Текст книги "Последняя жатва"

Автор книги: Ким Лиггетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 7

Я иду через пшеницу на звуки металлического скрипа. Небо над моей головой такое голубое, словно его раскрасили голубой краской. Я подхожу к прогалине в пшенице и вижу девушку с длинными темно-русыми волосами, которая качается на проржавевших висячих качелях. Изгибы ее тела ясно видны под просвечивающей белой комбинацией.

Она оглядывается, смотрит на меня через плечо, и на вишневых губах ее играет лукавая улыбка.

Эли.

Я обхожу прогалину по краю, чтобы оказаться с ней лицом к лицу. Она вытягивает вперед свои длинные загорелые ноги, как будто пытается достать пальцами ног до небес. Ее ноги слегка раздвинуты. Когда она ловит на себе мой взгляд, ее улыбка становится еще более лучезарной. Ее карие глаза кажутся сейчас темнее, чем бывают нормальные человеческие глаза, – цветом они похожи на водоросли, растущие на камнях на дне озера Хармон.

– Я хочу взлететь еще выше, – говорит она. – Разве тебе не хочется меня подтолкнуть?

– Само собой. – И я захожу за ее спину.

Она стремительно подлетает ко мне, поджав ноги под перекладину качелей. Я вытягиваю руку, чтобы подтолкнуть ее. От ощущения прикосновения ее теплого тела к моим ладоням меня словно бьет электрический ток.

Небо начинает темнеть, вокруг нас сгущаются грозовые тучи, но мне все равно. Мне хочется одного – дотронуться до нее опять. Я снова толкаю ее вперед. Она смеется, взлетая на качелях все выше и выше, прочь от меня. Когда качели возвращаются, Эли закидывает голову назад, и я вижу, что глаза у нее стали черными. Абсолютно черными, как лужицы сырой нефти.

Я, спотыкаясь, пячусь назад, в пшеницу, и, взлетев на качелях вновь, Эли отпускает их и исчезает в клубящихся темных тучах. Окликая ее по имени, я начинаю носиться вокруг прогалины, рядом продолжают раскачиваться пустые качели, но она так и не возвращается.

Качели раскачиваются и скрипят, опять, опять и опять. Их скрип действует мне на нервы, словно это скрип тупого ножа, пилящего кость, но тут я слышу еще один звук – чавкающий, сосущий, он доносится из впадины среди колосьев пшеницы. От этого звука у меня волосы встают дыбом, но я должен выяснить, что это такое. С каждым шагом в сторону источника звука тошнотворно-приторный металлический запах становится все сильнее и сильнее, я чувствую, как от него у меня начинаются рвотные позывы.

Я пытаюсь повернуть назад, но для этого уже слишком поздно. Вокруг меня сомкнулась стена пшеницы, и в конце концов я подхожу к чему-то вроде гнезда, выстланного слоем соломы. В этом гнезде маленькая девочка со светлыми косичками лежит радом с теленком с золотистой шерсткой. Девочка что-то сосет из мертвого теленка.

– Умничка? – выдыхаю я.

Она садится, и с губ ее капает кровь.

– Он грядет, – говорит она.

* * *

Я резко сажусь на кровати, моя грудь судорожно вздымается, и весь я обливаюсь холодным потом. Все мое тело дрожит. Запуская пальцы во влажные от пота волосы, я думаю, что это, возможно, синдром резкой отмены тех сильнодействующих таблеток, которыми я пичкал себя целый год, грызя их, как леденцы. Но этот кошмар… Господи Иисусе. Я никак не могу избавиться от образа Умнички рядом с тем теленком.

Я встаю, чтобы закрыть окно, и замечаю свечение на западной границе нашей земли, там, где стоит ранчо Нили. Похоже, этот свет исходит из хлева для искусственного осеменения коров.

Я зажмуриваю глаза. Что бы это ни было, я должен стряхнуть с себя наваждение. Я прижимаю ладонь к оконному стеклу и ощущаю резкий холод, от которого волоски на моих руках встают дыбом.

