Текст книги "Головоломки"

Автор книги: Кирилл Юрченко

Соавторы: Андрей Бурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– А демагог-то он тот еще, наш чудотворец, – Ляшко усмехнулся. – Это ж только темнота деревенская не знает, что то «Слово» из Евангелия – это древнегреческий Логос, то есть слово, знание, разум, намерение, мысль – все вместе взятое.

Серегин некоторое время рассматривал Олега, на лице которого опять отразилось всезнайство, и зазнайство тоже. К стыду своему, Серегин про «Логос», и про то, какую связь он имеет с Евангелием, почти ничего не знал – не учили его этому на кратких курсах «Консультации», а уж в школе милиции, да и в обычной школе, и подавно не преподавали.

«Чудотворец» снова взревел, заставив Серегина вернуть взгляд.

– ИСТИННО Я ГОВОРЮ ВАМ: У ВСЕХ НАС ЕСТЬ МЫСЛЬ! – надрывался Векшин. – Вы станете Создателями, и я научу вас – как. Не скажу, что будет просто. Не скажу, что будет быстро. Много трудов потребуется от вас на этом Пути, тяжких трудов. Но верьте мне – оно того стоит! ИСТИННО ВАМ ГОВОРЮ: ПОТРУДИТЕСЬ СЕЙЧАС, ЧТОБЫ ПОТОМ ВЕЧНО ПОЖИНАТЬ ПЛОДЫ! Но все это только слова, скажете вы? Нет, братья и сестры! НЕТ, и я докажу вам это. Докажу прямо здесь и сейчас. Смотрите и внемлите.

Серегин невольно вздрогнул, увидев, что при последних словах Векшин стал плавно и медленно подниматься в воздух прямо на глазах зачарованно глядящих на него людей. В воздухе он держался прямо и уверенно, лишь немного раскинул руки и балансировал ими, как акробат на канате. Понявшись на высоту полутора метров, он остановился и с легкой улыбкой посмотрел на своих обомлевших – хотя они наверняка не раз присутствовали при этом чуде – прихожан. Серегин тоже оторопел. Он не мог понять, в чем тут подвох. С одной стороны, он твердо знал, что человек не может летать без всяких технических приспособлений. С другой стороны, яркий свет на складе и стоящие полукругом люди, буквально со всех сторон видевшие Чудотворца с расстояния в пару метров, не давали никакой возможности для какого-либо хитрого фокуса. Но Векшин уверенно парил в воздухе и падать не собирался.

Потом он вдруг раскинул руки в стороны, и Серегин вздрогнул, когда из растопыренных пальцев Чудотворца вылетели с громким треском голубоватые молнии и веером разлетелись прямо над головами прихожан. Но те и не думали разбегаться, видно, и это чудо было им знакомо, не впервой они наблюдали его.

– Ну, хватит, – сказал Вольфрам, сунул руку под столешницу, и большой экран на боковой стене «допросной» погас. Вспыхнул свет.

– Кино окончено, – с хищной усмешкой сказал сидящий напротив сникшего Векшина Вольфрам.

* * *

– Кино окончено, – повторил Вольфрам. – Finita la cinema (Кино окончено. Фр.). Поговорим теперь, как серьезные люди.

– Каким… – Векшин осекся и закашлялся. – Откуда эта запись?

– Это с вашего предпоследнего выступления, – снова усмехнулся Вольфрам, – если учесть, что последнее мы не дали вам завершить. Аврелий Борисович, давайте начнем говорить серьезно. Как вы поняли, просматривая запись, взяли вас не случайно. Это финал давней, тщательной разработки. Вот здесь, – Вольфрам постучал указательным пальцем по папке, – зафиксирована вся ваша жизнь, буквально с самого рождения. Так что в ваших интересах будет отвечать на мои вопросы правдиво и полно.

Серегин, глядя – или подсматривая? – на эту сцену из соседней комнаты через потайное окно, восхищенно помотал головой. «Тщательная разработка» заключалась в том, что они сунули в склад скрытую камеру и записали предыдущую сходку сектантов. Потом, правда, пришлось неделю следить за ним в ожидании следующего собрания – Вольфрам почему-то хотел взять Векшина именно во время собрания, а не дома на отдыхе. Может, рассчитывал, что искомый артефакт непременно должен присутствовать во время чудес? Но этот план провалился. Артефакта на складе не оказалось. Так что слова Вольфрама о тщательной разработке были чистейшим блефом.

