Текст книги "Перевал (сборник)"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

16

Дед достал длинный костяной мундштук, потом из другого кармана расшитый бисером кисет с табаком, закурил самокрутку, вставил ее в мундштук.

Элла с Колей убрали со стола. Дед поставил на стол чемоданчик, развязал веревки – и тот сразу распахнулся, из него ворохом полетели листы бумаги.

– Деревня наша, – сказал дед, раскладывая бумаги по столу, – имеет историю долгую и необыкновенную. А известна она узкому кругу людей, потому что другие не интересовались. Ты посмотри на своих гостей, Глафира. Они по специальности все волчьи углы облазили, а вот до нас только к концу двадцатого века добрались. Вот ты, рыжая, – это относилось к Элле, и та не обиделась, – скажи, почему Ручьи Полуехтовы?

– Помещик был Полуехтов, – сказала Элла. – Нам Эдуард Олегович рассказывал.

– Эдуарда Олеговича меньше слушай. Он человек пришлый, гордый, а без любопытства. Как приехал, так и уедет.

– Эдуард Олегович много делает для самодеятельности, – сказала Глафира.

– Когда по делу говоришь, Глафира, я к тебе всегда прислушиваюсь. Но когда о самодеятельности или, допустим, об американском джазе, то лучше помолчи. Ясно?

Глафира улыбнулась. За окном стало совсем темно, луна повисла над занавеской.

Дед Артем хитро прищурился, отложил лорнет, выставил бороденку, потом закачался медленно и ритмично, руки его поднялись над коленями, словно на коленях лежали гусли и дед собирался себе аккомпанировать.

– В некотором царстве, – начал он нараспев, – в некотором государстве…

– Послушай, Артемий, – перебила его Глафира, – а нельзя ли попроще?

– Попроще нельзя, – сказал Артемий. – Ты забыла, кого принимаем? Принимаем мы специалистов по фольклору – для них то, что начинается с трезвых дат и фактических сведений, в уши не пролезает. Продолжаю. Значит, в некотором царстве, в некотором государстве жили-поживали добрые крестьяне, землю пахали, горя не знали, подати платили, лен молотили…

Андрюша включил магнитофон, и дед наклонился к нему поближе, чтобы магнитофон чего не пропустил, а сам поглядывал на зеленый дрожащий огонек индикатора, следил за качеством записи.

– Тебе ли фольклор придумывать? – усомнилась Глафира.

– Кто-то должен это делать, – сказал дед. – Не оставлять же на откуп неграмотным бабкам. А ты чего «телефункен» не купишь?

– Чего? – не понял Андрюша.

– Качество невысокое, – сказал дед.

– Не отвлекайся, – сказала Глафира. – Думаешь, если новая аудитория, на тебя управы нету? Вот велю Кольке рассказывать…

– Нет, Кольке нельзя, – не согласился дед, – он романтик. Он обязательно приврет. Про крепость и индейцев.

– Тогда я сама расскажу.

– Давай, чего мне, я разве возражаю? Ты бригадир, ты здесь исполнительная власть. Давай рассказывай.

– Дело в том, – сказала Глафира, – что дед наш краевед. Он три отпуска в Ленинграде провел в архивах, в музеях. Все наши легенды и сказки научно объяснил, но, разумеется, личная скромность его подводит, да и недостаток образования… – Глафира говорила, ухмыляясь, поглядывала на деда, тот вертелся на стуле: и приятно было слушать, и самому поговорить хотелось.

– Ладно, – сказал дед, – я сам продолжу.

Он обеими руками подвинул к себе кипу бумаг. Бумаги оказались различными старыми мятыми записками, машинописными страницами, фотокопиями документов, исписанных писарской вязью…

Дед порылся в бумагах, окинул строгим взором притихшую аудиторию и сказал:

– Начнем тем не менее с фольклора.

– Начнем, – сказал Андрюша и вытащил фотокамеру. Вид деда, лорнирующего фольклорную экспедицию, был экзотичен.

– Выдержку побольше сделай, – сказал дед строго. – Тут света маловато. А начнем с чистой сказки. Как звучала она в народе и как ее записал от моей бабушки Пелагеи случайный человек приват-доцент Миллер, добравшийся до наших мест из любознательности, свойственной положительному российскому немцу.

Дед извлек фотокопию журнальной страницы.

