей!

– Кто увел? Когда?

– Я шла за просом, вдруг услышала вопли за оградой их дома. Я заглянула в щелку, вижу – люди из дворца обба связывают одной веревкой всех детей горшечника. Пятерых взяли. А когда несчастный горшечник схватил своего трехлетнего малыша, его отшвырнули в сторону, а мальчугана взяли. «Ему всего три годика, оставьте его мне! – кричал он. – Как я буду жить без них? И зачем мне тогда лепить эти горшки?» А люди из дворца погнали детей. И тогда горшечник стал швырять им вслед горшки. Дети кричали, мать рвала на себе волосы и просила убить ее. А горшечник как безумный колотил горшки. Я видела, как воины обба погнали детей ко дворцу.

Мать Макеры схватилась за голову и стала раскачиваться из стороны в сторону. А потом, уже не сдерживая рыданий, ткнулась лицом в земляной пол.

Бахаго бросил ложку.

– Скажи, что было дальше? И почему я ничего не знаю об этом?

– Я видела, как мать побежала за детьми, но не догнала их, упала на дороге. Когда горшечник подбежал к ней, он увидел, что она мертва. Сердце у нее разорвалось. У меня железное сердце. Почему оно не разорвалось, когда увели моих сыновей?

– Я сделаю для горшечника деревянную голову его жены. Голова этой женщины будет такой же прекрасной, как вот эта бронзовая голова матери обба. Он поставит ее на алтарь и каждый день будет ей класть приношения.

– Где же он их возьмет? Он стал безумным. Он никогда больше не сделает ни одного горшка.

– А разве ты его не накормишь, Мать Макеры? Заберем его в свою хижину. У него такое же несчастье, как и у нас. Но мы надеялись, что вернем сыновей. И мы трудились. А на что надеяться ему? Беда большая!

Тень сына на стене хижины

Прошло еще три года. Семья Бахаго по-прежнему трудилась, создавая скульптуры для многочисленных алтарей божественного обба. Макера уже стал самостоятельным кузнецом. А главное – он лепил глиняные формы для литья лучше и быстрее, чем отец. Бахаго только удивлялся, откуда это взялось. Иной раз ему казалось, что сын его владеет какой-то тайной. Иной раз Бахаго присматривался к работе сына и восхищался. Особенно Макере удавались лица. Они были очень выразительны.

Как-то отец сказал сыну:

– Знаешь, сынок, мать все еще тревожится за тебя. Вот уже три года как в нашей хижине живет горшечник, потерявший своих детей, а она все вспоминает тот страшный день, когда их уводили. И только сегодня сказала мне, что не перенесет горя, если Макеру уведут.

– Я же не маленький! Я никого не боюсь. И матери скажу, чтобы не боялась и не думала об этом. Ты сам говорил мне много раз, что нас не могут тронуть, раз мы работаем для божественного обба и его сановников. Нам только надо приносить жертвы духам предков и просить их, чтобы они сохранили жизнь обба, чтобы он не умер. Я узнал, отец: когда умирает обба, всякий может пострадать. Мне рассказывали, что, когда умер предыдущий обба, его дух пожелал забрать с собой самых лучших слуг, самых лучших ткачей, кузнецов, горшечников, портных, чеканщиков. Не знаю, так ли, но тот человек сказал мне, что вслед за обба ушли сотни людей.

– А ты спросил, как это произошло?

– Он сам рассказал, – ответил Макера. – Эти люди стояли у тела умершего. Они оплакивали его, а в это время один из важных сановников называл их по именам и говорил: «Великий обба призывает тебя». И каждого из них приглашали к великому обба. Человек выходил из толпы, и воины уводили его в соседний двор. Больше их никто никогда не видел.

Бахаго молча слушал сына и мысленно молился за здоровье обба. Сегодня обба жив, значит, Макера будет дома, его никуда не уведут.

В один из дней в хижину Бахаго пришел слуга из дворца и спросил, сможет ли Бахаго сделать скульптуру – маску женской головы из слоновьего бивня. Она была нужна к ближайшему празднику, который обба особенно любил и почитал. Это был праздник весенних посадок, когда великий обба собственными руками сажал первый клубень ямса и освящал его своими молитвами.

