Текст книги "Сердце Дракона. Книга 7"

Автор книги: Кирилл Клеванский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава 552

Войдя в палатку шамана, Хаджар не сразу понял, где именно оказался. Не веря собственным глазам, он сделал шаг назад. Оказавшись посреди лагеря орков, Хаджар смотрел на конусообразную палатку, края которой слегка трепыхались на ветру.

Внешне они выглядели вышитыми разнообразными узорами серыми лоскутами ткани, натянутыми на деревянные стойки. Вот только когда они двигались в такт с движениями ветра, то с внутренней стороны не было ни ткани, ни парчи, ни бахромы.

Будто лоскуты звездной ночи повесили на палки, позволяя им свободно трепыхаться. Загибаясь, они демонстрировали глубину бескрайнего космоса и рассыпанные в нем разноцветные звезды, формирующие целые созвездия.

Палатка, способная вместить максимум человек десять, внутри оказалась бескрайней равниной, раскинувшейся под звездным небом, на которое постепенно величественно поднималась полная луна.

В центре у костра сидели орки, завернутые в шкуры животных. Их головы украшали многочисленные перья. Их было куда больше, чем у Ярости Медведя.

Сам же вождь стоял на пороге. Он смотрел на Хаджара все тем же взглядом, полным легкого превосходства и презрения.

– Не удивляйся, малорослик.

Признаться, Хаджар был не столько удивлен, сколько его застали врасплох. Он уже видел подобное в столице Дарнаса – Даанатане. Когда Дора Марнил, принцесса эльфов, привела его в одну их лучших артефактных лавок империи. Вот только лавка “просто” была внутри намного больше, чем снаружи.

С улицы она выглядела небольшим магазинчиком, в то время как внутри поражала убранством богатого аристократического дворца.

Здесь, сохранив примерный принцип, устроили внутри палатки настоящий обрывок природы. Кусочек мира, замкнутый в волшебном пространстве.

Но вот только удивляло то, что орки не были сведущи артефакторике. Причем – от слова совсем. Они обладали воистину пугающими знаниями об алхимии и том, что они называли духами, но артефакты для них оставались за гранью пути развития.

Так что – каким именно образом они могли добиться схожего эффекта – Хаджар даже задумываться над этим не хотел. Он и так мало чего понимал в магии и том, как ее можно было заключить в предметы, чтобы пытаться проанализировать методы орков.

– Проходи, шаман ждет тебя.

Хаджар второй раз вошел в палатку. Его ноги тут же утонули в высокой, пышной траве, а лицо обдал прохладный ветерок.

Это не было иллюзией или чем-то вроде волшебного наваждения. И ветер, и трава – все вокруг него было реально.

Осторожно Хаджар, сопровождаемый Яростью Медведя, подошел к костру. От него исходили волны тепла, которые сложно было с чем-то спутать.

Хаджар в свое время столько ночей грелся у самых разных костров, пытаясь удержать хоть частичку тепла, что отличил бы настоящий очаг от любой иллюзии.

Те орки, что сидели рядом с пламенем, тоже не выглядели навеянными миражами. Всего их было четверо. И чем ближе подходил к ним Хаджар, тем быстрее начинало биться его сердце.

То, что он увидел, вновь не поддавалось никакому объяснению.

Первым из четверых, кто попался ему на глаза, был молодой орчонок. Полутора метров ростом, он, наверное, был не старше восьми лет. Но даже так – сидел он на вышитом сложными узорами пледе, а голову венчали десятки белых перьев.

Слева от него по часовой стрелке сидел… он же сам. Только выглядел старше лет на десять. Молодой, сильный, с чистым взглядом янтарных глаз, острыми клыками и могучими мышцами. На его груди показательно блестела алая татуировка, изображавшая его Имя.

Дальше, еще левее, вновь – тот же самый орк, только теперь умудренный опытом, закаленный в битвах. Он больше не выглядел готовым к прыжку зверем.

Скорее – спокойным и мудрым, как скала, выдержавшая испытание сотней штормов. Они подкосили ее, оставили глубокие шрамы как на теле, так и на душе, но не смогли свалить в бушующий океан.