Выходит, это не сон.

Я оборачиваюсь и смотрю на будильник – 23:59.

– Не может быть, – шепчу я, опершись на оконную раму. Неужели это Эли? Неужели она и впрямь ждет меня там? – Перестань, Клэй. Не делай этого, ведь добром это не кончится. – Я закрываю окно и начинаю было прикреплять к раме черный пластик пакета для мусора, но нет, я не могу смириться с неизвестностью. Мне нужно знать наверняка. Если Эли сейчас там, если она ждет меня, а я не пойду, то никогда себе этого не прощу.

Надев джинсы и футболку, я осторожно спускаюсь по лестнице. Я точно знаю, где находится каждая скрипучая сосновая половица, знаю еще с тех пор, когда у нас часто гостил Дейл и мы с ним тайком выбирались из дома и как идиоты играли в море пшеницы в «Марко Поло», игру, придуманную для бассейнов.

У меня щемит сердце, когда я вижу, что Умничка поставила рядом с входной дверью мои рабочие ботинки, оставив между ними промежуток шириной ровно в дюйм. В правый ботинок вложена записка. Я кладу записку в карман, надеваю ботинки и выхожу из дома, в прохладу ночи.

Идя к ранчо Нили, я вижу белесые облачка своего дыхания. Вокруг тишина, единственные звуки в ней – это хруст раздавливаемой подошвами моих ботинок пшеницы – как будто я топчу крохотные скелетики.

Небо сейчас выглядит так же, как когда отец ушел в пшеничное поле, неся распятие. И я мысленно спрашиваю себя: – за каким чертом я вообще вышел сюда? Это просто приступ безумия, и притом жалкий. Вполне вероятно, что там ничего нет, что это плод моего больного воображения. Или же там собрались идиоты-подростки, приехавшие из ближайшего крупного города. Но если они бродят в хлеву, надеясь увидеть призрак, то я точно могу им подсобить. Воздать по заслугам, чтобы не борзели.

Подойдя к границе нашей земли, я подлезаю под сломанную ограду и иду прямиком к хлеву для проведения искусственного осеменения. Стараясь не думать о том, что я там увидел, когда явился туда в прошлый раз. Кровь. Следы резни. Когда сточные трубы этого хлева наконец очистили, металлическое распятие моего отца было найдено на дне озерца из крови, все обмотанное кусочками шкур и кишками.

Я резко останавливаюсь, услышав тихий шепот.

Поначалу он едва слышен, и я начинаю думать, что это, возможно, просто шелест колосьев пшеницы, качающихся под холодным, резким ветром – но нет, для этого звук слишком зловещ.

Я заставляю себя продолжать идти вперед, медленно, но без остановок. Чем ближе я подхожу к хлеву, где происходило искусственное осеменение, тем громче становится исходящий оттуда звук. Он похож на шепот сразу многих людей. Похоже, те, кто там находится, что-то шепчут хором. И еще слышится глухой ритмичный стук, словно поднимающийся от самой земли.

Свечение, которое я видел из окна своей спальни, – это свет зажженных свечей – я вижу это по его мерцанию в щелях между досками хлева, но мне еще никогда не встречались свечи, от которых исходил бы такой запах, как от тех, что горят сейчас там. Запах в воздухе какой-то странный… возможно, так пахнет какая-то ароматическая трава, но к ее аромату примешивается и резкий смрад разложения, запах гниющего мяса.

Я бесшумно обхожу хлев сзади и заглядываю внутрь через одну из щелей. Я никого не вижу, но ясно слышу тех, кто сейчас там, внутри, слышу шепот, будто они хором монотонно произносят какие-то слова, и мерный грохот, будто при этом они ритмично, словно отбивая такт, топают ногами.

На помосте для искусственного осеменения лежит что-то громоздкое, покрытое грязноватым брезентом, который здесь, должно быть, оставила полиция.

