Текст книги "Восход шестого солнца"

Автор книги: Кирилл Бенедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Третье Солнце – Тлейкияуильо, Время Огненного Дождя. Жившие в эту эпоху были уничтожены огненным дождем с неба и потоками лавы. Люди превращались в птиц и улетали в небо. От начала до конца эпохи Третьего Солнца прошел четыре тысячи и восемьдесят один год.

Четвертое Солнце – Цонтлилик, Эра Ягуара – было счастливым и благодатным. Люди умножились и повсюду жили в достатке. Мало-помалу они забыли старых богов и перестали умиротворять их жертвенной кровью. Жестоко покарали их боги: засуха охватила всю землю, посевы погибли от жары и наступил страшный голод. Люди пожирали друг друга и гибли в ужасных мучениях. Так пришел конец эпохе Четвертого Солнца, длившейся пять тысяч и двадцать шесть лет.

* * *

Ныне склоняется к закату Пятое Солнце – Солнце Движения, Оллин. Правит им сам солнечный бог Тонатиу, хозяин неба, язык которого – нож, рассекающий грудь жертвы. Каждая новая эпоха всегда длиннее предыдущей, но календарные таблицы тольтеков разбиты, древняя мудрость утеряна, и мы не знаем, когда взошло наше Солнце. Ясно лишь, что случилось это больше пяти тысяч лет назад…"

Надпись на Календарном Камне Ахайякатля, около 850 г. Хиджры.

3. Наемник и вождь

Тласкала, вольный город.

Год 2-й Тростник, день 2-й Эхекатлъ

– Что эта девочка собирается найти в южных джунглях? – спросил Тисок, неторопливо раскуривая длинную глиняную трубку. – Золото? Его там нет. Последние государи Ицев унесли все с собой, ничего не оставив мертвым.

– Ей не нужны сокровища, – покачал головой Кортес. – У себя на родине она богаче самого тлатоани Монтекусомы.

Он поудобнее устроился на мягких подушках. В гостевых покоях Тисока царил приятный полумрак. Курились благовония в неглубоких медных чашах, покачивались пышные драпировки из перьев. На низком столике, искусно вырезанном из черного дерева, безмолвно несли свою стражу глиняные фигурки богов – покровителей Священного Ритуала. Тисок, глава Третьего Великого Дома Тласкалы, неукоснительно соблюдал древние обычаи.

Сейчас он сделал глубокую затяжку, подержал дурманящий дым во рту и выдохнул сизое облако в направлении самого безобразного идола.

– Мудрость? – не глядя на кастильца, продолжал он. – Никто не способен прочесть каменные книги Старых Людей. Их язык забыт, их время ушло безвозвратно. Глаза глупой девчонки увидят только резные камни, не больше… Кортес поднес к губам кованый золотой кубок и с наслаждением отхлебнул горячего пряного чоколатля. Волшебный напиток по праву считался одним из истинных сокровищ земли аль-Ануак. Его делали из зерен какао, которые мешики использовали в качестве денег, и потому стоил он баснословно дорого. Говорили, что правитель Тройственного союза Монтекусома выпивал ежедневно по десять кубков чоколатля, что делало его свирепым воином и неутомимым мужчиной, но такая роскошь была доступна лишь тлатоани. Даже самому Халифу Кордовскому позволялось закупать у торговцев Теночтитлана не более пяти мешков какао в год, хотя он расплачивался высоко ценимой в аль-Ануаке дамасской сталью. К тому же мешики все время поднимали таможенные пошлины, так что торговля какао постепенно превращалась в сущее разорение для Халифата. Конечно, в таких условиях процветала контрабандная торговля – благо, на берегу Лазурного моря хватало укромных местечек, где можно было обустроить нелегальную факторию. Власти Тройственного союза сурово расправлялись с контрабандистами: карательные отряды мешиков время от времени прочесывали все побережье, сжигая фактории и корабли не имеющих лицензии торговцев. Уличенных в незаконной торговле зернами в цепях привозили в Теночтитлан; меднокожих сразу же отправляли на алтарь Тескатлипоки, а мусульман передавали специальному суду при Диване по купеческим делам. Специальные чиновники тлатоани следили за тем, чтобы судьи приговаривали контрабандистов к смерти, поэтому разница между мусульманами и меднокожими была чисто номинальной. Многие арабские торговцы находили подобную ситуацию унизительной для правоверных, но зависимость Кордовского двора от драгоценных зерен заставляла халифа закрывать глаза на жестокость мешиков.

