Текст книги "На всякого блатного найдется пуля"

Автор книги: Кирилл Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глянув вниз, Степан увидел милицейские машины у подъезда, ментов, рвавшихся в здание с оружием наготове. Он резко обернулся на шорох у слухового окна и бросился к другой стороне крыши. Там милиции еще не было. Плевать на все! Выдохнув, он уцепился за ржавую водосточную трубу и полез вниз. Трюк был смертельным. На его глазах крепления трубы стали лопаться. Затем со страшным скрежетом вся труба отделилась от стены. Он стал падать, продолжая сжимать водосток. Страха не было. Он был обучен этому – выживать в любой ситуации. Главное – не бояться. Стоит испугаться, замешкаться, и ты уже труп. Падая, он сгруппировался, готовясь к удару, приготовился отпустить руки, однако в этот момент верх трубы ткнулся в стену соседнего здания, и весь водосток развалился на куски, не выдержав собственного веса и веса человека. Степан ударился о стену и с куском трубы в руках свалился на балкон второго этажа. Балконная дверь была открыта. Степан прыгнул в квартиру, захлопнул за собой дверь, вскочил с пистолетом в руке и заорал хозяину квартиры: «На пол, сука!» А сам кинулся к входной двери. Выскочил в подъезд, прыжками спустился по лестнице, выбежал из подъезда и бросился через улицу, пугая прохожих.

Краем глаза Степан заметил синюю иномарку, которая пронеслась в десяти сантиметрах от него. «Волга» на второй полосе затормозила прямо перед ним. Степан с разбега перемахнул через капот и, нырнув в арку, натолкнулся на грузовик, сдававший задом на улицу. Грузовик как раз притормозил. Водитель открыл дверцу и смотрел куда-то под машину. Неслышной тенью Степан скользнул к машине. Мягкие подошвы кроссовок не давали звука при ходьбе. Водитель захлопнул дверцу. Взревел двигатель. Через секунду Степан оказался в кузове на каких-то досках. Рядом были мешки, прикрытые брезентом. Он сорвал брезент, накрылся им и приготовил оружие. Видел его водитель в зеркало заднего вида или нет – было непонятно. Оказалось, что нет. Машина выехала задним ходом, развернулась и поехала вдоль по улице. Рядом выли сирены. Вскоре грузовик оказался вне опасного района. Машина двигалась к выезду из города. На очередном перекрестке, посреди узкой безлюдной улицы, Степан выбрался из-под брезента, аккуратно перевалился через борт и спрыгнул на землю. Машина поехала дальше, а он пошел по улице.

Глава 4

И милиция, и спасатели, и медики боялись подходить к вскрытой зловонной машине, рядом с которой на асфальте лежало тело, закрытое простыней. Павел Игнатьевич Юхно стоял спиной ко всем рядом с телом сына и молчал. Его лицо превратилось в каменную маску. Глаза сверкали, как два куска льда.

– Можно нам забрать тело? – робко спросил санитар фельдшерской службы.

Губернатор не ответил, а просто отошел в сторону и достал из кармана сотовый. Санитары восприняли это как руководство к действию, быстро погрузили носилки с трупом в машину и уехали.

Павел Игнатьевич набрал номер начальника УВД Решетникова, но тот был вне зоны доступа. Он набрал рабочий телефон. Тот же эффект. Если бы начальник УВД в этот момент попался под руку Павлу Игнатьевичу, тот, не задумываясь, свернул бы ему шею.

Некоторое время Павел Игнатьевич бродил по площади перед зданием администрации и думал, как рассказать о смерти сына жене. Душу грызло чувство вины, будто бы он сам был виноват в его смерти, сам убил… Однако какого черта! Нет, он не виноват! Тот, кто это сделал, скоро очень пожалеет, что вообще родился на свет. Он найдет его, и тогда тот расплатится за все!

Перебрав в голове все варианты, Павел Игнатьевич снова взялся за сотовый.

– Здравствуй, Гурам. Есть повод. Надо встретиться, – понизив голос, сказал он в трубку, когда на том конце ответили.

