Текст книги "Убийство по-министерски"

Автор книги: Кирилл Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Подполковник посмотрел на меня как на умственно отсталого.

– Потому что у него, Синицын, документы при себе были, ясно? Водительские права и паспорт! Сознательные граждане всегда с собой документы носят… – И подполковник тем временем продолжал вещать: – Так что теперь тебе, Синицын, не исчезновение раскрывать, а у-бий-ство! Ясно?

– Не совсем, – признался я. – Почему именно убийство? А не несчастный случай, к примеру?

– Ты еще на самоубийство понадейся! – хохотнул Герасимов, видимо, считая эту реплику удачной шуткой. – Я сказал – все подробности у экспертов! Тогда сам поймешь! Короче, Синицын, докладывай, что успел наработать и какие у тебя дальнейшие соображения! – потребовал подполковник и сложил руки на груди, приготовившись слушать.

– Я собирался разрабатывать версию с человеком по фамилии Астахов, – начал я, быстро воспроизводя в памяти то, чем занимался до отправления на штрафные работы к Сыромятникову.

– Ты его два дня разрабатывал! – не удержался и тут же перебил меня Герасимов – он вообще плохо умел слушать.

– Я же не виноват, что он куда-то запропастился! – попытался защититься я и быстро перешел к следующему моменту, пока Герасимов не обвинил меня в исчезновении кандидата в депутаты. – И есть еще толстый незнакомец, который приезжал в офис Скоробогатова, – продолжил я, стараясь игнорировать язвительность подполковника.

– И ты до сих пор не знаешь, кто он! – подытожил тот.

– Так никто же его не опознал! – сказал я в свое оправдание. – Откуда же я могу знать?

– Обязан был знать! Обязан, на…! Ты на то здесь и поставлен, чтобы все узнавать, ясно, на…?

Я не стал отвечать, а вместо этого внес конструктивное предложение:

– Надо бы позвонить и выяснить, не появился ли Астахов.

– Так звони, на…! – рявкнул Герасимов.

Я поспешно достал из кармана свой сотовый и набрал домашний номер кандидата в депутаты, который, по счастью, запомнил наизусть, так как он был легким. Номера сотового Астахова у меня не было, а спрашивать его у жены я не решился. Торопливо поздоровавшись, я спросил, можно ли мне услышать Игоря Кирилловича. Супруга сообщила, что, к сожалению, тот сейчас находится на работе и будет только вечером, но я был и этому рад, поскольку данная новость означала, что Астахов хотя бы жив-здоров, в чем я, признаться, уже начал сомневаться после того, как узнал о смерти Скоробогатова.

Это я и сообщил Герасимову. Тот нахмурился и сказал:

– Значит, вечером отправляйся к нему домой! А пока занимайся материалами об убийстве! Семье сообщи о трагедии! И пусть опознают его в нашем морге официально! Все, на…!

И с этими словами подполковник отпустил нас, после чего я направился искать Михаила Черновицкого.

– Синицын! – послышался сзади знакомый скрип, а затем резкий кашель, которые могли принадлежать только одному человеку. Так оно и оказалось – ко мне маршировал своей походкой старого солдата сам Михаил Степанович.

– Здорово, – протянул я ему руку, и Михаил пожал ее с каким-то сомнением. Так он делал всякий раз, словно боялся чем-то заразиться. И мне всегда было любопытно – это относится только ко мне или Черновицкий так здоровается абсолютно со всеми, как будто подозревает в чесотке?

Михаил явно был не в духе. Впрочем, это вообще было ему свойственно и даже в какой-то степени роднило с подполковником Герасимовым. По лицу Михаила я понял, что ничего хорошего он мне не сообщит. Так оно и случилось. Правда, в течение первой минуты разговора он выложил мне все свои проблемы, думая, видимо, что я в этот понедельник склонен к сопереживанию и состраданию. Проблемы Черновицкого заключались, однако, в основном в неполадках его автомобиля. Далее следовали напряги с женой, которая, по уверениям Михаила, была дурой. И наконец, венчала все нехватка денег.

