Текст книги "Забытый сад"

Автор книги: Кейт Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Кассандра рассеянно кивнула. Ее мысли унеслись далеко в попытках установить связи. Все дело в разговорах Бена о тайнах, его гипотезе, что Нелл пыталась разгадать свою. Все загадки, которые открылись на поминках ее бабушки, начали сплетаться в единый клубок: неизвестные родители Нелл, ее приезд ребенком в океанский порт, чемодан, таинственное путешествие в Англию, этот загадочный дом…

– Ну ладно. – Бен выплеснул из чашки оставшуюся заварку в горшок с красными геранями. – Я лучше пойду. Через пятнадцать минут ко мне зайдет клиент насчет буфета из красного дерева. Столько возни было с тем, чтобы его продать, я с радостью сбуду его с рук. Тебе что-нибудь нужно в Центре?

Кассандра покачала головой.

– Я сама схожу в понедельник.

– Не стоит спешить, Касс. Я уже говорил, что с радостью присмотрю за твоим магазином, сколько потребуется. Вечером, когда закончу, я принесу тебе выручку.

– Спасибо за все, Бен, – сказала она.

Старик встал и вернул кресло скваттера на место, оставив документы под чашкой. Он собирался уже исчезнуть за углом дома, но вдруг остановился и обернулся.

– Займись собой, хорошо? Если ветер подует чуть сильнее, то тебя унесет.

Он озабоченно наморщил лоб, и Кассандра поняла, что едва ли может смотреть в глаза Бена, которые были слишком правдивым зеркалом его души. Девушка не в силах была сознавать, что старик помнит ее прежней.

– Касс?

– Ладно-ладно, займусь.

Она помахала ему вслед, услышала, как гудение мотора его автомобиля удаляется по улице и затихает. В его сочувствии, пусть и хорошо продуманном, всегда словно таилось обвинение, разочарование, хоть и самое слабое, что Кассандра не смогла – или не захотела – оправиться от ударов прошлого. Бен не понимал, что она могла сознательно решить остаться такой. Что там, где он видел отчуждение и одиночество, Кассандра видела самосохранение. Чем меньше можно потерять, тем безопаснее.

Она поскребла носком кроссовки бетонную дорожку и отмела грустные мысли о прошлом. Затем взяла документы и впервые заметила маленькую записку, прикрепленную спереди. Старческие каракули Нелл, которые почти невозможно прочитать. Она поднесла их поближе, затем отодвинула подальше, медленно разбирая слова.

«Кассандре, – гласили они, – которая поймет почему».

Глава 8

Брисбен, Австралия, 1975 год

Нелл еще раз быстро проверила документы: паспорт, билет, дорожные чеки. Она застегнула на молнию туристский бумажник и сделала себе строгий выговор. Что за навязчивые мысли? Люди путешествуют каждый день. Пристегиваются к креслам в огромных жестяных банках и позволяют запустить себя в небо. Нелл глубоко вдохнула. Все будет хорошо. Она со всем справится.

Нелл прошла по дому, заодно проверяя оконные задвижки. Заглянула на кухню, убедилась, что не оставила газ утекать, а лед в холодильнике таять, что отключила розетки. Наконец вынесла два чемодана через заднюю дверь и заперла ее. Разумеется, она знала, почему нервничает, и дело не только в страхе что-то забыть и даже не в опасении, что самолет свалится с неба. Нелл нервничала, потому что возвращалась домой. После стольких лет, после целой жизни она возвращалась домой.

Все случилось так быстро. Ее отец, Хеймиш, умер всего две недели назад, и вот она уже открывает дверь в прошлое. Папа наверняка знал, что дочь так поступит. Когда он передал чемодан Филлис и велел доставить его Нелл после своей смерти, он, скорее всего, догадывался.

Нелл ждала у дороги такси и смотрела вверх, на свой бледно-желтый дом. Такой высокий с этого ракурса, совсем не похожий на другие, с забавной лесенкой на заднем дворе, заколоченной в прежние годы, с навесами в розовую, голубую и белую полоску, с двумя слуховыми окнами наверху. Слишком узкий, слишком угловатый, чтобы считаться элегантным, и все же она любила его. Его неуклюжесть, его залатанную добротность, его сомнительное происхождение. Жертва времени и вереницы владельцев, каждый из которых стремился поставить свое клеймо на его терпеливый фасад.

