Текст книги "Тыквенная Принцесса (СИ)"
Автор книги: Кей Уайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
– Я хочу быть самым некрасивым человеком в этом Королевстве. Хочу всегда носить оборванное тряпьё. Хочу влачить за собой вонь всех моих свиней и кур, чтобы другие люди отворачивались и уходили, едва я только кажу из дома нос. Я хочу не нравиться никому, чтобы со мной не случилось того, что случается с ними со всеми… – говорит Золушка, и Фея, кротко улыбаясь смородиновой улыбкой, снимает с её плеч только что подаренную золотую парчу, заменяя ту на простые серые обноски.
Когда она идёт по невзрачной дороге, заплёванной дождём и конским навозом, где осмеливаются ходить только обездоленные нищие да плюющие себе под ноги свинопасы в высоких, по колено, сапогах – никто не отшатывается, никто не смотрит на неё косо, никто не зажимает пальцами носа: на тракте этом слякотью, гнилью и животным дерьмом разит попросту от всех.
За поворотом, где дорога пересекается с проулком-Мердуа, Золушка встречает графскую карету: игреневые кони бредут медленно, точёные ноги проваливаются в расхлябистую жижу, экипаж то и дело заносит вбок, кучер стонет и бранится, а знатные дочки, привыкшие завтракать по утрам сдобными пышками, вынуждены тащиться за каретой вслед – иначе драгоценные кони, говорит кучер, попросту порвут себе жилы.
Графские дочки обмотаны дорогими шелками, кружева сверкают серебром, в напудренных волосах дремлет яшма, но выхоленная красота оказывается слишком слабой, хрупкой, недолговечной: налипшая грязь топчет её, платья свисают драными обугленными мешками, румяна текут по страдающим лицам потом и сточными брызгами.
Графские дочки злобятся, шипят, швыряются в бестолковых лошадей оторванными от одежд каменьцами, воют сеновальными псицами; люди, освобождающие им путь и выглядывающие из окон, прячут смех под ладонями, отводят глаза, ловят будущих принцесс в зеркала…
Золушке, заблудившейся в одном стекле вместе с ними, случайно открывается, что, вопреки своему желанию, она всё ещё не самый некрасивый человек Королевства: она остаётся такой, какой была всегда, и вовсе не от её приближения станут зажимать носы иные люди, когда вынужденная прогулка приблизится к концу.
Вовсе не она, лелеющая собственную невзрачность, познает истинное уродство, упав с сияющих вершин вознесённой красоты.
🐈
– Я хочу никогда не заговаривать ни с одним мужчиной, – просит Золушка, и голос её дрожит, будто упругий рябиновый лист: ей слишком хорошо известно, чем заканчивается связанная с мужчинами жизнь, и покойная матушка, преданная двумя своими мужьями, а третьим и вовсе удушенная, горько стонет в поросшей ивовой травой могилке. – Я хочу не знать о них ничего. Хочу, чтобы они никогда не видели во мне матери для своих детей, чтобы никто из них не воспринимал меня за женщину, чтобы мы всегда оставались на равных, и чтобы сердце моё так и не познало себя в отведённом Господом свете.
Золушка говорит всё это бойко, с силой стискивая в кулачках подол обтянутого поперёк тонкой талии грязного фартука, и её Волшебная Фея, прячущаяся в шкурке молчаливой улыбчивой кошки, лишь мягко прядает ушами, кончиками усов вышёптывая:
«Будет сделано, краса моя. Будет сделано и это…»
Путей Волшебства обычным людям не постичь, феи прядут шерсть по-своему, а верить мурлычущим мягким кошкам на слово нельзя; Золушка встречает его не во дворце с выложенными из витража храмовыми стёклами, не на полуночном банкете среди разодетых в вельвет гостей, даже не в увитом рыжими лилиями саду: у кошки дурное чувство юмора, и Прекрасный Принц вторгается в жизнь свинопасовой дочки с дождём и липкой грязью, застрявшим в волосах сеном и хмурым нелюдимым взглядом подёрнутых зимой глаз.
Он действительно не воспринимает её за женщину, когда, отряхиваясь от стылых капель, преспокойно ютится под крышей без спросу оприходованного хлева: во взгляде его недовольство, но недовольство это постепенно спадает, как только Принц узнаёт, что девчонка с серыми от пыли и боли волосами не требует с него ни поцелуев, ни монет.
– Ненавижу их дурацких детей… – рычит он, хотя сам, пожалуй, такой же ещё ребёнок: весен пятнадцать, шестнадцать, и предложенные чёрствые булки прежде с трижды обсматривает, обнюхивает, с недоверием отодвигает назад. – Ненавижу их всех: моего папашу с этой его манией поскорее меня женить, всю его свиту, каждую из набитых войлоком дур… Что ты на меня так смотришь, росток недорощенный? Какие-то проблемы? Предупреждаю сразу, что никуда я отсюда, пока не прекратит лить, не уйду. Или что? Со свиньями развлекаться тебе мешаю?