К помосту приближается какой-то мужчина в джинсах и спортивной трикотажной куртке с поднятым капюшоном. Когда он хватается за край брезента, я замечаю на его запястье знакомый символ – перевернутую букву «U» с двумя точками наверху и двумя внизу. Как же я раньше не догадался – это же гребаный сукин сын Тайлер!

В моем поле зрения показываются еще трое человек, и сердце у меня в груди начинает стучать быстрее. Я вытягиваю шею, придвинувшись к самой щели, и вижу перед собой Бена, Тэмми и Джимми – всех ребят из старшей школы, состоящих в совете Общества охраны старины. Всех, кроме Эли. Слава богу, что она не участвует в этом действе, что бы оно собой ни представляло, но почему тогда Эли попросила меня встретиться с нею именно здесь? Она что, хотела, чтобы я это увидел? Возможно, она желала, чтобы я это остановил. Возможно, только так она могла сказать мне, что они смеются надо мной, или же ее подговорил на это Тайлер. Как бы то ни было, я не пойду у них на поводу.

Но едва я открываю рот, чтобы заорать, что их шутка не удалась, как Тайлер сдергивает брезент вниз, и становится видно, что на помосте лежит мертвая корова. В ней, по меньшей мере, тысяча двести фунтов веса, и ее брюхо разрезано вдоль посередине. Меня тошнит от отвращения, я чувствую во рту горький вкус желчи. Не отсюда ли взялся тот теленок? Не вырезали ли они его из ее брюха?

Но брюхо коровы кажется полным, даже раздутым.

Я пытаюсь взять под контроль свое участившееся дыхание, когда вдруг замечаю, что внутри коровьего брюха что-то начинает шевелиться. Я крепко зажимаю рот рукой и чувствую, что у меня начинают слезиться глаза.

Там, внутри, есть что-то живое.

У меня подгибаются колени. Я прижимаюсь лбом к грубо отесанному дереву, чтобы удержаться на ногах и не упасть.

Из брюха коровы быстро высовывается кисть руки.

Кисть человеческой руки с растопыренными пальцами.

Тайлер сдвигается с места, блокирует собой поле моего зрения, и я быстро отбегаю в сторону вдоль стены хлева, чтобы получить возможность все-таки увидеть, что там происходит.

Через следующую щель в старом дереве я вижу, как из брюха коровы появляется голова с длинными темными волосами, блестящими от крови.

Монотонные, ритмичные шепот и топот становятся громче, неистовее, но я не могу разобрать ни слова из-за оглушительного, как звук сирены, звона в ушах. Тайлер и остальные окружают труп коровы, словно тошнотворная карусель, к их пылающим лицам приклеены мерзкие жутковатые улыбки. Меня охватывает ощущение головокружения и дурноты. Я вижу только обрывки движений внутри этого омерзительного круга.

Я со всех ног бегу к следующей щели и вижу, как из брюха коровы появляются две руки и торс. Это девушка. Мое сердце бьется так отчаянно, что я боюсь, как бы оно не разорвалось. Я не могу заставить себя не смотреть на ее грудь. Я знаю, что должен бы испытывать отвращение, но при виде крутого изгиба ее бедра все мое существо переполняет что-то древнее, что-то первобытное. Что-то извращенное и грешное.

Мое нутро кричит, требуя, чтобы я отвел взгляд, но я не могу не смотреть.

Чмокающий, хлюпающий звук, который слышится, когда она выползает из коровьей туши, просачивается вглубь моего естества, и я будто хмелею.

Тайлер и остальные падают перед ней на колени.

Она стоит, возвышаясь над ними, и в золотом сиянии свечей ее идеально прекрасное тело блестит от крови и обрывков кишок. Медленно она поднимает голову.

Когда я наконец вижу ее лицо, то чувствую себя так, словно мощный удар кулака вышиб из моих легких весь воздух.