Последним из четверки оказался старик. Его кожа уже не была красной, пропитанной кровью добычи и солнцем степей. Скорее – серой, ближе по цвету к высушенной, умирающей земле.

Его мышцы, некогда крепкие и сильные, обвисли огромными морщинами. Шрамы выглядели омерзительными розовыми червями, расчертившими тело. Единственное, что сохранилось с течением времени, – его густые волосы.

Некогда цвета вороньего крыла, они теперь блестели сединой, сравнимой с блеском сверкающих в небе звезд.

– Садись, человек. – Слово взял самый молодой из орков… или орка. Он единственный, кто не смотрел неотрывно в костер.

Хаджар только сейчас понял, что остался посреди равнины наедине с шаманом… или шаманами. Ярость Вождя вернулся обратно на поляну.

Выход из палатки по эту сторону выглядел дребезжащей полоской света – разрезом на ткани мироздания. Она, эта полоска, сюрреалистично качалась на ветру, оставляя разуму возможность осознать, что Хаджар все же пока не покинул мир живых.

Хаджар сел.

Как ни удивительно, но ему заранее приготовили такой же плед, на которым сидели шаманы… шаман.

– Я видел тебя однажды, – на этот раз говорил орк-старец. Взгляд орчонка потускнел и, как и трое остальных, он тоже теперь смотрел в пламя. – Я блуждал в мире духов в поисках ответа, что же поможет нам победить Да’Кхасси. И среди ветров, которые камнями катились по стеклянным рекам, я увидел дракона, танцующего с ветром, приносящим одиночество туда, где цветут прекраснейшие из цветов.

Хаджар сглотнул и пару раз моргнул. Видят Вечерние Звезды, если бы не его встреча с Древом Жизни, он бы, возможно, и не сошел с ума от этой фразы, но явно бы заплутал в лабиринтах чужих иносказаний.

Хотя кто знает, может, шаман и вовсе не использовал никаких метафор, а говорил то, что видел на самом деле.

Старец убрал руку за пазуху накидки и достал несколько трав. Растерев их в морщинистых ладонях, он бросил их в костер.

Тонкая, белая струйка дыма взвилась в небо. Подчиняясь движениям рук старца, она приняла форму дракона и закружилась вокруг Хаджара.

Тот протянул руку и попытался коснуться дракона, но пальцы прошли сквозь фигуру миниатюрного Хозяина Небес, а тот секундой позже уже восстановил свою структуру.

– С кем из вас четверых я говорю? – спросил Хаджар.

– Сейчас – с Мудростью, – ответил старик, – приветствовал же тебя Любопытство.

Значит, старик являлся “мудрецом”, а маленький орчонок – “любопытствующим”. Спрашивать о том, какие роли играли оставшиеся два шамана или ипостась одного и того же, Хаджар не стал.

– Они почти всегда молчат. – Старик взял какой-то другой травы и тоже бросил ее в костер. – Гордыня и Свобода… Чем больше у орка мудрости, тем чаще он обращается к ней, вспоминая о своем детском любопытстве, нежели о юношеской свободолюбивости или же гордыне взрослого охотника.

Хаджар попытался заглянуть в глаза старцу, но тот отвел их в сторону. Наверное, то, что он говорил, было преисполнено глубокой мудрости, но Хаджар не питал любви Эйнена к философствованию.

Он старался жить простой жизнью, в которой руководствовался всего одной, пусть и почти невыполнимой, но целью.

– Не тяжело?

Хаджар сначала не понял, о чем именно спрашивал его орк. Старик, увидев заминку, указал сухим пальцем на татуировку на предплечье собеседника.

Хаджар машинально прикрыл “подарок” шамана бедуинов.

– Нет, не тяжело.

Старик кивнул.

– Так я и думал. – Он бросил в костер уже третий пучок трав. – Вы, люди, некогда знали, как и мы, орки, пути духов-предков, но забыли их, заменив настоящую силу “техниками”, “артефактами”… порохом.

Теперь шаман, уже почти не прекращая, бросал в костер самые разные травы, коренья и цветки. Его, казалось бы, простые жесты несли в себе нечто завораживающее.

– Ваш охотник был силен, – согласился Хаджар, – но я не слышал об орках, достигших ступени Безымянного или выше.

