Текст книги "Дом в ноябре"

Автор книги: Кейт Лаумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Теперь вы должны отправиться к своим верстакам, – заявил тот, что был помельче серьёзным голосом юного провизора, рекомендующего патентованный транквилизатор.

– Да, – сказал Мэллори бесцветным голосом. – Теперь мы должны отправиться к своим верстакам.

Ведомый нелюдем, вместе со Стрэнгом, решительно шагавшим рядом с ним, он вышел на улицу и пошёл к башне.

3

Улицы в деловой части города имели такой же полузаброшенный вид, как и неделю назад; прибавилось только бумажек, носимых ветром по тротуарам, да ещё немного сорняков проросло сквозь трещины в асфальте. Глухие шаги отдавались эхом.

В тени башни было прохладно. Когда они подошли, ворота в стене распахнулись. Позади них располагалась ненатурально ровная площадка, твёрдая и лишённая травы, похожая на вытоптанный школьный двор. Там находилось несколько нелюдей, вид у них был такой, словно их куда-то неодолимо тянуло. Сбоку ничком лежал человек. По цвету шеи было ясно, что он мёртв. Ни одного из нелюдей это совершенно не беспокоило.

Они прошли сквозь круглое отверстие в основании башни внутрь искривляющейся комнаты, живо напомнившей Мэллори грандиозную ракушку. По полупрозрачным стенам перламутрово-зелёного цвета вверх и вниз пробегали вспышки, изгибы их тонули в зеленоватом сумраке. В спёртом воздухе висел резкий запах водорослей, раздавались неумолчные бормочущие звуки, похожие на шум беспокойной толпы, доносящийся из-за дверей аудитории.

Двое нелюдей, ведших их, разделились, один двинулся направо, другой пошёл дальше, в сторону небольшого прохода, открывшегося в кривой стене. Стрэнг без колебаний последовал за ним; Мэллори взял пример с него. Маршрут вёл вниз по пологой спирали. Пола как такового не было, в поперечном сечении проход был практически круглым. Вдоль центральной линии песок и грязь образовали узкий хребет. Свет стал глуше, звуки громче, запахи острее. Проход вышел в широкое помещение, превращённое в лабиринт системой перегородок высотой до талии стоящему человеку, разбегающихся, сколько хватало глаз, от центрального ядра унылого тёмно-зелёного цвета. Здесь были сотни людей, Мэллори увидел знакомые лица, осунувшиеся и измождённые в слабом свете. Внезапно их проводник остановился. Приближались две фигуры, бесцветные и аморфные. Вблизи Мэллори разглядел, что у них это были лишённые лиц и волос версии нелюдей, виденных им наверху. Вместо того чтобы имитировать наличие одежды, их тела были гладкие, лишённые половых признаков, одинакового тускло-серого цвета.

Мэллори осторожно расширил свою осведомлённость, связав с блестящей точкой ментального поля приведшего их сюда нелюдя, более яркие и сложные эманации новоприбывших. Он уловил быстрый обмен мыслями между ними, затем неуверенное прощупывание собственного разума. На мгновение возникло чувство неопределённости, затем все три пришельца резко повернулись и ушли. С видом человека, который знает, куда идёт, Стрэнг шагнул в проём в низком заграждении. Мэллори последовал за ним. Внутри он остановился, схватил Стрэнга за руку. Закрыв глаза, он волевым усилием направил сознание вовне. Свечение, бывшее ментальным полем Стрэнга, почти полностью было затянуто серым покровом. Он сорвал его; Стрэнг шарахнулся, взял себя в руки, в замешательстве огляделся вокруг. Его взор остановился на Мэллори.

– Мы внутри башни, – быстро сказало тот. – Вы были без сознания. Как вы себя чувствуете?

– Премерзко, – пробормотал Стрэнг. – Сон… потом… ничто…

– У нас нет времени. Мы должны попытаться добраться до камеры нереста. Полагаю, она находится в центре. Будем действовать по обстоятельствам. Пошли.

Он пошёл по узкому проходу. Стрэнг за ним.

