Текст книги "Синдром войны. О чем не говорят солдаты"

Автор книги: Кевин Сайтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

«Я сам бросил туда пять гранат, но он не сдавался», – смеется Отои. Перестрелка продолжалась несколько часов, и тогда саперы просто взорвали все, что оставалось от здания. Когда пыль осела, они увидели снайпера, лежащего на груде бетона. Случившееся дальше повергло всех в изумление. Казалось, это не человек, а робот и его невозможно убить.

«Этот тип поднялся, нашел свой автомат и повернулся к нам. Не знаю уж, наверное, сидел на адреналине или еще на каких-то таблетках», – вспоминает Отон. Кто-то из солдат метнул гранату, положив конец пятичасовой перестрелке.

«Таких, как он, нечасто встретишь. Он мог бы спрятаться, и мы бы никогда его не нашли. Его храбрость, его характер нельзя не уважать. Я очень хорошо его помню: худое, гладко выбритое лицо, черные волосы, черная футболка, джинсы. И все тело изранено осколками гранаты».

Сейчас Отона ждет третья командировка, на этот раз в Афганистан. Он помолвлен с немкой, но не уверен, что их отношения сложатся удачно. Она не хочет никуда уезжать из Германии. Отон говорит, что тоже любит эту страну, но все зависит от того, куда направят его подразделение. Армия заменила ему семью, именно здесь он нашел свое призвание. Он уверен, что никогда не уйдет с военной службы, сколько бы еще командировок в горячие точки ему ни предстояло. Это его работа, и, несмотря на все, что ему довелось пережить, именно она придала его жизни стабильность, подарила ему чувство покоя и цели. Вот что он написал мне:

«Военная служба – самая простая работа, какую только можно вообразить. Все, что от вас требуется, – это быть в нужном месте в нужное время и исполнять приказы. И чем выше звание, тем лучше работа. Сейчас моя задача – отдавать распоряжения и обучать солдат. Мне нравится этим заниматься. Я могу выйти на пенсию в 39 лет. Какая-нибудь гражданская должность может мне предложить такое? Кроме того, все оплачено. Единственный минус – опасность для собственной жизни и необходимость отнимать чужие. Но и с тем и с другим мне удалось примириться».

P.S.В марте 2012-го я получил письмо от Отона. В октябре прошлого года он женился в маленьком немецком городке Вецлар. Кроме того, он прошел предварительный отбор в войска специального назначения в Форт Брагг, Северная Каролина, всего в сотне с небольшим километров от того места, где вырос. Осенью начнется первый из пяти этапов курсов переподготовки. Если Отон успешно завершит этот курс, он наденет форму одного из элитных, хорошо подготовленных и знаменитых подразделений Армии США – легендарных «зеленых беретов».

Часть II
Боевые раны
Каково это, когда в тебя попадает пуля или осколок гранаты?

Самое яркое и лучшее, что было в моей жизни, – это война. Лучше нее уже ничего не будет. Но и самое темное, отвратительное – это тоже война. Хуже нее тоже ничего не будет. Так я прожил свою жизнь.

Аркадий Бабченко, русский солдат и журналист. Из книги «Война одного солдата». Аркадий Бабченко служил по призыву в первой Чеченской кампании в 1995 г. и добровольцем во второй – в 1999-м.

Глава 3
Чувство вины

Мне всего 24 года, но я пережил столько, что никому не пожелал бы.

Младший капрал Джеймс Сперри, Морская пехота США, 3-й батальон 1-го полка корпуса морской пехоты. Война в Иране (2004 г.)

Спасение может прийти оттуда, откуда его совсем не ждешь. В моем случае это оказалось письмо от 24-летнего ветерана из Лебанона, штат Иллинойс:

«Уважаемый мистер Сайтс.

Вы были прикомандированы к 3-му батальону 1-го полка морской пехоты во время операции «Ярость призрака». Я – тот раненый пехотинец, которого вы помогли спасти. Я хотел сказать, как вам благодарен. И еще я хотел спросить, не осталось ли у вас фотографий меня или моих погибших товарищей. В той войне погибло двадцать моих друзей, и я хотел бы найти как можно больше их фотографий. Я заплачу, сколько захотите. Еще раз огромное спасибо за все. Моей дочери уже три года, и, если бы не вы, она никогда бы не появилась на свет. Я перед вами в долгу. Спасибо,

Джеймс Сперри».