– Давайте, – Чудотворец пригладил ладонью волосы. – Давайте говорить серьезно. Поверьте, я не знаю, правда, не знаю, чего вы от меня хотите.

– Чистосердечного признания, – жестко сказал Вольфрам.

– Но мне не в чем признаваться, – отчаянно закричал Святой. – Что бывает у нас на собраниях, вы не только видели, но и засняли на пленку. А больше ничего нет. Ничего!

– Как я уже сказал, меня интересуют ваши чудеса. При сеансе левитации, например, камера не зафиксировала никаких… гм… вспомогательных приспособлений. Вы что, действительно умеете летать?

– Ну-у… – развел руками Векшин, – видите ли…

– Никаких «видите ли», – отрезал Вольфрам. – Да или нет? И если да, то продемонстрируйте мне это. Прямо сейчас и здесь.

Векшин опустил голову и уставился на стол, будто надеялся там найти ответ. Потом тяжело вздохнул.

– Видите ли, товарищ…

– Гражданин следователь, – с нажимом исправил его Вольфрам.

– Да… гражданин следователь… Я… Я не умею летать…

– Значит, все же аппарат? – недоверчиво прищурился Вольфрам. – Механическое приспособление? Но какое? Невидимых веревок не бывает. – Векшин затряс головой. – Не хотите же вы сказать, будто раскрыли секрет антигравитации. – Несостоявшийся Чудотворец снова отрицательно замотал головой. – Тогда сдаюсь, – развел руками Вольфрам. – Раскройте же мне вашу тайну.

Векшин вторично вздохнул.

– На самом деле, все очень просто, – сказал он, поднимая голову, но тщательно пряча от Вольфрама глаза. – Господь может дать все тому, кому это действительно требуется и кто искренне верит.

– Надеюсь, вы мне не будете сейчас заливать в уши, что это Господь поднимает вас в воздух всякий раз, когда вам действительно требуется продемонстрировать своим прихожанам чудеса? – предостерегающе спросил Вольфрам.

– Да нет же, – отмахнулся Векшин. – Здесь все физика. Чистая физика. Некоторые интереснейшие свойства Вселенной, разрабатывать которые забросили еще в сороковые года.

– А конкретнее?

– Старый эффект Аркадьева, открытый еще в начале века. Парение магнита над сверхпроводником.

– Что-то не помню я такого из школы, – недоверчиво покрутил головой Вольфрам.

– А в школе это и не изучают, – сказал Векшин. – Видите ли, я с детства увлекался физикой…

– А стали учителем биологии, – вставил Вольфрам.

– Так уж вышло, – развел руками Векшин. – Превратности судьбы.

Он буквально на глазах преображался, становясь из раздавленного страхом таракана лектором, чуть свысока поучающим туповатую аудиторию.

– Все очень просто в исполнении, – продолжал Векшин. – Контейнер с жидким азотом, превращенный в аккумулятор, спрятан под досками пола. В ботинках пластинки электромагнита, в обшлагах рукавов балахона, – Векшин потряс руками, – дистанционный выключатель и реостат, с помощью которого, увеличивая и уменьшая силу тока, я регулирую высоту парения – могу чуть подниматься над полом, а могу взмывать к самому потолку. Все очень просто, хотя и не дешево обошлось, – он смущенно улыбнулся. – Правда, движение возможно только по вертикали, горизонтальное гораздо сложнее…

– Да-а, век живи, век учись, – протянул Вольфрам. – Правильно было сказано еще на заре века: религия – опиум для народа. Значит, все остальные ваши фокусы – метание молний, чтение мыслей, – тоже сплошная физика.

– Еще и немного психологии, – скромно потупился Векшин. – Но вы не подумайте, я все это не корысти ради. Просто все мы еще в начале Пути, многого пока не можем и лишь стремимся к Совершенству. А люди весьма недоверчивы. Они постоянно требуют подтверждения моих слов и теорий. Чудеса им подавай, да и только. А взносы все я трачу лишь на благое дело нашего Общества, – вдруг поздновато спохватился он.