На внутренней стороне перегородки находилась низкая полка. С интервалом в несколько футов находились мужчины и женщины – настоящие мужчины и женщины, только с тусклыми глазами, поникшие, бледные и худые, одеты в лохмотья разной степени безобразия. Это было, как видел Мэллори, что-то вроде сборочного конвейера; перед каждым рабочим лежали кучи маленьких предметов, напоминавших резные бобы, которые надо было нанизывать на проводки. Ни один из работающих не поднял головы и вообще не обратил никакого внимания на вновь прибывших. Они миновали дверцу в низкой стене и пошли другим проходом, точно также заполненным трудящимися пустоглазыми мужчинами и женщинами. Мэллори узнал одного: это был дантист, который однажды ставил ему пломбу. Сложно переплетённые верёвки свивались на конторке среди разбросанных бобов, некоторые свалились на пол. Мэллори потянулся и вырвал работу из рук бывшего доктора. Человек колебался всего мгновение, затем он выхватил из беспорядка катушку тонкой как волос чёрной проволоки, взял боб и насадил его на проволоку.

– Доктор Фойл, – тихо сказал Мэллори. – Вы меня слышите?

Фойл сильно дёрнулся, боб выпал у него из рук. Он дико посмотрел на Мэллори.

– Пора, – пробормотал он и вернулся к работе, хватаясь за новые бобы в лихорадочной спешке. Мэллори осторожно потянулся, чтобы коснуться разума другого; свечение едва ощущалось, скрытое множеством слоёв, подавляющих мышление. Мэллори деликатно проник в лабиринт, коснулся парализованного центра эго. Руки человека тут же замерли.

– Фойл, мне нужна ваша помощь, – мягко сказал Мэллори. – Мне нужна информация. Где нерестилище? Как мне туда попасть?

Голова бывшего дантиста дёрнулась, он схватился за неё обеими руками, гнусно крича.

– Убирайся… проваливай… уходи… гадкая штука… из моей головы!..

Голос Фойла стал громче на последних словах.

– Тихо, – прошептал Мэллори. – Я хочу помочь тебе.

– Поздно. Нет времени. Она сейчас разродится… считанные минуты… всё… кончено…

Фойл схватился за бобы.

– Где она? Как нам туда попасть? Что мы можем сделать?

Фойл, казалось, услышал. Он уставился на Мэллори.

– Большая комната… Великая Королева… Господи, хочет выпустить… уступите ей… преданность… да живёт Великая Королева…

– Где она, Фойл?

– Должен… полный генетический пакет… ответ… окружающая среда… модификация. Почти готово… давление… питательные вещества…

– Как нам добраться до логова Королевы?

– Она… почти готова. Нужны… все генетические данные. Это… среди… генов. Я строю хромосомы. Они похожи… на кассеты, которые вставляют в неё… в это! Ужас… красота. Странно. Двусторонний разрыв. Должен внести свой вклад в адаптацию… лучший шанс выжить… второе поколение…

Его рот издал хриплый булькающий звук. Он бессильно дёрнулся, словно пытаясь подняться, затем упал прямо на верстак. Мэллори пробился к центру его затухающего мыслительного свечения и увидел, как оно гибнет под невыносимым давлением, как оно уменьшается и гаснет.

– Он мёртв, – сказал Стрэнг.

Они вновь двинулись по искривляющемуся проходу. Мэллори сканировал разум людей, склонившихся надо работой, встречая только пустоту, окружённую коконами негативных полей.

Один раз псевдочеловек прошёл мимо них, спеша в противоположную сторону. Это была недоделанная фальшивка: вместо лица – клякса, одеяние лишь смутно угадывалось. Мэллори ощутил, как слабый жар ментальной ауры задел его; но свой барьер он удержал и контакт был потерян. Проход кончался тупиком, упираясь в серую стену из похожего на бумагу материала. Стрэнг осмотрел её.

– Прочной не выглядит. Попробуем проломить?

