Текст книги "Гений из Гусляра (Сборник)"
Автор книги: Кир Булычев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
* * *
Леонид Борисович проснулся на следующее утро.
Светило зимнее скупое солнце и рассыпалось искорками по снежному покрову, который за ночь очистил городские пейзажи.
По улице бегали лыжники и мальчики с санками.
Мощин потряс головой, как бы отгоняя дурной сон.
Заглянула жена и спросила, будет ли он завтракать.
Мощин был зверски голоден.
Кушая яичницу с салом, он спросил жену:
– Римма, как наш Герасик?
– Я его уже в садик отвела, – сказала жена.
– А его копыта?
– Окстись, старый богохульник! – испугалась жена. – Откуда у Герасика копыта?
– Как и у меня. – Мощин вспомнил о состоянии своих ног и поглядел под скатерть. Его ноги, упрятанные в шлепанцы, были обыкновенными человечьими ногами, правда, с мозолями.
И тогда Мощин понял, что все ему приснилось.
Хотя в прихожей стояла лейка с пульверизатором, а на площади он увидел, как экскаватор и подъемный кран вытаскивали наружу гигантский бронзовый памятник землепроходцам, Мощин решил, что это – галлюцинация и безобразие.
В плохом настроении Мощин пришел к себе на службу и поднялся в кабинет. Поздоровался с Валюшей, потрепал ее по щечке, велел согреть чайку.
Начал было перебирать бумаги, но тут Валюша сунула мордочку в дверь и сказала, что пришел господин Неунывных, Глеб Степанович.
Мощин нахмурился, вспоминая, кто это такой.
Вошел ничтожный человек в обрамлении современного дельца.
– Вижу, у вас весь порошочек вышел, – сказал он радостно. – Так у меня с собой новый самосвал. Победим снежный покров к юбилею родного города, а?
– Нет, нет и еще раз нет! – закричал Мощин.
Он все вспомнил. Значит, это не сон. Значит, пришла смерть Великого Гусляра в человеческом образе.
– Уходи, – сказал Мощин.
– Ты что, старик, как бы охренел? – спросил Неунывных. – Ты же контракт с моей фирмой подписал.
– Нельзя. Город гибнет, – сказал Мощин.
– А блин с ним, с городом.
Неунывных вынул из кармана длинный конверт.
– Здесь пятьсот, на крышу твоего особняка.
– Возьмите их обратно! – сказал Мощин.
– У меня в машине, – сказал на это гость, – два крутых лба. Достойные люди. В городе Котласе демократы чертовы попытались помешать цивилизации. Знаешь они где? В больнице!
И Неунывных принялся пронзительно хохотать.
– Вы не представляете, к чему это приводит! – сказал Мощин.
– Представляю, как не представить, – ухмыльнулся гость. – На месте Москвы уже грязевое озеро. Аромат, скажу тебе, класс. Будем создавать грязевой курорт, блин. Японцы приедут.
– Жалко столицу...
– Ты мне лучше скажи, у тебя продукт кончился или какая-то сволочь формулу разгадала?
– Не скажу! – мужественно ответил Мощин.
Неунывных покачал головой и вынул из внутреннего кармана еще один конверт. Положил его на расстоянии вытянутой руки от главы города и произнес:
– Я пока пряником тебя обрабатываю. Смотри, возьмусь за кнут, будешь бедный и больной.
– Но у меня копыта отросли!
– А что, плохо? Я сам на копытах, понимаешь, хожу, рога только утром спилил. И что? Говори имена моих врагов, блин!
– Нет, я не могу взять на себя ответственность за гибель города и государства в целом.
– Понимаем, – сказал Неунывных и потянул к себе конверт. Другой рукой подхватил второй конверт, который лежал совсем уж близко от Мощина.
– И сколько тут... всего? – спросил глава города хриплым от страха и волнения голосом.
– Всего кусок – тысяча баксов. Считай, закончишь крышу и останется на ботинки внучку.
– У него тоже копытца... – Слезы показались в глазах Мощина.
– Цивилизация требует эволюции, – туманно заметил делец. – У тебя выбора нет. Или ты остаешься без денег, весь в синяках и переломах, или ты сотрудничаешь с цивилизацией. Проведешь отпуск на Канарских островах, отдышишься. Наши все там отдыхают.