К счастью для Эрнандо, вольный город Тласкала не подчинялся законам Тройственного союза. А один из ее вождей, Тисок Каменный Глаз, был другом Кортеса. Восемь лет назад в битве при Дымящемся озере облаченный в полный толедский доспех Кортес пробился сквозь воющую толпу варваров и, проложив себе дорогу острым дамасским клинком, вывел раненого Тисока к берегу, где их подобрали каноэ тласкаланцев. С тех пор горная твердыня Тласкалы стала для Кортеса местом, где он чувствовал себя в безопасности – настолько, насколько это вообще возможно в стране аль-Ануак. Здесь его всегда ожидал кубок чоколатля и трубка тобако. Курить Эрнандо, как и большинство кастильцев, не любил, но из уважения к хозяину никогда не отказывался.

Его отряд пришел в Тласкалу сегодня утром. Путь от Теночтитлана занял у них неделю: даже по хорошим ацтекским дорогам многочисленная свита принцессы двигалась медленно. Сейчас Ясмин наслаждалась гостеприимством Первого Великого Дома Тласкалы, а Эрнандо отдыхал в доме своего старого друга.

– Любовь? – продолжал загибать узловатые коричневые пальцы Тисок. – Вообще-то самое подходящее занятие для ее возраста. Вот только в кого она думает влюбиться там, на юге? Или девчонка поглядывает на тебя, Малинче? И хочет увести тебя подальше от твоей голубки, туда, где за вашими забавами только мертвецы смогут следить? Ты бы объяснил ей, что Марина ее даже из Шибальбы достанет… – Не болтай ерунды, старый пень, – добродушно усмехнулся Кортес. Тисок был единственным человеком на свете, которому он позволял отзываться в таком тоне о своей подруге. Вождь тласкаланцев доводился ей родным дядей, и стало быть, в некотором роде родственником ему самому. – Мы говорим о дочери халифа, понимаешь? К тому же о мусульманке. Ты же знаешь мусульманок, Тисок… Четвертой женой Каменного Глаза была хорошенькая мавританка по имени Майсун. Года три назад эмир прислал ее в дар Тисоку – видимо, в надежде на то, что под ее влиянием старый тласкаланец отречется от веры своих предков и примет ислам. Расчет эмира не оправдался, хотя Майсун родила вождю сына, который, как слышал Кортес, подвергся обрезанию и носил двойное имя Куитлауак Мустафа. Может быть, в свое время он унаследует отцовский титул и станет главой Третьего Великого Дома Тласкалы, подумал Эрнандо. Так уже случалось в некоторых городах на побережье, правители которых принимали веру Мухаммеда и покровительство халифа в надежде отстоять свою независимость от посягательств Тройственного союза. Но свободолюбивые и воинственные горцы Тласкалы до сих пор успешно противостояли натиску Теночтитлана и без поддержки арабов.

– Все девки одинаковы, – пренебрежительно махнул рукой Тисок.

– Хорошо, допустим, ей есть с кем делить подушку. Что остается?

Он снова затянулся, прикрыв глаза от удовольствия, выдохнул сизый дым и протянул трубку Кортесу.

– Любопытство, – ответил тот, с легким поклоном принимая трубку, – столь свойственное юным девушкам. Наслушалась всяких небылиц о покинутых городах и захотела увидеть их своими глазами.

– Что ж, может быть, – откликнулся Тисок, по-прежнему не открывая глаз. – Про те края много чего рассказывают…

И замолчал. Эрнандо, хорошо знавший повадки вождя, не торопил его, наслаждаясь крепким ароматным дымом тобако. Время текло медленно, словно мед из кувшина. Наконец Тисок удовлетворенно хмыкнул.

– Ты слышал о возвращении Змея в Драгоценных Перьях?

– Разумеется. Кто же не знает эту легенду.

Тласкаланец нетерпеливо махнул рукой.

– Не будь дураком, Малинче! Я говорю о том, что Змей действительно приплыл из-за Лазурного моря!