– Ступени, – повторил орк, – но тем не менее мы живы.

– Люди тоже живы, – парировал Хаджар, – и люди процветают.

– Как и паразиты, кишащие на теле умирающего животного. Но умрет животное – умрут и паразиты.

Хаджар решил промолчать. Пусть орк думает, что победил в их маленькой словесной дуэли. Не нужно было быть гением, чтобы, сравнив культуры двух рас, понять, кто именно стоял на острие прогресса в этом мире.

– Твои Имя тебе дали. – Старик говорил спокойным, ровным тоном, но почему-то Хаджар ощутил немного презрения. – То, что дано, оно легко как перышко. Приходит и уходит. Время дается – поэтому мы его теряем. Жизнь дается – мы ее теряем тоже. Любовь, злость, печаль, радость – все это перышки. Они витают вокруг нас, порой касаясь, а иногда теряясь где-то вдали.

Орк взмахнул рукой, и огромный столб дыма выстрелил в ночное небо.

– Но есть и то, что мы завоевываем сами и что отнять у нас очень сложно. Честь, свобода, семья… Имя. Нет ничего сложного, человек, в том, чтобы быть самим собой, когда никто не против этого. Но сможешь ли ты не потерять себя, когда за Имя придется побороться…

Столб дыма растянулся по небу непроглядной пеленой, чтобы с первым порывом ветра закрутиться бешеной воронкой.

– Что про…

Хаджар не успел договорить – его оторвало от земли и затянуло в эту воронку.

* * *

– Сердечный ритм пришел в норму!

Какие-то голоса доносились из тьмы.

– Нейросеть успешно установлена!

Нечеткие силуэты и очертания мельтешили в мутной реальности его зрения.

– Проводимость нервов – сто процентов! Коллеги, операция прошла успешно.

Он открыл глаза, чтобы увидеть перед собой помещение, в котором ему делали операцию по установке нейросети. Зачем? Кажется… он не мог ходить… и говорить… и порой даже самостоятельно дышать.

– М… мне… снился… сон, – впервые в жизни он услышал свой голос.

Глава 553

В следующий раз он уже открыл глаза в своей старой палате, где провел последние семь лет. Все те же знакомые стены, увешанные по его просьбе самыми разными видами. Начиная от ледников Исландии, заканчивая Великой Китайской Стеной.

По центру же сего великолепия находился старый ржавый знак, привезенный ему санитаром с трассы “66”. Недельный путь через всю Северную Америку.

Он мечтал об этом еще с самого детства, вот только…

– Дар…

Он резко обернулся. Обернулся, а потом понял, что к горлу подступает горький комок.

Впервые в жизни он смог самостоятельно повернуться к открытому окну, из которого открывался вид на ночные огни города.

Длинные проспекты змеями вились между огромных массивов из стекла и железа. Несмотря на безлунную ночь, город сверкал ярче, чем солнце в полдень.

Странно, но несмотря на все это великолепие, его взгляд все равно был устремлен к небу. Почему-то он скучал по звездам, хотя точно знал, что никогда в жизни их не видел.

Городской смог настолько плотно занавесил небо, что даже луна лишь в безоблачные ночи была способна пробиться сквозь его шоры.

– Здравствуйте, – донеслось со стороны входа в палату.

Бесшумно разъехались в разные стороны двери. Сделанные из стекла, они могли замутняться в нужное врачам время, становясь непрогляднее кирпичной стены. А порой оставались прозрачнее чистого горного ручья.

Странно…

Он никогда не видел горных ручьев…

– Здравствуйте, – поздоровался он.

Поздоровался и тут же удивился. Прежде он никогда не слышал своего голоса, но и тот показался ему смутно знакомым.

На край кровати, как и в прошлый раз, сел глава местных “франкенштейнов” – Павел Коваль. Из нагрудного кармана своего белого халата он достал странную указку. Та зажглась тусклым белым светом, которым Коваль осветил его глаза.

Он моргнул.

– Операция прошла не без осложнений, – с ходу перешел к делу Коваль. Он был благодарен за это врачу. Терпеть не мог разговоров ни о чем. Не как его лысый друг… Странно… У него не было друзей. – После установки нейросети и соединения ее с нервной системой твое сердце подвело. Мы едва тебя не потеряли.