Страшно было Мощину. Но он понимал, что не сможет противостоять организованной цивилизованности, у которой телохранители возле «Мерседеса». Бессмысленная борьба с прогрессом.
– Кружок юных химиков, – признался он, – в школе № 2. Петряновцы-соколовцы. Во главе их профессор Минц. Старый, но подлый. Стоит на пути цивилизации. А вы мне переизбрание обеспечите?
– Мы за своих горой стоим, – сказал Неунывных. – Не дрейфь, кореш.
Разумеется, Мощин никому бы не позволил так к себе обращаться, но в тот момент его охватило сладкое чувство принадлежности к могучему миру организованной цивилизованности.
– Если что, то всегда отмоем, – нежно закончил Неунывных. – Мы таких вытаскивали... По пять трупов на шее и миллиарды долларов. А в результате – все их уважают.
– Но я не хотел бы, чтобы наши отношения...
– Ну ты и тюфяк, – с добрым юмором ответил гость. – Скажи теперь, как покороче к той школе пройти.
– По Лермонтовской, потом повернете на Советскую... А детям ничего не будет?
– А что им может быть? Не переживай. Ты о себе думай. А Минца мы где возьмем?
– Пушкинская, дом шестнадцать, – быстро сказал Мощин и постарался все сразу забыть.
– Все! – подытожил Неунывных. – Начинай рассыпку! Зови дворников.
Что Мощин и сделал. Хотя ему было душевно тяжело. Он, правда, утешал себя, что с копытами и рогами жить можно, даже интересно.
* * *
О приезде в город «Мерседеса» и сопровождающего его самосвала юным химикам было известно.
Они, правда, не могли поверить в то, что Мощин сменит свои позиции, но их предупредил об этом профессор Минц.
Дети не хотели вступать в конфликт с приезжими, но когда в школу с переднего входа вошли два телохранителя с резиновыми дубинками в сильных руках и стали допытываться у гардеробщицы тети Дуси о том, где скрываются юные химики, они поняли, что пути к миру нет.
Тетя Дуся сначала пыталась сопротивляться, но ее ударили дубинкой по щеке и кулаком под дых. Тетя Дуся начала плакать, но детей не выдавала.
Малыши разбежались по классам, преподавательницы заперли двери.
На лестничной площадке над гардеробом неожиданно появились юные химики. Впереди – совсем маленькая, но талантливая девочка, за ней – ее юные друзья во главе с Русланом.
Все держали в руках пульверизаторы, сделанные на основе обычной садовой лейки.
– Отпустите тетю Дусю, – сказала девочка.
– Ага! – закричал Неунывных. – Вот они, юные, блин, химики.
– Последствия будут ужасны, – закричал Руслан, увидев, что вся троица бежит к нему, размахивая дубинками.
Но кто остановит цивилизованного бандита?
Никто, казалось, их не остановит. И даже профессор Минц, который бежал сверху по лестнице, чтобы встать между детьми и нападающими, не успел ничего сделать.
За три шага до юных химиков бандиты остановились.
Не по своей воле.
Из распылителей вырвался нейтрализатор химической опасности.
И на глазах у всех Неунывных и его охранники превратились в грязного цвета жидкость.
– Что вы наделали! – воскликнул Минц. – Вы их убили?
– Нет, – скромно ответила девочка. – Они живые, только жидкие.
И все они наблюдали, как грязная жидкость шустро стекала по ступенькам и стремилась в подвал.
Минц посмотрел на жидкость с сожалением и сказал:
– Главное, что мы спасли наш любимый город.
В ответ на его слова здание школы покачнулось. Оно не упало, не рассыпалось, оно куда-то поехало.
Все выбежали наружу.
Страшно подумать, что творилось с Великим Гусляром!
Как оказалось впоследствии, Леонид Борисович Мощин, возглавив дворников, начал новую кампанию по борьбе со снегом.
Насыщенная жирной слизью земля не выдержала, и весь город, держась за верхний слой почвы, включая асфальт, пополз, набирая скорость, к реке Гусь.