– Ну, доходы и на что вы их тратите, меня интересуют меньше всего, – «успокоил» его Вольфрам. – Ими будут заниматься совсем другие люди, если сочтут это нужным. А давайте мы с вами поговорим сейчас о Леснике.

– О ком? – не понял, или сделал вид, что не понял Векшин.

– О Павлове Сергее Федоровиче, известном также под кличкой Лесник. Неужели не знаете? Вы же с ним были друзьями.

– А-а, вы о Сереге? – сказал Векшин. – Но что о нем говорить? Он же умер в прошлом году. Какой-то там пожар в лесу, что ли. Я, честно, не совсем в курсе. Да и насчет друзей – это слишком громко сказано. Ну, собирались раз в пару месяцев. Ну, выпивали там, беседовали…

– Вот об этом и поговорим, – кивнул Вольфрам. – Только погодите минуточку…

Он быстро вышел из «допросной», тщательно прикрыв за собой дверь, и сунул голову в соседнюю комнату.

– Так, мужики, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, – кто-нибудь, живенько ноги в руки, слетайте к медикам. У них должен быть протокол осмотра вещей и одежды объекта. Живенько притащите мне копию. – И вернулся в «допросную».

Серегин с Олегом переглянулись. Серегин знал, о чем идет речь. Пока Векшин проходил процедуры «приведения в чувства» после «усыплялки», медики специальными сканерами просветили его одежду, изъяли все вещи из карманов и составили по ним протокол. Вот его-то и велел принести Вольфрам.

– Кто пойдет? – задал риторический вопрос Серегин.

– А ты не догадываешься? – издевательски усмехнулся Олег. – Разумеется, самый молодой. У тебя ножки должны быть еще не уставшие.

– Ах, ты, «дедушка», – протянул Серегин, но ничего другого ему не оставалось, пошел, хотя очень хотелось услышать, что будет Векшин рассказывать про Лесника.

Разумеется, у медиков пришлось задержаться гораздо дольше требуемого. Вначале не было на месте того, кто конкретно изучал имущество Чудотворца (Векшин проходил по «Делу» в «Консультации» именно под такой кличкой). Потом он появился, но не мог вспомнить, куда именно сунул протокол. Наконец, протокол был откопирован, подшит, помечен штампом «копия» и торжественно вручен Серегину.

Серегин помчался обратно в Следственный Сектор, но, конечно же, многое пропустил. Разумеется, вся беседа-допрос записывалась на видео, но было проблематично, что Серегину дадут потом просмотреть эту запись. Он уже понял, что в «Консультации» не принято отягощать своих сотрудников излишней информацией. А кто решает, что лишнее, а что – нет? Разумеется, начальство. В данном конкретном случае это будет решать Вольфрам…

– Ну, как? – полушепотом спросил Серегин, почти вбежав в комнату, где в одиночестве сидел Олег.

Здесь не было ни диванчиков, ни прочей удобной мебели, а только жесткие стулья со спинками, заставляющими вспомнить инквизицию. Но Олег и на таком стуле умудрился развалиться в самой похабной позе.

– Нормалек, – лениво бросил тот взмыленному Серегину. – Не мешай, стажер. Скоро уже закончат.

– …есть детектор лжи. Хотите, чтобы вас допросили на нем? – устало говорил Вольфрам. Он явно выдохся и потерял интерес к беседе.

– Да правду я вам говорю, правду! – чуть ли не был себя в грудь измочаленный, со всклокоченными редкими волосами несостоявшийся Чудотворец. – Никогда не видал я у Серого никаких аппаратиков и прочих прибамбасов. Уж если бы видел, то запомнил бы. Сами должны бы уже понять.

– Не забывайтесь, Векшин! – рявкнул Вольфрам. – Ваше дело отвечать на вопросы.

– Так я же и отвечаю, – чуть не плакал Святой. – Не знаю, что у него там было или не было дома. Не бывал я у него в гостях, у меня всегда собирались или на природе, так что врать не буду. А при нем не бывало ничего такого. И сам он их мне не демонстрировал, и случайно я у него ничего не видел.