– Здравствуй, дорогой. Раз надо, значит, встретимся. Жду тебя. Знаешь, куда подъехать, – ответил собеседник.

– До встречи, – бросил Павел Игнатьевич и отключил сотовый. В его положении было неприлично выставлять напоказ связи с воротилами теневого бизнеса, а Гурам Кварацхелия был не просто воротилой, а крестным отцом местной мафии.

* * *

Чтобы избежать нежелательных встреч со служителями закона, Степан выбирал безлюдные места. Прошел по частному сектору вдоль набережной, через стройки. Миновал пустырь, свалку, задворки разрушенного завода топливных фильтров, быстро пересек оживленный проспект и углубился в парк. Людей в парке почти не было. Так, пара собачников, группа мамаш с детьми и ребятишки, что играли в футбол на открытом футбольном поле в центре парка. Степан прошел по аллее, свернул за подстанцию и буквально налетел на припаркованную в кустах милицейскую машину. Что называется, приехали. Прятался, прятался – и допрятался. У Степана было такое чувство, будто на него ведро ледяной воды выплеснули. Какого черта машина делала в кустах? Мгновенно собравшись, он попытался спокойно пройти мимо. Краем глаза увидел в машине двух пэпээсников и двух полуголых девчонок, которым было от силы лет по тринадцать.

«Вот уроды», – подумалось ему. Затем за спиной хлопнула дверца, и развязный голос бросил:

– Эй, чего здесь шаришься?

Степан сделал вид, что не расслышал вопроса, и двинулся дальше, но патрульные уже выбирались из машины.

– Эй ты, козел, не слышал, что ли? Я к тебе обращаюсь!

Степан остановился. Бежать было нельзя. Если бы он побежал, патрульные мигом бы связались с диспетчером, а тот бы уж просветил их, что в городе ловят опасного преступника, и только они в это время неизвестно чем занимаются. Сверят приметы, и через несколько минут район оцепят, и ему опять придется вырываться, путать следы. Оставалось лишь одно, попытаться выйти из создавшегося положения с минимальным ущербом.

– Эй, придурок, сюда давай! – заорал патрульный.

Степан повернулся, глупо улыбаясь, и стал показывать руками знаки из арсенала глухонемых, перемежая это мычанием.

Лица у патрульных были тупые, грубые, раскрасневшиеся от частых возлияний – настоящие отморозки.

– Батон, это, по ходу, инвалид какой-то, – заключил один из них – невысокий, с покрытым угрями лицом. Он нахлобучил на голову фуражку и старался застегнуть ширинку.

– Да мне пох… что он инвалид, – проревел второй с широким лицом и раскосыми глазами. – Подошел сюда! Быстро!

Степан подошел. Он даже пустил слюну, чтобы казаться полным инвалидом, но патрульных это не остановило. Прапорщик по кличке Батон потребовал в грубой форме документы, а когда Степан не выполнил этого, замахнулся на него дубинкой. Делать было нечего. Степан выбил дубинку и двумя ударами вырубил Батона. Затем перемахнул через машину и прижал его напарника, пытавшегося воспользоваться автоматом. Девчонки в машине сидели тихо, боясь пошевелиться. Степан видел их глаза, полные страха. Совсем еще дети. Он перевел взгляд на патрульного, сурово спросил:

– И чем это тут у нас сотрудники ППС занимаются? Похоже на развращение малолетних. Сто пятнадцатая статья…

– Да мы это, так… Они сами к нам полезли, – прохрипел задушенно перепуганный пэпээсник. – Они же шлюхи…

– Кастрировать бы вас, да некогда, – ледяным тоном произнес Степан, вырвал из рук патрульного автомат и приказал: – Раздевайся, сука, догола! Живо! Давай! – И для острастки щелкнул затвором автомата.

Патрульный уложился в тридцать секунд, побив все рекорды скорости. Он трясся, как осиновый лист.

– Молодец, – похвалил его Степан. – Теперь раздевай своего напарника. – И подумал с тоской: «Как таких уродов в милицию берут?»

Оба пэпээсника не вызывали никаких чувств, кроме омерзения.