– Привет, – проскрипел эксперт, протягивая мне какие-то бумаги. – Вот, для тебя подготовил. Это по делу Скоробогатова.

– Михаил, ты мне сразу скажи – там действительно убийство? – спросил я.

– Прочитаешь – поймешь, – ответил Черновицкий, ухмыльнувшись.

– Да ты что, с подполковником Герасимовым сговорился, что ли? – начал я злиться.

– Боюсь, с ним договориться о чем бы то ни было мне никогда не светит, – вздохнул Михаил. – А вообще, определять, убийство там или что – это твоя работа! Но от себя могу сказать – скорее всего, да. Во всяком случае, умер он явно не в том месте, где его нашли. А трупы сами ходить не умеют. Это я тебе уже как профессионал заявляю, – усмехнулся эксперт.

– Пошел ты, – отмахнулся я от него, взял бумаги и хотел уже пойти по своим делам, как Михаил остановил меня:

– Подожди, это еще не все!

Далее Черновицкий с потаенной радостью сообщил мне, что ничего нарыть в уликах в офисе «Дионис» ему не удалось – мол, не только у него все плохо, а теперь вот и Синицыну придется несладко без улик преступление раскрывать!

– Рюмки чистые. Только спиртное, – резюмировал он. – А разводы – это следы губной помады, скорее всего, этой Арцыхевич, бухгалтерши.

Я развел руками, не став обижаться на эту вредину, поскольку давно привык, и прошел в дежурку, где взял еще и материалы по обнаружению трупа Скоробогатова. После чего прошел в свой кабинет. На столе уже лежал фоторобот, составленный по показаниям Игоря Сергеева. Человек, который приходил к Скоробогатову той ночью, выглядел внушительно. Это был мордастый круглолицый мужик, облагороженный, правда, интеллигентной бородкой.

Я прочитал материалы. Согласно им, Скоробогатов скончался от черепно-мозговой травмы, полученной при падении. На теле его также были обнаружены множественные ссадины и кровоподтеки. Однозначного вывода, что его сбила машина, из заключения не следовало, но он напрашивался сам собой, судя по характеру травм. Кроме того, сообщалось, что одет Скоробогатов был в брюки и тонкую рубашку, что заставило меня насторожиться: в начале октября он должен был быть облачен как минимум в пиджак или ветровку. Я принял это к сведению и отложил материалы в сторону, побарабанил по столу пальцами. Что делать дальше? Ехать домой к Скоробогатовым и предъявлять фоторобот для опознания? А заодно и сообщать новость о смерти? Или для начала предъявить этот портрет коллегам Скоробогатова, то бишь Голубицыну и Арцыхевич?

Немного подумав, я все-таки остановился на бухгалтерше и заместителе Георгия Анатольевича.

* * *

Тарас Иконников мотал своим хвостиком из жидких светлых волос из стороны в сторону. Его вытянутое лицо с длинным прямым носом искажалось кривой ухмылкой, которая являлась признаком того, что он очень недоволен. Пиком недовольства стал тонкий истерический смех Тараса. Отсмеявшись, Иконников грохнул кулаком по столу и, качая головой, выдохнул с усмешкой:

– Вот сука! Кинул, а?

Затем Тарас вдруг моментально посерьезнел, брови его сжались в одну сплошную светлую линию, черты лица стали жесткими и решительными.

– Так! – Он проворно поднялся со стула и обратил немигающий взгляд на своего помощника, туповатого, похожего на обезьяну молодца с торчащим ежиком непослушных темных волос. – Ты сам пробовал это пойло?

– Пробовал, – невозмутимо пожал плечами подручный.

– Ну и?.. – рявкнул Тарас.

– Ну… Э-э-э…

Эти междометия свидетельствовали о том, что помощник не понимает сути дела.

– Э-э-э… Ме-э-э! – передразнил его Иконников, скорчив помощнику жуткую физиономию и обнажив ряды прокуренных зубов. – Жалобы на нас имеются нешуточные, понял? Ты сам-то не отравился после этой водяры? Поноса не было? Унитаз не пугал?