Нелл купила этот дом в тысяча девятьсот шестьдесят первом, когда Эл умер и они с Лесли вернулись из Америки. Он был неухоженным, но стоял на склоне Паддингтона, за старым театром «Плаза», и больше прочих походил на настоящий дом. В ответ он вознаградил ее за веру, даже дал ей новый источник дохода. Нелл наткнулась на комнату со сломанной мебелью, запертой в темном подвале, и увидела стол, который поразил ее воображение, – с витыми ножками и откидной доской. Он был в крайне плохом состоянии, но Нелл, недолго думая, купила немного наждачной бумаги и шеллака и принялась возвращать его к жизни.

Это Хейм научил ее реставрировать мебель. Когда отец вернулся с войны и начали рождаться крошки сестры, по выходным Нелл ходила за ним по пятам. Она стала его помощницей, научилась отличать «ласточкин хвост» от прямого вруба,[7]7
  7. «Ласточкин хвост» и прямой призматический вруб – виды соединений деталей.


[Закрыть] шеллак от олифы, поняла, что за радость – починить сломанное своими руками. Однако прошло много времени с тех пор, как Нелл занималась этим. Пока не увидела тот стол, она не помнила, что самостоятельно может его отреставрировать, забыла, что когда-то всем сердцем любила это занятие. Она бы заплакала, когда втирала шеллак в витые ножки и вдыхала знакомые пары, да только слезы были ей несвойственны.

Увядающая гардения рядом с чемоданом привлекла внимание Нелл, и она вспомнила, что не позаботилась нанять кого-нибудь поливать сад. Соседская девчонка согласилась кормить кошек, одна знакомая – забирать в магазине почту, но растения совсем вылетели из головы, что прекрасно характеризовало состояние ее духа: вот так забыть о своей гордости и радости. Придется попросить одну из сестер, позвонить из аэропорта, а то и с другого края земли. То-то они удивятся, хотя им не привыкать к выходкам старшей сестры.

Трудно поверить, что когда-то они были очень близки. Отцовское признание многое украло у нее, но самую глубокую рану нанесла потеря сестер. Ей было уже одиннадцать, когда родилась первая, но немедленно возникшая связь ошеломила ее. Она знала, еще до напоминания матери, что забота о сестренках, об их безопасности лежит на ее плечах. Наградой стала взаимная привязанность. Если они расшибали коленки, то бежали к Нелл, чтобы та их утешила, крепкие маленькие тельца сестер прижимались к ней. Когда девочкам снились кошмары, они забирались в постель к старшей сестре, чтобы провести рядом долгую ночь.

Но папина тайна все изменила. Его слова сбросили книгу ее жизни на пол, и страницы разлетелись во все стороны, их невозможно стало сложить обратно, чтобы прочесть тот же рассказ. Она обнаружила, что не может смотреть на сестренок, не думая о собственной чужеродности, и все же не могла рассказать им правду. Поступить так означало разрушить нечто, во что те безоговорочно верили. Нелл предпочла, чтобы ее считали чудачкой, но не чужачкой.

Черно-белое такси свернуло на улицу, и она помахала ему рукой. Водитель погрузил чемоданы в багажник, и Нелл забралась на заднее сиденье.

Водитель захлопнул дверь.

– Куда, милая?

– В аэропорт.

Водитель кивнул, и машина тронулась, пробираясь сквозь лабиринт улочек Паддингтона.

Отец рассказал ей правду в двадцать первый день рождения. Его произнесенное шепотом признание отняло у нее саму себя.

– Но кто же я? – спросила она в тот вечер у отца.

– Ты – это ты. Та же, что всегда. Ты – Нелл, моя Нелли.