– Эй, красавицы, одолжите помаду, – попросил Степан, склонившись к окну милицейской машины. Одна из девчонок дрожащей рукой протянула ему дешевую химическую помаду ярко-красного цвета.

– То, что нужно, – похвалил Степан и занялся бодиартом. На спинах у патрульных он написал крупными буквами «педофилы», затем сфотографировал их на телефон вместе с жертвами и запихал уродов в багажник. Пусть полежат там, подумают над своим поведением.

– А вы свободны. Бегите домой и никому об этом не рассказывайте, – велел он перепуганным малолеткам. – Да, вот еще. – Степан достал деньги из бумажников патрульных и сунул их девчонкам: – Будем считать, что они вам за моральный вред заплатили. А теперь дуйте отсюда…

* * *

– Ребята, вот что я вам скажу, дело дрянь, – сообщил Гудков собравшимся в кабинете оперативникам. – Я только что от шефа. Не буду вдаваться в подробности, но разговор вышел, мягко говоря, «напряженный». У меня до сих пор в ушах звенит от его воплей. У нас есть двадцать четыре часа, чтобы найти Асколова. Сами не маленькие, понимаете, что нас ждет в случае неудачи.

– Да мы и так из кожи вон лезем… – начал Артем Новохватский, но сразу осекся, заметив, как у майора задергался глаз.

– Да все понятно, – пробубнил Геннадий Жарков. – Мы его найдем.

Гудков подошел к окну, выдохнул и произнес все тем же спокойным ровным голосом:

– Горкер сказал, что к делу подключат СКП. Юхно держит все пока на местном уровне, но если так дальше все будет развиваться, дело и до Москвы дойдет. Пришлют какую-нибудь комиссию. Отвечаю, Саныч нас сразу с потрохами сдаст. На нас все дерьмо свалят.

Оперативники подавленно молчали. Они знали, насколько хитер их начальник. Он был осведомлен о том, что они творят, но ради результатов закрывал глаза. Гудков обеспечивал высокую раскрываемость и хорошие показатели по всем статьям. Однако если припечет, запоют все – и Саныч, и прокурор, и судьи. Вот тогда и полезут наружу все старые грехи и темные делишки.

– Итак, что у нас есть? – сурово спросил старший оперуполномоченный.

– Установлено наблюдение за квартирой жены Асколова, – доложил Новохватский. – Я поставил человечка и у его квартиры, но туда он вряд ли вернется. Проверяем родственников, знакомых. Он вообще мало с кем общался и завязывал приятельские отношения. Есть зацепка: к нему какая-то баба ходила. Соседи описали. Сейчас ищем.

– Это что, все? – рявкнул Гудков, выходя из себя. – Бросайте все другие дела и ищите его. Это для нас самое главное! И еще, мать вашу, не забудьте, что если его обнаружат, мы должны быть на месте первыми. Он не должен выжить при задержании. И мне плевать, что там планирует делать с ним Саныч – продать Юхно или лично удавить; вы должны его замочить! Сейчас отправляйтесь в район, где нашли мою машину, и прошерстите вместе с участковыми все съемные квартиры.

– Он че, дурак, бросать угнанную тачку рядом с хатой? – возразил Жарков.

– Не умничай! – заорал на него Гудков. – Эта падла знает, что мы именно так и подумаем. Он же один из нас! Переверните там все вверх дном, каждый сантиметр проверьте! Ясно или нет?

– Да ясно, ясно, – кивнул Новохватский.

* * *

Степан проверил окружающую обстановку, не заметил за домом слежки, забрал свои вещи с чердака ДК и отправился прямиком к Клавдии Петровне.

– Извини, сынок, но квартиру сдать я тебе не могу, – развела руками старуха, – дверь-то опечатали.

– Опечатали – это хорошо, – кивнул Степан, входя в тесную прихожую и поставив сумку на пол. – Лоджию-то они не опечатали?

– Нет, – пробормотала старуха растерянно, не понимая, к чему он клонит.

– Насколько я помню, лоджии, ваша и в той квартире рядом, обе закрытые, между ними стенка из фанеры. Убираем стенку, я открываю окно и прохожу в квартиру. Печать снаружи останется целой. Я буду ходить через вас. Если придет милиция, я просто тихо выйду.