Нелюдей поблизости не было. Стрэнг ощупал поверхность, надавливая на неё, затем взмахнул ногой. Барьер треснул. Хотя рабочие сидели за верстаками в шести футах от них, никто не подал виду, что происходит нечто необычное. Стрэнг протолкнул обломки стены внутрь, встал на четвереньки и пополз вперёд. Мэллори последовал за ним.

Они были в длинном узком пространстве, через которое вились трубы комковатой неправильной формы, от некоторых шли ответвления вверх, от некоторых – вниз. Слышен был непрерывный гремящий звук, похожий на звук, производимый насосами, перекачивающими поток плотной жидкости. Дальняя стена камеры была глянцевого тёмно-коричневого цвета. Трубы, проходящие сквозь неё, видимых стыков в этом месте не имели. Они подошли поближе и проверили стену на прочность. Она была твёрдой, как броня.

– Мы должны её преодолеть, – сказал Мэллори. – Дыру нам в ней не проковырять.

Мэллори исследовал трубу диаметром фута два.

– Проверим входной конец, – сказал Стрэнг.

Они прошли вдоль трубы назад; в тридцати футах она под прямым углом заворачивала вверх, проходя через отверстие в потолке.

Стрэнг присел; Мэллори забрался ему на спину, потянулся, нащупал опору и подтянулся. Труба окончилась коллектором, к которому были подведены четыре трубы поменьше. Мэллори проверил их. Чувствовалась слабина в том месте, где подводящие линии входили в распределитель. Он дёрнул за одну из них. Та слегка подалась, но не развалилась.

Он улёгся рядом с дырой, опустил руку. Стрэнг подпрыгнул, ухватился за неё, подтянулся и залез внутрь. Мэллори занял позицию с одной стороны от трубы, Стрэнг – с другой. Они толкали и тянули по очереди, стараясь давить синхронно с тем, что происходило внутри трубы. Амплитуда колебаний возросла, материал с треском разошёлся в месте сочленения, тёмная зелёная жидкость хлынула наружу, заливая пол.

Они принялись за вторую трубу, оторвали её, затем взялись за третью. Последняя оторвалась почти без усилий, унеся с собой и верхушку распределителя.

Пол по щиколотку залило оливково-бурой жижей, утекавшей сквозь дыру, через которую они сюда забрались, на пол внизу.

Потихоньку уровень жидкости в распределителе уменьшался.

– Мы не можем ждать, – заявил Мэллори. – Я лезу.

– Я подожду две минуты и за тобой, – ответил Стрэнг.

Мэллори опустил ноги в липкий бак. Жидкость была тёплой и с комками, как каша. Он сделал глубокий вдох, отпустил руки, жидкость поднялась вокруг него, заливая лицо по мере погружения.

Он погружался медленно; внутренность трубы была гладкой. Он молча считал секунды. На двадцать восьмой ноги ударились об изгиб; он подогнул колени, и скользнул вправо-вниз, преодолевая поворот. Ещё тридцать футов до следующей преграды. Мэллори на мгновение застрял, раздумывая, не стоит ли ему проплыть обратно по вертикальной шахте и начать сначала, на этот раз головой вперёд, но, представив необходимые действия, понял, что это невозможно. Он протолкнулся в горизонтальный участок, неловко загребая.

Отталкиваясь по очереди от боковых стенок, он смог ускорить своё продвижение. Жидкость теперь текла быстрее; он чувствовал, что труба сужается. Счёт времени он потерял. Очевидно, прошло больше минуты; лёгкие горели; подступающая тьма заволакивала мысли. Ещё через мгновение он вдохнёт, а пока ещё несколько ярдов; еще несколько футов; ещё фут… Его плечи упёрлись в стенки трубы, внезапно, быстрый поток втянул его дальше. Он закрыл рот, сконцентрировав слабеющую волю на том, чтобы не позволить лёгким сделать долгожданный вдох. Он лишился опоры, давление исчезло, он упал, ударился, проскользил по гладкому полу, отфыркиваясь, чтобы избавиться от приторной вони, похожей на запах чёрствого хлеба, усиленный в тысячу раз. Лёжа на животе он пытался нащупать опору на скользкой поверхности. Воздух был горяч и наполнен бульканьем и журчанием, как от кипящей смолы. Дышать было тяжело; Мэллори закашлялся, выплюнул тестообразную субстанцию изо рта, протёр глаза. Место, куда он угодил было почти полностью тёмным, лишь слабое свечение неясного происхождения позволило ему увидеть огромную распухшую губчатую массу. Он видел её и раньше в смутном видении, взятом в чужом разуме.

