Текст книги "Юнги. Игра всерьез"

– Все вы,

бабы,

трясогузки и канальи…

Что ей крейсер,

дылда и пачкун?

Поскулил

и снова засигналил:

– Кто-нибудь,

пришлите табачку!..

Ребята ошеломленно молчали. Крыть было нечем. И только Раймонд укоризненно пробормотал:

– Девчонка, а ругается как боцман!

– Это не я ругаюсь, – снисходительно объяснила Жанна. – Это стихи Владимира Маяковского.

– И кроме того, девушка, должен вас огорчить, табачок совсем нам ни к чему. Здесь никто не курит! – вмешался вдруг баритон.

Все обернулись и увидели, что председатель приемной комиссии Константин Васильевич стоит в распахнутых дверях кабинета.

– Зачем вы здесь? Кто такая? – строго спросил он.

Девушка вздрогнула, на мгновение растерялась, но тут же у нее озорно сверкнули глаза, и брови лукаво поползли вверх. Она вновь подняла руки с испанками и, обернувшись к командиру, просигналила изящно и четко: «Бегущая по волнам…»

– О, Фрези Грант! – улыбнулся Константин Васильевич и спросил: – Решили поступать в спецшколу?

– Конечно! – отозвалась девушка.

– Ну раз так проходите, поговорим, – сказал моряк и повернулся к очереди: – Возражений не будет?

Возражений не поступило. Жанна все так же решительно прошла в кабинет.

Вот уж когда ребята пожалели, что через проклятую дверь ничего не слышно. Любопытный Петька, приложив ухо к щели, едва улавливал, как звонкие настойчивые фразы, подобно ручейкам, разбивались о вопросы.

Наконец дверь распахнулась, и появилась торжествующая Жанна. Она держала в руках направление на медицинскую комиссию. Вслед за девушкой вышел Константин Васильевич. Он искоса глянул на отскочившего Шлыкова, на надувшегося Жанниного брата и спрятал улыбку, а Жанне предложил проводить ее до медицинского кабинета.

Пересекая вестибюль, девушка перехватила по пути взгляд Раймонда Тырвы и задорно вскинула головой, как бы подытоживая спор: «Ну что? Убедился?»

Перед медицинским кабинетом тоже стояла очередь. Мальчишки переглянулись, хотели что-то сказать. Но не успели. Стремительная Жанна рванула на себя дверь. Рванула и отшатнулась, увидев перед собой шеренгу голых ягодиц.

– Вы нарочно это подстроили? – гневно спросила она у председателя приемной комиссии. – Чтобы я сама отказалась, да?

– Как же мне иначе тебя убедить? – прикрывая дверь медицинского кабинета, проговорил Константин Васильевич. – Семафором ты владеешь, как настоящий сигнальщик, в табеле только отличные оценки… Словом, ты отвечаешь всем требованиям, за исключением одного…

– Но у нас же равноправие…

– И здесь все точно! Но почему же тогда остановилась на пороге?

Девушка возмущенно вскинула брови и закусила губу.

– Значит, тебе необходима отдельная медкомиссия? Потом, в училище, отдельная спальня? На корабле отдельный кубрик? Везде исключения, всю жизнь! А разве жизнь можно строить на исключениях? Поверь, Жанна, из этого никогда и ни у кого ничего хорошего не получалось.

Жанна вдруг наклонила голову и, не прощаясь, направилась к выходу. Ребята глядели ей вслед. Никто не засмеялся.

Когда подошла очередь Димки Майдана и он оказался на пороге кабинета, председатель приемной комиссии разговаривал по телефону – он, видимо, сердился. Резкая складка легла на его лбу. Димка посмотрел на складку и совсем затосковал.

– …Так точно, товарищ капитан первого ранга, вашу записку читал, – сдержанно говорил в трубку Константин Васильевич. – К сожалению, недостаточно… На основании положения, утвержденного Совнаркомом СССР… Да, могу зачитать. – Председатель приемной комиссии пододвинул к себе несколько машинописных листов. – Вы слушаете?.. Цитирую пункт третий: «…комплектуется из числа лучших учащихся средних школ мужского пола, прошедших специальную медицинскую комиссию…» Почему не лучший? Да у него четыре посредственные оценки в табеле… Простите, товарищ капитан первого ранга, я не успел дочитать этот пункт: «…окончивших отлично или хорошо семь классов средней школы». Как видите, совершенно четкий критерий… На исключения не правомочен. Мы с вами люди военные и знаем, что изменить приказ может только тот, кто его подписал. Рекомендую ходатайствовать через Совет Народных Комиссаров… У вашего племянника есть другой, более надежный путь – окончить хорошо восьмой класс обычной школы, и тогда мы его примем через год. Обязательно примем.