Он посмотрел на уставшее, теперь кажущееся таким старым лицо. Коваль наверняка не спал последние дни.

– К тому же что-то пошло не так с наркозом и ты очнулся. Хорошо, что нейросеть уже взяла контроль над твоими ощущениями, иначе бы ты умер от болевого шока.

Он кивнул и привычно потянулся к клавиатуре ноутбука. Целыми годами просто лэптоп служил ему единственной связью с внешним миром, а также – рабочим местом, за которым он мог писать свою музыку.

Тот факт, что стойка, где он раньше стоял, пустовала, едва не привел его в ужас. Оглядевшись, он с облегчением выдохнул, обнаружив своего верного брата лежащим на прикроватном столике.

– Привыкай пользоваться собственной речью, – улыбнулся на это Коваль.

– Спасибо, – ответил он. – Но почему я могу говорить и… двигаться. Разве мои мышцы не должны быть атрофированы?

Он все говорил и говорил и чувствовал, как ему нравится слышать свой голос, нравится возможность общаться, не используя клавиатуру. Пусть это и было крайне непривычно, но очень и очень завораживающе и даже интригующе.

– Ты провел в медицинской коме около месяца с того момента, как очнулся на операционном столе. – Коваль взял его за запястье и, глядя на наручные часы, измерил пульс. Кивнув своим мыслям, поднялся и закрыл окно, отсекая шум ветра, в котором он услышал обрывки какого-то слова. – За это время мы успели поработать над твоим телом. Привели его в порядок и разогнали нейронные связи до естественного порогового значения.

Он вопросительно изогнул правую бровь.

Какое-то время в палате висела тишина. Павел, демонстративно отвернувшись к приборам, никак не реагировал на его мимику.

Кажется, он делал это специально. Чертов “Франкенштейн”!

– Без нейроинтерфейса?

Павел хмыкнул.

– Все вычислительные мощности модуля направлены на поддержание твоей способности контролировать тело. Хотя если быть точным, то ты контролируешь модуль, а уже он распределяет команды по нервным окончаниям.

– Значит…

– Значит, что просто между мыслью и действием появилось дополнительное звено. Это не делает тебя в меньшей степени человеком или близким к андроиду.

Он, немного подумав, выдохнул и кивнул. Не то чтобы его пугала возможность стать киборгом. В детстве за призрачный шанс, за тусклую надежду на то, чтобы иметь возможность пройтись по ночным улочкам города, он бы отдал все на свете. Хоть тело, хоть душу.

Одно но – никто не брал.

– Мне снился сон, – неожиданно для самого себя произнес он.

– Это характерно для медикаментозный комы, – кивнул Павел. Закончив с проверкой многочисленной аппаратуры, он снова сел на край его кровати. – Не расскажешь, что именно тебе снилось?

– Мне снилось… мне снилось… – Сжав в ладонях белые простыни, он отчаянно пытался вспомнить, что именно ему снилось. Какие-то смутные образы, сопровождаемые острой головной болью, всплывали в его памяти, но не более. – Не помню… Почему я не помню?

– Это простой медикаментозный сон, – попытался успокоить пациента Павел. – Ничего страшного, если ты не вспомнишь. В конце концов – считай, что это прошлое. А впереди тебя ждет светлое, ясное будущее.

Он почти не слушал “Франкенштейна”.

Ему почему-то казалось, что он забыл что-то важное. Что-то жизненно необходимое. Проклятье! Даже больше чем жизненно…

– К тому же, – вновь поднимаясь с кровати, продолжил Павел, – я уже устал кормить журналистов завтраками.

– Журналистов? – отвлекся он от своих мыслей.

Павел, все так же устало, но счастливо улыбаясь, направился к двери.

– Как же, всем ведь интересно послушать историю исцеления знаменитого музыканта. Хотя, если честно, сам я фанатом электронной музыки не являюсь.

С этими словами “Франкенштейн” покинул палату. Подмигивая на выходе, он на мгновение позволил дверям остаться прозрачными. Так, чтобы он успел увидеть количество журналистов в больничном коридоре. Некоторые из них, притащив пустые коробки из-под бытовой техники, устроили здесь нечто вроде лагеря.