– А мне ничего не будет за это? – испугалась Клавдия Петровна.

– Вы посмотрите на это с другой стороны, – ласково предложил Степан, вытаскивая из сумки милицейскую форму. – Квартиру опечатали на неопределенный срок, вы не можете пустить жильцов, но за коммунальные услуги платить будете. Это большие потери. Расследование может тянуться несколько лет, это я знаю по собственному опыту. К тому же вы ветеран труда, пенсионер, что вам могут сделать? И нет такого закона в УК, карающего за проникновение в опечатанную квартиру (здесь он немного слукавил).

– А вы что, тоже в милиции работаете? – Глаза Клавдии Петровны расширились от удивления при виде формы.

– Да, но меня присылают сюда из Москвы для инспекции ваших правоохранительных органов, – соврал Степан. – Вот сейчас прислали, потому что поступила информация о фактах коррупции в самых верхах УВД области. Эту информацию вы, естественно, должны держать в секрете. Местная милиция не должна знать, что я приехал.

– Само собой, – закивала старуха, потрясенная до глубины души таким доверием. – Только подумать! Да я и знала, что все они там взяточники. Вот мне соседка рассказывала, что у нее знакомая рядом с первым отделением живет. Там по ночам людей так пытают, что от криков спать невозможно. Некоторые люди, которых пытали, выпрыгивали из окон, так они там на окнах решетки поставили. Вы вот с этим тоже разберитесь.

– Обязательно. – Степан достал из кармана пачку денег и отсчитал старухе сумму, в четыре раза превышающую обычную плату за квартиру за три месяца.

– Вот это для начала за квартал, – пояснил он. – Квартиру я буду снимать по московским ценам. Напишите расписку, так как мне надо будет потом отчитываться за командировочные.

– Сейчас ручку и очки найду. – Клавдия Петровна ушла в комнату и вернулась с распиской. – Вот посмотрите, тут все правильно написано?

Степан пробежал глазами бумажку и кивнул:

– Нормально. Только помните о неразглашении. Иначе мне придется съехать в другое место и забрать деньги.

– Нет, я никому не скажу, – пообещала она и даже перекрестилась. – Но вы уж, если местные на меня станут ругаться, заступитесь, скажите, что вы из милиции.

– Вам ничего не будет. Я гарантирую, – пообещал Степан и протянул ей форму. – Маленькая просьба: вы не могли бы погладить?

– Конечно, конечно. – Клавдия Петровна выхватила из его рук вещи. – Вы не стесняйтесь и обращайтесь, если что надо будет погладить или постирать. Я все сделаю. И обедать вы можете у меня.

– Но деньги на продукты я буду сам давать, отдельно от квартплаты, – предупредил Степан, надевая домашние тапочки, которые перед ним любезно поставила хозяйка. Проникнуть в соседнюю квартиру было делом техники. Уйти Степан тоже рассчитывал без особых проблем.

– Только вот телевизор не показывает совсем, – пожаловалась Клавдия Петровна. – Мы мастера вызвали еще с утра, но никто так и не пришел. Это, наверное, из кабельного телевидения нам испортили общую антенну специально, чтобы мы к ним подключились за шестьсот рублей. Я вот на них жаловаться пойду в администрацию. У нас ни у кого в доме нет таких денег, чтобы каждый месяц платить. Приходится новости слушать. Звук-то есть.

– Я постараюсь этот вопрос тоже как-нибудь решить, – пообещал Степан. – Если они и правда химичат, пойдут под суд за мошенничество.

– Ой, спасибо вам за все, – всплеснула руками Клавдия Петровна. – Для нас, пенсионеров, телевизор – это как воздух. Как еще узнавать, что в мире происходит? Я слышала, у нас в городе какой-то маньяк орудует, пешеходов давит и прямо на площади перед зданием правительства области какого-то молодого парня утопил в собственном автомобиле. Еще банк пытался ограбить. Наверное, зверюга какой-то. Жаль, телевизор не показывает… Мне даже его страшно представить. Лежу ночью – и жуть берет, что он может вот так в квартиру пролезть и что хочешь сделать. Раз по десять ночью встаю, дверь проверяю.