И поплыл по ней, постепенно погружаясь в черную воду.
Жители города успели в основном выбежать из домов и не последовали за домами.
Они стояли на косогоре, который был раньше набережной, смотрели, как проплывают мимо памятники архитектуры, плакали и мерзли.
– Как жалко, – сказала девочка с лейкой. – Придется все начинать сначала.
– Ничего, восстановим, – сказал мальчик Руслан. – Главное, мы ликвидировали опасность.
Посреди реки, на крыше Гордома металась человеческая фигурка.
Многие узнавали Мощина.
Мощин просил, требовал, умолял, наконец, чтобы его сняли и переправили на берег.
А из реки поднялись странные жидкие слизняки, оказавшиеся на поверку переродившимися бандитами.
Они тянулись к Мощину.
– Не смотрите, дедушка Минц, – попросил Руслан. – Это зрелище не для пожилых. Вы привыкли жить в мире, где можно договориться. У нас другие законы.
Но Минц не отвернулся, он увидел в толпе Корнелия Удалова, бывшего начальника стройконторы, и крикнул ему:
– Корнелий, пора город поднимать из руин. Ты готов?
– А как же! – ответил Удалов.
ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ СЕРИЯ
Удаловы приходят домой в разное время. Раньше всех Ксения – из магазина, с базара, от соседей – и сразу к плите. Затем появляется их внук, Максимка, школьник, садится за уроки или спешит во двор или играть на соседском компьютере. Последним появляется сам Корнелий Иванович: опять задержался в стройконторе – дела, перемены, борьба за выживание, не то что при победившем социализме. Тогда приходил домой в шесть, если не было партийного собрания.
Удаловы обедают все вместе. Ждут последнего и обедают. Чаще всех опаздывает Корнелий, и тогда все на него сердиты.
После обеда каждый идет смотреть свой сериал.
В Гусляре свои сериалы, не то что в Киеве или Мелитополе.
Корнелий включает свой экран в восемь двадцать – сегодня новая серия. Двухсотая, юбилейная. Сюжет сериала в принципе таков: треугольник. Он – фармацевт, спокойный человек, подумывающий о пенсии. Она – младше него на несколько лет, сохранившая многочисленные следы недавней красоты, женщина полная, но в самом соку, и новый сосед по лестничной клетке – на двенадцать лет младше нее и на двадцать младше, чем он. И конечно же, проблема с племянницей, которую подкинули на лето и до сих пор не могут взять обратно, а также неизвестно, отдавать ли маму в дом для престарелых, если в таком случае освобождается ее комната... «Небогатые тоже плачут», так назвала этот сериал Ксения Удалова. Она предпочитает другой – о молодоженах, которые снимают комнату, а владелец квартиры влюбляется в молодую жену... Но все происходит в пределах порядочности и без эротики.
Максимка должен бы смотреть молодежный сериал, о семье с шестью детьми, которые занимаются гимнастикой, проводят много времени на свежем воздухе, но мальчик вышел на запрещенную старшими программу об одной рок-группе, которая вступила в конфликт с рокерами, тогда как руководитель рок-группы влюблен в Ирэн, которую любит предводитель рокеров. Крутой фильм! С насилием, металлом и сексом – для школьника Максима самый кайф.
Так что в восемь все Удаловы раздельно уходят в мир увлекательных зрелищ.
А когда серии кончаются, Ксения несется в комнату к Максимке и кричит на него диким голосом, потому что застает концовку серии о рок-группе, в финале которой руководитель страстно смотрит на Ирэн, а предводитель рокеров крадется к ним с монтировкой в руке.
– Выключаю! – мрачно говорит Максимка. Он знает, что бабушку не переспоришь.
Еще через час Ксения загоняет внучка в постель – завтра контрольная по математике, а голова опять будет несвежая.
