Текст книги "Великий Гусляр"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 136 страниц)

– Может, он увидел сверху, какая прекрасная наша Земля в окрестностях Великого Гусляра, – сказала жена Каца, – и рука у него дрогнула?

– А что, ихние предупреждения, они с изоляцией или как? – спросил Василь Васильич.

– Не знаю, не спрашивал, – ответил Удалов. – Если кому неинтересно, уходите. Не мешайте. Развели дискуссию.

Находясь в центре внимания, Удалов заметно обнаглел, и в тоне его появились металлические нотки. Слушатели замолкли.

– Вокруг нас роботы суетятся, машины, космонавты, спешат, чтобы их позор не стал достоянием земной общественности. Начальник шлемом качает, вздыхает по-своему и говорит далее: «А каково нам будет, если Галактика узнает, что наш корабль разрушил дорогу на Земле, в окрестностях Великого Гусляра? А представляете себе, как будут хохотать над нами нахальные акарили с планеты Цук? Как будут мяукать в припадке издевательства низменные душой тумсы? Как будут качать всеми своими головами мудрые йыкики? Ведь нас же предупредят на всю Галактику…»

– Нет, не иначе как у них предупреждение со строгой изоляцией, – сказал Василь Васильич.

– И как это ты, Корнелий, запомнил все эти имена? – спросил Грубин.

– Они знали, с кем на Земле встречаться, – ответил с достоинством Корнелий. – «Представляете мое состояние», – говорит этот пришелец, и я, конечно, выражаю ему сочувствие. И тут подходит к нам еще один, в полосатом комбинезончике, черненький, с глазками врозь. И что-то по-своему лопочет. Я пока осматриваюсь, полагаю, что им с дорогой и ремонтом тарелочки придется до ночи провозиться. Даже с ихней хваленой техникой. «Не знаю, – переходит тем временем на русский язык главный пришелец. – Но надеюсь, что сама судьба послала нам разумного и доброго туземца».

– Так и сказал – туземец? – спросил Погосян.

– Так и сказал.

– Тут бы я ему ответил, – произнес Погосян. – Поставил бы его на место. Ведь ты же не голый был!

– Не голый, в пиджаке, – сказал Удалов. – Только я об этом не думал. Они со мной как с братом по разуму разговаривали. Зачем же междупланетные отношения обострять без надобности?

– Правильно, – сказал Василь Васильич, – а то они бы тебя предупредили, только мы тебя и видели.

– Ой! – сказала жена Каца. – Какая опасность.

– Ничего, – успокоил ее Удалов. – Я им сразу ответил: если есть просьба или поручение, люди Земли и Великого Гусляра в моем лице готовы прийти им на помощь.

– Молодец! – одобрил Василь Васильич. – По-нашему ответил.

– И тогда он мне говорит, что есть просьба. Дорогу они починят, следов не останется, тарелочку свою уберут на околоземную орбиту. Но вот белил у них нету.

– Чего?

– Белил. Масляных. Они по обочине дороги вывернули столбики, в труху превратили. А столбики должны быть окрашены в белый цвет во избежание аварии движущегося транспорта. Он меня и просит: принеси, дорогой брат по разуму, нам банку белил. Мы тебя по-царски отблагодарим. Я ему отвечаю: не надо мне наград, всегда готов. А он мне отвечает, что Галактика моей скромной услуги никогда не забудет. Ну и побежал я обратно в город…

Слушатели с минуту сидели в молчании, осознавали, то ли Удалов свой рассказ завершил, то ли будет продолжение. Солнце клонилось к реке, тени стали длиннее, прохладный ветерок потянул из-за леса. У Кацев пригорел ужин, но жена Валентина этого не замечала.

– И все? – спросил наконец Грубин.

– Почти что, – ответил Удалов. Его праздник кончался. Кончался вместе с рассказом. – Я целый час эту банку искал. И кисть тоже. Хозяйственный закрыт, на складе сторож обедать ушел и так далее. Потом прибежал все-таки к ним, нельзя же людей подводить. Прибежал, а знака дорожного нету. И ничего нету. Ни тарелочки, ни машин, ни роботов. Пустота.

– А дорога?

– Дорога полностью починена.

– И ты домой пришел?

– Нет, – сказал Удалов. – Сначала я свое обещание выполнил. Я столбики покрасил.

– А они некрашеные были?