Ее подбородок слегка опущен, губы полуоткрыты, грудь вздымается, поднимаясь и опускаясь. Из-под своих длинных, темных, блестящих волос на меня смотрит Эли. Я делаю хриплый, с присвистом вдох, и мои легкие снова наполняются воздухом. Уголки ее губ приподнимаются в обольстительной улыбке.

– Он грядет, – произносит она.

Они поворачиваются в мою сторону, их рты разинуты, и из них слышатся дружные гортанные стоны.

Глава 8

Я, пошатываясь, пячусь, отступаю все дальше и дальше назад, каждое нервное окончание в моем теле горит словно в огне. Повернувшись, я бросаюсь бежать сквозь пшеницу.

Колосья хлещут меня по предплечьям. Меня поглощает ночная тьма. На небе нет ни луны, ни звезд, которые могли бы показать мне путь, но я и так отлично знаю эти поля.

Я прислушиваюсь, ожидая, что сейчас услышу шум, с которым они будут проламываться сквозь стену густой пшеницы, гонясь за мной, однако я так и не дожидаюсь погони. Я стараюсь сосредоточиться на вдохах и выдохах, на бешеном стуке сердца в груди, но мое сознание то и дело возвращается в тот хлев для искусственного осеменения – и я снова вижу кровь и ноги коров и их чернильно-черные глаза. Я не знаю, что сейчас происходит, но я должен взять себя в руки – ради Эли. Надо будет действовать осторожно и с умом. Я не хочу, чтобы у нее были неприятности, но ведь я видел ее обнаженную грудь… ее нагое тело. Да что там, ведь я, в конце концов, видел кое-что похлеще, видел, как она выползала из убитой коровы! Я знаю – ее толкнул на это Тайлер. Должно быть, у него есть над нею некая власть. Что бы это ни было – наркотики или какое-то озорство, но она здорово влипла во что-то дурное, и самой ей из этого не выбраться. Ей нужна помощь.

Увидев фонарь над сараем для инвентаря, освещающий мой пикап, я вдруг понимаю, что мне нужно делать. То же самое, что я сделал, когда нашел отца. Мне надо поговорить с шерифом Илаем. Они с отцом были друзьями. Он не состоит в Обществе охраны старины. И на этот раз ему придется меня выслушать.

Я опускаю стекла и прислушиваюсь, проезжая по подъездной дороге в сторону Шоссе 17. Вокруг царят безмолвие и затишье, от которых так и веет надвигающейся бедой. Так бывает перед изменением погоды. Ни стрекота насекомых над пшеницей, ни шелеста ветра в колосьях. Как будто мать-природа знает, что что-то грядет. Я не могу оторвать глаз от моря пшеницы. Но я даже не знаю, что именно я ищу… наверное, каких-то чудовищ.

* * *

Улицы совершено пустынны. Все закрыто. Даже окна бара «Короткая прогулка» темны, а это означает, что уже миновал час ночи.

Я останавливаю «Форд» на гравийной подъездной дороге перед старым фермерским домом, стоящим примерно в полумиле к востоку от города, и жму на клаксон, пока на втором этаже не зажигается свет. Из щели между кружевными занавесками выглядывает миссис Илай; все ее волосы намотаны на розовые губчатые бигуди. Я слышу, как она препирается с мужем в то время, как на крыльце включается мерцающий свет. Встав прямо напротив двери дома шерифа, я начинаю ждать. Рядом с моей головой находится электромухобойка. Ее непрерывный тихий гул и то, что время от времени она бьет меня током, отнюдь не способствуют успокоению моих нервов.

– Клэй? – Шериф чуть-чуть приоткрывает дверь. – Сегодня дежурит Грег Тилфорд.

– Нет, я не стану с ним говорить. – Мой голос дрожит куда сильнее, чем бы хотелось. – Мне надо поговорить именно с вами.