Максимка лежит в постели и слышит, как за стенкой дед как вечернее лекарство принимает по радио ночной выпуск новостей о политике и экономическом развале. Потом они собачатся с бабушкой. Максимка думает не о контрольной, а о горькой судьбе Ирэн. Он хотел бы узнать, что будет завтра, но как ускоришь время! Хотя его – как ребенка, даже еще не подростка – страшно беспокоит, не случилось бы чего ночью: уж очень обострились отношения между рок-группой и бандой рокеров. Ему чудится, что под окном пролетают мотоциклы без глушителей, но может быть, это папин храп... Максимка представляет себе, как он вмешается в конфликт и тогда Ирэн достанется ему. Конечно, целоваться с девчонками глупо и неинтересно, но пройтись по Пушкинской за ручку с Ирэн – большая победа. Весь город лопнет от зависти. С этой сладкой мыслью Максимка заснул.
Назавтра в школе он был рассеян. Даже не смог решить ни одного примера на контрольной – да бог с ней. Есть в жизни куда большие проблемы. Судьба Ирэн ему важнее. Потому что если ты попадешь между двумя такими типами, как руководитель рок-группы и предводитель рокеров, то можешь лишиться жизни.
Весь день Максимка ждал вечера, а следовательно, новой серии.
И вот, дождавшись, пока взрослые уселись у себя в комнате глядеть сериал про «Скорую помощь», Максимка, прикрыв к себе дверь, углубился в события, происходившие в молодежной среде.
То, что должно было произойти, но чего мы боялись, возможно, произошло минувшей ночью, но за кадром. Об этом можно было только догадываться из яростного спора между руководителем рок-группы и Ирэн.
– Я не хотела этого! – кричала Ирэн, заламывая тонкие длинные руки. – Он не смог унизить мое человеческое достоинство на темном пустыре среди сломанных мотоциклов под отдаленный шум магнитофона. Дело ограничилось поцелуями, кем мне быть!
– О нет! – вскричал в ответ руководитель рок-группы. – Не лги, несчастная. Ты добровольно ушла к нему и отдалась этому подонку. Я раззвоню о твоем позоре на весь мир!
– О, только не маме! Мама не должна знать!
Мольба Ирэн осталась безответной. Всклокоченный и также не спавший всю ночь руководитель группы бросился на нее. Он хотел задушить девушку.
Ирэн ускользнула от его хватки, и они начали бегать вокруг ударных инструментов, расставленных на сцене.
Но Ирэн недалеко убежала. На помощь руководителю рок-группы пришел ударник. Вместе они связали Ирэн и заткнули ей кляп в розовую глотку. Потом они потащили ее за кулисы, там было темно, и зрители остались в неведении, куда ее заточили.
За сценой послышался грохот – прямо в зал въехал на своем «Харлее» вожак рокеров.
– Где она?! Куда вы ее дели, лабухи? – закричал он.
Но пыльный просторный зал молчал – никто не ответил рокеру.
Рокер принялся искать свою возлюбленную, но безуспешно. Он плохо ориентировался на сцене – видно, попал туда впервые в жизни.
И тогда Максим понял, что наступает его звездный час...
Он подошел на цыпочках к двери – из-за нее доносился шум голосов: взрослые заняты. Их не оторвешь от «Скорой помощи». У Максима оставалось примерно полчаса, чтобы выполнить задуманное.
Он накинул куртку и на цыпочках прошел за спинами родителей.
В тот момент жена анестезиолога убеждала молодого медбрата:
– Но вы меня совсем не знаете! Вы не можете понять моих душевных запросов, трепета моей зрелой души.
– Разве это так важно? – страстно шипел в ответ сосед.
Дальнейшее Максима не интересовало.
Кубарем он скатился по лестнице, придержал входную дверь – и вот он уже на улице.
Вечер был прохладным, осенним, только что прошел дождь, пахло палой листвой и мокрыми заборами. Маленькая фигурка Максимки проскакивала освещенные редкими фонарями круги мостовой и исчезала в густой полутьме.
Возле Дома культуры речников Максимка на секунду остановился, рассуждая, как лучше проникнуть внутрь. Заметив у главного входа два мотоцикла с курящими рокерами, он понял, что ему сподручней будет проникнуть сквозь задний ход.
Он пробежал узким проулком между Домом культуры и баней. Вот и задний ход. Он приоткрыт. За ним слабый свет. Сегодня в Доме культуры выходной, никого быть не может – только репетирует рок-группа.
Вот раскатилась дробь ударника, взвыл саксофон... Тишина. Голоса доносятся издали.