Константин Васильевич устало положил на рычаг телефонную трубку, посмотрел на Майдана и сказал:

– Ну, давай знакомиться. Где твои документы? Та-ак! «Живой и любознательный… гм… ребенок…» Насчет живости пока поверить трудно. Любознательность? – Он заглянул в табель и улыбнулся. – Любознательность налицо! Ребенок? – Тут председатель комиссии внимательно осмотрел Димку. – Действительно ребенок! Сколько в тебе роста?

Димка затрепетал, сердце сжалось: «Сейчас откажет», но ответить на вопрос не успел, потому что дверь кабинета распахнулась и в него вступила солидная дама, ведя за собой длинноносого мальчишку.

– Товарищ Радько! – обратилась дама к председателю приемной комиссии. – Мой муж…

– Скажите сразу: сколько троек? – перебил ее председатель комиссии.

– Только одна, по химии, – вздохнула дама и положила табель на стол.

– Первая четверть – «отлично», вторая – «хорошо», третья – «отлично», – громко читал Константин Васильевич, – последняя четверть – «три». Годовая оценка тоже три, то есть посредственно. Итог удивителен. В чем дело?

– Видите ли, мой Гена… – начала объяснять дама.

– Сам расскажи, Геннадий, – опять не дослушал Радько.

– Ну, на контрольной работе, – шмыгнул носом парень, – разбавил в классе чернила соляной кислотой.

– Вот оно что! – рассмеялся председатель комиссии. – Видно, здорово пересолил? А? Ладно, предлагаю дать ему направление к медикам.

Члены комиссии улыбались и кивали головами. Генка схватил бумажку, и его как ветром выдуло из кабинета. Мамаша слегка растерялась. Она приготовила длинную убедительную речь. Речь не пригодилась. Теперь она не знала, что делать. Не выходить же ей из кабинета просто так!

А Радько уже снова смотрел на Димку.

– Так как насчет роста? Вот если дашь обещание подрасти…

– Честное пионерское! – с чувством воскликнул Майдан. – Подрасту! Обязательно! – И вздрогнул от общего хохота.

Смеялись члены комиссии, колокольчиком заливалась секретарша, с достоинством улыбалась дама, хотя никто так и не узнал, чья она жена.

– Как тебя величают? – невозмутимо поинтересовался Радько, заглянул в документы. – Дмитрий? – И, протягивая Майдану направление, торжественно возгласил: – Идите, Митя, и будьте отличником!

Глава 2 ПОПРОШУ «ВОЛЬНО!»

Еще накануне тетя Клаша зашила дырки в Димкиных карманах, выгладила брюки, курточку и пионерский галстук.

Проблема галстука несколько смущала Майдана. Конечно, он еще не комсомолец, но ведь и школа не обыкновенная. Когда выдадут форму, не повязывать же его поверх тельняшки?

В конце концов Дима решил галстука не надевать. На всякий случай он спрятал его в портфель. И, как оказалось, правильно сделал. В галстуке появился только один мальчишка, Аркадий Гасилов, который пел песни на приемной комиссии. Его сразу стали называть исключительно «пионером».

– Ч-что здесь особенного? Я действительно пионер, – с достоинством отвечал Аркашка. – Вы разве нет?

Перед началом занятий на школьный двор вышел сухопарый учитель в армейской полувоенной форме и картавым голосом скомандовал:

– Восьмые классы! Становись! ’авняйсь!

Ребята встали в шеренгу кто куда, учителю это не понравилось. Он стал тщательно тасовать мальчишек по росту. Димка Майдан отодвигался все дальше, пока не очутился «на шкентеле», то есть в самом конце строя. Огорчиться Майдан не успел, потому что к шеренге подходил знакомый моряк, который был председателем приемной комиссии.

– Това’ищ воен’ук! Т’етья ’ота по вашему п’иказанию пост’оена! – доложил учитель и представился: – Команди’ ’оты Оль!

Третья рота – это звучало уже совсем по-военному. Капитан третьего ранга Радько прошел мимо к правому флангу, где стояли самые рослые ребята. И тут все увидели, что военрук не достает им даже до плеча.

«Сам коротышка! – поразился Майдан. – А еще требует от других подрасти».

Вместе с командиром роты военрук принялся за строевой расчет. Тридцать три человека с правого фланга они нарекли первым взводом.

– Все равны как на подбор, – засмеялся «квадратный парень» Антон, брат той самой девчонки, которая владела флотским семафором и назвалась «Бегущей по волнам».

А военрук шутки не принял. Он нахмурился и строго спросил:

– Что за разговоры в строю?

По всему выходило, что Диме Майдану предстоит учиться в самом последнем, шестом взводе, если бы не вмешалась судьба. Судьба явилась в образе изящной молодой учительницы. Черный костюм сидел на ней ладно и строго, как военный мундир. Учительница неожиданно появилась позади военрука и что-то ему шепнула.