Он, моргая, смотрит на меня, и мешки под его глазами выглядят сейчас особенно темными и набрякшими. – Ты что, ходишь во сне, сынок? Тебе что, надо, чтобы я позвонил твоей матери или доктору Перри?

– Нет, послушайте меня, шериф. Речь идет об Эли. Она сейчас находится на ранчо Нили, и с ней уже случилось нечто дурное.

Густые брови шерифа сдвигаются.

– На ранчо Нили?

– Пожалуйста. – Я на секунду опускаю взгляд на свои ботинки, потом снова смотрю ему в глаза:

– Это важно.

– Ну, что ж, входи, – с тяжелым вздохом говорит он, горбясь под своим поношенным фланелевым клетчатым халатом, шаркая, идет по коридору на кухню и включает там свет.

– Подождите, – говорю я, идя за ним. – Нам надо ехать. Вы должны поехать туда со мной. Вам надо самому увидеть, что они там делают.

– Они? – Он усаживается на один из дубовых стульев, окружающих небольшой стол. – Я так понял, что ты говорил только об Эли?

– Об Эли и Тайлере, – говорю я, ходя взад и вперед по линолеуму. – Но Джимми, Тэмми и Бен тоже находятся там.

Он качает головой:

– Значит, речь опять идет об Обществе охраны старины.

– Нет, речь вовсе не об этом.

От скрипа половиц где-то надо мной меня передергивает.

– Дорогая, – зовет жену шериф. – Раз уж ты встала, не могла бы ты приготовить Клэю какой-нибудь успокоительный чай?

Я поднимаю голову и вижу миссис Илай, стоящую на верхней ступеньке лестницы и слушающую наш разговор.

Деревянные ступеньки прогибаются под ее весом, когда она медленно спускается на первый этаж. Сверля меня сердитым взглядом, она подходит к мойке; лицо у нее при этом морщится и кривится, делаясь похожим на мордочку одной из этих пафосных персидских кошек.

– Давай начнем сначала. – Шериф встает, выдвигает из-под стола еще один стул и знаком показывает мне, чтобы я сел. – А что ты вообще делал на ранчо Нили? Мы уже говорили об этом. Это нарушение границ чужих владений.

Я скрепя сердце сажусь.

– Сегодня в школе я увидел на шее Эли странную метку. У Тайлера есть такая же, на запястье. А затем Эли подошла к моему пикапу и сказала, чтобы я встретился с ней в полночь в хлеву, где происходило искусственное осеменение стельных коров.

– Вздор! – восклицает миссис Илай. – Эли бы никогда такого не сделала. Она…

– Дорогая, – обрывает ее шериф, – не забудь про чай.

Она поджимает губы так крепко, что понадобилась бы фомка, чтобы разлепить ее рот. – Итак, Клэй, что было потом?

– Я проигнорировал ее приглашение, постарался выкинуть его из головы, а когда вернулся к комбайну, теленка там уже не было… он просто исчез.

Глаза шерифа сужаются.

– Погоди. Что это за история с теленком?

– Такой же сумасшедший, как и его папаша, – бормочет миссис Илай, бросая чайный пакетик в кружку подогретой в микроволновке воды.

Мои челюсти сжимаются. Мне многое хочется сейчас сказать, но я придерживаю язык.

– Почему бы тебе не лечь в постель, дорогая? – мягко говорит шериф, но жилка, пульсирующая на его виске, выдает его истинные чувства.

Она шваркает кружку на стол передо мной, так что жидкость цвета мочи переливается через край.

Шериф ждет, пока она не уходит на второй этаж, где с грохотом захлопывает за собой дверь спальни, затем вновь поворачивается ко мне. – Теперь продолжай. Какой-такой теленок, Клэй?

– Сегодня утром я комбайном переехал теленка. А затем младший Уиггинс сказал что-то о нем во второй половине дня.

– Младший Уиггинс? – Он оглядывает кухню, и его взгляд тут же останавливается на поясе с пистолетом в кобуре, который висит рядом с задней дверью. Я знаю, о чем он сейчас думает.