– Некрашеные. Четыре столбика. Новенькие, но некрашеные. И около одного записка лежала. Показать?

– Конечно.

– Глядите.

Удалов достал из кармана сложенную вчетверо записку. Развернул, разгладил на столе. И прочел вслух. Остальные склонились к столу и читали, повторяли за ним слово в слово. Вот что написано было в записке. Печатными буквами, черными чернилами:

ЗАРАНЕЕ БЛАГОДАРНЫ ЗА ПОМОЩЬ. СТОЛБИКИ К ВАШИМ УСЛУГАМ. ВАША ПОМОЩЬ НЕ БУДЕТ ЗАБЫТА. ПРОСЬБА О ПРОИСШЕДШЕМ НЕ РАСПРОСТРАНЯТЬСЯ.

– И без подписи, – сказал Погосян.

– И правильно, что без подписи, – сказал Василь Васильич. – Только ты, Удалов, доверия не оправдал, и будет тебе при первом же случае серьезное предупреждение с последствиями.

– Это почему же? – вскинулся Удалов.

– Просили не разглашать. А ты разгласил. Знаешь, что за это бывает?

– Ничего подобного! – сказал Удалов с обидой. – Они тоже хороши. Я бы молчал, а они улетели – и никаких следов. Может, мне хотелось им вопросы задать? Может, мне хотелось с ними о будущем посоветоваться? Может, они из благодарности могли не записочку оставить, а хоть какой бульдозер ихней марки для нашей конторы? Разве не правильно я говорю?

И все согласились, что правильно.

– Я даже адреса их не спросил, с какой планеты они прилетели, даже не узнал, что они будут делать, если агрессоры развяжут на Земле ядерную войну. Разве так себя ведут настоящие пришельцы?

И все согласились, что настоящие пришельцы себя так не ведут.

Потом опять все немного помолчали, переваривая серьезное событие. И Погосян спросил:

– А доказательства у тебя, Удалов, есть?

– Какие еще доказательства?

– А доказательства, что ты сегодня с пришельцами виделся?

– Ну, знаете! – возмутился Удалов. – Ну, знаете! А банка эта, которая на виду у вас посреди двора стоит? Из-под белил. Сегодня же брал на складе. За наличный расчет. Зачем мне белила? Зачем мне, спрашиваю, белила? Вы же в курсе, что состою на руководящей работе.

– Правильно говорит, – сказал Василь Васильич. – Зачем ему про белила было врать?

– И завтра же, в воскресенье, – сказал Удалов нервно, – пойдем все вместе на ту дорогу. И вы эти столбики увидите, свежепокрашенные. И такие эти столбики гладкие и ровные, что нашим плотникам никогда не сделать. Словно импортная мебель. И краска на четырех еще свежая.

– Кор-не-лий! – крикнула из окна Ксения Удалова, которая была не в курсе и потому к Удалову уважения не ощущала. – Мне что, третий раз суп греть?

– Иду, Ксюша, иду, – ответил Удалов. – До завтра, – сказал он друзьям и соседям.

– Чего уж там, – сказал ему вслед Василь Васильич, – почему не верить человеку? Конечно, мы ему поверим.

И все поверили. И не поехали на следующий день на ту дорогу, хоть Удалов и уговаривал. Что толку на столбики смотреть?

С тех пор в Великом Гусляре ждали нового прилета братьев по разуму. Потому что уже какие-никакие связи налажены. Связи личного характера.

Обида

Восьмого числа, вечером, Удалов и Грубин решили пойти к профессору Минцу поговорить о таинственных явлениях. Собирался зайти и старик Ложкин, но запаздывал. Радиоприемник на письменном столе, еле видимый за грудами научных статей и рукописей, наигрывал нежные мелодии Моцарта. Когда Лев Христофорович предложил гостям по второй чашке чая, музыка в приемнике прервалась, и послышался резкий голос, говоривший на непонятном языке.

– Хулиганят, – сказал Корнелий Удалов. – Своей волны им не хватает, лезут на Моцарта с комментариями.

– С комментариями? – спросил профессор Минц, поглаживая лысину. – А вы, Корнелий, понимаете их язык?

– Так, через пень-колоду, – смутился Удалов. – Похоже на венгерский.

– Какие еще есть версии? – спросил Минц, обернувшись к Грубину.