Бахаго долго размышлял, выгодно ли ему браться за это дело. Он не знал, принесет ли оно ему пользу или вред. К тому же он не был уверен, что у него хорошо получится такая работа. Когда он был помоложе, он очень хорошо вытачивал из дерева головы мужчин и женщин. Он любил вырезать деревянные игрушки. Но вот уже десять лет он этим не занимается. У него даже нет инструмента. А что, если он испортит слоновий бивень? Никогда не знаешь, что ждет тебя. Всегда может прийти беда. Бахаго не знал, что ответить. А в это время Макера, который рассматривал кусок слоновой кости, сказал:

– Я могу сделать эту маску. Но пока я буду над ней трудиться, я ничем не смогу помогать отцу. Бронзовые птицы, которые мы должны сделать для нового дворца обба, будут сделаны позднее.

– Башни еще не скоро будут построены, – ответил слуга, – с птицами можно подождать. Возьми, Макера, слоновую кость и принимайся за дело.

Макера стал спрашивать, какой величины должна быть маска и как пользуется ею великий обба.

Царский слуга рассказал Макере, что маска небольшая, величиной с ладонь, что обба носит ее на поясе и сделать ее нужно очень хорошо. Правитель Эдо любит только очень красивые и очень дорогие вещи, а скверные вещи вызывают у него только гнев.

Макера сказал, что он бы сделал маску лучше, если бы видел, какие красивые и дорогие вещи носит великий обба. Ведь ему ни разу не довелось его увидеть. Только давно-давно, когда он был еще маленьким, ему пришлось как-то видеть процессию, которая подошла ко дворцу. Он был тогда еще несмышленым мальчишкой и думал, что обба очень стар; он видел, как поддерживали божественного правителя под руки, и решил, что обба не может стоять на ногах. А ведь это было не так.

Слуга весело рассмеялся.

– Десять лет назад ты считал его старым? Да ведь он был совсем-совсем молодым тогда!

– И пусть живет подольше! – воскликнул Бахаго. – Пусть будет молодым. Однако расскажи нам, какие украшения любит обба.

Царский слуга уселся на циновку, попросил прохладного томбо и сказал, что самое прекрасное украшение, которым очень гордится обба и которым может гордиться весь царский род, – это драгоценные бусы. У божественного обба есть ожерелья из кораллов, шлифованных раковин, из драгоценных камней.

– Их очень много, они очень красивы, – рассказывал слуга, хвастаясь тем, что он все это видел. – Во всей стране не найдется такого количества бус! Тяжелые нитки висят у повелителя на шее, груди и животе. Каждое утро он начинает словами: «О бусы, когда я надеваю вас, даруйте мне мудрость и не допускайте ко мне злых духов и разные бедствия!»

– Я буду очень стараться и сделаю подвески, достойные божественного правителя Эдо, – сказал Макера. – Только не торопи меня. Дай мне хорошо поработать. И заплати как следует. Ведь мне надо еще сделать резцы для работы по кости. Это должны быть очень хорошие, крепкие резцы. Меня нельзя подгонять.

– Я вижу перед собой юношу, – заметил царский слуга, – а слышу слова старца. Ты все сказал. А я все понял. Поверь мне, если работа будет хорошей, ты получишь заслуженную награду. Хранитель сокровищ, который ведает всеми украшениями обба, человек щедрый. Он хорошо платит за работу, которая ему нравится. Твой отец давно уже стал уважаемым человеком. А теперь я скажу хранителю сокровищ, что подрос сын Бахаго и что ему следует запомнить еще одно имя – Макера.

Когда царский слуга ушел, Мать Макеры бросилась к сыну со слезами радости и сказала, что добрые духи вознаградили ее за все страдания и мучения. Вот теперь она видит награду. Только у нее есть одна просьба к сыну.

– Не откажи, сынок, послушай меня, сделай себе бусы и носи их постоянно. Пусть они даруют тебе мудрость и предохраняют от злых духов.

– Из чего же я сделаю себе такие бусы? У меня нет кораллов, нет сердоликов и даже морских раковин нет.

