Текст книги "Провал резидентуры"

Автор книги: Кирилл Мошков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Кирилл Мошков
ПРОВАЛ РЕЗИДЕНТУРЫ

Глава первая. РАЗВЕДЧИК

В рубке очень тихо, гудят еле слышно трубы за стеной, я сижу в рабочем кресле, закрыв глаза, тереблю кольцо на застежке куртки, жду... Радиоприемник играет заунывную, тяжко ритмичную музыку – «шеаокан». В рубке тихо, в рубке мир, гулкие барабаны и плачущий электрогобой рождают усталость. Я представляю себе небольшую радиостудию в старинном городке на берегу моря. Из окна с тройными стеклами хорошо видно море, свинцовое, по-зимнему седое от бесчисленных барашков. Крутятся бобины большого студийного магнитофона, записывающего эфир для повтора ранним утром; мигает двоеточие на дисплейчике CD-плейера, в узеньких недрах которого рождается эта тягучая, сверхмедленная музыка. Темнокожий звукорежиссер, отдыхая – они в эфире уже шестой час – положил бритую голову на руки перед компьютером, показывающим смену текущих номеров; ди-джей, такой же темнокожий, стоит у окна, с тоской глядя в асфальтовую морскую даль над мотающимися верхушками мокрых пальм на набережной Короля Хуа V; в его длинных, с твердыми плоскими ногтями коричневых пальцах дымится забытая шоколадного цвета сигарета.

Музыка медленно стихает, звукорежиссер вопросительно смотрит на ди-джея. Тот, еле слышно вздохнув, возвращается к микрофону. Коричневая рука привычно нажимает клавишу, и с винчестера срывается и уходит в эфир мощный, эхом ревущий удар заставки, коричневый палец с синеватым ногтем привычно отжимает кнопку на пульте, вспыхивает красный транспарант "В ЭФИРЕ", и я в рубке дежурного по радиоразведке, в тридцати шести тысячах километров над головой ди-джея, слышу его усталый низкий голос, произносящий на певучем языке оанаинх:

– Здесь "Радио Тридцать" из Миноуаны, с вами до восемнадцати часов Оаки Мин Даноо и звукорежиссер Амму Эан Ингиоо. Непревзойденные мастера из мастерской Виашну были с нами последние девять минут, а теперь, по большой просьбе девушки Лиины, которая нам только что звонила – я напоминаю, наш номер в Миноуане 800-315-30 – итак, по просьбе девушки Лиины мы с вами возвратимся на двенадцать лет назад, когда все было еще по-другому, и послушаем напевный окан мастера Нао Бо, знаменитый "Лее окелео На"...

Коричневый палец нажимает кнопку микрофонного канала, красный транспарант гаснет, рука выводит фейдер на пульте, и в эфире рождается мощный, наводящий тоску вой синтезаторов, гулко раскатываются в сверхмедленном темпе барабаны, и мужской голос – то низкий, то вдруг пронзительный – заводит бесконечную, на трех-четырех нотах жалобу почти без слов... А ди-джей вновь встает, поднося сигарету к губам, подходит к окну, прислоняется лбом к холодному стеклу и бесконечно долго, пока не кончится окан, смотрит в морскую даль...

Тем временем я поднимаюсь со своего кресла и говорю оператору:

– Спасибо, сержант. Отключайте.

Сержант равнодушно кивает, а я выхожу из рубки и, пройдя по коридору, прикладываю палец к сенсорам дверей центрального поста. Дверь раздвигается, и я вхожу и говорю:

– Он передал "Лее окелео На".

– Значит, она не вернется, – утвердительно говорит командир и обеими руками взъерошивает короткие седые волосы.

– Да, она погибла, – говорю я почти равнодушно. С этими словами наша "ноль-пятнадцать", кажется, становится плоской, черно-белой – история... Только в памяти останется, как она вздрагивала, когда я целовал ее сорок дней назад в темной каюте на Полярной базе.

– Ну так же нельзя, – вдруг взрывается командир. – Надо же проверить!

– Даноо надежный человек, он не передал бы сигнал, не проверив, – говорю я.

– Нет, – невпопад качает головой командир, глядя в стену, и вдруг говорит:

– Вот что, готовьтесь. Вечером пойдете вниз. Все это надо проверить. И, если найдете ее... тело... то вывезите на борт.

– Ну, – говорю я, но он кричит:

– Это приказ! – и я, коротко козырнув, выхожу в коридор.