Она понимала, что Хеймиш отчаянно этого жаждет, но знала, что все не так. Реальность сместилась на несколько градусов, и она выбилась из общего ряда. Той, кем она была или кем себя считала, в действительности не существовало. Никакой Нелл Эндрюс не было.

– Кто я на самом деле? – вновь спросила она через несколько дней. – Прошу, расскажи мне, папа.

Хеймиш покачал головой и отвел глаза. Он устал и выглядел старше, чем прежде.

– Я не знаю, Нелли. Мы с твоей мамой так и не выяснили. И нам всегда было все равно.

Она хотела, чтобы ей тоже было все равно. Но что-то изменилось, и она больше не могла смотреть в глаза отцу. Нелл не стала любить его меньше, просто исчезла легкость. Любовь, которую девушка питала к Хеймишу, незримая, неоспоримая в прошлом, приобрела вес, голос. Она шептала, когда Нелл смотрела на него: «На самом деле ты не его дочь». Девушка не могла поверить, что он любит ее не меньше, чем сестер, сколько бы отец ни настаивал.

– Ну конечно люблю, – сказал он, когда Нелл спросила его.

Взгляд Хеймиша выдал изумление и обиду. Он достал платок и вытер рот.

– Я узнал тебя первой, Нелли, я любил тебя дольше всех.

Но этого было мало. Она была ложью, жила во лжи, но больше не хотела так жить.

Шли месяцы, и жизнь, которая создавалась двадцать один год, методично разваливалась на части. Девушка бросила работу в новостном агентстве мистера Фицсиммонса и нашла другую – билетерши в новом театре «Плаза». Она упаковала одежду в два небольших чемодана и стала снимать квартиру вместе с подругой. Разорвала помолвку с Денни. Не сразу, ей не хватило смелости на резкий разрыв. Нелл позволила их отношениям распадаться месяцами, почти все время уклоняясь от встреч с молодым человеком. Она гадко вела себя, даже когда соглашалась на свидание. Трусость заставила Нелл ненавидеть себя еще сильнее, лишь подтверждая ее подозрение: она заслужила все, что происходит.

Девушке понадобилось много времени, чтобы порвать с Денни. Его красивое лицо, честные глаза и непринужденная улыбка… Конечно, он хотел знать причину, но Нелл не могла заставить себя рассказать правду. Не было слов, чтобы объяснить ему, что женщины, которую он любил, на которой надеялся жениться, больше нет. Как могла она ожидать, что Денни будет ценить ее, по-прежнему хотеть ее, когда узнает, что когда-то ее выбросили? Что ее настоящая семья отказалась от нее?

Такси повернуло на Альбион и помчалось на восток к аэропорту.

– Куда направляетесь? – спросил водитель, встретив взгляд Нелл в зеркале заднего вида.

– В Лондон.

– К родным?

Нелл посмотрела в грязное окно машины.

– Да, – ответила она с надеждой.

Лесли она тоже не сказала, что едет. Она думала об этом, представляла, как берет трубку и набирает номер дочери, последний в строчке, что змеилась по странице записной книжки и забегала на поля. Но каждый раз успевала раздумать. Скорее всего, она успеет вернуться еще до того, как Лесли поймет, что ее нет.

Нелл незачем было задумываться, когда именно она совершила ошибку с Лесли, она и так прекрасно знала это. Она взяла неверную ноту, да так и не нашла нужную. Роды были шоком, жестоким появлением вопящего, ревущего живого комочка, сплошные руки, ноги, беззубые десны и скрюченные от ужаса пальчики.

Ночь за ночью Нелл лежала без сна в американской больнице и ждала, когда же возникнет связь, о которой говорят люди. Головой она понимала, что крепко и неразрывно связана с маленьким человечком, которого вырастила в себе. Но чувство так и не пришло. Как отчаянно Нелл ни старалась, как ни желала этого, она не становилась единым целым со свирепой дикой кошечкой, которая сосала, грызла и царапала ее грудь, неизменно желая большего, чем мать могла дать.