Максимка собрал в кулак всю свою волю и скользнул внутрь. Пыльная темнота закулисья охватила его. Далеко впереди горела одинокая лампочка свечей на десять. Теперь главное – не попасться на глаза негодяям. Они из него сделают котлету. Во-первых, потому что они сильнее его, а во-вторых, потому что он нарушил главный закон сериала...
Максимка примерно представлял, где должна находиться пленница.
Пришлось долго пробираться среди колосников и свернутых в рулоны занавесов, прежде чем он смог проникнуть в хранилище сундуков, в которых приписанный к Дому культуры народный театр «Анализ» перевозил на гастролях декорации и костюмы. Теперь следовало угадать, в каком из сундуков заперта несчастная девушка.
– Ирина, – негромко позвал Максимка.
Никакого ответа.
– Ирина, я пришел спасти тебя.
– Меня не надо спасать, – прошептала Ирэн. Голос ее доносился из дальнего сундука. – И не смей ко мне приближаться. Иначе я буду кричать.
– Ты думаешь, что я рокер, да?
– А ты кто?
– Я зритель, – ответил Максимка. – Я зритель твоего сериала, и я не могу равнодушно отнестись к твоей судьбе.
– Врешь, – сказала Ирэн. – Ни один зритель не посмеет вмешаться в действие. За такое по головке не погладят.
– А мне – плевать, – сказал Максим.
– Отключат от сериала.
– Мне только спасти тебя – больше ничего не надо.
– Но я не уверена, что хочу, чтобы ты меня спасал, – сказала, подумав, девушка. – Может, мне лучше лежать в сундуке.
– Нет, ты не представляешь, что они задумали! Они не пощадят твоей девичьей чести.
– Кто именно? – деловито спросила Ирэн. – Если Вася – я против, но если Коля, то это еще надо обсудить.
– Тише! – прошептал Максимка.
Скрипели старые доски пола. К ним кто-то приближался. Максимка понимал, что ему бы сейчас спрятаться, залечь, замолчать, испариться, но вместо этого он с отчаянием молодости распахнул крышку сундука, в котором руководитель рок-группы заточил девушку Ирэн, и потянул ее за руку.
– Бежим! Я тебя спасу!
Был бы Максимка сверстником Ирэн, она бы вырвалась от него и снова залегла в сундук, чтобы ожидать решения своей судьбы. Но когда она поняла, что ее спасает парнишка лет на пять ее моложе, она прониклась к нему жалостью. Хотя бы потому, что знала, насколько жестоки бывают рок-музыканты и рокеры.
И она послушно побежала за Максимкой.
– Черт побери! – раздался сзади зловещий голос. – Вы куда?! Я вам головы поотрываю!
Громадными шагами руководитель рок-группы кинулся за беглецами.
Максимка знал несколько малоизвестных проходных огородов и дворов, куда он и увлек Ирэн. Правда, и Ирэн знала эти дворы и огороды. И руководитель Вася тоже их знал. Так что бег по задворкам проходил с переменным успехом.
– Ты куда меня тащишь? – спросила на бегу Ирэн.
– К твоим предкам! – ответил Максимка.
– Ты офонарел, что ли? Они же мне косы поотрывают!
Им нужно было пересечь бывшую Базарную, затем Сталинскую, а ныне площадь Землепроходцев. Посреди площади Ирэн стала отчаянно сопротивляться, потому что не хотела домой, а куда хотела – еще не решила. Тут их и настигла рок-группа в полном составе – патлатые, неумытые, расхлюстанные романтичные музыканты взяли беглецов в полукольцо, но не смогли взять их в кольцо, потому что с другой стороны площади вырвались, рыча, мотоциклы рокеров, которые также хотели заполучить Ирэн.
Страшная тишина обрушилась на площадь. У рокеров в руках сверкали начищенные монтировки, у музыкантов – смычки. Враги неумолимо сближались...
– Да, подвел ты меня, – сказала хорошая в принципе девушка Ирэн, перебирая пальцами бант на чудесной русой косе. – Ты оказался слишком отважен и потому меня лажанул. Видно, пришла наша смерть...