Я – это Шаг Веном, лейтенант Космофлота Конфедерации человечеств. Я работаю в Специальной службе флота, занимающейся главным образом безопасностью полетов во всех ее проявлениях. Мне двадцать четыре года. Я закончил Первое специальное училище Космофлота шесть лет назад. Я работал в Солнечной системе начальником низовой станции слежения, потом – старшим дежурным подсистемы слежения Земли-Большой, потом был переведен в Объединенную службу слежения систем Толимана, там я был сначала заместителем, потом начальником сектора слежения. Два года назад я получил предложение перейти в управление разведки и согласился. С тех пор я работаю здесь, в системе Кассиопеи, в шести с небольшим парсеках от Земли, старшим специалистом разведки базы флота.

Едва я вхожу в каюту, как гудит интер. Я отзываюсь.

– Веном, – говорит командир. – Только что на автоответчик поступил контрольный звонок.

Я вылетаю в коридор, бросив каюту открытой, и ураганом проношусь через жилой отсек.

На центральном посту командир уже не один: с ним незнакомый, очень молодой блондин в чине мичмана и с ромбиком Первого училища Космофлота – между прочим, золотым ромбиком. Именной диплом! Кроме ромбика, у него на кителе колодочки двух незнакомых – наверное, не земных – орденов.

– Слушайте, Веном, – говорит капитан и включает воспроизведение.

Гудок, писк. Спокойный, нет, чуть нервный голос Лиины, говорящей на оанаинх:

– Дедушка, жаль, не застала тебя дома. Я не смогу тебе позвонить завтра. Я, наверное, уеду. Привет дяде Ауки.

Щелчок, короткие гудки.

– Но это же практически ничего, – говорю я.

– Но она жива, – возражает командир.

– Это может быть запись, имитация, монтаж.

– С "дядей Ауки"?

Да, действительно. Шифрованный сигнал-идентифик произнесен самой Лииной, в этом нечего сомневаться, иначе фильтр на входе превратил бы "дядю Ауки" в непроизносимое карканье.

– Может, и так, – соглашаюсь я. – Я лечу?

– И немедленно, – говорит командир. – С вами полетит гренадер. У нас теперь наконец-то есть собственный специалист Астрогренадерской службы.

– Слава Богу, – искренне говорю я. – Кто?

– Мичман Таук, – говорит капитан.

Юный блондин кивает.

Мы выходим вместе, в коридоре пожимаем друг другу руки.

– Шаг, – говорю я.

– Легин, – представляется он.

– Вы давно на Базе-Два? – спрашиваю я его. – Что-то я вас тут не видал.

– Я сегодня утром прилетел, – отвечает он. – Перевелся с Базы-Один.

– Ваша инициатива? – спрашиваю я. – Или распоряжение командования?

– И то, и другое. Здесь оперативная база, а зачем на центральной базе сектора держать гренадера, если там потребность – от силы один вылет в месяц? На один вылет я могу и отсюда слетать, если что. А у вас какая нагрузка, лейтенант?

– Агентура на Благородных островах, контроль над военными силами Северного полушария, плюс дежурства. Здесь человечество маленькое, меньше миллиарда, мы контролируем всю планету вчетвером, четыре главных специалиста. Легин, а вы где раньше работали?

– Новая Голубая Земля, система Три-Сорок, Десса, Шагрена, Одиннадцать-Один, Эрна, – отвечает он безо всякой рисовки, что мне очень нравится, потому что лично я бы в этом списке по крайней мере три названия выделил особо.

– Давно закончили?

– Три года, – отвечает он. Значит, сейчас ему девятнадцать, гренадеры выпускаются в шестнадцать. Мне показалось, что он по крайней мере на два года младше. – А вы Первое специальное кончали?

– Да, шесть лет назад.

Он спокойно кивает. Хороший парень. Посмотреть его в деле, конечно, надо, но кажется, что мне повезло.

На ходу я протягиваю ему хардик.

– Вот, почитайте легенду.

Он опускает рид-сенсоры на виски, вкладывает хардик в дисковод подшлемника и спокойно, будто и не читает, говорит:

– Я, пока летел, отчитал базовый блок по Шилемауре. Интересная планета.

– Правда ведь? – говорю я. Шилемаура мне очень нравится. – Очень необычное сочетание рас.

– Это правда, что черная раса здесь недавно? – спрашивает он.