Кортес красноречиво перевел взгляд с Тисока на трубку. Порой вождь добавлял в свой тобако семена гашиша, который привозили в аль-Ануак из Египта. Однако сейчас был явно не такой случай.

– Ну да, пока это только слухи. Болтают, будто его видели на побережье, в Тамоанчане. Он белый, белее тебя, и у него есть длинная белая борода. Он творит чудеса, и люди поклоняются ему, как богу.

– Замечательно, – Кортес отложил трубку и снова потянулся за чо-колатлем. – Но мне-то что до него?

Вождь захихикал. Золотая пектораль в виде ветки с лепестками, украшавшая его коричневую грудь, отозвалась мелодичным звоном.

– Тебе ни до чего нет дела, Малинче, если не считать денег, конечно… Но мы сейчас говорим не о тебе. Ты считаешь, что твоя девчонка любопытна – что ж, может быть. А вдруг ее любопытство связано с Кецалькоатлем?

– Ну и прекрасно. Во всяком случае, меня бы это устроило больше, чем погоня за несуществующими сокровищами тольтеков…

Тисок вздохнул.

– Ты помнишь, что говорится в легенде? Когда Змей в Драгоценных Перьях вернется из-за моря, закончится эпоха Пятого Солнца. Земля придет в движение, и все, обитающие на ее поверхности, погибнут в бездонных провалах. Так завершится время Тонатиу, старого солнечного бога, и наступит царство Кецалькоатля. Он заново вылепит людей из глины и вдохнет в них священный огонь.

– Да, что-то подобное я уже слышал, – отозвался Эрнандо. – Жрецы в Теночтитлане постоянно вопят на площадях, что Тонатиу жаждет жертвенной крови. Большой Теокалли воняет, как старая скотобойня. В прошлом году они схватили на улице моего слугу Косока и едва не отправили его под нож. Мне пришлось пробиваться на храмовый двор с оружием в руках, можешь себе представить?

– Ты не понимаешь, Малинче, – покачал головой тласкаланец. – Ты живешь на нашей земле, ешь нашу пищу, спишь с нашими девушками, но ты все еще чужой здесь. Ты думаешь, служители Тонатиу лгут? Они и в самом деле боятся, потому что нет в мире ничего страшнее рождения нового солнца. Вы все – и кастильцы, и арабы – слишком молоды, чтобы помнить прошлые бедствия, менявшие лицо земли тысячелетия назад… По правде сказать, ни мы, ни мешики тоже этого не помним. Но у нас, по крайней мере, хватило ума прочесть книги тольтеков, а те были настоящими мудрецами…

Кортес допил чоколатль и с сожалением вытер бороду тыльной стороной ладони.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что дочь халифа так хорошо разбирается в ваших байках?

Тисок засмеялся.

– О, Малинче, мусульмане порой бывают куда умнее вас, христиан. Вы прямы, как ваши сверкающие клинки; даже коварство ваше нетрудно распознать. Мусульмане же знают много, но говорят вполовину меньше. С ними тяжело иметь дело; самый глупый из них, вроде этого надутого индюка эмира, опаснее змеи. Не знаю, что понадобилось принцессе мусульман в мертвых городах на юге, но на твоем месте я бы вел себя поосторожнее.

– Я всегда осторожен, потому и жив до сих пор. – Кортес рывком поднялся на ноги и навис над худощавым Тисоком. – Мне кажется, ты пытаешься меня о чем-то предупредить, но делаешь это очень неловко. При чем здесь Кецалькоатль?

Тласкаланец поцокал языком. Потянулся за трубкой, выбил ее о краешек стола и начал утрамбовывать новую порцию тобако.

– Тольтеки верили, что в мертвых городах на юге похоронено великое зло, – нехотя проговорил он. – Перед тем как уплыть на восход, Кецалькоатль бился с ним и победил, но не до конца. Когда Змей в Драгоценных Перьях вернется, будет еще одна битва, последняя. И если Кецалькоатль падет, конец эпохи Пятого Солнца отодвинется на много лет…

– Спасибо, Тисок, – серьезно сказал Кортес. – Ты большой мастер рассказывать интересные истории. Но я по-прежнему ничего не понимаю… Темные глаза тласкаланца загадочно блеснули.