– Я настрою, – предложил Грубин. – Я больше музыку люблю.

– Не надо, – остановил его Минц. – Очень любопытно.

Минц задумался. Даже забыл долить друзьям чаю. И не заметил, как вошел Ложкин и громко поздоровался.

Из этого состояния Минц вышел лишь через три минуты.

– Все ясно, – сказал он. – Такого языка на Земле нет. Я мысленно перебрал возможные варианты…

– Но, может, не венгерский, – предположил Удалов. – Может, какой-нибудь очень отдаленный, с которым вы, Лев Христофорович, времени не имели ознакомиться?

– Я не знаю многих языков, – возразил Минц. – Но могу читать на любом. Дело в системе, в структуре языка. Достаточно знать элементарный минимум – языков пятнадцать-шестнадцать, которым я располагаю, чтобы дальнейшие действия диктовались законами лингвистики. Вам понятно, коллеги?

– Понятно, – сказал польщенный Удалов. – Так что же это за язык?

– Инопланетный, – просто ответил Минц. – Итак, что будем делать?

– А то делать, что перевести их воззвание и ответить. Это наш гражданский долг.

– Правильно, Корнелий, – поддержал Грубин. – Если вам, Лев Христофорович, понадобится моя помощь, прошу рассчитывать.

– Невозможно. Этот язык нам не расшифровать, потому что у них нет с нами ни одного общего корня и ни одного общего падежа.

– Вот, – вздохнул Ложкин. – Даже способности профессора Минца ограниченны. Придется писать в Академию наук, а пока получим ответ, пришельцы могут улететь.

– То есть как так ограниченны? – не понял Минц. – Это мои способности ограниченны?

– К сожалению, – согласился Ложкин.

– Саша, – сказал Минц, – вы в самом деле не торопитесь?

– Куда мне торопиться, если предстоит эксперимент?

– Тогда, – Минц строго посмотрел на гостей, – попрошу всех посторонних очистить помещение. Жду всех по окончании работы.

– В смысле когда? – спросил Удалов, послушно направляясь к двери.

– Мы вас вызовем.

Минц широким жестом стряхнул со стола бумаги, в то время как догадливый Грубин тащил из-под кровати небольшой электронный мозг.

– Вызовите, – согласился Ложкин, – не стесняйтесь. Даже если рано будет.

– Может быть поздно, – сказал Минц, включая портативный магнитофон.

Удалов с Ложкиным постояли немножко в коридоре у дверей Минца, не зная, то ли им обижаться, то ли ждать без обиды.

– Ты не помнишь, на какой волне передача была? – спросил наконец Удалов.

– На тридцать одном метре, – ответил Ложкин. – Сам попробуешь расшифровать?

Удалов только покачал отрицательно головой, пошел к себе, тихонько включил приемник и начал искать передачу на инопланетном языке. Передачу он нашел, правда, не на тридцати одном метре – перепутал, как всегда, самоуверенный Ложкин, – а на шестидесяти. И потом долго сидел Корнелий Иванович, слушая треск и шум в эфире и стараясь по интонациям угадать, как там дела у пришельцев. Жалел он их, сочувствовал и беспокоился. Даже взял приемник с собой в постель, надеясь немного, что во сне сможет овладеть языком методом гипнопедии.

Удалов проснулся от того, что в стекло что-то стукнуло. Может быть, в другой день он бы не обратил внимания на этот стук, но нервы у спящего Удалова были напряжены: ему все время снились пришельцы, протягивающие ему руки за помощью. Удалов осторожно сполз с постели, подбежал к окну. Там, под фонарем, стоял Грубин и махал рукой, вызывая его к себе.

Корнелий взглянул на часы. Половина четвертого. Что ж, немного времени понадобилось его товарищам, чтобы расколоть этот орешек. Стараясь не шуметь, Удалов натянул башмаки, накинул пиджак поверх пижамы и пошел к Минцу. Не так уж важны формальности, когда собираются только мужчины и только единомышленники.

Грубина Удалов нашел в коридоре. Тот стоял перед дверью Ложкина и постукивал в нее костяшками пальцев.

– Я его через окно пытался будить, – сообщил Грубин, – но старик не отзывается. Может, обойдемся без него?

– А что, решили?

– Решили. Уже кое-что понимаем.

– Тогда надо будить. Иначе он нас никогда не простит. Дай-ка я.