Но тут вмешался Бахаго и сказал, что добудет на базаре морские раковины и сам отшлифует их. Ему очень понравилась мысль жены оградить Макеру от опасности. Бахаго не покидала тревога о том, что будет, если умрет божественный обба. Ведь дух его может потребовать великие жертвы. А что, если он назовет имена своих кузнецов, литейщиков, косторезов? Вдруг назовет Макеру? Не лучше ли бросить работу в Эдо и потихоньку бежать в саванну? Ни Кано, ни Эдо не принесли его семье счастья. Он так и не узнал о судьбе своих сыновей. Сейчас он сделает бронзовых птиц для башен нового дворца, а Макера – подвеску для обба, а потом надо уходить. Весь долгий путь от Эдо до Слоновьей Тропы они будут надеяться, что сыновья ждут их в родном селении. Прошло столько лет, они подросли и давно уже поняли, что самое драгоценное в жизни – свобода. А дома уже все переменилось. Должно быть, старейшиной племени стал сын Маваки, его старший сын, отличный охотник. Он примет семью Бахаго, поможет поставить хижину в хорошем месте, даст мяса и пальмового вина. Пожалуй, если бы они вернулись в саванну, все селение приняло бы их, как самых дорогих гостей. Но пока он ничего не скажет жене. Только тихонько будет поторапливать Макеру. Хоть сын и выпросил себе много времени для работы, он, Бахаго, добьется своего и сделает так, чтобы драгоценная подвеска была готова значительно раньше.

* * *

Много дней Макера трудился над горном. Он делал очень крепкие бронзовые резцы для тонкой резьбы по кости. Ему очень хотелось всех удивить. Уже не надо было месить мокрую глину и сушить на солнце слепки. Теперь он мог сидеть в прохладной хижине, на чистой циновке и не торопясь делать эту тонкую и очень кропотливую работу. Он решил сделать женскую голову в прекрасном головном уборе царицы, с нитками красивых бус на шее.

Макере очень хотелось сделать красивое лицо, но как достичь совершенства? Он знал, что отец нередко, когда принимался за работу, ходил к воротам дворца, чтобы увидеть знатного господина и потом вылепить подобие его лица. А как быть ему, Макере? Ведь делать резьбу по слоновой кости значительно труднее, чем лепить из глины. А еще страшно от мысли, что эту подвеску будет носить сам великий обба. Макера все думал об этом и тревожился. Ему помог случай. Макера сидел за работой, а мать в другом конце хижины плела циновку. Макера рассеянно посмотрел в ее сторону и вдруг увидел, что лицо матери очень красиво. Высокий лоб, пухлые красивые губы, маленькие уши и большие печальные глаза. Макера весело рассмеялся и уверенно взялся за резец. Он сделает лицо матери. Только глаза не будут такими печальными, какие он видит сейчас. Они будут веселыми, какими были в саванне, когда он, Макера, был еще маленьким. А как он сделает головной убор? Плетеная шапочка, которую обычно носят царицы, должна иметь какие-то изысканные украшения. О, его выдумка поразит даже обба, не только хранителя сокровищ. Головной убор этой женщины будет украшен головами белых людей – португальцев. Последнее время они часто появляются на улицах Эдо. Говорят, они прибывают с единственной целью – закупить черных рабов. А если он сделает головы португальцев на шапочке царицы, то все поймут, что это будет означать желание людей Эдо завладеть головами португальцев. Это очень понравится божественному обба.

Целыми днями трудился Макера над подвеской. Пока еще не видно было выражения лица, мать не обращала внимания на работу сына. Но однажды утром, когда Макеры не было в хижине, она взяла в руки подвеску и застыла в изумлении. Ей показалось, что она увидела свое отражение в водоеме, который был у них во дворе. Это было ее лицо. И хоть Макера сказал себе, что сделает лицо матери с веселыми глазами, он сделал их такими, какими они были на самом деле. Большие печальные глаза словно заглядывали в душу, говорили о скорби, о перенесенных страданиях. Казалось, что они выражают удивление. Так или иначе, но Мать Макеры узнала себя и долго рассматривала драгоценную подвеску из пожелтевшей слоновой кости. В этот день она с особенной любовью готовила еду для сына. Она принесла ему прохладного вина и сказала:

– Выпей, сынок, бодрее будешь! Твоя работа требует большого терпения!