– Послушайте, я не сумасшедший и не употребляю метамфетамин – теленок действительно был там. Он был реален. Не знаю, как… и почему, но когда я вернулся из школы и пошел доставать его из-под ножей жатки, его там не оказалось.

Шериф устремляет на меня раздраженный взгляд.

– Я понимаю, как это звучит, но ночью я проснулся от кошмара…

– Ну, вот так-то лучше. Значит, тебе снился кошмар.

– Нет, я проснулся от этого кошмара и, когда подошел к окну, чтобы закрыть его, увидел свечение на ранчо Нили.

– Свечение? – повторяет шериф, вскинув одну бровь.

– Да они зажгли множество свечей в хлеву, где раньше содержались стельные коровы.

Он крепко сцепляет руки в замок и кладет их на стол.

– Я знаю, что одно время вы с Эли были очень близки, и знаю, что у тебя есть какие-то претензии к Тайлеру, но ранчо принадлежит его отцу. И нет ничего противозаконного в том, чтобы принимать гостей в помещении, которое принадлежит твоей семье.

– Принимать гостей? – Я с трудом подбираю свои следующие слова: – Эли выползла из брюха мертвой коровы… голая… покрытая кровью.

Шериф откидывается на спинку своего стула, который при этом скрипит так громко, что кажется – еще немного, и он разлетится надвое. Его губы сжимаются в суровую тонкую линию.

– Вот что я тебе скажу. Сначала я позвоню родителям Эли.

Я делаю глубокий вдох.

– Что ж, это уже кое-что.

Он берет телефонный справочник, томительно долго ищет букву «М», затем начинает просматривать фамилию за фамилией.

– 631–0347! – выкрикиваю я номер ее домашнего телефона, при этом мое колено ходит вверх-вниз, как пневматический отбойный молоток. – И я хочу, чтобы вы включили громкую связь.

Шериф бросает на меня утомленный взгляд, но делает по-моему. Громкость небольшая, но я все равно могу слышать каждый томительный гудок, пока кто-то наконец не берет трубку.

– Алло? – сонным голосом говорит мистер Миллер.

– Чарли, это Илай. Извини, что беспокою тебя среди ночи, но у меня тут Клэй Тейт, и он утверждает, что этой ночью он видел твою дочь на ранчо Нили. И что она, возможно, попала в беду.

– Ох, опять это. – Мистер Миллер зевает. – Мы вместе ужинали с нашей командой по игре в американский футбол в Обществе охраны старины, а затем она сразу же легла спать.

– Скажите ему проверить ее спальню, – шепчу я.

Илай делает мне знак замолчать.

– А ты не мог бы, на всякий случай, проверить ее комнату? Чтобы окончательно успокоить парня?

– Что случилось? – слышу я в трубке голос миссис Миллер.

– Ладно. – Мистер Миллер со вздохом кладет трубку рядом с аппаратом, и я слышу, как скрипят пружины, когда он встает с кровати.

Я смотрю на часы с изображением Элвиса, висящие на стене над самой головой шерифа Илая. Элвис вихляет бедрами каждую секунду. И каждая последующая секунда течет медленнее, чем предыдущая.

– Мы только зря теряем время, – шепчу я, сидя на самом краешке стула. – Один бог знает, что происходит на ранчо сейчас. У них были черные глаза, и…

– Она спокойно спит в своей кровати, – говорит мистер Миллер, снова взяв трубку. – Как я и говорил, спит как младенец, с десяти часов.

Я так быстро вскакиваю со своего стула, что он опрокидывается.

– Этого не может быть. Я только что ее видел.

– Один маленький совет, – говорит мистер Миллер. – Если он не готов занять место в совете, лучше держи его подальше от Общества охраны старины. От этого парня можно ожидать чего угодно, совсем как от его отца.

– Спасибо, что проверил, – прерывает его шериф, отключая громкую связь. – Спокойной тебе ночи.