– Виноват, Мария Яковлевна, не учел, – галантно сказал военрук и скомандовал: – Отставить расчет! Изучающим английский язык – три шага вперед, французский – пять шагов… марш!

Большинство учеников остались на месте, поскольку они откликались на пароль: «Шпрехен зи дойч?»

А остальные доставили начальству немало хлопот. «Англичане» и «французы» по количеству никак не укладывались в строевой расчет. В результате Майдан, «пионер» Гасилов, Жорка – владелец швертбота, Раймонд Тырва и Антон Донченко попали в сборный «двуязыкий» класс, который нарекли вторым взводом. Рост тут роли уже не играл. Оставалось только назначить младших командиров.

Военрук внимательно осматривал ребят и наконец вывел из строя мальчишку в галифе и мягких хромовых сапожках. Радько угадал. Отец у Леки Бархатова был полковником, и парень с детства привык к гарнизонам. Суховатый, подтянутый Лека тотчас стал командовать, будто всю жизнь этим и занимался. Ребята сразу поняли, что выбор правильный.

Все, кроме Жоры Куржака. Брат у Куржака, с которым он вместе перевернулся на швертботе, уже два года щеголял в военной форме артиллерийского «спеца» и даже исполнял обязанности старшины роты. Жора представил, как было бы здорово, вернувшись домой, небрежно сообщить брату, что он тоже младший командир. Правда, огорчаться было рано, поскольку оставались свободными четыре вакансии командиров отделений. Жора Куржак решил помочь военруку. Он заикнулся было, что у него есть собственный швертбот. Но военрук еще раз напомнил о недопустимости разговоров в строю и прошел мимо.

Донченко, наоборот, старался на военрука не смотреть. Если бы Радько знал, что газета «Ленинские искры» объявила его победителем морской игры «Загадочный рейс» и назвала «самым догадливым матросом из команды капитана Бакборта»! Но сам Антон хвастаться не стал, а на лбу это не написано. Военрук не задержался и около Донченко.

Из строя был вызван Раймонд Тырва. Военный руководитель спецшколы положительно оценил его угрюмый вид и назначил командиром отделения. И что военный руководитель в нем нашел?

Вновь сформированные подразделения строем направились на занятия. Первый звонок прозвучал ровно в девять утра в понедельник, 2 сентября. Собственно, это был не звонок, а гулкий колокол – рында. Пожилой швейцар Сергей Иванович с завидной сноровкой дергал за плетеную косицу бронзового языка, и сдвоенные удары настоящих корабельных склянок разносились по всем этажам.

Только этот сигнал и напоминал о морском профиле школы. Пока все – и ученики, и преподаватели – пришли в обычной гражданской одежде.

На уроке геометрии в класс вошел человек со странной головой: как будто две полусферы срослись у его висков, одна полусфера – лоб, другая – затылок. Лека Бархатов скомандовал «смирно!» и, четко печатая шаг, подошел с докладом.

– Попрошу «вольно!», – неловко сказал преподаватель и уже увереннее предложил: – Садитесь!

Ребята снисходительно заулыбались, а Димка Майдан удивился. После построения на школьном дворе он ощутил себя вполне военным моряком и никак не мог предположить, что встретится здесь с хорошо знакомым учителем математики из его прежней школы. Михаил Тихонович Святогоров был назначен командиром их взвода. Правда, в переводе на привычный язык это означало, что он будет классным воспитателем. Но военная должность и вполне гражданский учитель казались понятиями несовместимыми.

– Математика – наука точная, – сказал Михаил Тихонович тихим, вкрадчивым голосом. – Но математика не дидактична. Сомневайтесь! – повысил он голос, и все вздрогнули от неожиданности. – Проверяйте любую формулу, задачу, вывод теоремы. Сомневайтесь, и вы будете знать предмет… Хотя удобнее и спокойнее верить, – добавил учитель снова обычным шелестящим голосом.

Димкин сосед Жорка захихикал в кулак. Димка толкнул его, чтобы он подождал смеяться. Но учитель как раз посмотрел в их сторону, и Димке пришлось съежиться. Его вихрастая голова едва выступала над партой наподобие перископа. Святогоров наверняка был в курсе Димкиной характеристики.

Но все обошлось. Михаил Тихонович не стал намекать на их давнее знакомство. Он улыбнулся и продолжал урок. Для того чтобы услышать учителя с «Камчатки», приходилось наводить уши, как раструбы военных звукоулавливателей. Бдительность подстегивали разные неожиданности. Вопрос или удивительная задачка преподносились именно тем, кто их меньше всего ожидал.