Ирэн нагнулась к Максимке и запечатлела на его щеке невинный, но горячий поцелуй.
– Иеййх! – закричали рокеры.
– Бей уродов! – завопили лабухи.
И в этот момент справа раздался крик:
– А ну, прекратить безобразие!
И слева послышался голос:
– Сейчас я вам покажу!
На площади, кое-как освещенной фонарями, показались новые действующие лица драмы. Справа приближалась мать Ирэн, слева – Корнелий Удалов, дед Максимки.
Грозные, рычащие звуки издавали противники, но тем не менее мотоциклы начали отъезжать и вскоре покинули площадь, а лабухи спрятали в ножны смычки и также растворились во тьме.
– Я те покажу, как по ночам бегать, – произнесла мама Ирины, крепко схватила ее за руку, дала другой рукой подзатыльник Максимке, чем огорчила Корнелия Удалова, который сам собирался дать подзатыльник внуку, да не успел. Поэтому Корнелий тычками погнал Максимку домой. А мама Ирины повела домой свою дочку. Максимка вырывался и кричал на всю площадь:
– Я люблю тебя, Ирэн! Если надо, я завтра освобожу тебя снова.
– Тоже мне освободитель... – начала было Ирина, но осеклась, потому что в глубине души ценила мужскую преданность. И громко крикнула, обернувшись к Максимке: – Спасибо, мальчик!
Больше она ничего не смогла произнести, потому что начала рыдать. И в рыданиях оплакивала свою девичью свободу, стремительность не успевших расцвести чувств, приятное своей неожиданностью сидение в пыльном сундуке и сверкание режущих предметов в руках соперников...
– Хорошо, что соседи прибежали, – говорил между тем Удалов, подгоняя Максимку к дому. – Переключись, говорят, на другую программу, на молодежную. Там твой Максимка в шестьдесят второй серии нелегальное участие принимает. Нет, говорю я им, этого не может быть, потому что Максимка делает уроки в соседней комнате. Но все-таки кинулся я в соседнюю комнату, а ты где? Тебя нет! Кто тебе позволил без спросу в программу лезть? Ты же знаешь, что нас отключат, и будут правы. Ты забыл, какие неприятности у Ложкина были в прошлом году?
Максимка ничего не забыл, но не очень переживал из-за неприятностей старика Ложкина. Старик Ложкин смотрел сериал из жизни старшины Пилипенко. Ну что может быть более обыденного? Детектив как детектив, полицейский роман из провинциальной жизни. Ты зритель, старшина Пилипенко – главный герой. И тут старику Ложкину показалось, что когда Пилипенко искал на городском рынке пропавшие колеса от «жигулей», один из приезжих торговцев дал ему взятку. Ну, может, и дал, да вернее всего Пилипенко не взял. Ведь не мелочный же он, в конце концов! И знает при том, что играет в сериале. А вот Ложкину никто не позволял нарушать правила многосерийной жизни. Никто не разрешал ему писать на Пилипенко письмо в горотдел милиции! С изложением фактов и подозрений. Пилипенку, конечно, сняли и наказали. Но двести сорок семей города Великий Гусляр, которые каждый день смотрели сериал из приключений старшины, остались без зрелища и никогда уже не узнают о том, кто же укатил колеса от «жигулей» и грабанул пивной ларек. А это немалый удар по культуре.
Так что Ложкина справедливо отключили. Должно же быть наказание – не смешивай зрелище и поганую жизнь!
Все это Удалов на ходу напоминал внуку, а внук выслушивал, мрачно глядя в сторону и спотыкаясь. Плевать ему было на проблемы Ложкина – в нем вспыхнула первая любовь, а взрослые так упорно и неудачно заливали ее упреками и поучениями.
Худшие опасения Удалова начали сбываться, когда они приблизились к своему дому. Под светом одинокого фонаря, горевшего над воротами, стояла тесная темная группа людей.
При приближении Удаловых от группы отделился плотный мужчина в шляпе, надвинутой на уши.
Он загородил Удаловым дорогу и протянул руку ладонью вверх. На ладони лежала черная метка.