– Хватит пустой болтовни – нас ждет темаскаль [5]5
  Темаскаль – традиционная мексиканская паровая баня. Представляла собой низкое (в нее нужно было заползать на четвереньках) каменное строение с небольшой дверью и очагом. Изначально, по-видимому, была связана с культом воды и родовой пещеры, но во времена ацтеков повсеместно использовалась в гигиенических и медицинских целях.


[Закрыть], Малинче. Я распорядился, чтобы тебе прислуживала девчонка с маленькой грудью, как ты любишь. Однако не забывай о нашей беседе… Кортес не придал его словам большого значения и вспомнил о них лишь три недели спустя, когда на их лагерь в Лубаантуне напали демоны.

4. Принцесса и наемник

Лубаантун, мертвый город.

Год 2-й Тростник, день 17-й Оллин

Ночью над джунглями вновь раскололось небо. Сначала страшно грохнуло и затрещало где-то высоко-высоко, словно немыслимых размеров великан рубанул топором по рассохшейся исполинской бочке. Потом из бочки хлынула вода – целый океан. Она хлестала из пробитой в небесах дыры с таким исступлением, как будто небосвод был прогнившим днищем тонущего корабля. Белые пирамиды Лубаантуна содрогались под ее безумным напором. Казалось, что обрушившийся на город потоп смоет его величественные храмы и дворцы, подобно тому, как морская волна слизывает построенные детьми замки из песка.

Кортес проснулся и некоторое время лежал в темноте, прислушиваясь к затихающим раскатам первого громового удара. Он спал одетым – вот уже двадцать вторую ночь, с тех пор как отряд покинул границы Тройственного союза. Тело под тонкой шелковой рубашкой и прошитыми хлопком штанами чесалось неимоверно. Два дня назад он наспех искупался в какой-то речушке, через которую отряд перебирался по навесному мосту из тростника. Не сказать, чтобы совсем зря – принцесса, во всяком случае, перестала морщить свой хорошенький носик в его присутствии, а вот чесотка не только не прошла, но даже усилилась. Видимо, в реке водились водяные клещи.

Ливень уже вовсю хлестал своими щелкающими бичами по крыше храма. Храм – похожее на коробку низкое здание – венчал собою вершину одной из великих пирамид Лубаантуна. Кортес настоял на том, чтобы палатку принцессы разбили не под открытым небом, как обычно, а в самом святилище, под защитой испещренных странными иероглифами стен. Себе он постелил у массивной каменной двери с изображением сейбы, вырастающей из рассеченной груди связанного пленника. Дверь легко поворачивалась на невидимых шарнирах, но так же легко блокировалась выточенным из красноватого гранита цилиндром, скользившим в полукруглом желобе. Древние строители хорошо позаботились о безопасности пирамиды: для обороны ее верхней площадки требовалось всего пять-шесть человек. Лестница, поднимавшаяся на высоту двухсот локтей, словно специально предназначалась для того, чтобы сшибать с нее нападавших – по ее высоченным узким ступеням и так-то не просто было подниматься, а уж под градом стрел, дротиков или, на худой конец, каменных снарядов для пращи – тем более. Сейчас лестницу охраняли четверо людей Кортеса; еще двое, включая капитана Коронадо, стояли на страже у дверей святилища. Пять солдат под командой Эстебана дежурили внизу, у подножия пирамиды. «Придется им помокнуть», – подумал Кортес, прислушиваясь к нарастающему шуму дождя.