– На природе? – встрепенулся Вольфрам. – А где именно вы пили на природе? В определенном месте или где придется?

Векшин шумно выдохнул и провел дрожащими ладонями по покрасневшему от страха и усердия лицу.

– Ну-у… Когда как, – сказал он. – Раз на раз тут не приходилось. Собственно, действовали мы по погоде. Летом да при солнышке – почему бы и за город не вылезти. В скверике-то где мусора… прошу прощения, милиция не дала бы культурно посидеть. Особенно последнее время лютуют они насчет распития в общественных местах. Да и вообще, в кино уже стало не сходить днем или там в магазине в очереди постоять – тут же патруль. Предъявляй им документы и доказывай, что законно ты в кино пошел, а не с работы сбежал, как последний прогульщик. Впрочем, это вы и сами знаете…

– Знаю, – с полным знанием дела кивнул Вольфрам, словно сам ходил в таких патрулях. – Вы лучше ближе к делу, о пикничках ваших.

– Так я же и так к делу, – обиделся Векшин. – Самое милое дело – за город. Сел на трамвай, доехал до конечной, а там пара шагов – и в лесу. Дорога там есть малохоженная. Садоводств в том направлении никаких, а тянется эта дорога аж, говорят, от Вирска и до самого Байкала, и встретить на ней можно разве что грибников, если сезон. А лес – он лес и есть. И под каждый кустом готов стол и дом – как-то так. Ну, стол, разумеется, с собой брали, то есть пару беленькой, десяток пива, отлакировать чтобы, ну и закусона какого, колбаски там, кильку в томате…

Пользуясь полученными на курсах знаниями, Серегин понимал, что Векшин дошел до той стадии, до какой доходят все допрашиваемые, когда слова льются безудержной рекой, как из сорванного крана, и следователю остается лишь направлять этот словесный поток, указывая направление.

– Не, мы не упивались вусмерть, не ханыги же какие, – продолжал Идущий к Богу. – Так, принимали пару стаканчиков, чтобы расслабиться, закусывали, а потом потихоньку потягивали пивко и общались. А кругом птички поют, насекомые жужжат, лес шумит – хорошо…

– Ближе к теме, – оборвал его Вольфрам. – О чем конкретно беседовали?

– Не, о политике мы ни-ни, – испугался вдруг Векшин. – Серый всем этим не интересовался, да и я как-то тоже. Так что если вы к этому хотите подвести, так тут промашка у вас, гражданин следователь, – он уже вполне освоился с редко употребляемым в приличных кругах обращением.

– Вы рассказывайте, как было, – подтолкнул его Вольфрам. – Гадать после будете.

– Я и так, как было, – обиделся Векшин. – О звездах мы частенько говорили, например.

– О чем? – недоверчиво сощурился Вольфрам.

Серегин тоже чуть не поперхнулся слюной. Необычная получалась картинка. Собираются два мужика выпить, и достаточно регулярно, не раз и не два. И о чем они говорят? Не о бабах, не анекдоты травят, и даже жизнь свою не ругают, а беседуют о звездах, причем ни один из них ни астрономом, ни даже просто ученым не является. Прямо-таки скажем, довольно нетипичная картина.

– О звездах, – повторил Чудотворец. – Ну. Разумеется, не только о них, вообще о Вселенной, о существах, населяющих ее – а то, что в одной только нашей галактике должны быть миллионы разумных рас, Серый не сомневался, – о Создателе, и много о чем таком. С Серым интересно на эти темы было беседовать. У него всегда было свое мнение. Может, во время этих разговоров я и понял, где кроется Истина!

– Стоп! – тут же прервал его Вольфрам. – Вот об Истине не надо. Наговорились уже о ней, тут мне все ясно. Вы мне лучше скажите, а вот от города-то вы далеко отходили на пикнички эти ваши? По лесной-то дорожке да под теплым солнышком и два километра – не крюк.