Он мысленно потянулся вперёд, на мгновение ощутив игру псевдо-света в узорах не-цвета на замысловатой поверхности чистого ментального вещества. Потом удар, подобный лавине, поразил его, разметав в пыль и отправив её кружится в бесконечность без времени.

4

Он дрейфовал где-то в полной темноте, на волнах внепространственного океана безвременья. Очень далеко, словно воспоминания о полузабытом детстве болтались суетливые огни и громкие звуки событий, движущихся к переломному моменту; но это было не здесь. Он был один, парализованный, ничего не чувствующий и не ощущающий.

Кроме мучительного осознания полного поражения.

Подобно падающему сквозь тьму, Мэллори потянулся, нащупывая контакт – хоть с какой-нибудь точкой отсчёта, связанной с ним.

И ощутил намёк на текстуру, впечатление структуры, похожей на древесные волокна. Попытка надавить на волокна встретила тотальное сопротивление; но если ему удастся переориентировать себя, оказаться параллельно направлению слоёв тормозящего поля. Изо всех оставшихся сил Мэллори сделал выпад – и вывалился в ревущую какофонию видений, запахов, звуков, прикосновений: перемешанный калейдоскоп многопорядковых чувственных впечатлений, обрушившихся на него словно множество метелей из смеси цветов, тонов, текстур и смрада.

Он мог воспринимать огромное пульсирующее свечение, раскинувшееся от зенита до надира, кишащее группами мельтешащих точек ярко-белого цвета и других группок, поменьше, но разных цветов, лениво копошащихся в отдалении от ядра скопления.

В потоках и всплеске чистой энергии, окружавших его, он уловил эволюционирующую схему взаимосвязанной сложности, неумолимо развивающуюся, стремясь к полному совершенству. Как водитель на многополосной автостраде он оценил меняющийся и маневрирующий поток смешанных сил, чётко выполняющих всё усложняющуюся задачу поддержки возрастающего потребления энергии Моуном.

Он ощутил грандиозные энергии, текущие здесь, увидел, как они опираются на поддерживающую структуру, обеспечиваемую меньшими ментальными полями вспомогательных созданий Моуна; распознал огромный интеллектуальный потенциал, создаваемый взаимосвязью мозгов послабее, объединённых в супермозг, возможности которого превышали простую сумму возможностей составляющих его частей.

Он сканировал наименьшие, самые тусклые индивидуальные наборы мыслей, что можно было выделить из совокупности, и узнал в них скованные, контролируемые разумы рабочих-людей. По сравнению с концентрированным сиянием нелюдей, они выглядели рассеянными и дезориентированными.

Распряжёнными.

В момент, когда концепция сформировалась в уме, он уже знал, что делать.

Глава 9

1

Мэллори представил перед мысленным взором своё физическое тело, лежащее на полу из питающих клеток уже мёртвое или умирающее; ему понадобилось значительное усилие, чтобы переориентировать своё мышление с учётом ограниченных размеров физического мозга, органического тела, пройти назад по цепочке непрочных связей, соединяющих его с неуклюжей плотью, и собрать себя вновь, в соответствии со своей материально-энергетической оболочкой. Момент давления, сжатия…

Боль накрыла его, столь сильная, будто он погрузился в ковш расплавленного металла. Лёгкие распёрло, сердце конвульсивно дёрнулось. Руки, казалось, увеличились в размерах и онемели, конечности налились свинцом, зрение было размытым и нечётким. Мало-помалу к его измученному телу вернулась нормальная чувствительность.