Удалов ударил в дверь, но не рассчитал: получилось громче, чем нужно, послышались шаркающие шаги, потом голос ложкинской жены:

– Что? Что случилось? Кто стучит?

– Это я, Удалов. Вашего супруга можно побеспокоить?

– С ума сошли, бродяги проклятые, – зашипела старуха. – Я сейчас вам покажу, как людям ночью покоя не давать.

– Он сам просил, – объяснил Удалов. – Он очень желает присутствовать при открытии.

– Уходите, – сказала Ложкина. – Иначе пожалеете.

– Кто там пришел? – послышался отдаленный голос Ложкина.

– Удалов хулиганит, – откликнулась жена.

– Это с ним бывает, – ответил Ложкин. – Гони его.

– Ну как хотите, – сказал Удалов. – Потом пожалеете.

И они с Грубиным ушли к Минцу.

В кабинете Минца было накурено, гудели многочисленные приборы, слышно было, что из приемника все еще доносятся чуждые слова, но их заглушал другой, механический, переводческий голос, исходивший из приставки. Этот голос говорил по-русски.

– Где Ложкин? – спросил Минц. Он за ночь осунулся, постарел, но улыбался не без гордости. – Где этот скептик?

– Ложкин не хочет просыпаться, – ответил Грубин. – А Удалов сразу пришел.

– В Удалове я не сомневался. Жаль, что не могу разоблачить маловера. Ну ладно, слушайте. Может представить интерес. Только с самого начала должен предупредить вас, Удалов, чтобы не беспокоились. Никакой аварии нет. Их корабль завис над нашим городом на высоте ста тридцати километров и разослал разведчиков.

– Цели мирные? – поинтересовался Удалов.

– Какие могут быть мирные? – послышался голос от двери. Там стоял сонный, растрепанный, злой Ложкин, в халате и шлепанцах.

– Встал все-таки, – ухмыльнулся Удалов.

– Молчи, – сказал Ложкин. – Военная хитрость. Так бы она меня никогда не пустила. Я ей сказал, что за милицией побежал, чтобы тебя к порядку привлечь. На такое благородное дело она меня выпустила. Понимаешь?

– Понимаю, что собственную выгоду за счет товарищей достигаешь. Но не обижаюсь, а даже улыбаюсь.

– И правильно, – оценил Грубин. – Главное, что мы в сборе.

– Не отвлекайтесь, – попросил Минц. – Слушайте. Это интересно.

– Разведчик-два, – произнес голос переводческой машины. – Разведчик-два. Почему не отзываетесь?

– Провожу наблюдение. Очень интересное существо. Четыре конечности. Хвост. Покрыто шерстью. Несет в зубах кость. Возможно, разумное.

– Собака, что ли? – предположил Ложкин. – Что же они, разумных от неразумных не отличают?

– Разведчик-два, – откликнулся корабль пришельцев. – Пора знать, что четвероногие не бывают разумными, так как у них нет рук, чтобы заниматься трудом.

– Вот именно, – согласился Ложкин. – Мы это тоже учили.

– Вижу, как четвероногое с костью пошло на сближение с двуногим в костюме и с руками, – послышался голос разведчика-два.

– И чего они вмешиваются? – рассердился Ложкин. – Типичные агрессоры.

– Наблюдают, – ответил Удалов. – Чего бы им не наблюдать?

– Не по-людски, – сказал Ложкин. – Надо было сперва спуститься, поговорить с нами, получить разрешение. Потом бы и наблюдали. Мало ли какие секретные объекты они высмотрят?

– Ну, у нас в Гусляре секретных объектов пока что не было, – усмехнулся Грубин.

– Не исключено, – возразил упрямый пенсионер, – что они есть, но такие секретные, что ты и не подозреваешь.

– Разведчик-три, разведчик-три, – заговорила переводческая машина. – Почему не отвечаешь?

– Заметил странное скопление аборигенов. Стоят в очереди перед хозяйственным магазином. Жду от них разумных поступков.

– Обещали завтра обои выкинуть, – объяснял Грубин. – Три дня уже люди дежурят.

– Стояние в очереди еще не признак разумности, – заключила переводческая машина. – Поищите что-нибудь более перспективное.

– В этом они правы, – вздохнул профессор.

– Неразумные бы толкались, – сказал Ложкин, – а если в очереди, значит, порядок.