Золушка оторопело моргает, неуверенно хмыкает себе под нос, пододвигая к упавшему с неба Принцу всё те же чёрствые булки.
– Ешь, – говорит. – Не отравленные они. Ты вон какой тощий… Что, во дворце, получается, вовсе не такая сладкая жизнь, да?
Принц куксится, с неприязнью и непониманием косится на перекладываемый туда и обратно хлеб.
Хлев пахнет шалфеем – Золушка сушит под крышей сорванные в холмах пучки, – молотым тмином, дубовым листом, дорожной влагой, нагретым солнцем мокрым деревом, Принцем, который, в свою очередь, пахнет собаками, лошадьми, странным сладким маслом и немножко – цветами.
Общую картину портит настойчиво лезущая в рот свиная вонь, но Золушка давно привыкла её не замечать, а Принцу, кажется, глубочайше всё равно: он снова берёт в пальцы булки, но есть всё так же не решается, катает по коленям и на руках, будто находит в тех забавные округлые игрушки; эх, королевский ты сынок, не учили тебя разве не баловаться с едой?
– Дурная она там… – тихо бормочет Принц, сдувая с носа липкую мокрую чёлку. – Она вообще везде, как мне кажется, дурная, жизнь эта… Но ты ещё слишком мелкий, чтобы это понять, – с чувством непередаваемого самодостоинства заканчивает он, и подавить смех Золушке становится всё труднее.
«А Прекрасный Принц-то, – думает она, – никак совсем наивный дурачок: не понимает даже, что смотрит вовсе не на мальчишку, но…»
Золушке это почему-то даже нравится.
– Конечно, – с чуточку кленово-ядовитой улыбкой воркует она, обхватывая Принцовы ладони и подталкивая те к приоткрывшимся в недовольстве губам, – я ещё совсем мелкий и зелёный, куда мне до вас, до Принцев… Ешь ты уже давай! Может, и не мягкие, как ты там привык, но тебе точно во вред не пойдут. Я их сам… пёк. Так что ешь. Не выпущу тебя отсюда, пока всё до последней крошки не проглотишь, понял?
Принц, к некоторому её удивлению, не отвечает, не ругается, не спорит: только бурчит нечто бессвязное и лениво-возмущённое, а потом вот и впрямь, напоследок принюхавшись с ещё один бесполезный раз, черствую эту булку…
Кусает.
За высоким окном, затянутым плёнкой из бычьего мочевого пузыря, прядает мягкими ушами улыбчивая белая кошка.
🐈
– Я никогда не хочу влюбляться… – слёзно шепчет Золушка, хоть сама уже и не верит своим просьбам, а белая мягкая кошка нежно мурлычет у неё на подушке, вышёптывая длинными смешными усами:
«Конечно, дитя… Конечно. Всё будет так, как ты попросишь. Все будет так, как возжелает невинное твоё сердце».
– Я никогда не хочу влюбляться… Никогда. Никогда не хочу влюбляться… – снова и снова шепчет она, расхаживая вдоль и поперёк чахленькой маленькой комнатушки широкими ломкими шагами, тревожливо вслушиваясь в изливаемые ночью родные звуки: ворчание собак, чавканье дождя, приглушённый свинячий визг, треск мотылькового огня в осиново-сальной излучине.
Кошка укрывает розовый нос пушистым хвостом, за прогрызенными в стенах щёлками скребутся бурые мыши, по карнизу гуляет скошенный одноглазый месяц, немой старик забрасывает в небесное море насаженные на крючок звёзды – тщетно ловит и ловит заговоренную тыкву или румяную кудрявую русалку.
– Никогда не хочу. Никогда. Никог…
Снаружи тихо скрипит, шелестит, выстукивает и хлюпает: ударяется деревом о дерево хлевная дверь, взволнованно повизгивают новорожденные поросята, получившие на прошлой неделе французские достопочтимые имена, припомненные зачастившим в гости Принцем – теперь свиней, сказал, станут звать, как зовут всю его докучливую родню.
Белая кошка хитро и задумчиво приоткрывает жёлтый улыбчивый глаз: конечно, милая, ты не станешь влюбляться. Конечно, я сдержу своё кошачье слово, и ты познаешь не влюбленность, а истинную Любовь.
В высоком окошке накрытого темнильным плащом хлева тало и нетерпеливо разгорается желточный огонёк: Прекрасный чудаковатый Принц, неумело затепливший первую в жизни разгоревшуюся свечу, снова никуда не уйдёт, пока не дождется пусть не самой в Королевстве красивой, пусть не самой в Королевстве подходящей, но единственной полюбившейся её – пригревшей, несуразной да чуточку серой от боли и пыли тыквенной Принцессы.
Комментарий к
**«Мердуа»** – гусиный помёт.