Отдышавшись полминуты – глубокими, захлёбывающимися вдохами, будто он только что пробежал целую милю во весь опор, он смог перевернуться и сесть. Наручные часы сообщали, что без сознания он пробыл всего-то около трёх минут.

Стрэнг распластался на полу в шести футах от него в зеленоватой слизи, всё ещё вытекавшей из трубопровода. Мэллори коснулся его разума; лишь слабое рассеянное свечение свидетельствовало об исчезающей остаточной жизнеспособности отдельных клеток. Он прикоснулся к потухшему эго-центру, направляя энергию в него. Спустя мгновение он ощутил слабый отклик. Он упорно продолжал действовать, чувствуя, как разум оживает под его касаниями. В тоже время он расширил связь между разумами, шаг за шагом выстраивая однозначное соответствие, соединяя своё ментальное поле с ментальным полем Стрэнга. В словах теперь не было необходимости. В момент контакта разум Стрэнга был поглощён мгновенным образом происходящего в динамике, отправленном Мэллори. С той же быстротой, с которой жидкость принимает форму сосуда, разумы Стрэнга и Мэллори взаимно проникли друг в друга, пришли в равновесие и стали единым целым.

Результат ошеломлял – словно прожектор, вспыхнувший в тёмной комнате. Мэллори одновременно, на нескольких уровнях, осознавал множество форм, взаимосвязей и энтропийных потоков, сплетающих сеть, охватывающую пространственно-временной локус его существования; тщательно выверенный набор взаимных связей, составляющих Моун; своё собственное вторжение в грандиозный план, возможные потенциальные последствия, заложенные в неорганизованном танце беспорядочных энергий, трепещущих на периферии центральной матрицы реальности.

Мгновенной инстинктивной реакцией он расширил свою новообретённую чувствительность на сопредельное поле разума, пробрался через мешающие слои контроля к внутреннему эго-ядру…

Знание самоощущения женщины затопило его разум, все воспоминания и грани человеческого существования слились в единый многопорядковый гештальт. На мгновение он почувствовал её оцепенение при незнакомом прикосновении, вторгающемся в её личность, начало вспышки атавистического страха, затем он отклонил в сторону её слабый я-утверждающий рефлекс, добавив вычислительно-концептуализирующую схему её разума к дуалистическому сознанию Мэллори/Стрэнга.

Ясности стало больше, в фокус зрения попала вечно расширяющаяся, вечно свивающаяся структура разума. С новой уверенностью, соединённый разум в быстрой последовательности коснулся полудюжины мозгов, добавляя их мощь к растущей сложности. Седьмой разум лопнул как пузырь, его краски потухли, распались, исчезли. Сверхразум Мэллори тянулся дальше, добавились ещё двое, десятый отчаянно сопротивлялся, сражаясь словно утопающий против глубины. В нетерпении новорождённое мыслесущество, которое было Мэллори, преодолело хрупкую оборону, поглотило центральный мыслительный узел.

Он остановился, оценивая своё новое самосознание, ощущая, как его возможности уже стократно превосходят мощь вычислительной машины. В первый раз он оказался в состоянии осмыслить полноту структуры разума Моуна и себя самого в соотношении с ним. Шок от увиденного потряс его до основания.

Господи Боже, да я щепка в водопаде, по сравнению с этим… Мысль мелькнула и пропала в непосредственности его реакции. Он атаковал по всем фронтам, прибираясь в закостенелых человеческих разумах, вышелушивая их эго, как голодный вышелушивает устрицы, с несусветной поспешностью возводя защитные мыслеструктуры. Он чувствовал лишь отдалённый укол боли – призрачное эхо забытых эмоций, когда он распознал личности тех, кого он поглотил последними: Джил… Рэнди… Мария.

Его развёртывание завершилось, он остановился, укрепил позиции. Массив разума Моун казалось немного сократился, он больше не выглядел размером с планету, а скорее горой, в сравнении с булыжником. Он видел прерывистые силовые линии, срезанные его неожиданным действием, распознал развивающуюся схему реакции Моуна, рассчитал свои силы и направление контрудара, переориентировался, мобилизовал свои защитные способности…

Его вселенная взорвалась белым огнём.