Он хлопнул ладонью помощника по животу. Тот, чуть нахмурив брови, рассеянно ответил:

– Вроде нет.

– Вроде говорят в народе! – назидательно изрек Иконников. – А тут коммерческая структура! Здесь надо отвечать четко, конкретно и ясно. Так, предложения есть у тебя?

После некоторого раздумья и пожимания плечами подручный несмело предложил:

– Может, это… типа, цену снизить?

– Снизить? – Тарас возмутился. – Да ты знаешь, по какой цене я ее покупал?! Как бодягу, что ли? Ха, снизить! Разбираться надо, понял? Разбираться. Короче, я звоню сейчас этому индюку надутому, Скоробогатову этому, забиваю стрелку, завтра выезжаем. Готовься. Понял?

– Да я всегда вроде… – криво усмехнулся обезьяноподобный и хлопнул себя по правому карману. – Извиняюсь… Не вроде, а всегда готов.

Иконников посмотрел помощнику прямо в глаза, потом удовлетворенно хмыкнул и сделал небрежный жест:

– Все. Свободен.

Помощник повернулся и вышел из кабинета. Иконников снова покачал головой, проводил его скептическим взглядом и, усмехнувшись в сторону, проговорил:

– Всегда готов! Ох, Кибальчиш, блин! Где б найти тот пароход, чтоб салют тебе протрубил?!

Заключением этого высокопарного выпада послужил грохот кулака о стол. После чего Тарас уронил свою светловолосую голову на руки и рассмеялся тихим смехом, выражающим бессильную ярость.

Однако спустя всего лишь несколько минут к нему вернулось ощущение реальности. Эмоциональный всплеск прошел. Иконников понял, что наскоком дела о кидалове не решаются. Во всяком случае, в той ситуации, в какой оказался он. Ведь все это так зыбко! Ну какие претензии он предъявит? На дворе не девяносто восьмой год, когда можно было творить все, что угодно! Поэтому надо сделать все тонко и технично. Но как?

– Вот ведь шельма, а! – почти по-чеховски выразился Иконников, сокрушенно покачал головой и картинно-небрежно кинул на стол пачку «Кэмела».

Недоучившийся студент театрального училища, куда его приняли потому, что у него были характерная внешность и манеры – этакого циничного, но обаятельного дуболома, на коих в театральном мире, куда шли все больше юноши изнеженные, ранимые и поэтичные, всегда был дефицит, Тарас Николаевич Иконников играл и в жизни. Он любил броскость, эффект. Но сейчас, в данной ситуации, не эпатаж, не игра на публику, а закулисная работа, мыслительная активность должна была дать результат.

Но нужные мысли все не шли. Какая-то сплошная ненужная сценическая эмоциональность – как бы поизощреннее наказать своего противника, чтобы он помучился, да еще сделать это в назидание, на публику. Но не то все это!

– Господи, мамма миа! Как же иногда реальность бывает невыносима, какая скука правит жизнью! – покачивая головой, говорил Иконников сам с собой. – И только на сцене или в кино можно позволить себе – в соответствии со сценарием, правда, но все же, – с блеском оторваться!

Иконников прошел к бару и вынул оттуда бутылку коньяка и рюмку. Приняв пятьдесят грамм, он продолжил размышления.

Да, разборки из-за левой водки… Тьфу, какая мелочь! Недостойно даже рассказов Чехова, не говоря про пьесы Шекспира. Да что там, это уровень киножурнала «Фитиль»!

Иконников сплюнул от отвращения к тому, чем он занимается и что намеревается совершить. Ему хотелось совсем не этой прозы коммерческих конфликтов, ему желалось поэзии интриг мадридского двора. Но где ж его взять, двор этот в начале третьего тысячелетия в средней полосе России на поле выяснения отношений потребителей и поставщиков алкогольной продукции? В арбитражном суде, может быть? Или в перестрелке боевых гоблинских бригад?

Первое для Иконникова было неприемлемо – его иск не был бы принят, потому что сделка была совершена незаконно, в обход официального порядка для ухода от налогов. А второе не подходило потому, что Иконников осознавал – время криминального разгула прошло.