– Только бы они днем очередь за водкой не увидели! – всполошился Удалов.

– Вызывает разведчик-два, – услышали они тут, – срочное сообщение. Двуногое существо бежит за четвероногим. Вот оно догнало его… О, я не переживу этого! Двуногое ударило четвероногое ногой! Четвероногое издает жалобные звуки!

Издалека, с улицы, донесся собачий визг. Удалов кинулся к окну. Улица была темна, под отдаленным фонарем мелькнула человеческая тень.

– Ну и что? – воскликнул Ложкин. – Ну шел человек по улице, увидел собаку. Мог же он испугаться? Имел право с испугу ее ногой отогнать? Я спрашиваю, имел ли он право…

Минц поднял руку, стараясь остановить Ложкина.

Голос корабля пришельцев был тверд и категоричен:

– Это важное открытие. Если двуногие бьют четвероногих, следовательно, двуногие неразумны.

– Разумны, но ошибаются! – поправил его Ложкин.

– Говорит разведчик-четыре, – произнесла переводческая машина. – Разрешите вернуться на корабль. Попал в облако дыма, выбрасываемое здешним заводом. Мне плохо… мне плохо…

– Разведчик-четыре, держитесь! Высылаю спасательную команду.

– Ну вот, – вздохнул устало Удалов. – Сколько раз говорили директору фабрики пластиковых игрушек, чтобы установил фильтры…

– Может, это не наша фабрика? – сказал Грубин с надеждой.

– Наша.

И все знали, что наша…

– Надо что-то делать, – решил Удалов. – А то у них останется превратное представление… Фонарик есть?

Минц без слов достал из-под подушки электрический фонарик. Хоть он уже давно жил один, но в детстве мама не давала ему читать по ночам, и он так привык читать под одеялом с электрическим фонариком, что до старости не смог избавиться от такой привычки.

– Я пойду.

Удалов вышел в коридор и спустился во двор. Никто его не остановил.

Удалов встал посреди двора, направил фонарик в небо и зажег его. Затем стал включать и выключать его. Сначала два раза включил и выключил. Потом еще два раза. А еще подождав, включил и выключил его четыре раза подряд.

– Доказывай не доказывай, – проворчал Ложкин, глядевший на это дело в окно, – все равно одиночными действиями агрессию не остановишь.

– Центр! – раздался голос в переводческой приставке. – Во дворе дома № 16 по улице Пушкина наблюдаю двуногую фигуру с электрическим фонариком. По-моему, он пытается доказать мне, что их цивилизация уже достигла умения складывать два и два.

– Вас понял, – послышался ответ. – Вас понял. Разведчик-два, продолжайте наблюдения. Но особенно не переоценивайте своего открытия. Известно несколько видов рыб, которые считают даже до пятнадцати.

– Ну, это им так не пройдет, – возмутился тогда Грубин, выскочил, как есть, через окно во двор со второго этажа, отобрал у Удалова фонарь и начал очень быстро перемещаться по двору, держа фонарь огоньком вверх. Он так быстро бегал, что на фоне черной земли возникли очертания известной теоремы Пифагора.

Когда Грубин уморился от беготни и остановился, в приемнике снова раздались два голоса:

– Докладывает разведчик-два. Центр, слушай, может быть, мне показалось, но другой абориген бегал по двору того же дома и с помощью фонарика пытался показать мне общее начертание известной теоремы «штаны Приудоникса».

– Пифагоровы, Пифагоровы, – поправил строго Ложкин.

– Прекратите наблюдение за ничтожным объектом, – сказал голос Центра. – Уровень цивилизации измеряется не отдельными попытками научиться считать или даже читать, а ее общими достижениями. Разведчик-один, сообщите мне, каковы результаты замеров у края их муравьиного скопления.

– Я потрясен, – раздался голос первого разведчика. – Они выбрасывают грязь в водоемы и воздух, которым дышат, причем не только сами дышат, но и заставляют дышать окружающих.

– Слышите, разведчик-два? Они буквально ходят под себя. Вам понятно это грубоватое выражение?

Ложкин протянул руку и хлопнул ладонью по кнопкам.

Разговор инопланетных исследователей прервался.

– Хватит, – не выдержал Ложкин. – Это мне противно слушать.

– Погодите.

Минц включил систему вновь.

Вернулись Грубин с Удаловым.