– Их история об этом говорит очень определенно, но в земных архивах нет упоминаний о столь значительных исходах чернокожих общин в те века. Скорее, это уже вторичное переселение.

Он кивает и вынимает хардик.

– Что, уже? – поражаюсь я.

– Я учился у Буцудзен на Шагрене, – объясняет он. – Я там пробыл семь месяцев, и два из них – в горах у Буцудзен.

– То есть это правда, что они могут на порядок поднять емкость мозга, – вопросительно говорю я.

– Они ее не поднимают, – объясняет он. – Как бы открывают. Эти емкости есть у каждого, но их надо активировать.

– А это сложно?

– Честно сказать, технологии я не понял, – улыбается Легин. И тут мы приходим к шлюзам.

В глубине души я поражен. За время службы мне приходилось общаться или работать, наверное, с десятком гренадеров, и все они были в разной степени суперменами, но этот Таук превосходит все мои представления. Десса, Одиннадцать-Один, Эрна, сверхскоростной ридинг, два ордена – и все это пусть даже и в девятнадцать лет? Впрочем, говорят, Великий Ямадзуки получил первый орден в пятнадцать лет...

Пока мы переодеваемся, я спрашиваю его:

– Легин, а кто у вас был Наставником?

– Ямадзуки Тацуо, – как бы с неохотой отвечает он. Я сражен окончательно.

Теперь у меня есть гренадер, я избавлен от неприятной обязанности контролировать модуль, плохо умея это делать (я все-таки не пилот, а разведчик), и поэтому могу еще раз покрутить на ридере легенду. Тем временем Легин очень резко отрывает модуль от Базы-Два и кидает вниз, по спирали. Я невольно охаю.

– Простите, – спохватывается он и меняет траекторию на более пологую. После сближения с планетой нам надо еще сделать суборбитальный бросок через полушарие – мы выходим к Южному полюсу. У меня обычно на сближение и маневры уходит почти три часа, потому что я предоставляю возможность автопилоту вести модуль по оптимуму. Таук же, как все гренадеры, предпочитает не оптимум, а скорость. Хотя он явно сдерживает себя, избегая ради меня резких перегрузок и изменений траектории, мы все равно начинаем падение через сто семь минут вместо ста семидесяти пяти.

Модуль садится в глухих лесах, в полукилометре от узкого местного шоссе. Здесь у нашей службы давний и очень надежный тайник, спрятанный между гигантских валунов. Таук сажает модуль легко, как пушинку, без малейшего толчка. Модуль теперь можно заметить только с воздуха, но и это предусмотрено – как только мы покидаем трехметровую тарелку, она мгновенно мимикрирует, становясь почти прозрачной. Только некоторое искажение показывает, что перед нами не россыпь мелких камней, а ее изображение на округлом плоском теле.

Мы выкатываем из тайника местный автомобиль с абсолютно легальными номерами и переодеваемся в местную одежду. Теперь я, чернокожий, становлюсь, по местным понятиям, господином – на мне дорогой изящный черный костюм, белая водолазка, дорогие шоколадного цвета туфли – а белокожий блондин Легин, как и заведено здесь, превращается в слугу-северянина, одетого в белые брюки и куртку. Я надеваю регистр, замаскированный под дорогие золотые часы, аварийную шашку, замаскированную под массивный золотой перстень, транслятор, замаскированный под очки в золотой оправе. В руке у меня тросточка с набалдашником резной кости. Это просто тросточка, в ней ничего нет.

Легин – само смирение. Он повязывает волосы ленточкой тех же цветов, что и узор моей тросточки; он с коротким полупоклоном распахивает передо мной заднюю правую дверцу "трихоо"; он бросается за руль, легко (Боже! Первый раз видя эту машину!) заводит ее и осторожно ведет по узкой, едва заметной тропе, вежливо спросив:

– В отель "Шаахан", хозяин?

Он бесподобен. Прекрасно усвоил сложнейшую роль, изложенную в легенде как запасной вариант (я раньше никогда не летал в этой роли с гренадером), весь связанный с ролью колорит, повадки, обычаи – и все это за полминуты чтения. Я, уже два года проработавший с островитянами, не могу внешне отличить его от настоящего раба-северянина. Молодец.

Машина выбирается на шоссе и, набрав скорость, устремляется к северу, к столице.