А раньше было проще. Когда Иконников, поняв, что театральное училище вряд ли приведет его к материальному благополучию, вернулся в родной город и, мучимый безденежьем, пошел по кривой дорожке не очень законного обогащения, нравы были совсем другие. Тогда он шел по жизни при помощи своего старого приятеля, Игоря Брыкалова, абсолютно не склонного к театральности, но зато обладавшего наглостью и неуклонным стремлением к обогащению. А поскольку в то время самый короткий путь к нему заключался в том, чтобы заставить обладателя этого самого богатства поделиться с тобой, то Брыкалов выбрал именно его, рэкет. А Тараса взял себе в помощники.

Потом Игоря кокнули в одной из разборок, а Иконникова на время упрятали за решетку и пытались припаять срок. Но, к счастью, улик против него оказалось недостаточно, к тому же вмешались родственники. После этого Тарас затаился, почувствовав, что времена начали меняться. А потом ему повезло – его брат сумел продвинуться на административном поприще, заняв пост в местной администрации. Опираясь на его поддержку, Тарас и смог организовать свой бизнес. А потом ко всему прочему сумел еще и выгодно жениться. И вот уже Тарас Николаевич Иконников – бизнесмен, весьма уважаемый и довольно законопослушный – в разумных пределах, конечно! – человек в своем городе.

А хвостик у него остался как дань неформальной юности. Многие, встречая его на улице, могли бы составить себе неверный стереотип – вот идет какой-то представитель творческой профессии, или художник, или артист. То есть, опять же повинуясь тому же стереотипу, идет человек нуждающийся, безденежный и бесперспективный с точки зрения материального достатка. И многие удивлялись, узнавая, что этот «неформал» является владельцем сети магазинов, а в прошлом был одним из бойцов рэкетирской бригады.

Тупое следование стандартам было чуждо натуре Тараса. Ему всегда хотелось выйти за рамки системы, которая требовала соблюдения правил игры. Правда, он на примере своего приятеля Брыкалова знал, чем кончаются подобные кульбиты. Предупреждал же тогда показавшийся Иконникову смешным и даже ненормальным коммерсант Терентьев, на которого они наехали чрезмерно нагло и ободрали его чуть больше, чем липку. Этот седоватый прокуренный человек с усмешкой сказал тогда: «Не нарушайте системных законов, это плохо кончается». И точно! Результатом беспредела, учиненного Брыкаловым, стала его скорая смерть в разборке с конкурирующей организацией.

Тарас был жестким и порой даже жестоким человеком. Безусловно, его экстравагантность имела пределы, иначе он не стал бы, даже при поддержке своего родственника, довольно крупным бизнесменом. Но быть, как все, Иконников все равно не мог. Не хотел.

Глубина была несвойственна его натуре. Он любил показной шик и блеск. Этим и объяснялась заключенная Иконниковым сделка на поставку дорогой водки из другого города, в котором он некогда проучился два года в театральном училище и на славу погулял с девчонками. Ему просто хотелось выпендриться. И вот – результат. Дорогая водка оказалась разбавленным спиртом, со стороны потребителей посыпались жалобы.

– Черт меня дернул связаться с этим Скоробогатовым! – качал головой Иконников. – Ну зачем, зачем?

Он снова вспомнил мудрого седого Терентьева и подумал: «Нет счастья в жизни таким людям, как я, любящим полет мысли и нестандартные действия».

Собственно, убытки были не такими уж для него жестокими, но принцип! Принцип! Если так прощать всем и вся, это может привести черт знает куда! Но вот месть должна быть соответствующей. Ни в коем случае не рядовой. Иначе ее быстро раскроют. Это сделают такие, как этот самый Терентьев, будь он неладен со своей системой и ее законами!

Иконников нервно взял в руки мобильник. Набрав номер, он отрывистыми фразами бросил в трубку:

– Отбой. Никуда пока не едем. Обдумать надо. Пока отдыхай.