Почему их не выгоняли – кто знает. Наверное, больница получала от процесса неплохой пиар. Все же она была частной, а он наотрез отказался от ВИП-этажа и лежал в общем секторе, просто в индивидуальной палате.

Дождавшись, пока двери вновь станут матовыми, отсекая его от мира акул пера и “франкенштейнов”, он посмотрел за окно. Город, не замечая его нового рождения, продолжал жить своей яркой, насыщенной ночной жизнью.

– Проклятье… – Схватившись за бортик на краю кровати, он попытался встать. – Проклятье!

Несмотря на слова Павла, ноги еще плохо его слушались. К тому же он слишком поздно осознал, что не умеет ходить. Так что первые шаги, как выразился “Франкенштейн” – известного музыканта, оказались болезненным падением лицом прямо на больничный ламинат.

В последний момент перед падением он рефлекторно выставил перед собой руку.

Было больно.

Лежа на полу, он одновременно плакал и смеялся от радости. Было приятно ощущать эту боль. Было приятно вообще ощущать что-либо.

Очередной порыв ветра распахнул окно.

– Дар… – вновь донеслось до его слуха.

Шум города стал нарастать. Он звучал хором с ритмом его сердца. Ведь там, в десятках ночных клубов, играли его музыку. Под его музыку люди любили друг друга, ссорились, мирились, находили друг друга, чтобы потом потерять. И он наконец мог дотянуться до них.

Мог выбраться из своей тесной тюрьмы. Мог узнать, что же находится там – около горизонта и даже дальше. Мог встать в центре ламп горячих софитов и сказать: “Это я!”

И какие-то дурацкие ноги не остановят его на пути к своей мечте…

Он схватился за край кровати.

…ни дурацкие ноги, ни журналисты, но немощность, ни “Франкенштейн”…

Напрягая все мышцы тела, он смог принять сидячее положение.

…потому что кто бы ни встал на его пути, что бы ни оказалось преградой перед его лицом, он все преодолеет…

Рывком он поднялся на трясущиеся ноги, качнувшись вперед, схватился за край окна и буквально вывалился на небольшой балкончик.

Распластавшись теперь уже не на теплом ламинате, а на железе, он смотрел на черное небо. По разбитому лицу текли струйки крови. Но он улыбался им с радостью.

Выдохнув, он поднял руку и, держась за борт балкона, смог подняться. Ветер трепал его волосы, а сам он едва-едва мог удержаться, чтобы не упасть в холодную ночную пропасть.

…потому что никто не сможет остановить его поступи. Ведь его зовут…

– Ты с ума сошел?! – прозвучало за спиной.

Он вздрогнул и обернулся.

В палате, держа в руках планшет, с растрепанными волосами и в слегка помятом халате стояла та самая аспирантка, которая спрашивала перед операцией, что он хочет сделать первым делом.

– А, это ты. – Он, не замечая, как вздрогнула дамочка, повернулся обратно к городу.

Тот, залитый холодными неоновыми и теплыми электрическими огнями, ждал, когда он наконец ворвется в распахнутые объятия каменных джунглей.

– Что значит “а, это ты”, пациент?

– Это значит, что я тебя узнал.

Он услышал стук каблуков по полу, а затем щелчок открывающейся балконной двери. Она оказалась рядом с ним. Рассерженная и обиженная, аспирантка даже не дотягивала ему до груди.

Интересно, это она была миниатюрной или он – высокий?

– Ты головой вообще думаешь?! У тебя на позвоночнике сорок швов и на затылке вдвое меньше! А если они разойдутся…

От нее пахло какими-то цветами. А еще гелем для душа и духами. Он всегда хорошо разбирался в запахах… или нет? В голове все было как-то мутно…

– …или ты думаешь, что если можешь теперь двигаться, то…

Она не смогла договорить. Он наклонился и впился в ее чувственные алые губы своими. Неумело и грубо, но со страстью умирающего от жажды, которому протянули бурдюк с водой.

Странно, почему он вспомнил про бурдюки?