Бархатов, как полагалось младшим командирам, сидел на первой парте и поэтому не напрягал слух. Сюрпризов Лека не боялся. Какие могут быть сюрпризы, если его всегда вызывали к доске только для решения самых трудных задач. За семь предыдущих лет он привык быть отличником. И учителя его прежней школы тоже привыкли к Лекиному авторитету. Вот только Михаил Тихонович этого еще не знал.

– Тэ-эк-с, товарищ Бархатов, – сказал он через несколько дней, начиная опрос по геометрии. – Пожалуйте к доске!

Лека вскочил и, сотрясая ударами ботинок ветхий паркет, предстал перед учителем. Задание не было трудным – доказать лемму о подобии треугольников. Но преподаватель прищурился и сказал, что ответ его не удовлетворяет, поскольку рассмотрен частный случай, когда сходственные стороны соизмеримы.

Алексей покраснел. В учебнике Киселева частный случай напечатан впереди и крупным шрифтом, а более строгое доказательство дано как дополнительный материал. Бархатов добрался до этой страницы, когда по радио передавали последние известия, ночной выпуск. Диктор еще читал указ о порядке обязательного перевода инженерно-технических работников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих с одних предприятий на другие, потом сообщил об очередной бомбардировке Лондона и потерях среди английских истребителей. Из спальни вышла мать и молча показала на будильник.

– Сейчас ложусь, – отмахнулся Лека.

Но лечь он не мог. Предстояло еще выучить, нарисовать в тетради и раскрасить в четыре краски 59 флагов военно-морского свода сигналов. Времени не хватало. Флаги он, конечно, нарисовал, а дополнительный параграф из учебника геометрии просмотрел бегло, по диагонали. И надо же было случиться, что его спросили именно этот материал!

Лека нарисовал на доске чертеж, задумался, потом обернулся к классу. Ребята подумали, что он подает сигнал бедствия. Жора Куржак раскрыл перед собой учебник и стал выводить по воздуху вензеля. Это задело Леку, и он раздраженно отмахнулся. В классе еще не знали, что Бархатов давно решил никогда не пользоваться подсказками. Лека исписал всю доску, но вопросы преподавателя обрушили построение как карточный домик.

– Тэк-с! – сказал Михаил Тихонович. – Выходит, что Бархатов сорокового года все же не заменяет Киселева издания тридцать восьмого… Садитесь!

Лека нахмурился. Командир взвода явно относился к своему ближайшему помощнику как к самому обыкновенному ученику. Пока Бархатов разглядывал в дневнике отметку «плохо» – первую в жизни, Михаил Тихонович спросил, кто может доказать лемму. В классе его как будто не услышали. Никто не поднял руки.

– Тэ-эк-с! – покачал головой преподаватель и уставился в классный журнал. Но журнал еще был чистым, а в перечне фамилий оказалась знакомой только одна.

Майдан догадался, что сейчас произойдет. Он смущенно потупил глаза. Урок Димка, как всегда, выучил, но заявить об этом не решался. Еще посчитают выскочкой. Михаил Тихонович был в курсе Димкиных возможностей. Ему ничего не оставалось, как вызвать Майдана к доске.

Димка доказывал лемму, делая вид, что видит учителя в первый раз. Преподаватель тоже в знакомые к нему не навязывался. В геометрии Майдан разбирался, и в классном журнале появилась оценка, диаметрально противоположная Лекиной.

Бархатов обиделся еще больше. Он как бы окаменел. Димка посматривал на неподвижный затылок помощника командира взвода и чувствовал себя неуютно.

На перемене, едва преподаватель вышел из класса, ребята сразу загалдели, оживленно обсуждая первые отметки. Больше всех зубоскалил один мальчишка, Григорий Мымрин. Зубы у Мымрина были крупными, ровными и блестели, как клавиши рояля. Его прозвали Зубариком.

– Начальство срезалось по геометрии, – смеялся Зубарик. – Ничего, это бывает. Не вешай носа.

Бархатов сдержанно кивнул. Самые худшие его предположения, к сожалению, оправдывались. И как теперь ему укреплять дисциплину? Ясно, что гражданский учитель не должен быть командиром взвода в специальной школе. Командир первого отделения Раймонд Тырва думал примерно так же, казалось Леке.

– Основной материал Бархатов знал, – буркнул Тырва. – «Пос» был бы более справедливым.

– Не надо на него обижаться, – вступился Димка. – Михаил Тихонович зря не поставит.

– Ха-ха, – оскалил Мымрин свою клавиатуру. – Получил «отлично» и доволен.

– Я у него и колы получал, – обиделся Майдан.

– Что-то не припомню, – прищурился Тырва.

– Не сейчас, а в шестом классе, – пояснил Димка и прикусил язык. Он понял, что проговорился.

– Так ты его давно знаешь? – закричали ребята. – А ну рассказывай, какой он!