* * *

Арцыхевич и Голубицын пришли почти одновременно. Бухгалтерша явилась разнаряженной, как будто ее пригласили в президиум сидеть рядом с губернатором. Мажорная прическа, официальный костюм, кофточка. Ко всему прочему, она обильно намазалась косметикой. И израсходовала большое количество дезодоранта. Последнее было особенно неприятно, поскольку у меня на парфюмерию аллергия. Взяв, однако, себя в руки, я тут же пододвинул к ней фоторобот. Человека, изображенного там, Арцыхевич не узнала. Когда же услышала новость о том, что Георгий Анатольевич погиб, то повела себя крайне эмоционально, разве что не разрыдалась.

Ее компаньон повел себя более сдержанно, только еще больше нахмурился и задал несколько уточняющих вопросов, типа как погиб, где и когда. Затем Серафима Яковлевна повела себя совсем нетипично. Она неожиданно доверительно склонилась ко мне и, зыркнув почему-то по сторонам, нервно спросила:

– А можно мне с вами поговорить?

– А мы что делаем? – с добродушной улыбкой отреагировал я.

– Я имела в виду… – она замялась, – наедине…

– Пожалуйста, – пожал я плечами.

Признаться, я был несколько удивлен таким предложением и ломал голову, о чем же хочет наедине мне поведать главный бухгалтер «Диониса».

– Давайте выйдем в коридор, покурим, – глядя в пол, предложила она, косясь на сидевших рядом со мной Точилина и Коробова.

– Хорошо, – ответил я и пошел к выходу из кабинета.

В коридоре Серафима Яковлевна закурила длинную сигарету с ментолом и, часто выпуская дым в раскрытое окно, задумчиво нахмурила брови. Я терпеливо ждал.

– Вас как зовут? – неожиданно резко повернулась она ко мне.

– Андрей Владимирович, – слегка улыбнувшись, ответил я.

Арцыхевич кивнула и отрывисто заявила:

– Так вот, Андрей Владимирович… Я никогда не сказала бы вам ничего подобного, если бы Жора не погиб. Я так поняла из ваших слов, что вы подозреваете намеренное убийство?

– Мы пока лишь отрабатываем разные версии, – уклончиво ответил я.

– Угу, угу, – закивала бухгалтерша, затем, оглянувшись по сторонам, быстро добавила: – У Жоры была любовница… Может быть, вам заняться ее персоной? Для проверки, так сказать…

– Займемся, – невозмутимо ответил я. – Если вы сообщите мне ее координаты.

– Вот этого я вам сказать не могу… Просто не знаю, понимаете! – Арцыхевич нервничала все больше и больше.

– А откуда вам вообще известно о ее существовании? – спокойно продолжал я.

– Господи! – всплеснула руками Серафима Яковлевна и снисходительно посмотрела на меня. – Ну разве такие вещи могут долгое время оставаться в тайне?! Мы же работали вместе, я отвечаю на звонки… Я просто вынуждена это делать, понимаете? – Она с неким вызовом посмотрела на меня.

– Я понимаю, понимаю…

– Ну, так вот. Несколько раз ему звонила женщина. И Жора назначал ей встречу, в вечернее время. У нас очень тонкие стены, все хорошо слышно.

– Вы знаете хотя бы, как ее зовут? – осведомился я.

– Не знаю, не знаю! К сожалению, я больше ничего не знаю! – взорвалась Серафима Яковлевна, как будто я был в этом виноват. – Я и так стараюсь помочь следствию, как только могу. Тогда, в субботу, я не стала этого говорить, потому что не хотела, чтобы нас слышал Голубицын.

– Почему?

– Он может обвинить меня в том, что я сплетница. Хотя… и сам тоже нечист в этом плане, можете мне поверить.

– Ну, личные дела Голубицына меня пока что не интересуют, – отрезал я. – А насчет этой женщины… Вы ничего абсолютно о ней не знаете, кроме того, что она существует? И Георгий Анатольевич никогда с вами не делился?

– Что вы, что вы! О таких делах – со мной? – высоко подняла брови Серафима Яковлевна.