– Что ты…

Его рука скользнула по ее спине, потом ниже и ниже. Она застонала. Планшет упал на балкон.

Он всегда подозревал, что нравился ей.

В той или иной степени…

– Подожди…

Он не стал ждать. Видел подобное в интернете, но сейчас ему казалось, что не только видел.

Едва держась на ногах, он взял ее прямо там – на балконе палаты, служившей ему тюрьмой. Она стонала и оставляла на его коже глубокие царапины, а он держал ее за волосы, но взгляда не отрывал от города.

Его ждала новая жизнь.

Глава 554

Выкручивая руль вправо, он, не сбавляя скорости, вошел в поворот. Его спортивное купе взвизгнуло, но вписалось в крутой изгиб дороги. Огибая едва ли не по шестидесятиградусной дуге сигналящего и матерящегося водилу на семейном рыдване, он вдавил педаль газа в пол.

Обороты взлетели, и мотор, зарычав на манер ягуара, чья морда сталью блестела над бампером, рванул по горячему ночному асфальту.

Музыка в салоне играла так громко, что дрожали стойки. Из настежь открытых окон она лилась на город потоками чего-то тяжелого и резкого.

Ему вслед звучали проклятья и оскорбления, но он мчал, не обращая внимания ни на что иное. Позади вроде даже кричали сирены полицейских, но ему было плевать.

У него хватало денег, чтобы отмазаться не только от полиции, но даже от Гаагского трибунала.

Одной рукой держась за руль, второй он откупоривал очередную бутылку виски. Предыдущую на прошлом повороте он выкинул в окно, метко попадая в урну. Хотя и целился в лобовое стекло одной из преследующих его машин.

– Черный Ягуар, номер…

Он сделал музыку погромче, чтобы не слышать громкоговоритель уже битый час гоняющихся за ним фараонов. Разве они сами не хотели бы полюбоваться ночными огнями города? Посмотреть на то, как горделиво вонзаются шпили небоскребов в тяжелые облака?

Музыка ревела, а он мчал. Порой визжали шины, скрипела подвеска, а он встречал все это радостными криками и щедрыми глотками дерущего горло алкоголя.

– …прижмитесь к обочине!

Он все мчал и мчал. То ли пытаясь что-то догнать или убежать от чего-то, что с рвением охотничьей гончей продолжало его преследовать.

Вдруг зазвонил телефон. Какой-то новомодный смартфон, купленный ему последней помощницей. Он нажал кнопку на руле, и кричащая музыка сменилась не менее кричащим женским голосом.

– Ты где?!

Он посмотрел на знаки.

– Где-то неподалеку от Хай-Гардена.

– Проклятье, Дар… – Из динамика донеслось шипение. – …Тебя ждет целая толпа журналистов!

– Разве?

– Ты совсем с ума сошел?! Мы же договорились о сегодняшней конференции по поводу твоего последнего релиза!

Он резко выкрутил руль. Шины взвизгнули, машина слегка накренилась, но удержалась на дорожном полотне. Полицейский, бросивший ему под колеса шипы, раздосадованно ударил кулаком по фонарному столбу и что-то передал по рации.

Все это он видел в зеркале заднего вида. Фигура полицейского стремительно превращалась в далекую точку.

– Ты за рулем? – спросил голос из динамика.

– Да, – ответил он.

– Тебя полтора месяца назад лишили прав!

Он поперхнулся виски, откашлялся, с укором посмотрел на ополовиненную бутылку и, выругавшись, выкинул ту в окно. На этот раз он попал куда и целился – в поравнявшуюся с ним полицейскую машину.

Там ударили по тормозам, не справились с управлением, и, сделав пару кувырков, машина вылетела на обочину, врезавшись в стену какого-то магазина.

Интересно, когда фараонам стали поставлять машины, способные потягаться в скорости с его киской? Проклятье, звучит-то как двусмысленно! Или нет?

– Упс, – произнес он.

– Упс?! Что значит упс?! Если бы ты не был под кайфом во время чтения приговора, то запомнил бы, что тебе нельзя за руль в течение десяти лет!

Он не стал уточнять, что “упс” в данном случае относилось к совсем иному эпизоду. Но благо никто из полицейских не пострадал, а на тротуаре в этот поздний час не оказалось пешеходов.