Он кладет трубку и смотрит на меня. Я знаю, что сейчас читается в его взгляде. Жалость.

– Он тоже замешан в этом деле. Неужели вы этого не видите? – Я снова начинаю ходить взад и вперед. – Мой отец что-то обнаружил. Что-то такое, чего, по их мнению, не должен увидеть и я. Отец наверняка вам что-то сказал. Ведь вы же были не разлей вода. Вы должны мне по мочь.

– Клэй. – Шериф встает и крепко сжимает мое плечо. – Я не хотел тебе этого говорить, но в тот вечер, когда он погиб, твой отец приходил сюда, извергая громы и молнии примерно о том же, что и ты сейчас. Сказал, что должен остановить зло до того, как оно будет рождено. После того, как он зарубил каждую стельную корову на ранчо, он сорвал с собственных пальцев ногти, пытаясь открыть стальную дверь, за которой Нили держал премированного быка-производителя. Что бы это ни было: наркотики, шизофрения или что-то еще в этом духе, но ему мерещились всякие вещи… ужасные вещи, которых просто не было. Он все время говорил об одном и том же: о семени, шестом колене, золотом тельце, пророчестве и принесении жертв. А еще твердил о какой-то тайной комнате в здании Общества охраны старины. Это был бред сумасшедшего.

Я чувствую, как от моего лица отливает кровь.

– Почему вы не рассказали мне обо всем этом раньше? Я же уже приходил к вам прежде…

– Я хочу сказать тебе вот что… – Он еще крепче сжимает мое плечо. – Если ты не хочешь кончить так же, как твой отец, или оказаться в Оукмуре, то прими мой совет – приведи свои дела в порядок. Ведь теперь тебе надо заботиться о матери и сестрах. Не кажется ли тебе, что они уже достаточно страдали?

Чувствуя горькое разочарование, я вспоминаю Умничку, надевшую на церемонию прощания с отцом и его похороны белое платьице с прошвами, потому что оно было у него любимым. Тогда она обхватила мое лицо ладошками и сказала: «Мы сами выбираем то, что хотим запомнить, Клэй. И я умею делать хороший выбор».

Я чувствую, как поникают мои плечи. А вдруг шериф прав? И все это происходило только в моей голове?

– Иди отоспись, Клэй, – говорит он. – У нас всех были кошмары после того, что случилось на ранчо Нили. Поверь мне, никому не хотелось верить твоему отцу больше, чем мне самому, но сейчас надо оставить все это в прошлом и жить дальше. Это нужно для твоего же блага. И ты слышал, что сказал мистер Миллер. Если ты не вступишь в члены совета, то должен будешь держаться подальше от Общества охраны старины, и, нравится тебе это или нет, теперь это относится и к Эли Миллер.

Чувствуя себя как в чаду, я иду обратно к своему пи капу.

– И вот еще что, Клэй. – Я оборачиваюсь, ожидая услышать еще какие-то здравые слова, такие, которые помогут мне наконец понять, что к чему во всем этом деле. – Как, по-твоему, кто выиграет завтра матч? Я сделал ставку на команду Мидленда, но без тебя в роли квотербека исход игры будет висеть на волоске.

Я понимаю, что он, вероятно, просто пытается разрядить обстановку, помочь мне отвлечься от мыслей обо всей этой истории, но чувство у меня такое, будто мне только что неожиданно нанесли удар ниже пояса. Да кому какое дело может быть до американского футбола, когда творятся такие дела? Не говоря больше ни слова, я сажусь в свой пикап и, нажав на газ, уношусь прочь. Крепко стискивая руль машины, я подавляю бушующие во мне боль и гнев. Я не могу слететь с катушек. Только не сейчас.

Я понимаю, что мне следует вернуться домой и успокоиться, взять себя в руки, но я вдруг ловлю себя на том, что еду вовсе не домой, а как раз в то место, куда, как я отлично знаю, мне ехать никак нельзя.