В тот момент я находился в глубочайшей депрессии. По утрам, когда из зеркала на меня смотрело собственное уставшее и опухшее лицо, я задавался вопросом, есть ли у меня вообще право на жизнь. У меня ничего не выходило с книгой, были серьезные проблемы с алкоголем: почти каждый день я выпивал по бутылке водки или виски. Моя жизнь потеряла смысл и надежду после возвращения с войны. И на какой-то, пусть недолгий, момент письмо Джеймса Сперри вернуло мне и то и другое.

На самом деле я не заслужил его благодарности, хотя и помог поднять его носилки. Я всего лишь присоединился к пятерым пехотинцам, так что вряд ли меня можно считать его спасителем. Благодарить ему нужно санитаров и хирургов. Я просто помог переместить его из автомобиля в самолет для эвакуации. Я действительно был прикомандирован к подразделению Джеймса, но впервые его увидел только раненным. Это произошло в первый день наступления пехоты. Он лежал на спине в узком проходе с перевязанной головой. Видимо, был в состоянии шока. Снимая его на видео, я заметил темно-красные четки на ремне его камуфляжа. Я тогда подумал: интересно, не поколебало ли ранение его веру в свой талисман. Может быть, наоборот, укрепило? Только несколько лет спустя я узнал, что это были даже не его четки.

Очень странно, что именно письмо Джеймса так ободрило меня. Я хорошо помнил тот день, о котором он говорил. Но не потому, что совершил тогда нечто достойное похвалы, а, наоборот, потому что не смог помочь другому человеку. Хотя я помог ему, чему очень рад, но за несколько часов до этого я оставил истекать кровью раненого иракца (этот инцидент описан во введении). Письмо Джеймса не оправдывает моего бездействия, но напомнило о том, что я сделал, и в данный момент это было для меня очень важно.

Во время учебы в Гарварде я начал общаться со Сперри по Skype. Выяснилось, что у него такие же проблемы, что и у меня. Как и я, он пытается справиться с ними с помощью алкоголя. Кроме того, он курит марихуану и ежедневно принимает с десяток прописанных ему лекарств. Иногда он пропадает на несколько недель, перестает отвечать на звонки, игнорирует мои письма. Потом появляется снова. Я понимаю, что нужно встретиться с ним лично, если хочу узнать всю его историю. Наконец мне удается договориться, что я заеду к нему домой на денек во время рождественских каникул, по пути к родителям в Аризону. Он соглашается, но опять исчезает. Я уже готов отказаться от визита, когда он снова появляется, всего за пять дней до запланированной поездки.

Полшестого вечера, и уже темнеет, когда я подъезжаю к дому Сперри в узком неосвещенном переулке городка на юге штата Иллинойс, минутах в сорока езды от Сент-Луиса. Два дня до Рождества. Как можно было ожидать в это время года, мой рейс многократно откладывался из-за непогоды и слишком большого числа пассажиров. Я должен был приехать еще пять часов назад. Машины перед домом нет, в окнах не горит свет, и я еще раз проверяю адрес: вроде бы все верно. Другие дома и дворы в переулке украшены пластиковыми Санта-Клаусами и гирляндами лампочек. Это единственное освещение в переулке. На доме Сперри никаких украшений нет. Я стучу в дверь. Мне немного не по себе, кажется, будто я без спроса вторгаюсь в чужую жизнь. Да, наши пути пересеклись во время боя за Эль-Фаллуджу, но на самом деле нас ничего не связывает.