Помощники могли отмазать его от всего, но от убийства было бы непросто. Возможно, пришлось бы пару месяцев посидеть в камере. А ни в одну камеру, видят Вечерние Звезды, он не вернется!

– Вечерние Звезды…

– Что? Вечерние звезды?! Ты там совсем упился?!

– Вот и я о том же, – сказал он в пустоту салона. Странное выражение. Интересно, где он его услышал?

– Короче! Езжай сюда немедленно! Я смогу задержать журналистов еще на четверть часа.

– Дорогая, – он не помнил ее имени, – у меня небольшая проблемка.

– Ну?

– У меня тут, – он посмотрел в зеркало заднего вида, – машин пятнадцать фараонов на хвосте.

Послышались обрывки весьма грязных ругательств, а затем два телефонных гудка, после чего вновь ударила тяжелая музыка.

Выкрутив руль, он юркнул на соседнюю улицу. Одновременно с этим, нажимая на кнопку ручного тормоза, выкрутил руль в обратную сторону и ударил по тормозам.

Машину развернуло на сто восемьдесят. Левые колеса слегка приподнялись от земли, а потом с ударом опустились обратно на асфальт.

Отжимая кнопку, он ударил по педали газа, буквально вбивая ту в пол, и щелкнул подрулевыми лепестками. Из-под капота потянулись струйки дыма, но ему было плевать – купит другую. Или сразу несколько, чтобы в салон каждый раз не ездить.

В тот момент, когда машина, зарычав раненым зверем, исторгая задними колесами клубы дыма от паленой резины, сорвалась на встречку – прямо в лоб колонне фараонов, пешеходный переход пересекал молодой человек.

В последний момент он успел обогнуть задумавшегося пешехода.

– Самоубийца! – крикнул он юноше.

Тот, с новомодной, бритой на висках прической, курил сигарету. Старые черные джинсы, кожаная куртка того же цвета и зажатая между пальцами почти докуренная сигарета.

Почему-то этот человек показался ему смутно знакомым.

В зеркале заднего вида он увидел протянутый в его сторону средний палец. На нем латинскими буквами было неаккуратно выбито “Дум”.

– Дебил, – так это прокомментировал он.

После первой же машины фараонов, отпрыгнувшей в сторону от лобового столкновения, он уже забыл о даже не дрогнувшем перед столкновением юноше.

* * *

К воротам огороженной территории фешенебельной усадьбы подъехало покореженное, с разбитыми стеклами, вмятинами по всему корпусу и оторванной дверью некое подобие некогда роскошной спортивной машины.

Из салона, ногой выбивая держащуюся на соплях последнюю дверь, выбрался целый и невредимый молодой мужчина. Легкая небритость, помятый костюм-тройка с красным галстуком и початая бутылка виски.

Следом за мужчиной из салона выкатилось три…четыре… пять бутылок.

– Оторвался, – сказал он ошарашенной девушке.

Высокая, стройная, с густыми черными волосами и четко очерченными скулами. Тонкая талия, спортивные длинные ноги и честный третий размер. За исключением имени, она была практически неотличима от всех его предыдущих помощниц.

Увы, имени ее он не помнил. Как и того – спал ли с ней. Хотя, наверное, поддерживая традицию, спал.

Позади среди горного серпантина послышались гудки сирен.

– Или не оторвался, – улыбнулся он, протягивая девушке бутылку. – Ну, ты разберешься, да?

Та, скорее на автомате, нежели из необходимости, взяла бутылку и проводила взглядом уходящего в сторону усадьбы человека. Тот, на ходу высморкавшись в кусты роз, почесал задницу и заправил рубашку в брюки.

Кажется, она выругалась, но он уже не слышал.

* * *

– Приехали, сэр.

Он рывком очнулся и ударился лбом о стекло. Чертовы лимузины с их пуленепробиваемыми стеклами! Так он однажды из-за бесконечных шишек станет клятым единорогом!

– Спасибо. – Он достал из бумажника две хрустящие банкноты и положил их на сидение.

– Сэр, я ваш шофер и получаю зарплату.