– Напечатано в журнале «Любитель Российской старины», номер шесть, декабрь 1887 года, на этом номере журнал прекратил свое существование. Найден мною в библиотеке Пермского института культуры. «Быль то или небылица» – так моя бабушка начала свой рассказ, типичный запев в наших краях.

– Типичный, – согласилась Элла, – вы совершенно правы.

– «Быль то или небылица, летела птица, несла яицы». Последнее слово отношу на совесть Миллера, бабушка моя никогда так не рифмовала, – сказал дед.

– Это невозможно, – снова согласилась Элла. – Сказительницы всегда берегли русский язык.

– Будем думать, что бабушка здесь обошлась без рифмы, – сказал дед. – Суть в следующем. Вначале идет обычный текст об Иване-дураке, который намерен отыскать лекарство для царевны. Встречает Иван старца.

Теперь слушайте текстуально. «И сказал ему старец: за лесами, за морями, за высокими горами есть в лесу ключ, а вода в нем живая. Если дашь мертвецу испить, встанет мертвец, коли дашь болезному испить, исцелится болезный, коли дашь калеке испить, плясать пойдет».

– Так и написано?

– Повторяю, в записи немца Миллера. Продолжаю: «И сказал тогда Иван-дурак: пошли, царь-батюшка, за живой водой, вылечим мы твою царевну. Сильно разгневался царь-батюшка. Как, говорит, смеешь ты, крестьянский сын, мне указания делать? Возьми, говорит, роту солдат и следуй к ключу, найди его, принеси воды и вылечи царевну. Вылечишь, будет тебе царевна в жены и еще полцарства в придачу».

Дед отложил листок, пролорнировал фольклористов и спросил:

– А часто ли Ивану-дураку придают роту солдат?

– Ну, это совершенно нетипично, – сказала Элла Степановна. – Герой в сказке всегда действует один.

– Вот видишь, – сказал дед Артем, – я тоже так рассудил. А ведь должен тебе сказать, что историю эту я слыхал от бабушки хоть и после того, как немец Миллер здесь побывал, но еще когда бабушка была в твердом уме и памяти. Я тогда, конечно, про Миллера не знал, но мне-то бабушка говорила, что ключ живой воды находился в лесу за нашей деревней. Понимаешь, за нашей! Точ-на!

– А он там есть? – спросил Андрюша. – Или бродячий какой, как мельница?

– Вот это я и решил проверить. Тем более что с водой в нашей деревне необычно.

– В каком смысле? – спросила Элла Степановна, инстинктивно отстраняя чашку с чаем, чего никто, кроме Андрюши, не заметил.

– А в том смысле, что она у нас особенная. Чистая, добрая.

– Волосы отмываются, как в шампуне, – сказал Коля.

– Не в этом дело! От нашей воды здоровье улучшается, силы прибывают. Лучше боржоми.

– Ну уж скажешь, – возразила Глафира. – Патриот он у нас, даже писал в Кисловодск, чтобы прислали специалиста.

– И пришлют, – сказал дед. – Спохватятся, пришлют.

– Нет смысла, – сказал Андрюша. – Сюда добираться трудно. Кто поедет? Моря нет, пейзажей мало.

– А вот и дурак, – сказал дед убежденно. – Потому что, оказывается, раньше люди были поумнее, чем ты, студент. Что имел в виду народный эпос под видом Ивана-дурака и его роты солдат? Нет ли здесь исторического объяснения?

– Правильно, – сказал Андрюша. – Пушка на площади, верстовой столб, фамилия «Полуехтовы».

Дед повертел стопку бумаг, подвинул к себе некоторые, не спеша проглядел, хотя, видно, знал их наизусть.

– В середине восемнадцатого века царствовала на престоле злая баба, царица Анна Иоанновна, слышали о такой?

Элла кивнула.

– И под конец своего царствования занемогла она от дурости и невероятного обжорства. И каким-то неясным пока для нас путем узнала, что есть на Урале целебный источник. Полагаю, слух шел от промышленников, что за мягкой рухлядью сюда ходили. Ведь цари – они как обыкновенные люди: заболеют, всему готовы поверить. Царица велела обязательно этот источник найти и сделать здесь курорт для своего величества. – Дед достал большой ветхий лист, свернутый в трубку, развернул. – «Мы, Божьей милостью, Анна Иоанновна», – прочел он. – Без лупы не поймешь, а я два месяца сидел, пока понял… «Посылаем нашего войска секунд-майора Ивана Полуехтова…» А дальше уж совсем ничего не разобрать. И знаете, где я эту бумагу нашел?