В последние два месяца мы общались со Сперри, рассказывали о пережитом за годы, что прошли с нашей встречи в Ираке. Научиться доверять друг другу было непросто. Во-первых, у Джеймса не так много свободного времени, у него же трехлетняя дочь. Во-вторых, его физические и психологические травмы настолько серьезны, что он ни дня не может прожить без целого коктейля лекарств: клоназепам от приступов ярости, циталопрам для поддержания нормального уровня адреналина, гидрокодон от головной боли, миртазапин и амбиен от бессонницы, празосин, чтобы не снились кошмары. Еще Сперри приходится постоянно носить с собой специальное устройство, чтобы самостоятельно делать инъекции: его мучают непереносимые мигрени, настолько сильные, что он запирается в темной комнате и накрывается с головой одеялом, надеясь уснуть. До недавнего времени у него были и проблемы с алкоголем. Почти два года после возвращения из Ирака, которые он провел на базе Кэмп-Пендлтон, он вместе с другими ветеранами пытался справиться со своими проблемами, целыми днями заливая их спиртным или проделывая смертельно опасные трюки на своем спортивном мотоцикле (очень многие ветераны покупали такие по возвращении домой), гоняя на нем пьяным на бешеной скорости.

Он говорит, что своей жизнью обязан знакомству с военными, участвовавшими в войне во Вьетнаме. Это произошло в психиатрической больнице Управления по делам здравоохранения ветеранов, где Сперри оказался после неудачной попытки самоубийства. Там он понял, что, хотя алкоголь и помогает ему временно заглушить боль, в конце концов пристрастие к нему может стоить ему жизни. По словам Сперри, он сменил выпивку на марихуану (иногда он может позволить себе бокал-другой пива). Он утверждает, что это ему посоветовали врачи в больнице. Они, конечно, не могли прописать ему травку, так что Джеймс покупает ее у школьного приятеля: «Это единственное, что мне действительно помогает».

Сперри говорит, что, хотя марихуана и успокаивает, на самом деле смысл жизни вернула ему дочь Ханна. В одном из писем в ноябре 2009-го он рассказал мне о своих проблемах:

«Я потерял двадцать друзей и хотел бы собрать как можно больше их фотографий. Возвращение оказалось очень тяжелым. Почти каждую ночь мне снятся кошмары, почти каждый день мучают мигрени. У меня нет друзей, кроме моей семьи, потому что я ни с кем не могу сблизиться. Три года назад, еще до рождения дочери, я пытался убить себя. После этого провел месяц в психбольнице. У меня большие проблемы с краткосрочной памятью. Учиться я не могу, и меня отовсюду отчислили. Раньше был довольно неглупым человеком, но из-за нескольких черепно-мозговых травм больше ни на что не годен. Могу только выполнять работу по дому и играть с дочерью. Засыпаю, только приняв таблетки. Принимаю всевозможные лекарства: от приступов ярости и паники, депрессии, повышенной тревожности. Я был слишком молод, чтобы пережить смерть всех моих друзей. Не хочу ни с кем сближаться, потому что не хочу еще раз потерять кого-то близкого. Мне нужно постоянно находиться со своей семьей, иначе у меня начинается паника из-за того, что я оставил без защиты тех, кто мне дорог и кто у меня еще есть. Я ненормальный человек. Я живу в иной реальности, чем большинство спокойных и уверенных в себе американцев. Каждое утро, когда я просыпаюсь, у меня болят ноги, спина, плечи, голова. Интересно, как я буду себя чувствовать лет в тридцать? Сейчас мне только 24 года, но я пережил столько, сколько никому бы не пожелал. Единственный лучик света в моей жизни, единственное, что меня заставляет вставать по утрам и терпеть эту ежедневную рутину, – это моя невинная дочурка. Джеймс Сперри».

Я стучу в дверь, и Сперри почти сразу же открывает. Он в футболке и джинсах, в носках, но без обуви. С ним две собаки: Карли, недавно купленный, очень непослушный бультерьер, названный дочкой Джеймса в честь известного сериала iCarly, и Эверет, наполовину сенбернар, наполовину спаниель. Эверет плетется за хозяином и, как и сам Сперри, выглядит старше своего возраста.

Мы пожимаем руки. Я говорю, что он выглядит лучше, чем когда я видел его в видоискатель камеры. Он смеется. А вот Эверет от меня прячется. Я нагибаюсь, протягиваю ему руку, чтобы он мог меня обнюхать, но он настороженно отходит в сторону. Я выпрямляюсь, и он начинает лаять.

«Надо же, – удивляется Сперри, – как странно. Никогда не слышал, чтобы он на кого-то лаял. Никогда».