– О нет! – воскликнул Корнелий Иванович. – Я буду сам пороть этого бездельника каждый день! Не наказывайте всю нашу семью. Мы не можем остаться без культурного зрелища.
Но человек в шляпе ничего не ответил Удалову. Он повернулся и пошел прочь по улице. За ним – остальные. Улица опустела.
– Ну вот, что ты с нами сделал! Мы теперь неприкасаемые.
Максимка упрямо молчал. Он знал, что даже если бы предвидел все заранее, все равно бы вел себя неразумно. Любовь приходит к человеку неожиданно, как кирпич на голову. И зачастую – лишь раз в жизни.
Когда они вошли во двор, из темноты, из-за сиреневых кустов, уже частично облетевших, выбежали две девочки – дочки Афиногеевых из соседнего двора. Обе держали в руках по небольшому букету поздних астр.
– Возьми, Максимка, ты настоящий герой, – сказала одна.
А вторая только всхлипнула, чмокнула Максимку в щеку и тоже отдала ему букет.
После этого девочки убежали.
– Это еще что такое? – рассердился Корнелий и хотел было отнять у внука цветы, но тот не дался.
– Это признание, дедушка, – сказал он. – Тебе, может, никогда не дарили цветов. А мне уже в двенадцать лет начали, понял?
– И где ты рос? И когда мы тебя упустили? – закручинился вслух Корнелий Иванович, но внук не ответил ему на эти вопросы.
Когда они поднялись к себе домой, за столом сидел, пил чай их сосед снизу профессор Минц Лев Христофорович. Ксения хлопотала вокруг профессора. Предлагала ему пышки и печенье домашнего изготовления. Но все зря. У Минца не было аппетита.
– Ну вот, – грустно произнес он, увидев вернувшихся Удаловых. – Получается, что добрые намерения приводят в ад. Получили черную метку?
– Вот, – сказал Корнелий и протянул ее Минцу.
На черном кружке размером в ладонь было написано мелом:
«Отстраняетесь от сериалов сроком на один месяц».
– Месяц, – задумчиво повторил Минц. – Ну и строго они взялись за зрителя.
– За месяц действие так далеко уйдет, что и за год не догонишь, – сказал Удалов.
– А может, они перемрут все, – сказала Ксения.
– Мы будем к ним ходить и смотреть через забор, – сказал Максимка, и все посмотрели на него с осуждением. Это было таким дурным тоном, что впору было отказываться от испорченного ребенка.
Даже добрый Лев Христофорович укоризненно покачал головой.
Он недаром чувствовал себя виновным и пришел к Удаловым, как только прослышал о беде, настигшей это семейство. Ведь именно профессор Минц после того, как в России перестало работать телевидение и вся страна разделилась на шестьсот сорок два независимых государства, предложил великогуслярцам простой и гениальный выход из положения: смотреть друг на друга. С этой целью весь Великий Гусляр был соединен множеством труб и коробов, так что не осталось дома, не подсоединенного к общей телевизионной сети города. Отныне каждый получил возможность смотреть по вечерам события и даже отсутствие таковых в любом на выбор доме города, в любой семье, в любом общежитии. Но для того чтобы создать материальные стимулы, было решено – тот, кто смотрит на соседскую жизнь, платит по соответственному адресу. А если ты не хочешь, чтобы за твоей жизнью наблюдали, то имеешь право закрыть заслонки – и живи в тайне от окружающих. Но если подписал документ об участии в сериале – терпи, даже когда очень хочется опустить заслонку в своей комнате, потому что жена так несправедливо оскорбляет тебя действием.
Главное было оговорено и постановлено городскими властями: даже если тебе очень не понравилось, как ведет себя главный герой или как страдает его несчастная возлюбленная, ты не имеешь права хватать топор и наводить справедливость. А если кто-то из зрителей позабыл, что смотрит не дешевый спектакль, а наблюдает настоящую гуслярскую жизнь, а потому захотел в нее вмешаться и изменить ее течение, пускай пеняет на себя. Наказание одно: тебя встретит у дома Государственная комиссия в черных шляпах и вручит тебе черную метку – а это означает, что на день, два, месяц, год или на всю жизнь у тебя в доме законопачивают входные и выходные смотровые трубы и ты слепнешь. Утром в очереди за хлебом хозяйки будут обсуждать трехсотую серию фильма под условным названием «Семейная драма провизора Савича», а ты, потупившись, будешь обливаться тайными слезами, ибо твоему взору вход в дом Савичей запрещен.