В сознании Клавдии Петровны он выглядел заросшим волосами обезьяноподобным монстром, способным разорвать человека пополам. Что ж, отлично. Значит, Асколова она заподозрит в последнюю очередь.

– Ну, пока я здесь, можете никаких маньяков не бояться, – невесело усмехнулся Степан, подумав про себя, что на его счет теперь повесят новый труп.

– И то верно, у вас и оружие есть, вы его сразу прижмете, – согласилась старуха.

* * *

Он закрыл дверь лоджии на шпингалет, достал из сумки кусок проволоки, который нашел на чердаке ДК, соорудил из него антенну, подключил к телевизору и тихо включил новости. По экрану бежала мелкая рябь, но изображение было сносным. Как раз показывали репортаж про его похождения. Диктор называл его маньяком-ассенизатором. Дело представляли так, будто Степан спятил на своей инкассаторской работе, попытался завладеть деньгами, подавил пешеходов, напал на милицию; его чудом скрутили, но он с боем вырвался из УВД, разгибая голыми руками стальные решетки, потом перед Домом правительства утопил ни в чем не повинного бизнесмена в дерьме и опять же с боем прорывался через полгорода, сея хаос и разрушения. Опять на весь экран минут десять демонстрировали его фотографию. Степан в очередной раз поблагодарил бога, что в органах не было более удачного снимка. Он никогда не любил фотографироваться и не участвовал в диких гульбищах, что организовывали в УВД по случаю праздников. Поэтому его не было и на общих фотографиях. На Доску почета его тоже не вешали. Дома имелись только детские да школьные снимки.

В этот момент на экране пошли кадры с места событий, покореженный внедорожник, толпа народа вокруг. Затем крупным планом возник старший оперуполномоченный Гудков.

– Нами предпринимаются все необходимые меры по задержанию преступника, – монотонно бубнил он в камеру с кислой миной. – Дело осложняется тем, что Асколов – бывший работник милиции. Но ему все равно не уйти. На его поиски мы бросили все силы. Это дело чести.

– Да что ты, м…к, знаешь о чести, – процедил Степан, плюхнувшись на диван. – Молчал бы уж.

– Скажите, а почему Асколов уволился из органов милиции? – поинтересовалась ведущая.

– Он подозревался в коррупции, торговле оружием и наркотиками, – нагло врал майор и с вызовом смотрел в камеру. – Тогда мы доказать ничего не смогли, но вот теперь он не отвертится.

– Ну и сука, – стиснул зубы Степан.

Возможно, он единственный в УВД не брал взяток, а его теперь в этом обвиняют, и кто – главный взяточник и наркоторговец! С отчаянием и обидой Степан понял, что его, скорее всего, убьют и повесят на него всех собак, все висяки. Очень может быть, что стараниями Гудкова он станет самым кровавым маньяком в истории человечества.

Между тем на экране, оттолкнув майора, к камере протиснулся сам губернатор. Он вперился почерневшим лицом в камеру и, излучая волны ненависти, процедил:

– Теперь я скажу! Слышишь, ты, тебе никуда от меня не спрятаться! Тебя найдут, и ты сгниешь в тюрьме. Лучше молись, чтобы тебя где-нибудь застрелили при задержании. Слышишь меня, урод? Я объявляю за любую информацию о твоем местонахождении вознаграждение в размере ста тысяч рублей. Если информация приведет к поимке преступника – плачу миллион.

От услышанного Степану стало не по себе. От слов губернатора веяло смертью. По коже побежали мурашки. Нужно было действовать как можно быстрее, пока по всему городу не расклеили его фотографии. Да, он не похож на себя прежнего на фотографии, но сходство тем не менее было. При желании опознать можно. А при таком вознаграждении у многих появится желание, даже у его хозяйки.

После показали кадры с перекрестка, где он якобы сбил трех пешеходов. Журналисты старались, как могли. Показали лужи крови, девочку лет восьми, рыдающую у тела матери, бесформенную кучу, в которую превратилось изуродованное ударом человеческое тело, туфлю, валяющуюся на проезжей части. Вслед за всем этим ужасом показали диалог журналиста с психологом.