Я удивлен не меньше, чем он. У меня всю жизнь были собаки, и я знаю, как найти с ними общий язык. Возможно, Эверету передалась повышенная настороженность Сперри. По мнению психологов и психиатров, это один из распространенных признаков посттравматического синдрома у ветеранов. Причина в том, что в зоне боевых действий солдатам приходится быть в постоянном напряжении. Кроме того, многие из них перестают доверять людям. Владельцы собак иногда слишком полагаются на инстинкты своих питомцев, но я надеюсь, что к Сперри это не относится. Мы обмениваемся любезностями, но я чувствую, что ему неловко в моем присутствии. При личной встрече все совсем не так, как при разговоре по телефону. Дистанционное общение не создает близости и дает возможность контролировать ситуацию, ведь его можно прекратить в любой момент. Как бы то ни было, я добился, чего хотел: я здесь, в его гостиной. Теперь мы можем поговорить о его жизни после возвращения домой. Мне кажется, что, несмотря на все свои сомнения и колебания, он и сам хочет рассказать мне свою историю.

Джеймс знакомит меня со своей женой Кэти (он просил не упоминать ее настоящее имя в этой книге). Они начали встречаться еще в первом классе средней школы. На следующий год они вместе поступили на военную службу.

Кэти хотела стать военным фотожурналистом, но оказалась в автомастерской. Все время службы она оставалась в США, ни в Ирак, ни в Афганистан ее не направили. Сперри с самого начала хотел поступить в пехоту, куда, конечно, и попал. Я достаю ноутбук и показываю им видео, снятое в день, когда ранили Джеймса. Он никогда раньше его не видел, в отличие, как ни странно, от Кэти. Ей эта запись попалась на глаза в учебном центре морской пехоты Кэмп-Лиджен в Северной Каролине, куда ее направили после тренировочного лагеря для получения специальности механика. Она случайно увидела репортаж NBC News об операции в Эль-Фаллудже. Кэти говорит, что, несмотря на кровь и повязку на голове, она сразу же узнала Джеймса. Сейчас они не отрываясь смотрят запись, наблюдая, как камера крупным планом показывает темно-красные пластиковые четки на брючном ремне Сперри.

Снимая те кадры, я подумал, что четки – это талисман Сперри. Многие солдаты верят, что какая-нибудь вещь приносит им удачу в бою. Но поговорив однажды со Сперри, понял, что на самом деле четки значат для него гораздо больше. Они – напоминание об одном из тех событий, которые, как считает Джеймс, превратили его из наивного и полного надежд подростка в солдата с каменным сердцем.

Самым близким другом Сперри во время службы в морской пехоте был Фернандо Хэннон, с которым он познакомился во время начальной подготовки в Кэмп-Пендлтон. Хэннон не собирался становиться профессиональным военным, его просто вдохновлял пример отца, участвовавшего в войне во Вьетнаме. Фернандо, наполовину мексиканец, был настоящим гигантом, под два метра ростом. При этом он был очень добродушным и открытым и, по словам Сперри, каждый день молил Бога о том, чтобы ему не пришлось никого убивать во время службы. Хэннон был очень привязан к семье и, когда незадолго до их отправки в Ирак стало известно, что у его сестры рак, без разрешения покинул базу, чтобы навестить ее. Сперри пришлось прикрывать друга.

Хэннон хотел, чтобы отец мог гордиться его службой в армии. Но настоящей его мечтой было стать хиропрактиком и жениться на своей школьной подружке, Рут Понс. Рут была так влюблена в Хэннона, что пригласила его пойти с ней на выпускной школьный бал. Хэннон тоже был от нее без ума. Сперри вспоминает, что Хэннон больше всего любил говорить о предстоящей свадьбе. Он считал, что свадьба – самый счастливый момент в жизни человека, и начал копить на нее еще до знакомства с Рут. Фернандо рассказал Джеймсу, что собрал уже $48 000, откладывая понемногу из тех денег, которые получал, подрабатывая еще подростком.

«Он был прямо как девушка, – с улыбкой вспоминает Сперри. – Мог в подробностях рассказать, как будет украшен зал, в каких цветах, даже какой будет торт. Хэннон рассказывал, что в детстве никогда не играл в солдатиков. Он больше всего любил воображать мир принцев и принцесс».

В отличие от Сперри, Хэннон был очень религиозен. Он воспитывался в католической семье, часто молился, даже привез с собой в Ирак четки. Фернандо ни за что не хотел никого убивать, и Сперри делал все, чтобы помочь другу.