Дед сделал паузу, подождал, пока все откачают отрицательно головами, сказал тихо и торжественно:

– В сундуке моей бабушки. Ясно? Это оригинал. Может, где в архивах и есть копия, но это оригинал. И из него ясно, что царица послала в наши края одного секунд-майора. Тут уже сказка не сказка, ничего не поделаешь.

А вот, гляди, я из журнала «Русский архив» переписал. «Ia одной забытой экспедиции XVIII века». Пишет некто Федоров-Гаврилов. Цель, сообщает он, экспедиции, которая в большой тайне была направлена из Петербурга на восток в декабре 1738 года, так и осталась невыясненной. Известно, что во главе стоял секунд-майор Полуехтов, отличившийся в Крымском походе с фельдмаршалом Минихом, – здесь все прописано, как и что. И полагал Федоров-Гаврилов, что экспедиция была направлена для достижения берега Ледовитого океана или за золотом, и рассуждает на эту тему, и говорит, что экспедиция так и не вернулась.

– Вот это здорово! – не удержался Андрюша. – А они, значит, сюда добрались?

– Больше того, без дорог, по тропе они и пушку сюда дотащили на одной армейской дисциплине. Дом построили, пушку поставили…

– Значит, они нашли источник? – спросила Элла.

– Полагаю, нашли наш ручей, – сказал дед. – Вода в нем хорошая.

– Хорошая, – сказала Глафира, – но обыкновенная.

– А царице все хуже, – продолжал дед. – И спрашивает она своих биронов и остерманов: как там дела с моим срочным исцелением? А они отвечают: не имеем сведений, кроме как знаем, что добрался Полуехтов и дорогу кладет. А вода какая? – спрашивает царица. А про воду не могем знать, отвечают бироны. А ну-ка срочно узнать! – велит царица. Самого-то главного не выяснили! Засуетились здесь бироны и послали срочно лейб-медика Блюменквиста, чтобы проверил марциальные воды. И приехал сюда лейб-медик Блюменквист, который уж давно лечил царицу, да безуспешно. Я нашел его отчет о том, как он воду пробовал. Отчет по-немецки, но мне его добрые люди в Ленинграде перевели. Там заодно я и стереосистему купил для прослушивания джаза… Так этот лейб-медик вот что сообщил: «По прибытии на место я обнаружил, что климат здесь дождлив и негоден для дыхания высоких персон, а вода, кроме чистоты, иных достоинств не имеет».

– Что же он так категорически? – спросила Элла.

– Интриги, – ответил дед. – Зачитываю отрывок из личного дневника канцлера Остермана: «Помимо прочего отъезд императрицы из Санкт-Петербурга крайне нежелателен, ибо может привести к возмущению гвардии, особливо ежели императрица скончается или сугубо занеможет в трудном пути. Имел беседу с прибывшим с Урала лейб-медиком Блюменквистом, доклад которого о посещении марциальных вод должен быть благоприятен для наших планов и судеб России». Ясно?

– Ясно, – сказал Андрюша. – А дальше что было?

– Здесь и начинается самое интересное. Майору велели строительство курорта пресечь и вернуться домой. А секунд-майор не отозвался. Слушайте, как сказка кончается. И говорит тут Иван-дурак: хоть казни меня, царь, хоть милуй, только обратно в стольный город мне пути нету. Будем мы с царевной здесь проживать и детей наживать. Избушку срубим, огород разобьем. Пошумел царь, позлился, да что делать – слово держать надо. Отдал он царевну Ивану. И остались они в лесу, избушку построили, детей народили, так наша деревня и на свет появилась. И до сих пор они живут, куда им помирать, живая вода рядом, хоть ведром черпай.

– То есть он остался здесь жить? – спросила Элла.

– Дорогая начальница, – сказал Андрюша, – ясное дело, секунд-майор живет здесь до сих пор, только на одной воде не растолстеешь, вот и превратился он в привидение.

– А в самом деле? – спросила Элла, проникшись доверием к детективному таланту старика.

– Точ-на! – Старик торжествовал. – Имеем в деле документ номер девяносто три, датированный восьмым сентября от рождества Христова лета тысяча семьсот сорок второго! – Он потряс в воздухе исписанным листом. – Это последний штрих в моем научном поиске! Донесение сибирского губернатора о розыске пропавшего без вести секунд-майора Полуехтова с командой. Точ-на!