2

Пространство-время заново формировалось вокруг Мэллори. Поток могучих энергий ревел вокруг и внутри него подобно бесконечному взрыву. Из хаоса он извлёк признаки, на основании которых мог бы сформулировать концептуальную модель.

И оказался лицом к лицу с Неизвестностью, лежащей за пределами его понимания.

Лицом к лицу с Моун.

Одним беглым взглядом, пронзившим бесконечную толщу времени, он увидел туманные истоки этого невероятного существа, долгую медленную эволюцию формы и структуры, появление нейронного отклика, рождение разума, его рост и превращение в могучий интеллект. Он наблюдал, как Моун, достигнув прямого ментального контроля над генетикой и наследственностью, сформировался для экспансии и отправился в многовековой поход для разрушения-поглощения конкурирующих разумных видов, закончившийся полной, неоспоримой властью над родной галактикой этого создания. Он был свидетелем того, как грандиозный разум формировал сам себя, шлифуя безупречность церебральных функций, отбрасывая внешние физические тела, содержащие многочисленные грани этой коллективной личности. Настало время, когда Моун – раса, воплощённая в едином интегральном мыслекомплексе галактического масштаба – столкнулся с энтропийной смертью. Освоив окружающую среду слишком эффективным образом, он столкнулся с сенсорной депривацией такой же силы, как и раздражение его чувств. Без новых вызовов, нового опыта он был обречён на увядание, потерю связности и исчезновение из мира.

Собрав все данные, Моун пришёл к неизбежному выводу: чтобы продолжить осознавать окружающий мир даже в меньшей степени, необходимо отречься от неуязвимости своей полной победы. Необходимо вернуться к физической жизни, вновь оказаться среди борющихся за существование.

Но он был единственной жизнью в галактике, все остальные формы были либо уничтожены, либо поглощены в процессе его эволюции. Теперь соседние галактики должны были послужить площадкой для новых эволюционных достижений Моуна.

Стимулированный к новому выплеску творческой энергией, сравнимым со значительными достижениями своей юности, Моун создал бесконечно гибкий модус операнди: он отобрал подходящие, достаточно инертные вещества, сформировал из них сосуды, пригодные для длительного путешествия, наполнил их мыслевпитывающим веществом сложной структуры, в котором были запечатлены нейрошаблоны, ключевые для Моуна, и учинил обширное рассеяние своего интеллектуального потомства, со скоростью света распространившегося из родной галактики.

И в этот момент осознал базовую истину Вселенной: то, что породило потомство – умрёт. Древний разум, ставший Моуном, осознал в бесконечной вечности основную аксиому существования: Что было однажды – вечно; то, что есть – будет всегда.

Потом он перестал быть.

Но глубоко в межгалактическом пространстве, каждое отдельное хранилище образчиков Моуна узнало и распознало гибель разума-прародителя и извлекло из его знания новое понимание глубины своего обязательства продолжить родительский замысел.

Космос велик. Один за другим коконы, удалявшиеся от своих собратьев с невообразимой быстротой, с удвоенной скоростью света, оказались не в состоянии контактировать между собой.

Каждая копия оригинала, оказавшись в одиночестве среди беспредельности и впервые оказавшись в таком положении, сориентировалась заново и все они пришли к одинаковому выводу: что каждый кокон – в целом свете единственное вместилище силы, способной поглощать галактики; именно в этом и состояла идея жизни Моуна. На каждого легла окончательная ответственность за выживание того-что-не-может-умереть.

Миновали эоны полного одиночества. Мэллори видел, как поблизости оказалась звезда, её гравитационное поле сквозь сокращающееся пространство вызвало ответную реакцию кокона. И он последовал за этой силой, вместе с ней двинулся к планете, используя, опираясь на врождённый инстинкт, гибкие органические механизмы, задуманные и созданные как раз на этот случай. Он пережил вхождение в атмосферу, сбор данных, их экстраполяцию и отреагировал на них, выбрав точное место приземления – пустырь в пригороде Биатриса.