Макера трудился от зари до заката. И все же прошло много дней, прежде чем на шее маленькой скульптуры появились очень красивые бусы, а на голове – плетеная шапочка. Оставалось лишь сделать украшения – головы португальцев.

Как-то Бахаго сказал жене:

– Когда подвеска будет готова, мы уйдем в саванну. Покинем Эдо. Может быть, сыновья вернулись домой?

– Я с радостью это сделаю. Я постарела, мои ноги уже не такие быстрые и не такие сильные, как прежде, но я полечу как на крыльях. Мы живем здесь в постоянном страхе перед великим обба. Зачем нам это? Мы не нашли наших сыновей. Вернемся в саванну. Может быть, они там.

Сыну пока не говорили о задуманном. Сын трудился. Драгоценная подвеска становилась все лучше и лучше. Мать любовалась ею каждую свободную минуту.

– Поверь, сынок, – сказала как-то мать, – когда божественный обба увидит твою работу, он вознаградит тебя и сделает тебе добро. Знаешь, что он тебе скажет?

Макера усердно вырезал крошечные головы португальцев. Он был так увлечен своим занятием, что не откликнулся на ее слова. Верней, он не прислушался к ним. Но мать спросила:

– Ты даже не хочешь знать, что скажет тебе божественный обба?

– Но ведь он ничего не скажет. Он не увидит меня. Разве отец мало сделал ему прекрасных статуй? Однако отец ни разу не увидел правителя Эдо. Десять лет отец трудится для дворца.

– Не всякому, сынок, дано видеть богов! Но я верю, ты предстанешь перед ним, и тогда он скажет: «В награду за твое усердие, Макера, я даю тебе коралловые бусы, а еще даю тебе слово: весь твой род, до пятого колена, – все будут под покровительством дворца. В роду Бахаго не будет рабов…» Ты выслушай все это, сынок, и попроси найти твоих братьев.

Мать умолкла, посмотрела на сына своими большими скорбными глазами и припала к его худым черным ногам.

– Он никогда этого не скажет, – ответил хмуро Макера. – Боги не говорят с простыми людьми. А ты перестань думать о рабах. Мои руки приносят пользу божественному обба, зачем же он станет меня продавать? Не плачь, Мать Макеры! Ты уже пролила потоки слез, а у тебя стоит нетолченое просо. Лучше сделай мне просяную лепешку.

– Верно, сынок, – улыбнулась Мать Макеры.

* * *

Макера трудился с таким усердием, какого отец никогда прежде за ним не замечал. Костяная подвеска потребовала большого терпения. Казалось, его и не хватит у Макеры. Она отняла больше времени, чем лепка самой сложной статуи. И все же настал день, когда в хижине Бахаго снова появился царский слуга. Попивая прохладное томбо, он рассматривал превосходную работу Макеры. Головы португальцев так обрадовали и насмешили его, что он завизжал от восторга, хлопнул юношу по плечу и сказал, что такой мастер очень понравится обба.

– Великий обба будет щедрым, – повторял царский слуга, подливая себе вина из кувшина и подмигивая Бахаго, который глаз не сводил с почтенного гостя и с нетерпением ждал, когда же тот будет с ним расплачиваться.

Но вот уже выпито все томбо, уже спрятана в тростниковую корзинку драгоценная подвеска, царский слуга уже собрался уходить, а вознаграждения все нет и нет. Словно его и не полагалось. Тут уже Бахаго не вытерпел и спросил:

– Разве божественный обба ничего не прислал за эту работу?

Он напомнил царскому слуге о том, сколько труда вложил Макера в эту безделушку и как ждал счастливого дня, когда можно будет порадовать божественного господина.

Царский слуга выслушал все эти слова спокойно и невозмутимо. Но не торопился с ответом. Бахаго даже рассердился и принялся месить груду мокрой красной глины во дворе.