Приказ на сегодняшнюю ночь – как, впрочем, и на все предыдущие ночи их путешествия – был прост: смотреть в три глаза, не подпуская к лагерю ни одну живую тварь ближе чем на двадцать шагов. Вчера вечером, когда Кортес принял решение разбить лагерь на вершине пирамиды, караульные воспряли духом: охранять такое место несравненно проще, чем поляну, со всех сторон окруженную непролазными зарослями. Но злые боги этой негостеприимной земли решили, как видно, посмеяться над ними, обрушив на Лубаантун страшный тропический ливень. Под сводами дикого леса укрыться от дождя не так уж и сложно, но на вознесенной высоко над джунглями каменной площадке нет спасения от жалящих, словно пчелы, струй. Впрочем, и нападающим придется несладко… «Не будет никаких нападающих», – одернул себя Кортес, поднимаясь и привычным движением поправляя перевязь прямого толедского меча. Город покинут, как и те, что они видели прежде. По пути от гор к побережью отряд миновал уже три больших поселка, и лишь в одном из них теплилось слабое подобие жизни. Население Лубаантуна состояло из дюжины стариков и старух, ютившихся в тростниковых хижинах на краю наступавшего леса; величественные белые дворцы, стоявшие на высоких, облицованных штукатуркой платформах, были пусты, как будто их обитатели в одночасье растворились в колышащемся от жары воздухе. Никто не разжигал костры на ступенях пирамид, не оглашал криками огороженную высокой стеной площадку для игры в мяч. На круглой, вымощенной розовым гранитом площади перед бившим из земли источником валялся расписной кувшин с причудливо изогнутым горлом. Глядя на него, трудно было избавиться от ощущения, что жители покинули город всего лишь несколько часов назад…

Палатка принцессы стояла в глубине святилища, за резной деревянной ширмой. По обеим сторонам от входа сидели, скрестив ноги, Ахмет и Ибрагим, два великана-евнуха, никогда не отходившие от своей госпожи дальше чем на десять шагов. Когда Кортес заглянул за ширму, они, как по команде, повернули к нему свои гладкие, жирно блестевшие в свете потрескивающего факела лица. Ибрагим растянул толстые губы в подобии улыбки.

– Все в порядке, амир, – сказал он свистящим шепотом. – Мы уже привыкли к этим дождям.

– Ты, может быть, и привык, толстяк, а я еще нет, – перебил его звонкий девичий голос. Тонкая смуглая рука выскользнула из-за полога и хлестнула евнуха по безволосому предплечью. – Слава Аллаху, сегодня у нас хотя бы есть крыша над головой. Я уже начинаю забывать, как это – просыпаться в сухой постели!

– Принцесса, – евнух встревоженно привстал, словно пытаясь загородить палатку от посторонних глаз, – сейчас глубокая ночь, вам надо спать…

– С каких это пор слуги указывают мне, что делать? – надменно перебила его Ясмин. Она откинула полог и грациозно выбралась наружу. Кортес сдержанно поклонился.

– Ваше Высочество, – сказал он по-арабски, – ваш слуга не солгал. До рассвета еще далеко.

– Я хочу посмотреть на грозу, – в голосе принцессы прозвучали капризные нотки. – Мне все равно не спится под этот ужасный грохот. Проводите меня на площадку, сеньор.

Кортес протянул ей руку, и тонкие пальчики Ясмин крепко обхватили его запястье.

– Прошу вас, Ваше Высочество.

«Дьявол дернул меня начать проверку караулов с палатки взбалмошной девчонки», – подумал он с досадой. Ясмин была прелестной девушкой, но Омар ал-Хазри нанял Кортеса и его отряд не для того, чтобы потакать ее капризам: для этого в распоряжении принцессы имелся десяток конфиденток, не говоря уже о евнухах. Однако Ясмин, по-видимому, доставляло особое удовольствие испытывать силу своих чар именно на рыцарях-кастильцах. И, разумеется, на их командире.