Эл, напротив, был сражен, всецело поглощен воспитанием дочери. Казалось, он не замечал, что ребенок – наказание Господне. В отличие от большинства мужчин своего поколения он с радостью держал дочку, баюкал на изгибе руки, водил гулять по широким улицам Чикаго. Иногда Нелл наблюдала, изобразив ласковую улыбку, как он влюбленно смотрит на малышку. Эл поднимал взгляд, и в его затуманенных глазах Нелл видела отражение собственной пустоты.

Лесли родилась с горячей кровью в жилах, но смерть Эла в тысяча девятьсот шестьдесят первом остудила ее. Едва Нелл озвучила новость, как увидела: глаза дочери устало тускнеют и подергиваются пеленой. Следующие несколько месяцев Лесли, будучи и без того загадкой для Нелл, все глубже забиралась в кокон подростковой уверенности, что презирает мать и не желает больше иметь с ней ничего общего.

Вполне понятно, разумеется, хоть и неприемлемо – ей уже исполнилось четырнадцать, очень восприимчивый возраст, а отец был для нее светом в окошке. Возвращение в Австралию не помогло, но что теперь говорить. Нелл хватало ума не осуждать себя задним числом. Она поступила, как тогда казалось, наилучшим образом. Нелл не была американкой, мама Эла умерла несколькими годами раньше, и во всех отношениях они остались одни. Чужие в чужой стране.

Когда Лесли ушла из дома в семнадцать, автостопом обогнув восточное бедро Австралии и спустившись к ее колену, Сиднею, Нелл с радостью отпустила ее. Без дочери она поняла, что может наконец избавиться от зеленой тоски, которая мучила ее последние семнадцать лет. Тоска нашептывала, что она ужасная мать, что родная дочь не в силах ее терпеть, что это дурная наследственность, что она не заслужила детей. Неважно, сколь добры были Хеймиш и Лил, Нелл родилась от плохой матери, из числа тех, кто легко откажется от своего ребенка.

Но все оказалось не так уж скверно. Через двенадцать лет Лесли перебралась ближе к дому, поселилась на Золотом Побережье с очередным парнем и своей дочерью Кассандрой. Нелл видела девочку всего пару раз. Бог знает, кто ее отец; Нелл не стала спрашивать. Но верно, он был не совсем пропащим, потому как во внучке почти не чувствовалось горячности матери. Совсем наоборот, Кассандра казалась ребенком, душа которого стала взрослой раньше времени. Тихая, терпеливая, задумчивая, преданная Лесли – право, прекрасный ребенок. В ней таилась серьезность, уголки печальных голубых глаз были опущены вниз, а милый ротик, как подозревала Нелл, мог бы стать красивым, если бы она хоть раз улыбнулась с неподдельной радостью.

Черно-белое такси остановилось у дверей Кантаса, Нелл протянула водителю деньги и отогнала все мысли о Лесли и Кассандре.

Она потратила полжизни, подстерегаемая сожалением, тонущая в неправдах и сомнении. Настало время для ответов, время узнать, кто она. Нелл выскочила из машины и подняла голову к небу, в котором над самой головой пронесся грохочущий самолет.

– Удачного полета, милая, – сказал водитель, ставя чемоданы Нелл на багажную тележку.

– Да. Спасибо.

Все так и будет. До ответов рукой подать. Прожив жизнь тенью, она обретет плоть и кровь.

Маленький белый чемодан был ключом к разгадке, точнее, им было его содержимое. Книга волшебных сказок, опубликованная в Лондоне в тысяча девятьсот тринадцатом году, и изображение женщины на фронтисписе. Нелл немедленно узнала ее. Прежде чем подключилось сознание, из самой глубины памяти всплыли имена, которые она полагала лишь частью детской игры. Госпожа. Сочинительница. Она не только знала, что Сочинительница реальна, она помнила ее имя. Элиза Мейкпис.

Первой мыслью Нелл, вполне естественно, было, что Элиза Мейкпис – ее мать. Когда она подавала запрос в библиотеку, то сжимала кулаки, ожидая и надеясь, что библиотекарь обнаружит: Элиза Мейкпис потеряла ребенка и всю жизнь искала пропавшую дочь. Но объяснение, разумеется, не могло быть таким простым. Библиотекарь очень мало нашел об Элизе, но вполне достаточно, чтобы узнать: писательница, творившая под этим именем, детей не имела.