– А с Голубицыным?

– Вряд ли… – пожала плечами Арцыхевич. – Николай – человек, не располагающий к откровенности.

– А Скоробогатов вообще был человеком откровенным?

– Вообще-то… – Арцыхевич задумалась, потом решительно тряхнула копной своих черных кудрявых волос. – Нет! Он был довольно скрытным человеком. Не в том смысле, что пытался что-то скрыть, – вы меня понимаете, а просто, ну… – Она развела худыми руками. – Скорее закрытым. Да, вот это правильное слово! Он не любил распространяться на темы, которые, как он считал, касаются только его и не имеют отношения к работе. Что ж, весьма разумный подход, на мой взгляд.

– Понятно, – кивнул я. – Но все-таки вы с ним работали… Сколько, кстати, лет?

– Восемь! – тут же ответила Серафима Яковлевна.

– За это время можно узнать человека – его характер, привычки… Даже если он скрытен. Так что вы можете сказать о нем как о человеке?

Арцыхевич нервно затеребила кудрявую прядку, выбившуюся из-за уха. Она повращала черными глазами, потом закурила еще одну сигарету и со вздохом произнесла:

– Ну, Жора был умный очень. Этого уж не отнять, вы понимаете? А вообще – честный, порядочный, грамотно вел дела. Старался ни с кем не ссориться. Благодаря ему, собственно, наша фирма и процветает. Никогда никаких конфликтов, он так мастерски умел это улаживать, даже когда бандиты были везде. Ну, вы понимаете… Просто талант у него такой! Довольно молод – и такой умница!

– А что вы можете сказать о его жене?

Арцыхевич как-то презрительно скривилась.

– Да ничего. Я видела ее несколько раз, она не очень-то, честно говоря, мне понравилась…

– Почему? – улыбнулся я.

– Ну, она вся дерганая какая-то, сухая, черствая… Ну, вы понимаете, Андрей Владимирович. Одним словом, стерва типичная. Эгоистка. И вообще, очень стандартна, очень. Жоре по-хорошему другую женщину нужно, более интересную, а эта вся на виду. Ясно, что ее интересует – деньги, деньги, одни сплошные деньги! Ужасная женщина, таким вообще семью создавать нельзя!

Я усмехнулся про себя, поймав себя на мысли, что Серафима Яковлевна производит точно такое же впечатление, такой же «ужасной женщины», по крайней мере, внешне – дерганая, неравнодушная к деньгам, сухая и… стервозная.

– Значит, вы считаете, что это из-за нее нервничал Георгий Анатольевич? – задал я вопрос в лоб. – Или из-за любовницы?

– Жора нервничал? – удивилась Арцыхевич.

– Но вы же сами мне сказали при первой встрече.

– Ах, ну да! Вполне возможно, – кивнула Арцыхевич. – Но как вы понимаете, я не могу говорить наверняка, я не знаю! Просто я заметила, и все!

Собственно, ее наблюдения никак не проясняли для меня ситуации. И я задал Серафиме Яковлевне еще один важный вопрос.

– Скажите, а во что был одет Георгий Анатольевич в тот вечер?

Бухгалтерша посмотрела на меня с явным недоумением.

– В костюм! – пожала она острыми плечами.

– То есть он был в пиджаке? – уточнил я.

– Ну да, конечно! Он часто ходил именно в костюме!

Я отметил про себя, что в офисе «Диониса» никакого пиджака не обнаружилось – следовательно, Скоробогатов в нем и вышел из своей конторы.

Я поблагодарил Арцыхевич за информацию о любовнице и поспешил в кабинет, около которого в коридоре уже неподвижно сидел на стуле, как гранитная глыба, Голубицын.

От него я тоже ничего нового не услышал. Он сидел напротив меня в позе проглотившего аршин Будды и своим глухим басом односложно отвечал на мои вопросы. Фоторобот он встретил скептически, лишь слегка скривив рот.

– Не встречал, – коротко ответил он.

– Скажите, Николай Александрович, – откинулся я на стуле, поигрывая ручкой, – а что вам известно о личной жизни Георгия Анатольевича?