Сейчас Ясмин решила выйти под дождь в легком и тонком абайясе и парчовых туфельках с загнутыми кверху носами. Ясно, что через минуту одежду можно будет выжимать, а сама принцесса, как ребенок, заберется на руки к одному из своих евнухов, не забывая кокетливо покачивать туфелькой перед носом у капитана Коронадо. Все это повторялось с начала их путешествия уже не раз, и Кортес смирился с подобным поведением, как с неизбежным злом. До встречи с Ясмин он никогда не думал, что мавританские девушки могут вести себя так раскованно. Хуже всего было то, что солдаты воспринимали ее девичьи игры, как знаки внимания лично к ним; впрочем, чего еще можно ожидать от здоровых мужчин с горячей андалусской кровью после двухнедельного похода по обезлюдевшей стране? Принцесса, разумеется, была не единственной женщиной в отряде, но ее служанки, в полном соответствии с законами Мухаммеда, носили длинные плащи и головные накидки-химары и с наемниками отнюдь не заигрывали. А Ясмин ухитрялась то выставить из затянутых шелком носилок стройную ножку, то пройти на глазах у всех к своей палатке, соблазнительно покачивая крутыми бедрами, то прижаться к какому-нибудь из своих евнухов с такой неподдельной страстью, что у глядящих на это кастильцев напрочь отшибало инстинкт самосохранения. В первый же день Кортес объявил своим людям, что самолично повесит каждого, кто вольно или невольно оскорбит принцессу. Молодой Понсе де Леон, большой любитель позубоскалить, попробовал было возражать: мол, в христианских краях, вроде Лузитании или Астурии, дама, скорее, оскорбится, если кабальеро оставит ее намеки без внимания. Кортес посмотрел на него так, что наглая ухмылка юноши быстро превратилась в жалкую неуверенную гримасу. «С каких это пор, – спросил Кортес ледяным тоном, – дон Диего путает сельву ал-Тин с дворцами Овьедо? И, раз уж мы заговорили о далекой родине, не соблаговолит ли веселый дон вспомнить судьбу герцога Фруэлы, имевшего неосторожность приподнять накидку прекрасной Зулейхи? Да-да, того самого Фруэлы, что был брошен в каменный мешок-зиндан и томился там одиннадцать лет, пока астурийцы не передали визирю Гранады огромный выкуп за его голову… Но поскольку, – продолжал Кортес, убедившись, что его слова произвели должное впечатление, – вы, дон Диего, не герцог Астурийский, а всего-навсего младший сын безземельного эскудеро из Пелайо, я не стану сажать вас в зиндан. Я просто повешу вас на ближайшей сейбе!»

Тогда ему удалось убедить наемников, но с каждой новой выходкой принцессы дисциплина в отряде чуть-чуть ослабевала. Посторонний этого бы не заметил, но командир обязан чувствовать такие вещи, как священник – присутствие нечистой силы. Порой Ясмин представлялась Кортесу аркебузиром, стреляющим по кирпичной стене: каждый выстрел в отдельности оставляет только небольшую выбоину, но придет час, и стена неминуемо рухнет… Ахмед, забежав вперед, отворил вращающуюся на шарнирах дверь, и непогода немедленно ворвалась в святилище – плотной колючей завесой воды, резко усилившимся шумом хлещущих с неба струй, дикими звуками ночных джунглей: воем ветра, истошными криками обезьян, треском переламывающихся пополам деревьев. Ясмин ахнула и отступила на шаг назад, оказавшись в мягких объятиях Ибрагима. Огромный евнух тут же забормотал с интонациями заботливой няньки:

– Ваше Высочество, пойдемте обратно, видите, Аллах гневается на людей в эту ночь, лучше спрятаться и переждать, пока Он вновь станет милосердным…

– Отстань, глупый, – принцесса быстро справилась с испугом, и в ее голосе снова прорезались капризные нотки. – Это не Аллах гневается, это джинны воздуха и воды буйствуют над джунглями… Возьми меня на руки, живо!..

Гигант начал, кряхтя, опускаться на колени, и в это мгновение в какофонию ночных джунглей ворвался новый и страшный звук. Больше всего он походил на рев смертельно раненого зверя, но Кортес мог поклясться, что он различает в этом реве слова незнакомой, хотя несомненно человеческой речи. Он схватился за рукоять меча и шагнул вперед, под стрелы ливня.

От порога святилища до края площадки было равно десять шагов. Вчера вечером он измерил это расстояние и запомнил его – просто так, на всякий случай. Теперь вчерашняя предусмотрительность пригодилась: в плотной, мокрой, клубящейся тьме ничего не стоило оступиться и сорваться вниз, ломая шею и ребра об острые каменные ступени. Разумеется, с высоты двухсот локтей невозможно было разглядеть, что же происходит у подножия пирамиды. Кортес повернулся спиной к провалу и начал осторожно спускаться вниз, прилагая все силы, чтобы не поскользнуться на мокром камне.