Теперь, надёжно укрывшись в мире, невообразимо далёком от места, давшему ему жизнь, квинтэссенция Моуна продолжала то-что-должно-быть-совершено. Кокон размером с футбольный мяч, похороненный под кучей битого кирпича, выпустил предохраняющие яды, предназначенные для избавления планеты от возможных жизнеформ-конкурентов – видов, способных причинить вред эмбрионам рабочих особей в тот момент, когда те впервые выберутся наружу, чтобы затем быстро повзрослеть.

В течение семидесяти двух часов волна смерти прокатилась по планете, разносимая не только естественными атмосферными течениями, но и быстрыми самолётами, уносившими тех, кто мог бы спастись, но уже вёз с собой свою судьбу. Обречённые лайнеры разбились, когда их экипажи пали жертвой смертоносной плесени, но несущие гибель споры пережили катастрофы и продолжили распространяться, вырастая в числе с каждым новым заражением. Неделю местная жизнь держалась, отбиваясь вслепую всем имевшимся в распоряжении оружием. Смертельная субстанция была опознана, разработано противодействующее вещество, для массового производства противоядия были пущены в ход крайние меры.

Последней попыткой организованного сопротивления было применения бактериального вируса, уничтожившего всё в радиусе десяти миль вокруг исследовательского комплекса в Пойнт Шарлотт, штат Вирджиния. Два часа спустя Моун снова захватил эту территорию.

В Биатрисе, двумстам пятидесяти одному аборигену с промытыми мозгами внушили всю необходимую информацию, чтобы они могли трудиться для осуществления вторичного осеменения. В приблизительно пятидесятимильной полосе вокруг города незатронутыми оказались несколько сотен местных жителей. Чтобы отделить их от гнезда, был возведён психический барьер. И началась работа.

Под наблюдением псевдочеловеческих существ, сконструированных минимально похожими на рабочих-аборигенов, зомбированные работники в первую очередь возвели башню, скрывающую канал, по которому приспособленные к местным условиям семена Моуна должны были вылететь на сверхзвуковой скорости и распространиться по планете. Затем они были перепрограммированы для обработки специфических питательных веществ, необходимых для растущих спор и под конец, на финальной стадии, для производства окончательной генной модификации, которая и должна определить преднерестовый геномный импринтинг. Именно этими генетическими данными и будет наделено бесчисленное потомство, чтобы наилучшим образом соответствовать своей задаче: строительству площадок, с которых новая волна коконов отправится на дальнейшее заражение галактики.

Созревание семени протекало плавно. Предварительно рассчитанные условия были выполнены. Импринтинг был почти завершён, приближался момент вылупления, когда прожорливый инстинкт наконец-то был бы удовлетворён. И в этот предпоследний момент на горизонте существования Моуна расцвёл невиданный феномен. Бесконечные миллиардные доли секунды великий разум Моуна был совершенно не в состоянии понять, что происходит. И наконец, с ослепительной ясностью, потрясшей его до основания, он понял:

Он не один.

В первый раз за все немыслимые эоны существования, Моун столкнулся с интеллектом, находящимся извне и сопоставимым по мощи. Потрясение от этого знания бурей прошло через все его обширные структуры, занятые сбором и хранением данных, покушаясь на самые основы его существования. На неизмеримо малый момент грандиозный разум оказался на грани распада.

И в этот момент Мэллори нанёс удар.

3

Подобно перенагруженной плотине, что рушится в тот момент, когда единственный камушек выпадает со своего места, безмерная сложность, которую представлял собой сверхразум Моуна, начала распадаться.

Широко расползшаяся структура развалилась, разделилась на части, лишилась связи с питающими её источниками, внутренняя регуляторная и поддерживающая сеть в отсутствие входного сигнала начала колебаться, распалась на примитивные составные части, и самоуничтожилась.

Личностное ядро, лишённое всех ощущений и сил, замкнулось само на себя, закуклилось и перестало существовать.