– Не томи гостей, – сказала Глафира. – Мы все знаем, что поговорить ты мастер.

– Все путем, – сказал дед, – подготовка нужна. Оказывается, велели губернатору отыскать Полуехтова и вернуть в столицу. Да еще вернуть с кассой. Почему так произошло? А вы на дату поглядите. Прошло-то два года, пока спохватились. Представьте себе – Анна померла, Остерман из фаворы выпал, пришла к власти молодая царица Елизавета, которую собственное здоровье пока не беспокоило. И забыли в суматохе о нашем секунд-майоре. А он живет. Инструкций не имеет, ждет. И не знает, что живая вода объявлена обыкновенной.

– Моя бабушка, – вмешалась Глафира, – полагала, что приказ возвращаться был, только Иван его разорвал.

– Заваруха была, понимаешь, заваруха! – сказал дед. – Может, никому и дела не было до Полуехтова? А сам он на Елене женился.

– На ком? – спросила Элла Степановна.

– А вы в кружевную артель загляните, там два портрета висят. Один портрет – секунд-майора, а второй – Елены, ясно?

– Так она же возлюбленная Вени! – догадался Андрюша. – Точная копия Ангелины!

– Ничего удивительного, – сказал дед. – От ихней любви каждый второй в нашей деревне произошел.

– Кто она была? – спросила Элла.

– Местная, полагаю, – сказал дед. – И в заимке люди жили, а из Сотьвинска мужики приехали, дорогу строили, дом царицы. Я так полагаю, что и некоторые солдаты семьями обзавелись.

– Они очень друг друга любили, – сказала Глафира. – Про это у нас в деревне даже песни поют. И детей у них трое родилось: Петя, Константин и Елизавета.

– Но! – Дед сделал паузу. – Такой союз неизбежно должен был обернуться трагедией. Это точ-на! Почему? Из-за зверских социальных условий, которые царили в те времена. Кем был секунд-майор? Он был дворянин. А Елена? Крестьянская дочь, низшее сословие. Нельзя было им обвенчаться. И предполагаю я, что жили они здесь в счастье, но в тревоге, что это счастье кончится.

– Чего предполагать, все знают, – сказала Глафира. – Про это песни сложены. И дети их были незаконными, и разлука их ждала…

– Неминуемая, – подхватил дед. – Не исключено, что у секунд-майора и другая семья была… Так вот, из отчета губернатора следует, что он получил в сорок втором году предписание отыскать секунд-майора с командой, вернуть его, а если он, случаем, преставился…

– То есть помер… – пояснил Коля.

– Тогда… Коля, не перебивай, уши оторву… Тогда доставить в Петербург кассу, тринадцать тысяч рублей золотом и серебром, выделенные секунд-майору на приготовление к царицыному приезду.

– Так много? – удивилась Элла.

– Еще бы. Дорогу построить, дом, удобства… Ладно, что губернатор делает? Как и все губернаторы – отдает приказания. Шлет запрос из Тобольска в Екатеринбург, откуда едет человек в Нижнесотьвинск. Что за майор у вас, что за касса? Почему ничего не знаю? Губернатор-то новый был, а Ручьи от Тобольска ой как далеко! Из Нижнесотьвинска ему сообщают – есть такой секунд-майор, живет с крестьянской девкой в деревне, детей прижил, хулиган с точки зрения дворянской морали, а деньги, наверное, все растратил.

– А он не растратил, – сказал Коля, – он их в пещере спрятал.

– Что за чепуха! – возмутился дед. – Секунд-майор на них дом построил, дорогу проложил, четыре года солдат содержал – откуда деньгам быть? Не смей клеветать на своего предка!

– Он их спрятал, это все знают, только найти нельзя. Их привидение охраняет.

– Мне тоже говорили, – сказала Глафира.

– Глафира, окстись! – Дед кипел негодованием. – Не уподобляйся корыстному и наивному Василию!

– А ваша теория? – спросила Элла.

– Не теория, а уверенность. Эти деньги в Нижнесотьвинске подрядчики растащили. Майор-то человек военный, прямой, в тонкостях финансовых совершенно не разбирается. Но кто ему поверит, если даже вы, можно сказать, родные люди, не доверяете!

– Дальше, дальше! – воскликнула Элла.