Глава вторая. ЖУРНАЛИСТ

Ровно в десять утра, едва я снимаю куртку, мне звонит редактор отдела и зовет к себе. Мог бы и заглянуть, зараза, всего-то перейти через коридор. Я вхожу к нему.

– Помнишь разговор насчет Шеман-Раманы?

– Помню.

Это он вчера мне объяснял, что, как только появится хоть один более-менее известный приезжий из Раманы, мы его должны ухватить первыми.

– Так вот, в "Шаахане" полчаса назад остановился твой драгоценный Шихле.

– О, шеф, – говорю я. – Я уже лечу.

Макту Мин Шихле – личность совершенно замечательная и при этом загадочная. Эксцентрик, позер, бабник из Динхоовоо, коллекционер неожиданных вещей и распространитель неожиданных слухов, он всегда появляется неожиданно и так же неожиданно исчезает, причем, судя по всему – особенно по раманским газетам – у себя в Динхоовоо он никого дома не принимает, на светских тусовках бывает крайне редко, не чаще раза в год, но страстно коллекционирует тамошние светские слухи и сплетни. У него там в газетах и на радио человек пять "агентов", которым он за информацию щедро платит. У нас же его наши слухи не интересуют, или, вернее, почти не интересуют – у нас он эти слухи сам порождает. Как приедет в Миноуану – сорит деньгами, якшается с богемой, с офицерами, с бизнесменами, с журналистами, даже с комитетчиками – и всех очаровывает, всем мил, со всеми в дружбе. И самое главное – он охотно рассказывает раманские слухи из своей коллекции. Из-за этого за ним табунами бегают журналисты, занимающиеся светской хроникой. В том числе и я. Я его не люблю, для меня он слишком шумен, но для меня он – клад.

Я набираю "Шаахан".

– Отель "Шаахан", добрый день, – говорит девичий механический голосок на фоне музыки. Новая какая-то.

– Добрый день, – говорю я. – Я Леа Ги Коона из газеты "Все еще развлекаемся". Не были бы вы так любезны соединить меня с господином Мин Шихле?

– Была бы, – вдруг совершенно человеческим голосом говорит девица. – Соединяю. Леа, мне очень понравилась ваша статья про "оборванцев".

– А, – говорю я, – спасибо.

Гудок. Трубку снимают. Вежливый молодой голос с акцентом северянина:

– Номер господина Макту Мин Шихле.

– Здесь Леа Ги Коона из "Все еще развлекаемся", – терпеливо говорю я. – Дай господина Шихле.

Пауза, потом возникает Шихле:

– А, Леа, привет. Я так и знал, что ты мне позвонишь. Хочешь приехать?

– Хочу, – говорю я.

– Приезжай. У меня новый слуга, он просто-таки невероятные коктейли делает. Давай.

– Макту, а если вам позвонят из "Вечернего клуба" или "Столицы", куда вы их пошлете? – спрашиваю я.

–Пошлю, пошлю, – отзывается Шихле. – Приезжай.

Он их, конечно, не пошлет, но, по крайней мере, не станет им назначать встречу сегодня. Вот за это я его ценю. Уж если я первый за него ухватился, он даст мне вволю подержаться.

Я выхожу из редакции, думая, что вчера мастер Хингоо арестован как шпион, причем как шпион Смаргуды, и хорошо, что я не сделал с ним интервью, отказался, и плохо, что сделал его Спиоо, но Спиоо мне не жалко, потому что он, кажется, стукач. Еще я думаю, что теперь придется делать вид, что мастера Хингоо никогда не было в истории музыки, и что очень жалко было выбрасывать оба его альбома.

Шихле, как всегда, бесподобен – в каком-то невообразимо элегантном костюме. Беловолосый беляк приносит нам коктейли, действительно великолепные, и исчезает.

– Макту, – говорю я. – Меня поражает ваша способность покупать отличные вещи.

– А, ты про беляка? – ухмыляется он, сверкая зубами. – Да, он хорош. Отлично дрессирован.

– Макту, расскажите, что там у вас нового, – говорю я, включая в кармане диктофон.

– Ну, что? – пожимает он плечами. – Майор Лоо женился на дочери герцога Бейхао, это самая последняя светская новость. Вчерашняя.

Мы принимаемся болтать о светских и не очень светских новостях, слухах и сплетнях обеих столиц, и так проходит минут сорок. Наконец, у меня в кармане щелкает: кончилась кассета. И тут же Шихле совершенно вне связи с предыдущим разговором произносит:

– Не нравятся мне дела, которые тут у вас происходят. Например, то, что вчера было.