В тишине, воцарившейся словно во всей Вселенной, мыслеобраз Мэллори воспарил, устремился вовне, уловил потрескивание ближайшей звезды, далёкое шипение соседних галактик, вездесущее звучание Сверхгалактики.

Он вернулся из-за грани недоступной разуму пустоты, потрясённый и благоговеющий. Поспешно вернулся на исходную точку, уменьшаясь в размере, сжимаясь, сокращаясь, убегая…

Давление, боль, возврат физических чувств.

Мэллори сел, затем неуклюже встал.

Стрэнг застонал и пошевелился, Мэллори сел рядом с ним на корточки.

– Вставай, – сказал он, услышав свой голос будто эхо, идущее из времён и мест, более дальних, чем самая далёкая звезда. – Вставай, Стрэнг. Мы победили.

4

Мэллори и Стрэнг нашли выход из внутренней камеры, пробрались через мастерскую, в которой наткнулись на совершеннейшее столпотворение. Больше четырёх сотен мужчин и женщин, внезапно освобождённых от полного ментального контроля, действовавшего на них более трёх месяцев, ничего из них не помнившие, реагировали на произошедшее каждый по-своему. Некоторые сидели онемевшие и подавленные, другие лихорадочно пробирались к ближайшему выходу, некоторые впали в истерику, прочие нападали на нелюдей, без цели и расчёта бродивших по мастерской, и разрывали их на бескровные фрагменты.

Мэллори оглядел толпу и не нашёл ни Джилл, ни детей.

– Возможно, они ушли домой, – предположил Стрэнг.

Они покинули башню, не обратив на себя внимания измождённой, оборванной, безумной толпы, валившей прочь через вытоптанный двор, недоверчиво оглядываясь на башню, чудесным образом выросшую за одну ночь. На улице они услышали первые крики тех, кто начал осознавать масштаб обрушившейся катастрофы.

Мужчина в отрепьях серого делового костюма в оцепенении стоял перед развалинами, ещё недавно бывшими его только что расширенным универмагом; женщина сидела на ступеньках дома и, рыдая, сжимала в руках покрытую плесенью куклу. Подросток с потерянным выражением на лице брёл по улице, разговаривая сам с собой. Джилл лежала навзничь на дорожке, ведущей к крыльцу. Мэллори аккуратно перевернул её. Она дышала – но еле-еле.

– Нам бы лучше занести её внутрь, – сказал Стрэнг.

Голос его показался Мэллори звучащим очень далеко.

– Да, – ответил Мэллори.

Он поднял её, пронёс по ступенькам, через сумрак зашторенной гостиной и коридор, ведущий в спальню. Стрэнг проверил пульс.

– Ничего хорошего, – сообщил он. – Чёрт побери, нам нужен врач, Мэллори.

– Эверетт, – сказал Мэллори. – Приведи его.

Он коснулся разума своего товарища, перенеся туда информацию о том, что жилище Эверетта находится через три дома отсюда. Стрэнг был потрясён вторжением в свой разум. Он посмотрел на Мэллори с выражением смешанного со страхом изумления.

– Что… – начал он.

– Приведи его! – тихо скомандовал Мэллори.

Он обернулся к лежащей без сознания женщине, как можно более деликатно исследовал её разум и обнаружил, что он закрыт и отгорожен от его воздействия. Он стоял у окна и невидящим взглядом смотрел на улицу.

Он знал о перемещениях Стрэнга и на расстоянии, наблюдая, как тот натолкнулся на доктора, выходящего из дома с чемоданчиком в руке, прислушался к разговору.

– Доктор, там женщина – миссис Мэллори. Она в коме, пульс слабый, дыхание угнетено, на ощупь – холодная. Я думаю, она умирает…

– Потом, сэр. Как только – так сразу. Есть ещё парень – сильно порезался. Упал на стекло. Кровь хлещет как с зарезанного поросёнка. И Джон Бейте – со сломанной ногой, как я думаю, и, возможно, с повреждениями внутренних органов.