– Да? А я думал – таксист, – честно удивился он, но деньги все равно оставил.

– Эх, сэр, пора бы вам уже взяться за ум.

– Наверное. – Честно, разговор с шофером, которого он даже не видел из-за опущенной механической шторки, его всегда успокаивал. – Спокойной ночи, Тед.

– Спокойной ночи, Дар…

Шум захлопывающейся двери прервал шофера.

Он остался стоять на тротуаре перед зданием новомодного апарт-комплекса. Огромный, пятидесятидвухэтажный небоскреб. В нем ему принадлежал один из двух пентхаусов на последнем этаже.

Поздоровавшись со швейцаром, он вошел в вестибюль. Просторный, залитый искусственным светом, с мраморным полом, гранитной столешницей ресепшен и всегда милыми и приветливыми девушками.

Они каким-то чудом умудрялись сохранять позитивное расположение духа даже в такие поздние вечера.

– Добрый вечер, мистер Дар…

Звонок опустившегося личного лифта заглушил приветствие одной из девушек. С ней он спал на прошлой неделе. Или на позапрошлой? Черт, в последнее время за этим становится сложно следить.

Войдя внутрь, он провел картой-ключом по сенсорной панели и нажал на одну-единственную кнопку. Двери закрылись, и лифт потянулся наверх.

Было проще, когда он ничего не знал о плотских утехах… да и вообще, об утехах в целом.

Двери открылись, впуская его в огромные просторы пустого помещения. Здесь, прямо около кухонного гарнитура, на бетонном полу лежал матрас, напротив которого стоял телевизор.

Чуть дальше – напротив панорамного окна, вид из которого был мало отличим от больничного, виднелось монструозное нагромождение разнообразной музыкальной аппаратуры, в том числе и его старенькой ноутбук.

Стоило ему подойти к холодильнику, сплошь забитому различным алкоголем, как включился телевизор.

– Итак, мистер Дар…

Он захлопнул дверцу и, сбив крышку от пива о край кухонной столешницы, плюхнулся на матрас.

– …три года назад, когда вы впервые вышли из больницы, о чем вы подумали?

Под аплодисменты аудитории он, начищенный и побритый, взял слово. Удивительно – снимали они это всего три часа назад, а кудесники-гримеры сделали из его жуткой физиономии очередной логотип для передачи “Самый горячий мужчина месяца”. Какого – он не знал.

С трудом помнил номер года, не то что месяц.

– Что неплохо бы скачать на смартфон карту, – ответил он.

– Зачем? – спросила коротко стриженная интервьюерша.

– Чтобы узнать, где ближайший бордель.

Сначала шок, а затем все, будто по команде, рассмеялись.

Он выключил телевизор.

Что было три года назад его первой мыслью? Взять билет и отправиться в путешествие по трассе “66”. Этот билет даже лежал у него где-то среди изобилия пустых бутылок и грязных вещей.

Вот только за все это время он так и не выбрался из клятого города.

Потерев грудь, которая снова зудела от тянущей в ней пустоты, он одним залпом осушил бутылку и отправился в страну снов.

* * *

– Разве такой жизни ты искал, Дар…

Он проснулся как и всегда – рывком. Посмотрев на часы, понял, что в забытьи провел не дольше одного часа. Четыре часа утра ровно.

– Проклятый город, – выругался он, с трудом поднимаясь на ноги и ковыляя к раковине. Открыв вентиль на полную, он мылом для мытья посуды ополоснул голову. – Даже поспать не дают.

Только после этого он понял, что в дверь кто-то звонит.

– Кого там еще…

Пройдя по огромному пустому коридору, он открыл дверь. На этаже располагалось всего две квартиры. Он купил свою еще на момент окончания стройки и рассчитывал, что никто из тех, кто может себе позволить подобное жилье, не рискнет жить по соседству с наркоманом и пьяницей.

В конце концов, все, располагающие такими суммами, знали друг друга в этом городе.

– Простите. – Он едва не упал, увидев миловидную девушку лет восемнадцати. Удивительно, но она была такого же типажа, как все его помощницы. Спортивная, с крепкой грудью, стройная и черноволосая. – Меня зовут Анис. Я ваша новая соседка.