– Как результаты? – спросил Грубин. – Они теорему угадали?

– Они Пифагора Приудониксом зовут, – сообщил Ложкин. – Нечего нам с ними разговаривать.

– Неужели связь налажена? – обрадовался Удалов.

– Боюсь, что наоборот, – сказал Минц. – Они не хотят признавать нас разумными.

– За что же?

– Их не убеждает, что мы знаем теоремы. Они считают, что мы грязно живем.

– Лев Христофорович! – взмолился Удалов. – Нельзя ли машину наоборот переставить? Чтобы мы им сказали…

– Постараюсь. – Профессор начал щелкать кнопками. – Вот, можете, Корнелий Иванович, общаться с братьями по разуму, сколько вам хочется.

Удалов взял микрофон, прокашлялся и начал:

– Вы меня слышите, братья по разуму?

– Кто вышел на связь, кто вышел на связь без разрешения? – рявкнул в ответ Центр.

– К вам обращаются представители земной цивилизации. Цивилизации, которую вы сейчас увидели собственными глазами и величия которой вы не смогли осознать!

– Хорошо излагает, – одобрил Ложкин. – Ты не стесняйся.

– Выйдите из эфира, вы мешаете нормальной работе, – ответил Центр. – Мы не вступаем в переговоры с аборигенами.

– Мы не аборигены, – возразил Удалов. – Мы можем похвастаться большими успехами в науке, сельском хозяйстве, а также в искусстве и литературе.

– Я его взял на луч, – сообщил другой голос, принадлежавший одному из разведчиков. – Это тот самый, который умеет два и два складывать. Я его узнал.

– Правильно, – согласился Удалов. – Я умею не только считать и писать, как вы высказались в своих разговорах. Я умею также многое другое.

– С ума сойти, – возмутился Центр. – Мы теряем время, а он занимает эфир.

– Присмотритесь к нам! – закричал в отчаянии Удалов. – Нам обидно, что вы нас не признаете. Мы достойны дружбы и товарищества.

– Придется улетать, – решил Центр. – Разведчиков прошу вернуться на корабль. Никогда не думал, что аборигены могут быть настолько назойливы и бестактны.

– Так вы не хотите? – угрожающе спросил Ложкин, отобрав у соседа микрофон.

– Мы ничего не хотим, – сказал Центр. – Оставьте нас в покое. Мы прилетаем к планете, открываем ее…

– Не надо нас открывать, – произнес Ложкин. – Мы уже открыты.

– Мы открываем, – настаивал Центр, – разочаровываемся низким уровнем культуры и технологии, узнаем, что вы живете в муравейниках, портите воду и воздух, истребляете других живых существ, делаем вывод, что вам еще надо развиваться миллионы лет, чтобы получить право зваться цивилизацией, и вдруг вы имеете наглость вмешиваться в наши разговоры, в нашу деятельность и начинаете выпрашивать наше внимание… нет… Нет, так не пойдет. Разведчики на борту?

– Погодите! – воскликнул Удалов. – Еще не все потеряно. Мы будем учиться!

– Все по местам! – скомандовал Центр. – Дети, наша школьная экскурсия на дикую планету закончилась раньше, чем мы предполагали. Но главное вы поняли – когда видите дикаря, старайтесь держаться от него подальше. Дикарь злобен, нахален и навязчив…

Последние слова донеслись уже тихо – понятно было, что корабль пришельцев улетает от Земли в неведомые дали космоса.

– Да… – вздохнул Грубин. – Это были дети.

– От детей разве дождешься чуткости, – сказал Ложкин. – Дети во всем мире нахальные, а если им разрешают еще по космосу шастать, то таких детей лучше и не слушать.

– Разумеется, – согласился Минц, отключая аппаратуру и протирая глаза – его клонило в сон. – Разумеется, мы можем скептически отнестись к выводам о нашей жизни, которые принадлежат инопланетным школьникам.

– Если бы взрослые, то поняли бы, – проговорил Удалов.

– Если бы это были взрослые, – тихо поправил его Грубин, – они могли бы и не такие выводы сделать… не в нашу пользу.

– Сколько можно! – возмутился вдруг Ложкин. – Говорю я, говорю везде, что пора заняться очисткой окружающей среды, а то перед космосом стыдно. Ноль внимания! К нам уже космических детей не пускают!

Остальные промолчали.