– Все по порядку. Шлет тогда губернатор майору приказ прибыть немедля для отчета с кассой и солдатами. А майор не отвечает. Тогда губернатор направляет в Ручьи военную команду с поручиком во главе. Как узнал секунд-майор о приближении команды…

– Ia этом песни сложены, – сообщила Глафира и вдруг запела со слезой, с чувством:

И собирается ясный сокол во лесную чащу, И молвит ясный сокол молодой жене…

– Да не плачь, молодая жена, да не лей понапрасну слез! – подхватил дед. И тут же оборвал себя, заговорил строго, деловито, прозой: – Воинская команда секунд-майора в деревне не застала. Ушел он в лес и не вернулся. Сгинул.

– Может, убежал? – предположил Андрюша.

– Нет, погиб он, это точ-на. Ворон Гришка прилетел, у Елены дома жил. Ворона этого он птенцом подобрал, выходил, всему научил, ну словно собака Гришка у него был. Никогда с ним не расставался… Солдат повязали, в колодки забивали, деньги искали, всю землю перерыли. Губернатор отчет послал в Петербург – нет майора, нет кассы.

– Он к своему кладу пошел, – сказал Коля. – Его в пещере задавило. Вот он теперь и ходит привидением. Место знает, да не хочет показывать.

– Есть такое суеверие, – сказал дед. – Верят некоторые в привидение секунд-майора.

– А вы? – спросил Андрюша.

– Я тоже верю, почему не верить? Может, электрическое объяснение есть?.. Вот и сказка вся, – заключил дед Артем.

– Не вся. Сказка так кончается, что Елена, майорова жена, – заговорила нараспев Глафира, – выплакала все очи, его дожидаючись, а потом пошла через горы и реки, через лес и дубраву. И увидела она, неживой лежит, неживой лежит возле озера…

– Неживой лежит, от тоски иссох, – подхватил, не удержался на почве исторических фактов дед.

– От тоски иссох, без любви погиб, – запел Коля.

– И пошла она к ключу Царицыну. Как к тому ключу за живой водой… – пели Полуехтовы хором.

Дед прервал пение взмахом руки – как отрубил.

– В общем, считается, что она его оживила и они стали жить в лесу. А это чепуха. Елена Полуехтова и все ее потомство благополучно проживали в деревне Ручьи в последующие годы, о чем есть церковные записи в храме села Красное.

– Жалко, если клада нет, – сказал Андрюша. – А Василий знает об этой легенде?

– Все знают, еще говорить не научатся, а уже знают. У нас бабки вместо сказок эту историю рассказывают.

– И вы думаете, что он для этого Гришку ловил?

– У верен, – сказал дед Артем. – Только Гришка тайну не открывает.

– Какая наивность! – сказала Элла. – Вороны неразумны. Птица не может хранить тайны.

– Куда ей, птице, – неискренне согласился дед.

– И вообще мне Василий последнее время не нравится, – сказала Глафира. Замкнутый стал, в городе пропадает…

– Василий только проводник чужих идей, – сказал дед Артем.

– Чьих? – спросила Глафира.

– Вот разберусь, скажу.

– С чем разберетесь, простите? – раздался голос от двери.

– Вечер добрый, – сказала Глафира, узнав Эдуарда, остановившего на пороге. – Заходи, чаю попьешь.

17

Андрюша проснулся от пушечного выстрела.

Вениамин тоже вскочил, сонно захлопал глазами. Некоторое время его лицо продолжало хранить испуганное выражение, но вдруг внутренний свет озарил его, и улыбка расползлась по впалым щекам. Со двора донеслось звяканье ведра. Вениамин метнулся к окошку и прилип к нему.

– Она прошла с ведром в руках? – спросил Андрюша с некоторой завистью, потому что просто влюбленный смешон, а влюбленный, который пользуется взаимностью, почти не смешон.

– Доброе утро, – прошептал Вениамин в окно так громко, что, наверно, было слышно на площади.

– Доброе утро, Веня, – послышался в ответ девичий голос.

– Мы с ней будем к сочинению готовиться, – сообщил Веня.

– Элла тебе голову оторвет, если ты совсем забудешь о работе, – возразил Андрюша. – И будет права. Впрочем, я тебе завидую хорошей белой завистью.

– Нет, – почему-то не согласился Веня. – Хорошей белой зависти не бывает. Зависть – это желание получить то, что есть у другого, но отсутствует у тебя. Поэтому зависть – чувство отрицательное.