Списки пассажиров оказались немногим более полезны. Нелл проверила все корабли, что вышли из Лондона в Мэриборо в конце тысяча девятьсот тринадцатого, но имени Элизы Мейкпис ни в одном из них не было. Разумеется, не исключено, что Элиза писала под псевдонимом, а билет заказала на свое настоящее или выдуманное имя. Но Хейм не сказал Нелл, на каком корабле она приехала, так что способа сократить список не было.

И все же Нелл не опустила руки. В любом случае, Элиза Мейкпис была важна, так как играла некую роль в ее прошлом. Нелл смутно помнила Элизу. Просто старые, давно вытесненные воспоминания, но вполне реальные. Она была на корабле. Ждала. Пряталась. Играла. Она начинала припоминать и другие подробности. Словно воспоминание о Сочинительнице приподняло некую крышку. Начали появляться обрывки из детства: лабиринт, старая женщина, которая пугала ее, долгое путешествие по воде. Нелл знала, что благодаря Элизе найдет себя, а чтобы найти Элизу, необходимо отправиться в Лондон.

Слава богу, у нее хватило денег, чтобы позволить себе перелет. Точнее, спасибо отцу, потому что ему она обязана больше, чем Богу. В белом чемодане, рядом с книгой волшебных сказок, щеткой для волос и детским платьицем, Нелл нашла перевязанное письмо от Хейма с фотографией и чеком. Не состояние – он не был богат, – но достаточно, чтобы изменить положение. В письме он говорил, что хочет оставить ей чуть больше, но чтобы остальные девочки не узнали. Он всю жизнь помогал им деньгами, но Нелл неизменно отказывалась от поддержки. А так она не сможет сказать «нет».

Затем отец извинился, написал, что надеется, когда-нибудь она простит его, хотя сам он так и не сумел себя простить. Возможно, ее обрадует, что он так и не справился со своей виной, которая сломала его. Он провел остаток жизни, жалея, что рассказал правду, а будь он посмелее, то жалел бы, что вообще оставил девочку у себя. Но жалеть об этом – значит желать жизни без Нелл, а ему легче нести груз вины, чем отказаться от дочери.

Фотографию Нелл уже видела прежде, хоть и недолго.

Она была черно-белая – точнее, коричнево-белая, – сделанная десятки лет назад. Хеймиш, Лил и Нелл, до того как родились сестры и наполнили семью смехом, громкими голосами и девчачьим визгом. Один из тех студийных снимков, на которых сидящие внутри рамки выглядят немного испуганными, как будто их выдернули из настоящей жизни, уменьшили и посадили в кукольный дом, полный незнакомых предметов. Глядя на карточку, Нелл ничуть не сомневалась, что помнит, как ее снимали. У нее сохранилось немного детских воспоминаний, но Нелл отчетливо помнила, как ей сразу не понравилось, что ее привели в студию, помнила химический запах проявителя. Она отложила фотографию в сторону и снова взяла письмо отца.

Сколько бы Нелл его ни читала, она неизменно удивлялась выбору слов: его вина. Она полагала, отец считал себя виновным в том, что разрушил своим признанием ее жизнь, и все же слово заставляло беспокоиться. Сожаление, возможно, раскаяние, но вина? Странный выбор. Ведь как бы Нелл ни хотела, чтобы этого не произошло, каким бы невозможным ни полагала и дальше вести ту жизнь, о фальши которой узнала, она никогда не считала своих родителей виноватыми. В конце концов, они лишь поступили, как считали нужным, как и было нужно. Они подарили ей дом и любовь, которых она была лишена. То, что отец полагал себя виновным, воображал, будто Нелл может считать его таковым, тревожило. Но было уже слишком поздно спрашивать, что он имел в виду.