Серегин сообразил, куда клонит Вольфрам, и выругал себя мысленно за недогадливость. Это ведь именно на той лесной, заброшенной, но все еще проходимой дороге, в трех километрах от города было зимовье, куда регулярно наведывался Лесник. То самое зимовье, которое два года назад пыталась взять штурмом рота «Каскада», по наводке капитана Дежнева из «Консультации» и его опергруппы. Пыталась, да вся там и полегла во время странного лесного пожара. Интересное совпаденьице. Да ладно, совпадение ли это? Не бывает таких совпадений. Были артефакты у Лесника, это факт. Другой вопрос, откуда они вообще взялись, и совершенно третий вопрос, зачем они взялись. Лесник несомненно имел контакты с кем-то таким интересным и хитрым. И эти контакты имели далеко идущие планы, причем не со стороны Лесника.

С самого первого дня обучения на курсах «Консультации» Серегину вдалбливали в голову, что люди лишь пешки для внеземных сил. Интересные пешки, нужные, порой даже необходимые, но всего лишь пешки. А ни одна пешка по определению не может иметь собственных целей. Такие цели имеют лишь Игроки, а пешки и прочие фигуры вольно или невольно должны исполнять их планы.

Серегин поначалу ужасался тому, как уничижительно звучит все это для Человечества, но очень быстро стал привыкать. Одновременно он привыкал к тому, что Человечество не должно выйти в Дальний Космос. Путь туда был закрыт. Собственно, для этого и существовала «Консультация», ведомая и направляемая некоей могущественной цивилизацией Смотрителей Галактики. Но «Консультация» выполняла двоякую роль. С одной стороны, не пущала Человечество туда, куда им было нельзя, а нельзя было всюду дальше земной орбиты. Дальше могли летать лишь беспилотные аппараты, и то Серегин заподозрил, что они находились целиком под контролем Смотрителей и сведения о Солнечной системе передавали искаженные, а то и заведомо ложные. С другой стороны, «Консультация» должна была не пущать и пинком выгонять с Земли многочисленные Звездные Расы, которые почему-то слетались сюда, как мухи на… Серегин предпочитал думать «на мед», но мухи охотно слетались кое на что еще. Из этого следовало, что в Галактике нет единства мнений и планов, как это пытались представить «Консультации» Смотрители. Впрочем, сведений они практически не давали, и информацию аналитики «Консультации» черпали, в основном, из умолчаний и недомолвок Кураторов – основного канала контактов со Смотрителями.

– Да не, какие там два километра, – продолжал тем временем разговорившийся Векшин. – Стали бы мы переться в такую даль. Зачем? Пара сотен метров по той дороге, и города уже не видно и не слышно – сплошная дикая природа. А на природе и пьется в охотку.

– Понятно, – протянул Вольфрам, и в голосе у него явно звучала скука. – Все с вами ясно, гражданин Векшин. Пора заканчивать.

– И что… что мне теперь будет?.. – голос у неудавшегося Чудотворца срывался и то и дело опускался до шепота. – Поверьте, я же ни сном, ни духом… и вообще…

– Как я уже сказал, ваше хождение к богу меня не интересует, – отрезал Вольфрам. – Может быть, вами займутся другие люди, это не мне решать. Прощайте, гражданин Векшин.

Он резко захлопнул папку, встал, подхватил ее под мышку и, не оборачиваясь больше к допрашиваемому, вышел из комнаты.

После этого Вольфрам первым делом заглянул в соседнее помещение. Забрал протокол осмотра у Серегина и быстро пробежал его глазами.

– Подошьешь к «Делу», – сказал он, возвращая бумаги Серегину. – А я пойду домой. Устал.

– А нам что делать? – растерянно спросил Серегин.

– Оформите дело Векшина, как закрытое, и – по домам. Отдыхать. Мы и так убили целую неделю на этого Чудотворца.

Олег упорно молчал, и это не нравилось Серегину, в молчании ведь легко заподозрить равнодушие.

– А что будет дальше? – не удержался все же от вопроса Серегин.

Вышедший было из помещения Вольфрам все же обернулся.

– Дальше? Мы до сих пор интересовались теми, кто мог посещать эту злосчастную сторожку вместе с Лесником. Теперь поинтересуемся, побывал ли там кто ПОСЛЕ его гибели.