Их рота базировалась в деревне Эль-Карма неподалеку от Эль-Фаллуджи, на территории заброшенной школы. Сперри и Хэннону часто приходилось дежурить на КПП № 8 на окружной дороге Эль-Фаллуджи, известной среди военных как «Лист клевера». Там они дежурили и 14 августа 2004 года. Хэннону было приказано занять более опасную позицию, на дороге из Эль-Фаллуджи. Город по-прежнему занимали боевики, и на пост пехотинцев часто совершали нападения смертники. Сперри должен был дежурить на КПП напротив, на дороге из Багдада. Но они поменялись. Они и раньше так делали, чтобы у Хэннона было меньше шансов столкнуться с противником и не пришлось бы убивать. Но на этот раз на пост напали с другой стороны. Смертник в начиненной взрывчаткой машине ехал со стороны Багдада прямо на позицию Хэннона.

«Я услышал оглушительный взрыв, – рассказывает Сперри. – КПП был полностью разрушен. Когда дым рассеялся, я побежал туда и увидел Хэннона на обочине. Обе руки и ноги у него были сломаны, грудь изранена осколками, один глаз выбит».

Несмотря на боль, Хэннон спросил, что случилось со вторым пехотинцем. Джеффри Перес, друг Хэннона и Сперри еще с учебного лагеря, погиб. Сам Хэннон умер во время эвакуации в Багдад. Сперри узнал о смерти лучшего друга только на следующий день.

Хэннона эвакуировали на вертолете. А Сперри остался на посту. С наступлением темноты на них опять напали. Боевики обстреляли их из минометов. Мины взрывались так близко, что Сперри помнит, как со стен здания, за которым они укрылись, осыпалась штукатурка.

«Там никогда не чувствуешь себя в безопасности, но приходит момент, когда больше не хочется убегать», – его рассказ звучал убедительно.

Обстрел, смерть Переса и тяжелые ранения Хэннона – все это оказалось слишком для Джеймса. В какой-то момент ему просто расхотелось жить. Он снял каску и положил ее на землю. Медленно расстегнул бронежилет. Лег на землю, беззащитный перед минами, и стал ждать, даже надеяться, что его убьют. Но ничего не происходило.

На следующее утро он все еще был жив. Сперри говорит, что после той ночи стал другим человеком. Служба потеряла в его глазах всякий смысл, и с каждым днем росло чувство обреченности.

«Я сказал жене, что не вернусь домой. Мы все погибнем. Я ей сказал, что люблю ее, но все кончено. Наша служба просто-напросто не имела смысла. Она просила меня не говорить так. Но у меня было предчувствие. В каждой операции кого-то из наших убивали. Я был уверен, что и мой черед не за горами».

Вернувшись на базу в Эль-Карме, Сперри узнал о смерти Хэннона. Потеря друга означала для Сперри и потерю собственной невинности и наивности. Он начал понимать, что мир жесток и беспощаден. Сперри захотелось сохранить что-нибудь на память о Фернандо, который никого не убил, но погиб сам на этой войне. Он взял четки Хэннона, протянул их через петлю на ремне, а крест положил в правый карман, и больше никогда не покидал базу без них.

Сперри не сомневался, что тоже погибнет в Ираке. Несколько раз ему чудом удавалось спастись. Некоторые случаи были не лишены мрачного юмора. Когда их подразделение только прибыло в Ирак, у них в распоряжении оказались небронированные автомобили. Сперри пришлось самому соорудить некое подобие орудийной башни на своем «Хамви». Он положил лист фанеры на крышу, а сверху навалил мешки с песком. Он втаскивал на крышу ручной пулемет, забирался сам и садился по-турецки между мешков. «Водитель иногда тормозил и смеялся над тем, как я падал с крыши автомобиля». Ему нечем было закрепить мешки, и он чувствовал себя абсолютно незащищенным. Однажды, когда они возвращались на базу в Эль-Карме, на обочине возле самой машины послышался хлопок и появилось облачко дыма. Вызванные саперы обнаружили три артиллерийских снаряда, соединенные вместе и заложенные в придорожной пальмовой роще. Скорее всего, устройство управлялось дистанционно, то есть кто-то следил за приближением американских солдат. Детонатор сработал – как раз этот хлопок они и услышали, – но снаряды не взорвались. Если бы взрыв произошел, Сперри, скорее всего, вылетел бы из своей «башни», как из средневековой катапульты.