Глава 9

Мэриборо, Австралия, 1914 год

Нелл провела с ними уже четыре месяца, когда пришло письмо в портовую контору. Мужчина из Лондона разыскивал маленькую девочку четырех лет. Волосы рыжие. Глаза голубые. Девочка пропала месяцев семь назад, и у этого типа – Генри Мэнселла, согласно письму, – имелись основания думать, что она села на корабль, возможно пассажирский, идущий в Австралию. Мужчина искал ее от лица клиентов – родителей ребенка.

Хеймиш стоял у стола и чувствовал, как слабеют колени и обмякают мышцы. Миг, которого он страшился, неминуемость которого всегда предвидел, настал. Лил может верить во что угодно, но дети, особенно такие, как Нелл, не пропадают без вести. Он сел в кресло, сосредоточился на дыхании, глянул в окно. Хеймиш отчетливо почувствовал, что у него появился новый противник.

Он провел рукой по лицу, погладил шею. Черт, что же делать? Скоро на работу придут коллеги и увидят письмо. И хотя никто не в курсе, как он нашел Нелл одну-одинешеньку на пристани, это спасет их ненадолго. Слухи дойдут до городка, как всегда доходят, и кто-нибудь сумеет сложить два и два, поймет, что девочка, которая живет с Хеймишем и Лил на Куин-стрит и странно разговаривает, чертовски похожа на пропавшую маленькую англичанку. Нет, нельзя, чтобы другие прочитали письмо. Хеймиш заметил, что руки его немного дрожат. Он аккуратно сложил письмо пополам, потом еще раз и положил в карман пиджака. Пусть пока побудет там.

Хеймиш сел. Ему стало легче. Нужно только выиграть время и место, чтобы подумать, понять, как убедить Лил, что пришло время вернуть Нелл родным. Планы переезда в Брисбен постепенно претворялись в жизнь. Лил сказала домовладельцу, что переезжает, начала паковать немногочисленные пожитки, обмолвилась в городке, что для Хейма в Брисбене откроются новые возможности, которые упустил бы только дурак.

Но от планов можно, даже нужно, отказаться. Ведь теперь они знают, что Нелл ищут, а это все меняет.

Хеймиш заранее предчувствовал, что жена ответит: эти люди, которые потеряли Нелл, этот тип Генри Мэнселл не заслуживают ее. Она станет уговаривать Хейма, умолять его, настаивать, что нельзя отдавать девочку столь безответственным людям. Но Хеймиш заставит жену понять, что выбора нет, что Нелл не их дочь и никогда ей не была, что она принадлежит другим. Она уже больше не Нелл, ее ждет настоящее имя.

В тот день, поднявшись по переднему крыльцу, Хейм на мгновение остановился, собираясь с мыслями. Когда он вдохнул едкий дым, поднимавшийся из трубы, сладкий, оттого что шел от огня, согревавшего семейный очаг, некая невидимая сила словно приковала его к месту. Хеймиш смутно ощутил, что стоит на пороге, шаг за который все изменит.

Он глубоко вдохнул, толкнул дверь, и две его девочки повернулись к нему. Они сидели у огня, Нелл на коленях Лил. Длинные рыжие волосы ребенка свисали мокрыми прядями, а Лил их расчесывала.

– Папа! – крикнула Нелл, радость озарила ее личико, и без того раскрасневшееся от тепла.

Лил улыбнулась мужу поверх головки малышки. Эта улыбка всегда была его погибелью. С тех самых пор, как Хеймиш впервые увидел будущую жену, скручивающую веревки в лодочном сарае ее отца. Когда же он в последний раз видел эту улыбку? Он знал, что еще до детей, до их детей, тех, что отказались родиться.

Хеймиш поставил сумку, засунул руку в карман, где письмо прожигало дыру, и пробежал по его гладкой бумаге кончиками пальцев, затем повернулся к плите, на которой исходила паром самая большая кастрюля.

– Ужин пахнет что надо.

В горле словно лягушка застряла.

– Мамина рыбная похлебка, – сообщила Лил, распутывая волосы Нелл. – Ты не заболел?

– Так, ерунда.

– Я заварю тебе ячменной воды с лимоном.

– Да все нормально, – сказал Хейм. – Не стоит хлопот.