– Не претендую я на твою Ангелину, – сказал Андрюша. – Я твой верный друг и пособник, если надо.

– Спасибо, – прочувственно ответил Веня.

Он никак не мог справиться со шнурками от ботинок. Андрюша с сочувствием наблюдал за его действиями. Бабочка-капустница с крыльями в ладонь влетела в окошко, и Андрюша сказал задумчиво:

– В детстве я отдал бы все сокровища за такой экземпляр.

– Ага, – сказал Вениамин, – бабочка.

– Тебе не кажется, что здесь все преувеличенное?

– Конечно, – сказал Веня. – А у нее на щеке родинка.

– Все ясно, – сказал Андрюша. – Иди, только не забудь поменять местами ботинки. Ты перепутал ноги. Будет жать.

– Чего же ты раньше молчал? – возмутился Вениамин. – А еще пособник!

Ковыляя в полунадетых ботинках, он выбежал в сени. Там загремел, налетев на какой-то тяжелый металлический предмет. Андрюша хотел пойти к нему на помощь, но в этот момент в окошко влетел комок бумаги. Андрюша развернул ее. «Андрей, – было написано там, – зайди ко мне. Быстро. Есть разговор. А.» – Кто такой «А»? – спросил вслух Андрюша.

– Это дед Артем, – ответил детский голос.

На дворе под окном стояли Сеня и Семен, вымытые, бодрые, еще не успевшие перепачкаться.

Сеня с Семеном убежали. Ангелина вышла из сарая с подойником, у дверей ее ждал Вениамин. Он начал шарить по карманам, ища очки. Андрюша подхватил их со столика, выскочил на крыльцо и, подойдя сзади, надел на нос Вениамину. Тот ничего не сказал, только поправил очки, видно, решил, что так и надо, чтобы они сами надевались на нос. Андрюша окинул взглядом зеленый двор, крупных, гусиного размера кур, задумчиво глядевших на утреннюю встречу влюбленных, и тут его взгляд встретился с чужим глазом, вжавшимся в щель между досками забора. Кто-то подглядывал с улицы. Сеня? Семен?

Андрюша прошел к рукомойнику, наклонился, только тогда ему стало не по себе. Он понял, почему. Глаз принадлежал взрослому человеку немалого роста. Андрюша выпрямился, обернулся. Ангелина и Вениамин все так же глазели друг на друга, но глаз в щели пропал. И тут Андрюша увидел, как нечто большое и блестящее по крутой дуге летит в небе, сопровождаемое черным хвостом. Когда это большое уже подлетало к земле, он понял, что летит молочный бидон.

Бидон глухо бухнулся о землю, и вверх, разлетаясь, ударил черный фонтан спиртовой туши. Девушка и аспирант, стоявшие у крыльца, там, куда грохнулся бидон, превратились в черные сверкающие под утренним солнцем статуи, стоящие на блестящей подставке – на черной сверкающей траве.

– Василий! – закричал Андрюша, выскочил на улицу и увидел, что у ворот стоит грузовик, на котором сооружена грубая, но эффективная катапульта, а сам Василий уже лезет в кабину.

– Ну нет! – крикнул Андрюша. – Ты от меня не уйдешь!

Он побежал за грузовиком, который набирал скорость, бидоны с молоком в нем звякали и дребезжали. Из-за угла вышел медведь, с аппетитом уминая буханку белого хлеба, еле успел отскочить в сторону, замахнулся буханкой, но кидать не стал, пожалел хлеб.

Грузовик мелькнул вокруг рощицы с пушкой, а медведь побежал туда, видно, решил выстрелить вдогонку.

– Ну, это уже переходит все возможные границы, – сказал Эдуард Олегович, возникший неподалеку. – Куда он помчался? Я полагаю, что пора поставить знаки ограничения скорости в нашей деревне. А вы, Андрюша, как думаете?

– Я думаю, что пора его в тюрьму посадить, – сказал Андрюша. – Пускай он только мне попадется!

– Что-нибудь произошло? – испугался Эдуард Олегович.

Андрюша ничего не ответил, повернул обратно к дому. Эдуард Олегович за ним. В калитке они остановились. Эдуард Олегович окинул взглядом ужасающую картину и сказал мрачно:

– Я заблуждался, выгораживая этого прохвоста.