Я ничего не говорю, но глазами показываю, что да, дела дрянь. И обвожу глазами помещение. Он кивает и совершенно невинно говорит:

– Я имею в виду, что Шайнхоо набили морду в ресторане. Мне уже рассказали.

Ну, это безопасная тема: после того, как флот обделался у острова Хиао, поругивать флотских стало модно.

– Да, морячилы обнаглели, – с чистым сердцем соглашаюсь я. Они и впрямь обнаглели, бесчинства пьяных морских офицеров – притча во языцех.

– Слушай, хочешь, я тебя подброшу в редакцию на своей машине? – спрашивает он вдруг.

– Конечно, – говорю я и понимаю, что он хочет поговорить без лишних ушей.

Мы спускаемся, за нами, как тень, идет беляк.

– Гилу теперь водит мою машину, – поясняет Шихле.

Я про себя удивляюсь. Такой молодой беляк – и такой квалифицированный? Сколько он стоил Шихле, интересно?

Мы выходим к подъезду, швейцар низко кланяется. В этот момент к Шихле кидается ражий детина в лохмотьях, один из тысяч беженцев-бездельников, что в последние годы заполонили столицу.

– Эй, барин, дай десятку, – нагло заявляет он, загораживая дорогу. Я столбенею. Такого никогда еще не было. Сальная кожа детины лоснится в дырах рубашки, гнусная ухмылка показывает, что передние зубы у него выбиты. Почему-то с падением Шеммы вся тамошняя знаменитая шпана совершенно беспрепятственно перебралась в столицу и безнаказанно бесчинствует на улицах. Понятно, что в полиции в связи с войной служат одни старики и инвалиды, но почему мэр не примет меры? До какой наглости они уже дошли!

Тут Шихле брезгливо говорит:

– Гилу, убери.

Из-за спины Шихле выходи беляк и тихо, но твердо говорит:

– Отойдите с дороги.

– Чево-о-о?! – орет детина. – Белый глист мне указывать будет?! – и размахивается пудовым кулачищем.

В тот же миг беляк делает два неуловимо быстрых движения, отзывающихся двумя короткими тычками, и детина медленно, с широко открытым ртом, сереет, глаза его закатываются, и он без памяти валится на асфальт.

Шихле переступает через него, беляк тем временем распахивает дверцу.

– Садись, – говорит Шихле мне.

Я сажусь, совершенно ошеломленный. Я первый раз видел такую наглость шпаны, но я до сих пор никогда не видел, чтобы белый ударил черного человека. Хотя я слыхал, что в Динхоовоо не редкость, когда богачи ходят с такими вот белыми телохранителями. Но у нас, в Миноуане?

Беляк ведет машину безукоризненно и при этом не подает вида, что может нас слышать. Дорогой "трихоо" катит легко, как велосипед, и так же бесшумно.

– Леа, – говорит Шихле, – пропала моя подружка, Лиина Шер Гахоо. Наверное, ты знаешь ее.

– Хозяйка Шиил-клуба, – киваю я. – А я слышал, что она уехала в Раману.

– Нет, – качает он головой. – Я бы знал. Может, она в Комитете?

– Арест обычно бывает гласным, – говорю я. – Впрочем, я попробую узнать.

– Я буду тебе очень благодарен, – говорит Шихле и неожиданно кладет мне на ладонь маленькую черную коробочку. Это драгоценный заморский шийхор. Смаргудские надписи с крышки предусмотрительно соскоблены.

– Вот спасибо, – озадаченно говорю я. Одна такая коробочка стоит не меньше пяти сотен. Впрочем, я помню, как еще девять лет назад их можно было купить во многих лавках на Шин-Риоо, и стоили они тогда пять-семь старых хоней, то есть не больше сотни новыми. Что поделаешь, война.

– Бери, у меня много, – говорит Шихле. – А то жуешь всякую гадость. Что у вас тут сейчас в ходу? Шкау? Кишан?

– Кишан, – все еще растерянно говорю я, а пальцы сами лезут в коробочку – ощупать черные тугие листья, вынуть один, плотный, как картон, с тихим хрустом разломать начетверо, запустить за щеку, вдохнуть горький, сладостно горький его дух...

Он высаживает меня у редакции и говорит на прощание:

– Леа, мне очень важно найти ее. Я очень надеюсь на тебя.