– Какие хлопоты? Ведь ты мой муж.

Она снова улыбнулась ему и похлопала Нелл по плечам.

– Слезай, детка, маме надо встать и посмотреть, как там чай. А ты сиди здесь, пока волосы не высохнут. Ты ведь не хочешь подхватить простуду, как папа?

Она говорила и смотрела на Хейма, удовлетворенность во взгляде Лил ужалила мужа в самое сердце так, что ему пришлось отвернуться.

Весь ужин письмо камнем лежало в кармане, не давая забыть о себе. Рука Хейма тянулась к нему, как железо к магниту. Он не мог отложить нож без того, чтобы пальцы не скользнули в пиджак и не погладили гладкую бумагу – приговор их недолгому счастью. Письмо от человека, который знает семью Нелл. По крайней мере, так он написал – внезапно поправился Хеймиш, дивясь тому, как мгновенно поверил заявлениям незнакомца. Он вновь подумал о содержании письма, вызвал строчки из памяти и просмотрел их в поисках доказательств. Прохладная волна облегчения немедленно окатила его. В письме не было ровным счетом ничего, что позволяло бы поверить в его истинность. В мире полно людей сомнительного толка, плетущих самые сложные сети. Он знал, что в некоторых странах есть рынки маленьких девочек и белые работорговцы постоянно ищут товар на продажу…

Нелепо. Даже отчаянно цепляясь за подобные возможности, он знал, насколько они маловероятны.

– Хейм?

Он быстро поднял взгляд. Лил странно смотрела на него.

– Вечно ты витаешь в облаках. – Она приложила теплую ладонь к его лбу. – Надеюсь, ты не сляжешь с лихорадкой.

– Я здоров, – ответил Хеймиш резче, чем хотел. – Я здоров, любимая.

Лил сжала губы.

– Я только предположила. Пойду уложу маленькую даму в кроватку. У нее был насыщенный день, и силенок совсем не осталось.

Словно по заказу, Нелл широко и сладко зевнула.

– Спокойной ночи, папа, – довольно сказала она, закончив зевать.

Он и опомниться не успел, как Нелл забралась к нему на колени, свернулась, точно теплый котенок, обняла за шею. Хеймиш никогда прежде не сознавал так остро свою загрубевшую кожу, колючие щеки. Он обхватил руками худенькую спинку девочки и закрыл глаза.

– Спокойной ночи, Нелли, любимая, – прошептал он в волосы девочки.

Хеймиш смотрел, как его дамы исчезают в соседней комнате. Его семья. Даже самому себе он не мог объяснить, как эта малышка, их Нелл с двумя длинными косами, сумела помочь им обрести цельность. Вместе они стали нерушимой семьей из трех человек, а не просто двумя душами, решившими связать свои судьбы.

А сейчас приходится размышлять, как ее разрушить… Услышав звук в коридоре, он поднял взгляд. Лил наблюдала за ним. Отсветы огня подбили алым ее волосы, зажгли глубокое мерцание в глазах, черных лунах под длинными ресницами. Ниточка волнения тянула ее губы за уголки, раздвигая в полуулыбке, которая указывала на чувство слишком сильное, чтобы выразить его словами.

Хейм неуверенно улыбнулся в ответ. Его рука вновь скользнула в карман, пальцы пробежали по бумаге. Его губы разомкнулись с тихим звуком, подрагивая от слов, которых мужчина не хотел произносить, хотя не был уверен, сможет ли остановить их.

Лил уже стояла рядом. Ее пальцы на запястье мужа посылали жаркие волны в шею, ее теплая ладошка лежала на его щеке.

– Пойдем в постель.

Ах, есть ли на свете слова более сладостные? В ее голосе звучало обещание, и он сделал свой выбор.

Хеймиш вложил свою ладонь в ладонь жены, крепко сжал и пошел следом.

Проходя мимо огня, он бросил в него гладкую бумагу. Та схватилась, зашипела, вспыхнула мимолетным упреком в уголках глаз Хеймиша. Но он не остановился, а пошел дальше и даже не оглянулся.