Он был на середине лестницы, когда рев прозвучал снова. На этот раз еще ближе. Казалось, неизвестное чудовище рыщет где-то у самого основания храма. Там, охраняя подступы к единственной ведущей наверх лестнице, дежурили шестеро кастильцев во главе с Эстебаном. Достаточно, чтобы отразить натиск небольшой туземной армии… но то, что рычало во тьме, могло оказаться куда более страшным противником. Спускаясь по ступеням, Кортес припоминал все слухи о сверхъестественных существах, обитавших в восточных джунглях. Ягуары-оборотни, черви длиной с крокодила и толщиной с бревно, бесплотные духи-людоеды из Шибальбы… Большую часть этих россказней, конечно, не стоило принимать на веру, но пятнадцать лет, проведенные в землях ал-Тин, убедили Эрнандо в том, что чудеса этой страны воистину неисчерпаемы.

Своих людей он обнаружил там, где они и должны были находиться – живых и невредимых, разве что насквозь промокших и не на шутку напуганных. Они сгрудились у подножия лестницы, заняв круговую оборону и выставив перед собой прямые толедские мечи.

– Командир, – крикнул Эстебан, оборачиваясь к Кортесу, – это был дьявол! Сам дьявол!

– Вы его видели? – спокойно спросил Кортес, подходя. – Или только слышали?

– Он был тут! – истерически взвизгнул один из солдат. – Он вонял серой! Огромный, как дерево! У него красные глаза!

Кортес шагнул к солдату и ударил по лицу тыльной стороной ладони. Того отшвырнуло назад, он поскользнулся и сел в большую лужу.

– Бабы, – презрительно сказал Кортес. – Испугались какой-то ночной твари… А кто ржал, когда Два Стилета принял лягушку за дракона?

Кто-то смущенно закашлялся. История о том, как первый метатель ножей в отряде лузитанец Хорхе Два Стилета, услышав брачный призыв лягушки-быка в заводях Усумасинты, прибежал в лагерь со спущенными штанами и долго доказывал всем, что едва унес ноги от огромного дракона, была из числа тех, которые неизменно любят вспоминать у костра.

– Пресвятая Дева Мария, – скороговоркой произнес Эстебан, – защити нас от дьявольских козней… Может, мне померещилось, командир, но только это была не лягушка. Или, по крайности, лягушка размером с лошадь… «На побережье, ниже Тулума, появился какой-то древний демон», – вспомнил Кортес слова ал-Хазри. До побережья еще сорок лиг пути… но что, если демон тоже не стоит на месте?

– Если это зверь, его можно убить. – Он вытащил из ножен свой меч и ткнул им в сторону темных джунглей. – А если кто-то из преисподней, то с нами Дева Мария и Святой Яго. Помните об этом и продолжайте выполнять приказ.

Кортес оттолкнул плечом оторопевшего солдата и пошел в темноту. Эстебан за его спиной сдавленно выругался.

– Командир, он где-то рядом…

– Прекрасно, – бросил Кортес, не оглядываясь. – По крайней мере, не придется долго искать.

Он успел пройти не больше двадцати шагов по направлению к черной стене джунглей, и тут ночь взревела прямо у него над головой. Кортес отпрянул назад, мгновенно ткнув мечом туда, откуда слышался рев. От страшного рыка заложило уши, в голове звенело, как после хорошего удара ацтекской дубиной по шлему. Мрак перед ним сгустился в подобие высокой фигуры, окутанной то ли плащом, то ли огромными крыльями. Меч кастильца на две ладони погрузился в грудь призрака, не причинив ему видимого вреда.

– In nominae Dei, – прошептал Кортес по-латыни, поворачивая клинок. Ему показалось, будто он режет что-то податливое и вязкое, как кисель. – Сгинь, дьявольское наваждение… Фигура опала, словно балахон спрыгнувшего с ходулей ярмарочного великана. По краям темного пятна заструилось слабое фиолетовое сияние, пожиравшее сгустки мрака. Рев оборвался, но откуда-то из-за завесы ливня донесся полный боли и отчаяния стон. В то же мгновение ночь озарилась мертвенно-голубым сиянием огромной молнии, распоровшей небо наподобие изогнутой мавританской сабли. В ее ослепительном свете Кортес увидел, как высоко над колыша-щимися кронами деревьев мелькнула широко распахнувшая крылья тень, похожая на исполинского орла. Мелькнула и пропала в чернильной тьме.