– Как вы думаете, почему бывший работник правоохранительных органов мог совершить такое? – поинтересовался журналист.

– Все просто, – с умным видом ответил психолог. – Асколов вымещает на окружающих обиду на своих коллег. Ему кажется несправедливым, что его уволили, плюс к этому налицо обострение какого-то психического заболевания, возможно психопатии. Люди для него не более чем неодушевленные вещи или иллюзии. Он считает лишь себя реальным и думает, что вправе делать с остальными все, что ему заблагорассудится, как ребенок играет со своими игрушками. Вы, должно быть, заметили, что в его действиях нет никакого смысла. Он хотел ограбить банк, но не ограбил, бросил деньги и убежал. При этом сбил трех человек на дороге и даже не притормозил. Далее без всякой причины он убивает молодого парня у всех на виду – и снова скрывается. Типичное поведение психически больного человека – немотивированная жестокость и нелогичные поступки.

– Вот, значит, как, – заскрипел зубами Степан, – нелогичные поступки! Я вам покажу немотивированную жестокость…

Все было сделано так, что зрители теперь будут считать его опасным идиотом. Потом его пристрелят, и никто не узнает правды. Ну уж нет! Он докажет, что не сумасшедший. Теперь ему терять нечего.

* * *

Начальник УВД полковник Решетников в оцепенении сидел в кресле, сжимая в руке свой сотовый. В кабинете громко тикали настенные часы и гудел вентилятор. По оплывшей физиономии полковника медленно стекали капли пота, и духота лишь отчасти была тому виной. Решетников еще раз посмотрел на номер звонившего и с тоской подумал, что ему теперь делать. Звонил губернатор, и он знал причины звонка.

Решетникову сразу доложили, что сын губернатора убит бежавшим грабителем-инкассатором. Трудно было представить, что сделает теперь с ним Юхно. Звонит не иначе как для того, чтобы сообщить ему о скорой мучительной смерти от рук нанятых им палачей. Если здраво рассудить, то он, конечно, не виноват в бегстве Асколова, а все его подчиненные ротозеи, но губернатору плевать – убит его сын. Теперь Юхно жаждет крови. Что ему делать, скрываться от губернатора или пойти в открытую, – полковник не знал. Ситуация осложнялась тем, что дело получило большой резонанс. Про попытку ограбления банка рассказывали даже федеральные каналы. Сверху грозились прислать комиссию, требовали результатов, однако с каждой минутой все только осложнялось. Взгляд начальника УВД вернулся к сотовому. Тот больше не звонил, лишь на потемневшем экране было видно сообщение о непринятом вызове.

«Нет, все-таки надо позвонить», – решил Решетников и задумался над тем, что будет говорить. В конце концов, он начальник УВД, и Юхно не решится его вот так просто убрать. Полковник долго медлил, не решался, потом, собравшись с духом, нажал кнопку вызова, приложил сотовый к уху и стал ждать ответа.

– Да, слушаю, – мертвым голосом отозвался губернатор.

– Это Решетников. Я звоню, чтобы сообщить, что мы делаем все возможное и невозможное, чтобы задержать этого урода, – заговорил полковник, стараясь, чтобы в его голосе звучало сострадание и вместе с тем решительность.

– Даю тебе день, – сухо оборвал его Юхно. – Потом мы будем разговаривать уже по-другому.

Решетников открыл рот, чтобы сказать что-нибудь в ответ, но связь оборвалась, послышались гудки, и он с обреченным видом опустил трубку. Губернатор мог сделать с ним все что угодно. Мог подослать киллеров, слить компромат в СМИ или сделать пару звонков наверх знакомым в МВД, после которых начальника УВД вышвырнули бы на улицу, как шелудивого пса, либо еще хуже – против него начнется служебное расследование, потом показательный суд и тюрьма. Словом, перспективы одна мрачнее другой.

Дрожащими пальцами Решетников набрал номер старшего оперуполномоченного убойного отдела. Гудков ответил сразу:

– Да, Сан Саныч.