Я не успеваю ничего ответить, мягко хлопает дверца, и тяжелый "трихоо" с низким ворчанием трогается в направлении Набережной короля Хуа V.

Я поднимаюсь к себе. Голова поразительно, чисто легка – совершенно нельзя сравнить эту воздушную легкость с тем лихорадочным возбуждением, которое вызывает кишан.

Что я знаю о Лиине Шер Гахоо? Она приехала в Миноуану четыре года назад, когда Смаргуда захватила остров Чилиан. Дочь Хара Шер Гахоо, одного из богатейших и знатнейших людей Чилиана, она единственная из всей его семьи пережила страшную ночь бомбардировки Эн-Чилиана. Знавшие ее по Чилиану говорят, что она страшно изменилась после этой ночи – похудела, потеряла улыбку, даже голос ее стал вечно приглушенным. Потеряв в свои девятнадцать всю семью и состояние, она тем не менее показала завидную силу духа – не сломалась, не присоединилась к десяткам аристократических барышень и дам, после падения колоний пополнивших самые дорогие бордели столицы. Она заняла у кого-то денег и открыла Шиил-клуб – маленькое уютное заведение на двух этажах старинного дома, принадлежавшего ее отцу (этот дом был единственным, что у нее осталось). На третьем этаже она жила сама с маленьким штатом прислуги. Клуб быстро стал одним из любимейших мест времяпрепровождения аристократической молодежи, особенно – блестящих гвардейских офицеров из авиации и космических войск. Особое очарование знаменитым ужинам Шиил-клуба придавало присутствие очаровательной хозяйки во главе стола. Но, несмотря на то, что лейтенанты и капитаны из лучших семей страны стаями увивались вокруг Лиины, она никогда никому не отдавала предпочтения, оставаясь со всеми в ровных дружеских отношениях. Одно время казалось, что она все же выйдет замуж за барона Рриоо – великолепного космического штурмовика, но внезапно Рриоо оказался замешан в действительном – или инсценированном старательным Комитетом – заговоре Пяти, был лишен звания и сослан в поместье. И вот два года назад в столице впервые возник миллионер Шихле, блестящий (хотя и не дворянского происхождения) бонвиван из Динхоовоо, шумной, богатой, блестящей столицы Шеман-Раманы, нашей более удачливой – а теперь, прямо скажем, еще и более сильной – союзницы по Морскому и Звездному пактам. С тех давних пор, когда Благородные острова были еще единым королевством и короли венчались в Миноуане, но правили из Динхоовоо – с тех пор наша часть островов усвоила отношение к раманцам, как к старшим, богатым и удачливым. "В Рамане ослы золотом срут", – гласит грубая, но меткая народная пословица: именно так представляется раманская жизнь с восточной части архипелага. Так вот, возник Шихле. Конечно, миллионеру из Динхоовоо простилось недворянское происхождение. По общему мнению, Шер Гахоо стала его любовницей. По общему же мнению, в последние полгода в их отношениях наступило некоторое похолодание – он перестал при своих частых приездах в Миноуану проводить у нее практически все вечера, как это было в предыдущий год. Впрочем, он с нею вовсе не порвал, по-прежнему регулярно у нее бывал, а месяца полтора назад они вместе куда-то исчезали – говорят, провели пару дней где-то в горах.

И вот две недели назад Шиил-клуб внезапно закрылся. Это не вызвало такой сенсации, как было бы еще год назад – за этот год, когда мы потерпели сокрушительные поражения на море и только в космосе сохраняли еще господствующее положение, позакрывалось много не менее блестящих мест. Однако обстоятельства закрытия Шиил-клуба действительно были странноваты – не было никаких извещений, никакой информации. Просто в "Вестях Королевского дома" появилось сухое сообщение о закрытии, без указания источника. Двери клуба были плотно закрыты, закрыт был и белый ход, телефоны не отвечали. Прислуга исчезла вместе с хозяйкой. Разумнее всего, конечно, было предположить, что Шер Гахоо действительно уехала в Динхоовоо. Поэтому все, в том числе и я, легко поверили в эту, неизвестно кем пущенную, версию.

Я сажусь за свой стол и начинаю набирать интервью с Шихле, озаглавив его в несравненно идиотическом стиле нашей газеты – "Блистательный Шихле брызнул в нас струйкой суперсвежих светских новостей Динхоовоо". Однако мысли мои далеки от той белиберды, которой заняты мои руки.