– Убирайся в ад! – крикнул он, поднимая к небу свой меч. От белой пирамиды к нему, прихрамывая, бежал Эстебан.

– Простите, командир, я не должен был оставлять пост… но принцесса…

– Что с ней?

– Она спустилась вниз, сеньор. С этой чертовой горы. За вами следом, командир… – Какого дьявола ей здесь понадобилось?..

– Дьявола? – переспросил чей-то спокойный, насмешливый голос. Кортес резко обернулся и увидел Тубала, кутавшегося в свой неизменный плащ с капюшоном. – Здесь нет никакого дьявола, кабальеро. Дьявол, как хорошо известно, обитает в пустынях и не терпит сырости. А здесь, извините, мокровато.

– Где Ясмин? – перебил его Кортес. – И откуда ты взялся, черт побери?

– С Ее Высочеством все в порядке, – Тубал махнул рукой в направлении пирамиды. – Она под защитой Ибрагима и ваших доблестных солдат. Вы так неожиданно покинули принцессу, сеньор Кортес, что она встревожилась и приказала мне отыскать вас…

Эрнандо криво усмехнулся.

– А ты, надо полагать, ждал где-то поблизости, уже одетый?

– Я находился на террасе, наблюдая за грозой. Вы просто не заметили меня, что неудивительно в такую непогоду… – И что же, по-твоему, здесь ревело? – кастилец наклонился и вытер меч о траву.

Секретарь эмира пожал плечами.

– В джунглях довольно много больших зверей, сеньор. Гроза пугает их, и они…

– Я прожил в этих краях достаточно, чтобы изучить повадки здешних животных, Тубал. Ни одно из них не умеет говорить по-человечески.

– Вы уверены? – с холодной вежливостью спросил чалла.

Эстебан внезапно схватил его за отвороты плаща и встряхнул так, словно секретарь был набитым соломой чучелом.

– Мы все слышали, как он кричал, умник, – рявкнул он. – И ты наверняка слышал, да только почему-то не хочешь в этом признаться… А может, ты сам его и вызвал?

– Отпусти его, – велел Кортес. – Может быть, нам всем померещилось. Я пронзил эту тварь мечом, но она растеклась, как туман. Я думаю, это был морок.

Эстебан разжал руки. Тубал встряхнулся, словно большая мокрая собака, и еще плотнее закутался в плащ.

– А вы не допускаете, что кричать могло не то существо, с которым вы сражались?

Кортес сунул меч в ножны и зашагал к смутно белевшей за стеной дождя громаде пирамиды. Спорить с Тубалом ему не хотелось, тем более, что в словах секретаря был резон. Что, если все это представление с рычащими призраками устроено лишь для того, чтобы отвлечь внимание от настоящей цели?

И что это могла быть за цель?

Ливень все усиливался. «Прекрасная ночь для нападения, – подумал Кортес, – можно незаметно подкрасться в темноте, под прикрытием непогоды, и мгновенно нанести удар… Но кому придет в голову нападать на хорошо вооруженный отряд наемников, одно упоминание о которых наводит страх на окрестные племена?»

Поглощенный этими мыслями, он не сразу понял, что у подножия пирамиды идет драка. Четверо кастильцев угрожающе наседали на гиганта Ибрагима, приставив свои клинки к его широкой безволосой груди, а пятый сидел на земле, держась за голову. Ясмин билась в мощных руках Ахмета, пытавшегося поставить ее на третью ступень лестницы, подальше от опасной свары. Из-за шума дождя казалось, что все это происходит почти беззвучно, но, судя по распахнутой пасти Ибрагима, крик там стоял страшный.

– Прекратить! – рявкнул Кортес, подбегая. Солдаты, прижавшие евнуха к облицованной белым камнем стене пирамиды, неохотно остановились. Ясмин, извернувшись, выскользнула из объятий Ахмета и спрыгнула в скользкую грязь. – Оружие в ножны!

– Амир, – принцесса бросилась к кастильцу и повисла у него на плече, – сеньор Эрнандо! Ваши люди не слушают меня! Они подняли оружие против моих слуг!

– Успокойтесь, Ваше Высочество, – Кортес осторожно поднял ее на руки и, расталкивая хмурых солдат, шагнул к Ибрагиму.