– Что «да»?! – заорал в трубку полковник. – Где Асколов? Почему ты его еще не взял?! Твое время истекает, майор!

– Мы вот-вот его возьмем, – пробормотал Гудков недовольно.

По голосу чувствовалось, что он врет, и это еще больше раззадорило Решетникова. Наоравшись всласть, он схватил со стола приказ и, помахивая листом бумаги на себя, как веером, произнес уже спокойным тоном:

– Клим, ты понимаешь, что для нас это все плохо кончится? Юхно совсем с катушек съехал. Он нас в порошок сотрет. Либо ты находишь этого козла до завтрашнего утра, либо уже завтра утром можешь готовить вещички и сушить сухари.

– Да найдем мы его. Отвечаю, – проворчал Гудков.

– Давай ищи, майор, ищи, – вздохнул Решетников и положил трубку.

И тут ему в голову пришла одна мыслишка. У Юхно имелся на них компромат, у него были связи и власть, но все же он не всемогущ и тем более не бессмертен. В конце концов, если дело будет складываться совсем плохо, можно будет устранить самого губернатора, а свалить все на Асколова. Идея показалась ему неплохой. На губах заиграла хищная улыбка. Полковник встал, подошел к встроенному в стену шкафу, открыл бар, взял бутылку виски, бокал, вернулся к рабочему столу, налил, выпил и пробормотал со злобой:

– Задумал нас утопить, падла! Ничего, мы еще поглядим…

* * *

Чтобы слегка изменить внешность, Степану пришлось побриться. Станок для бритья он взял из непочатой упаковки в ванной. На полочке нашлась и пена для бритья. Все это осталось от квартирантов. Побрившись, он воспользовался кремом после бритья. Затем подкорректировал форму бровей, чтобы они были не такими широкими. Получилось убого, но зато здорово будет отвлекать от лица. После он осветлил волосы перекисью водорода, обнаруженной в аптечке. Посмотрел на себя в зеркало и пришел к заключению, что сходства с его фотографией, которую крутили по ТВ, стало еще меньше. Подслеповатая хозяйка никаких изменений поначалу не заметила. Они поужинали, а потом, когда Степан шел к входной двери, Клавдия Петровна надела очки, глянула на него и воскликнула:

– Ба, да ты совсем седой стал! А я только что заметила!

– Жизнь такая, стрессы, – пожаловался он, надевая туфли Гудкова. Вызвав такси, он поправил милицейскую фуражку перед зеркалом и одернул китель.

– И в горячих точках, наверное, был? – сочувственно спросила старуха.

– Приходилось, бабуля. – Степан снял трубку зазвонившего в прихожей телефона. Женский голос сообщил, что у подъезда его ждет белая «Ока».

– Замечательно, – ответил он, положил трубку, поднял с пола спортивную сумку и бросил хозяйке: – Ну, я пошел!

– С Богом, – кивнула она, перекрестив его.

На улице, открывая дверь такси, Степан краем глаза заметил серый автомобиль дежурной части, закативший во двор. Рокочущий звук его двигателя нельзя было спутать ни с чем. Степана бросило в жар. Не подавая вида и не обращая внимания на милицейскую машину, он сел в такси, захлопнул дверцу и назвал водителю адрес. Такси тронулось. «УАЗ» проехал мимо и остановился у первого подъезда пятиэтажки. Что было дальше – он не видел, так как «Ока» выехала со двора. На улице мимо них проехал «УАЗ» патрульно-постовой службы. Чуть дальше патруль проверял документы у растерянного мужчины, чем-то похожего на Степана.

– Слушай, если не секрет, что происходит? – поинтересовался таксист, кивнув на патруль. – Ловят кого-то?

– Ловят, – кивнул в ответ Степан, провожая взглядом сотрудников ППС. Судя по происходящему, район шерстили конкретно.