– Но ведь там… сторожки-то больше нет, – растерянно сказал Серегин.

– Вот именно, – с каким-то затаенным смыслом ответил Вольфрам.

Дела крупные и мелкие – 4

«Если для сокрытия самого факта убийства Царской Семьи советские главари принимали исключительные меры, вплоть до заведомо ложного объявления о вывозе Ее в надежное место, то в отношении сокрытия тел убитых, как в смысле места, так и выбора способа сокрытия, Исаак Голощекин и Янкель Юровский приняли совершенно исключительные предосторожности, ограничив круг лиц, участвовавших в сокрытии, до минимума и тщательно произведя выбор участников из числа исключительных русских большевиков».

Дитерихс М.К. «Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале». 1922 г.

«… Часто получались сведения, что там-то и там-то должны находиться трупы Царя и Его Семьи. Все эти сведения проверялись опять-таки по мере сил и средств. И нигде ничего найдено не было. Правда, в старых шахтах нашли пять трупов, но все они принадлежали австрийцам. Чистосердечно скажу, что обследованная нами местность не обследована, ибо если мне зададут вопрос, где царские трупы? – я прямо скажу: я их не нашел, но они в урочище “Четыре брата”. Что могли сделать – сделали. Ведь это место сплошь покрыто лесом и болотами с топкой почвой; его надо обследовать не через мальчиков-бойскаутов, к ним мы прибегли по нужде, а людьми взрослыми, и подчас даже специалистами…»

Из доклада товарища прокурора Н. Магницкого, состоявшего для наблюдения за работой по розыску тел убитых членов Царской Семьи. 20 декабря 1918 года

13 июня 1983 года

С утра еще дул легкий ветерок, несущий немного прохлады, но к обеду он стих, и наступила невыносимая полуденная духота, словно и не было ночной грозы. Впрочем, гроза-то прошла мимо, зацепив Свердловск лишь самым краем. Гремело и сверкало вволю, но разрывы между молниями и громом становились все длиннее, а ливень, начавшийся было, так же внезапно и кончился. Истосковавшаяся земля жадно сглотнула влагу и осталась такой же сухой, что и была. Поэтому и было жарко на следующий день.

Место для раскопок нашли как-то очень уж быстро. Отъехали от города километра на три-четыре по тракту, потом свернули на какую-то совсем уж мало езженную дорогу. «Уазик» прыгал на кочках. Ветки кустов хлестали по окнам. Наконец, через полчаса такой тряски, вечно хмурый и молчавший всю дорогу Максютов велел водителю остановиться.

Разгруженную машину Сорокин отпустил в город «до завтра». Быстро поставили палатку, развели костер, подвесили над ним два котла средней величины с водой, один для чая, другой – для макарон, кашеварить оставили Екатерину Семеновну, как единственную в экспедиции женщину, опять-таки, не лопатой же ей было землю ковырять. Остальных Максютов повел напролом через кусты. Метров в пятидесяти от лагеря они вышли на маленькую, закрытую со всех сторон густыми зарослями полянку. Максютов зачем-то притопнул ногой и глухо произнес:

– Здесь.

Тогда руководство перешло к опытным в таких делах Павлюкову и Штерну. Они хоть и не были археологами, но, как и все историки, неоднократно участвовали в раскопках. Круглолицый Кеша и сам Сорокин, вооруженные большими лопатами, сняли в указанном месте толстый слой лесного дерна, безжалостно перерубая щедро переплетавшиеся в нем корни. Потом Павлюков отставил их в сторону, и они со Штерном вдвоем, саперными лопатками начали осторожно углубляться в землю.

Солнце на полянку почти не проникало, и, хотя от духоты и прелых испарений рубашки копавших быстро стали мокрыми от пота, земля была влажной, и работа продвигалась хорошим темпом. К тому времени, как Екатерина Семеновна позвала их обедать звонкими ударами массивной поварешки в пустую миску, они уже, сменяемые время от времени Кешей и Сорокиным, углубились на метр с гаком, и сырой почвенный слой сменился совсем уже сухой глиной.