Поначалу все гуслярцы радовались и благодарили изобретателя самого дешевого в мире телевидения Льва Христофоровича Минца. Но вскоре начало зреть тайное, а потом и явное недовольство – и главная беда пришла с неожиданной стороны. Называлась она завистью. Обнаружилось, что наибольшую выгоду от сериалов получают не добропорядочные, честные и рассудительные граждане, а лица сомнительной репутации и низкого морального уровня. Поясняю: никому не хочется смотреть в подробностях на жизнь профсоюзных активистов Ивановых и трех их детей. Зато весь город кипит желанием узнать наконец, задушит ли алкаш Сидоренко свою развратную сожительницу Катьку, или она сама пырнет его кухонным ножом и уйдет к Кольке Косому.
Зная об этом интересе и даже пируя на телевизионные гонорары, Сидоренко и его сожительница отлично пользовались славой. Они даже установили дополнительные трубы и дыры возле своей супружеской постели, а ножей разложили по дому несколько десятков. Резать друг дружку они не намеревались, но держали Великий Гусляр в напряжении и каждый вечер пропивали по нескольку тысяч рублей.
В этот критический для города момент и случилось чрезвычайное событие – выходка Максима Удалова и получение его дедом черной метки...
– Даже я, со всеми моими способностями, не смогу вам помочь, – сказал наконец Минц. – Я не могу, пользуясь дружбой, уговорить городской парламент и лично господина Белосельского сделать для нас исключение.
С этими словами Минц распрощался с Удаловыми.
А вечер в их семье закончился тем, что Удалов попытался выпороть наследника, забывши о том, что мальчик занимается боксом. Встреча между дедом и внуком закончилась вничью.
Наутро Удаловы проснулись мрачными, злыми – семья разваливалась.
Ксения приготовила мужчинам подгоревшую кашу. Удалов, уходя на службу, забыл дома портфель, Максимка сделал вид, что пошел в школу, а на самом деле убежал в овраг и там прятался, невзирая на дождик. Но что удивительно – именно в овраге его отыскал Гоша Качиев, председатель акционерного общества «Георгий и Ко». Гоша спустился в овраг, раздвинул кусты и спросил:
– Вы не возражаете, господин Удалов-джуниор, если я к вам обращусь?
Максим удивился, но хамить не стал. И был прав.
Когда вечером Корнелий Удалов возвратился со службы домой, он был удивлен тем, что возле подъезда стоит небольшая толпа соседей, которая при виде Корнелия молча расступилась.
Корнелий внутренне задрожал. Он понял, что в его семье новое несчастье.
Перепрыгивая через две ступеньки, он взлетел наверх и распахнул дверь.
И увидел, что посреди комнаты стоят три японских телевизора – «Панасоник», «Сони» и «Акаи». Каждый из телевизоров показывает свою программу – на японском языке, на английском языке и на мексиканском наречии латиноамериканского языка.
И на каждом экране крутится своя программа – одна другой интереснее.
А перед телевизорами сидят Максимка и Ксения и потягивают через соломинки кока-колу.
– Что? – закричал Удалов, подозревая худшее. – Признавайтесь!
– А ты посмотри на балкон, деда, – ответил внук.
Удалов послушно ринулся к балкону.
И увидел на нем две большие, с человека, белые тарелки, которые для знающего человека были принимающими антеннами спутникового телевидения.
– Откуда это? – Удалов снова ворвался в комнату.
– Дедушка, – спросил тогда Максимка, – ты как думаешь, сколько могут заплатить все жители города Великий Гусляр, если они одновременно включат одну и ту же внутреннюю программу?
– Ну, по сотне... – произнес Удалов.
– Вот именно.
– А они, – вмешалась в разговор Ксения Удалова, которая вовсе позабыла об обеде, – все без исключения смотрели вчера вечером шестьдесят вторую серию, где главную роль играл наш мальчик, – и погладила мальчика по головке.