На такси Степан доехал до стадиона «Динамо», там вышел, нырнул в кусты за стадионом, переоделся в укромном месте, спрятал в канализационном колодце сумку и снова вышел на улицу. Теперь на нем был кожаный пиджак одного из квартирантов, зеленая футболка, джинсы, бейсболка, очки. Солнце спряталось за крыши домов, и подул прохладный ветерок. Однако, несмотря на вечернюю прохладу, в пиджаке все равно было жарко. Но снять его Степан не мог, так как некуда было спрятать пистолет. Непонятный сверток в руках будет привлекать внимание. Присев на лавочку у главного входа на стадион, Степан достал сотовый. Звонить со съемной квартиры он не мог – звонок бы моментально проследили, а так пусть определяют местоположение, через минуту его уже тут не будет.

Через телефон Степан вышел в Интернет и, связавшись с Фарамундом, отправил ему заранее продуманное сообщение, в котором просил выложить где-нибудь в Интернете его исповедь, записанную перед ужином. В исповеди Степан рассказал, как все было на самом деле. Снимал он себя видеокамерой сотового со спины. В качестве доказательства предъявил в камеру удостоверения, которые забрал у оперов.

«Так ты и есть тот самый «ассенизатор»? – изумился Фарамунд. – Ну ты крут!»

«Ага, крут, – написал в ответ Степан. – Таких крутых в конце игры обычно орки сжирают».

«Держись», – посоветовал Фарамунд и отключился.

Степан отключил сотовый, достал батарею питания, сунул все в карман и быстро пошел прочь. Часы на арке стадиона показывали шесть вечера. Теперь ему предстояло самое трудное – доказать всем, что он не сумасшедший. Артем Новохватский с позволения Гудкова контролировал точки по продаже наркотиков. Степан однажды случайно в своем расследовании зацепил одного из хозяев такой точки, однако доказать ничего не удалось: старший оперуполномоченный с помощью знакомого следователя прокуратуры развалил дело. Обвиняемый вышел на свободу, а Гудков прямо предупредил Степана, чтобы не совался, куда не надо. И вот настал час расплаты…

* * *

Старший оперуполномоченный сосредоточенно морщил лоб, вчитываясь в разложенные на столе страницы личного дела бывшего коллеги. Гладкая биография без зацепок. Близких родственников нет. С дальними родственниками отношений не поддерживает. Друзей тоже нет. Было видно, что Асколов держался от людей на расстоянии. Служил в спецназе ФСБ, но оттуда хрен чего полезного получишь, вся информация засекречена.

В дверь кабинета без стука вошел Гена Жарков.

– Ну, чем порадуешь? – спросил Гудков.

– Да пока нечем, – виновато пробормотал Жарков.

– Блин, бабу его хоть нашли бы, – заорал Гудков, хватив кулаком по столу. – Чего приперся-то вообще?

– У меня предложение есть, – тихо сказал опер, глядя в пол.

– Да ты что! И какое? – с деланым интересом спросил Гудков. Он сильно сомневался в умственных способностях подчиненного, считал, что тот только кости умеет ломать да двери вышибать. От кого-кого, но только не от него можно было услышать что-то дельное.

– Я предлагаю все-таки взять и прессануть его родственников. И плевать, что они дальние, вдруг чего расскажут, – проговорил Жарков на одном дыхании.

– Да не контачили они, дубина, у нас нет времени на всякую херню! – снова заорал Гудков. – Че, совсем не догоняешь? У нас есть несколько часов! Потом хана!

– Стой, погоди, не гони, – обиделся Жарков. – А если мы его родственников, типа, в заложники возьмем и сообщим ему, что если он не покажется, то мы их начисто уработаем.

– Ты сбрендил, что ли? – не поверил своим ушам Гудков. – Ты как себе это представляешь? Мы врываемся, берем семью в заложники, запираем их где-то, а потом эдак непринужденно звоним на хату беглому преступнику и просим посетить нас? Я не помню, чтобы он нам оставил свой номер телефона! Может, он его тебе оставил?! Проверь! Наверное, пока ты валялся давеча в отключке, он написал его тебе на заднице!

– Нету у меня его номера, – зло буркнул Жарков, краснея.

– Мать твою! Гений хренов! Да ему на тех родственников насрать!

– Вот это ты зря говоришь, – слабо возразил Жарков, – он правильный. Не выдержит.