После обеда, прошедшего в энергичной деловой обстановке – мужики работали ложками еще лучше, чем лопатами, – неутомимый Сорокин дал всего пятнадцать минут на отдых, потому снова погнал их на раскопки. Мироновой, как единственной женщине, досталось мытье посуды. Она поворчала им в спины, но деваться было некуда.

Мрачный Максютов по-прежнему не притронулся к лопате. Он сел на краю полянки, прислонился спиной к тонкой березе и закрыл глаза. То ли притворялся, тот ли по-настоящему кимарил, сачок. С набитым желудком работать было ленивее, и Павлюков, смахивая рукой пот со лба, каждый раз ловил себя на том, что с раздражением посматривает на неподвижно сидящую и, главное, НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЮЩУЮ, фигуру. Действительно, ничто так не раздражает работающего человека, как вид кого-то отдыхающего рядом.

Когда глубина их короткого шурфика достигла полутора метров, Павлюков уже собирался остановиться. Действительно, глубже копать не смысла не имело. Насколько Павлюков знал, тела расстрелянного царя и членов его семьи сперва сожгли на костре, а зарыли уже их обгорелые кости. И лениво было бы чекистам зарывать их слишком глубоко. Да и смысла не было, и обстановка не содействовала – вот-вот в город войдут белогвардейские части. Юровский, командовавший расстрелом и захоронением, вообще писал в своем известном дневнике «присыпали землей». А для больших заносов, пусть даже и в лесу, прошло с тех пор не так уж много времени.

И тут лопатка Павлюкова царапнула по чему-то более твердому, чем слежавшаяся глина. Он остановился, выпрямился и громко сказал:

– Что-то нашел.

Вместо Сорокина мгновенно отреагировал загадочный Максютов. Только что дремавший, он резко вскочил на ноги и закричал:

– Стоп, стоп, стоп! Ничего не трогайте! Выйдите из канавы!

До глубины души возмущенный тем, что благородный раскопочный шурф назвали плебейской канавой, Павлюков хотел было сказать что-то резкое, но не успел. Максютов схватил его за плечо и одной рукой вздернул наверх. У пораженного таким обращением профессора только зубы лязгнули. А странный тип уже был в шурфе и занялся не менее странным делом.

Павлюков увидел, как в руке у Максютова появился продолговатый предмет, давешний ночной кинжал. Максютов буквально упал на колени и стал медленно водить этим кинжалом, держа его вертикально, над дном шурфа. При этом Павлюкову послышался какой-то слабо уловимый шелест, словно Максютов бормотал что-то скороговоркой на неизвестном языке со множеством шелестящих согласных.

Так прошло минут пять. Все стояли у шурфа и молча смотрели, боясь единым звуком нарушить его непонятное занятие. Потом странный тип Максютов одним движением поднялся на ноги. Кинжала почему-то у него уже не было.

– Все, – устало выдохнул он. – Помогите.

Он протянул руку, и Сорокин помог ему выбраться из шурфа. На краю его Максютов застыл, не выпуская руки Сорокина и чуть склонив голову на бок, словно к чему-то прислушивался.

– Ну что? – спросил начальник экспедиции, когда прошла долгая минуты молчания.

Максютов встрепенулся.

– Это они, – сказал он, и внезапная быстрая гримаса передернула его хмурое, вытянутое лицо. – Постарайтесь выкопать все. Это важно.

– Конечно, – кивнуло Сорокин, – но завтра, завтра. Сегодня все устали, да и рабочее время кончилось.

Павлюков невольно взглянул на часы. Было начало шестого.

По распоряжению Сорокина, шурф накрыли большим куском принесенного из лагеря брезента, закрепив углы колышками, и пошли ужинать.

Если давеча была гречневая каша, то на ужин Екатерина Семеновна приготовила макароны с тушенкой.