Голубицын нахмурился и неохотно заявил в ответ:

– А разве она у него отличается от семейной?

Я глубоко вздохнул и пояснил:

– Я к тому, не было ли у Георгия Анатольевича любовницы?

Голубицын совсем уже мрачно вздохнул и бросил на меня недружелюбный взгляд.

– По-моему, нет. А если даже и да, то это дело не мое! Да и не ваше, если уж на то пошло, – решился он на откровенный выпад в мой адрес.

– В других обстоятельствах – да, не мое и не ваше, – спокойно парировал я. – Но произошло убийство. И теперь все имеет значение. Разве я должен вам объяснять такие элементарные вещи?

Голубицын тяжело заворочался на стуле.

– Да нет… Это я к тому, – вытирая платком вспотевший лоб, сказал он, – чтобы вы Надежде таких вопросов не задавали. Она-то точно ничего не знает, а если что-то заподозрит, только хуже будет. Она нервная, и сердце у нее больное. Да и знать она ничего не может.

– Хорошо, я приму это к сведению, – согласился я, понимая, что жена и впрямь может ничего не знать про любовницу своего мужа…

На вопрос о пиджаке Голубицын также сказал, что Скоробогатов был в костюме весь вечер.

…После встречи с бухгалтершей и Голубицыным я поехал в налоговую инспекцию. Но разговор с инспектором, который вел фирму «Дионис», меня откровенно разочаровал. Никаких особых нарушений за фирмой не значилось, отношения с налоговой были нормальными, а наши областные власти вроде бы не имели на «дионисовцев» зуба. Следовательно, никаких оснований для наездов, связанных с коммерческой деятельностью, на Скоробогатова не было.

Пора было делать предварительную реконструкцию событий ночи с пятницы на субботу на основе имевшихся данных. Я ее и сделал. И выглядело это примерно так: в час пятьдесят Георгий Скоробогатов после разговора с неизвестным пока толстяком вышел из своего офиса в нетрезвом состоянии. Машины у него не было, потому что изначально он знал – будет пьянка, и за руль он сесть не сможет. Поэтому он отправился ловить машину на ближайшую улицу. И там попал под колеса некоего автомобиля, который пока что обнаружить не удалось. После чего его тело отвезли за город и выбросили на трассе в кусты, для чего-то сняв пиджак. Такая у меня выстроилась версия после просмотра материалов об обнаружении трупа и проверки заключений экспертизы.

Главная мысль, которая меня терзала, – был ли это непреднамеренный наезд или спланированное убийство, замаскированное под несчастный случай? Но уж как-то плохо замаскировано! Второй вариант возник в моей голове еще и в связи с тем, что Скоробогатов спонсировал кандидата в депутаты городской Думы. Это, конечно, птица не бог весть какого полета, но все же… Наверняка у него имелись конкуренты… Или нет? Черт, жаль, что я не столь хорошо разбираюсь в политике!

«А надо бы, Андрей Владимирович!» – прозвучал в моей голове насмешливый голос, очень похожий на голос друга детства, журналиста Влада Тропинина.

Итак, если все-таки придерживаться версии, что Скоробогатова убили, то нужно искать подозреваемых. Но никакой конкретной фигуры пока что не вырисовывалось. Если не считать некоего толстяка, которого видел охранник Сергеев, но знать не знали ни Голубицын, ни Арцыхевич. Его-то, пожалуй, и следовало искать в первую очередь.

А пока, похоже, предстояло выполнить не очень приятную миссию – сообщить семье Скоробогатова о том, что он погиб. Потому что это не оставляет сомнений и незачем тянуть эту волынку дальше. К тому же я хотел предъявить им фоторобот – вдруг семья опознает таинственного толстяка? А потом, кстати, не мешало бы наведаться к господину Астахову, который вечером, по логике, должен был быть дома.

Но сначала я поехал к Скоробогатовым домой. Приглашать Надежду Алексеевну в Управление, чтобы сообщить ей печальную новость в официальной обстановке, было бы неэтично…