Деликатес по нынешним временам, подумал про себя Павлюков. Тушенка давно уже перестала водиться на опустевших полках магазинов, перейдя из повседневных обыденных продуктов в разряд дефицитов. Тщательно разжевывая сочный кусок с крупными волокнами, Павлюков попытался припомнить, когда это случилось. Вспомнить оказалось не так уж просто. До защиты докторской, случившейся пять лет назад, Павлюков был младшим научным и каждое лето выезжал куда-нибудь в экспедиции, все больше в Среднюю Азию, как и полагается историкам Института Востока. А в экспедиционных рационах тушенка продержалась на несколько лет дольше, чем в магазинах, потому что экспедиции подпитывались из просроченных запасов военных складов стратегического хранения. И кончилась она, насколько вспомнил Павлюков, буквально за год до его защиты, когда они все лето, проведенное на раскопках в пустыне Гоби, питались «кашей перловой без мяса» из жестяных банок, и если бы не свежая, парная еще баранина, какую начальник экспедиции на что-то там выменивал у монгол, историкам пришлось бы туго.

Закончили есть они уже по темноте, при неверном свете костра, но расходиться не хотелось. Кеша принес из палатки гитару и, к безмерному удивлению Павлюкова, довольно неплохо исполнил пару старинных романсов. При этом его круглое, мальчишеское курносое лицо, полускрытое темнотой, становилось мечтательным и каким-то беспомощным, совсем не подходящим гэбисту.

Когда он замолчал, Павлюков решил тряхнуть стариной и, взяв у него гитару, спел традиционные «экспедиционные» песни, «Дым костра создает уют» и непременные «Перекаты». Песни, правда, были геологические – очевидно, среди геологов чаще водились поэты, чем среди историков, – но очень пошли под посиделки у костра и ароматный таежный чай с листьями дикой смородины.

А под конец эстафету у профессора перенял Штерн и лихо сбацал уже чисто археологическую песню про Федю, который «с детства связан был с землею»…

В общем, все вышло мило и романтично, так что не хотелось расходиться, и даже у Максютова, задумчиво глядящего на огонь, впервые появилось на хмуром лице что-то вроде тени улыбки.

Вот только, последним заползая в палатку, Павлюкову показалось, что ему в спину глядят из темноты чьи-то глаза. Очень внимательные и очень недобрые. Но проверять это ему совсем не захотелось.

* * *

14 июня 1983 года

Днем он был на вокзале, купил билет до Свердловска. Несколько обременительно для бюджета, но не критично. Да и вообще, он все время забывал, что стоит лишь захотеть, и у него будут все деньги мира. Вот только деньги его мало интересовали.

Он до сих пор не знал, зачем должен ехать, почему именно в Свердловск, и что должен там делать. Он только чувствовал, что это необходимо, что там решится его судьба и исполнится предназначение. Точнее, одно из предназначений, потому что с некоторого времени у него стало их много, самое важное на настоящий момент, самое актуальное. А потом будут другие. Предчувствиям он стал верить после того, как закончил работать со второй головоломкой. И они уже его не обманывали.

Ночью он долго не открывал положенный на кухонный стол «дипломат» – сидел и гладил его теплую крышку. И вспоминал.

Неизвестно почему, он вспомнил тот день, когда он приехал за головоломками. Это был самый знаменательный день в его жизни.

Миновал уже праздник Великой Октябрьской революции, ноябрь катился к середине. Золотая осень осталась в прошлом. Березы, осины, ольховник – все уже сбросили листву и стояли жалкие, словно голые, просительно протягивая тонкие ветви к небу, с которого сыпал мелкие, противный дождь. Земля была завалена пожухшей, потерявшей цвет листвой, хрустевшей при каждом шаге.

К полудню он добрался пустыми полями до нужного леска, расположенного в трех километрах от Вирска, носившего гордое звание города, но на деле являвшегося большой деревней районного значения. Аккурат к тому времени мелкий дождик превратился в мелкий снежок. Ветер, порывами сильный, еще сильнее похолодел, пронизывал тонкую осеннюю куртку, которую он надел, не подумав, и уже с тоской мечтал о более теплой одежде. Снежинки неслись торопливо, как вечно гонимые странники, нигде не находящие приюта.

Сгорбившись, сунув озябшие руки в карманы, он шел по хрустящей листве. Ветер распахивал полы куртки, снежинки падали за шиворот, неприятно щекоча шею. Он шел и думал больше о том, поскорее бы все кончилось, он вернулся бы на станцию и отбыл на дальней электричке в Сибирск.