«Если бы снаряды взорвались, наша песенка была бы спета, – говорит он. – Потом мы над этим случаем смеялись. Еоворили, что это самое безобидное самодельное взрывное устройство в мире».

В другой раз Сперри и его товарищей отправили сопровождать саперов. Те должны были обезвредить такси, багажник которого боевики оборудовали многозарядной пусковой ракетной установкой. Установка сломалась, и несколько ракет было случайно выпущено в направлении города. В результате был убит один человек. Когда саперы подошли к машине, она взорвалась. Двух саперов подбросило в воздух на 15 метров. Они погибли.

Происходящее не всегда было настолько драматичным. Но иногда Сперри начинало казаться, что злой рок преследует именно его. В такие моменты ему едва удавалось держаться. Однажды ночью Джеймс был на дежурстве. С крыши школы он оглядывал окрестные поля, чтобы к лагерю не могли подобраться незаметно. На горизонте закат напоминал тлеющий огонь сигареты. Он заметил вспышку и инстинктивно упал на колени. Над головой пронеслась трассирующая пуля. Это стало последней каплей.

«Больше я не мог. Я бросился на землю и расплакался. Не знаю, может быть, просто слишком большой выброс адреналина. Капрал Крюгер увидел, что произошло, и поднялся на крышу. Он мне сказал: «Ты самый большой счастливчик из всех, кого я знаю!»».

Были и другие, не менее опасные, инциденты: взрывы мин, обстрелы из минометов, патрули, обыски домов. Однажды на том же самом КПП, где погибли Перес и Хэннон, Сперри расстрелял автомобиль, не остановившийся по его требованию. Он убил всех, кто находился в машине. К счастью для его собственного душевного равновесия, в автомобиле действительно оказались вооруженные боевики, а не запаниковавшая семья местных жителей, испугавшихся остановиться на КПП.

Он ни на секунду не мог расслабиться. В ноябре началась подготовка к операции «Ярость призрака», второй попытке освободить Эль-Фаллуджу от повстанцев. Времени горевать о Пересе и Хэнноне не было. Не было времени и горевать о том, что умерло внутри самого Джеймса.

Детство Сперри прошло вдалеке от военных действий, но ему в очень раннем возрасте пришлось столкнуться с насилием. Виновата в этом его мать. Родители Сперри развелись, и первые одиннадцать лет он прожил с матерью, двумя старшими сестрами и младшим братом по матери в маленьком поселке штата Иллинойс, между Спрингфилдом и Сент-Луисом. По словам Сперри, у его матери был очень непростой характер, и она обычно не сдерживала себя с дочерьми. Но и ему доставалось.

«Я помню, как однажды, – рассказывает Сперри, – мы сидели в машине и я открыл «Хэппи Мил», чтобы показать игрушку брату, не дожидаясь, пока мы приедем домой. Она так разозлилась, что начала меня избивать».

В другой раз, когда Сперри было восемь или девять лет, она выгнала его из дома зимой в одном белье. Что вызвало эту вспышку гнева, он не помнит. Он стоял в снегу почти голый и стучал в дверь. Частично проблема была в деньгах. Матери и ее второму мужу было непросто содержать семью. Сперри помнит, как она прятала детей в подвале, когда приходили кредиторы.

К тому времени, как Сперри исполнилось одиннадцать, припадки злости у его матери стали слишком частыми. Он с двумя сестрами переехал к отцу и его новой жене, жившим в городе Бельвиль, в том же штате. Младший брат остался с матерью и ее мужем. Жить с отцом оказалось гораздо лучше. Но сначала Сперри было трудно принять перемены. Он вел себя как любой подросток: стал носить длинные волосы, слушать тяжелую металлическую музыку, грубить отцу и мачехе, плохо учился. Мачеха сумела усмирить этот бунт. Сперри вспоминает, что ей удалось поставить жесткие, но справедливые рамки. Отношения наладились окончательно, когда Сперри начал посещать психолога. А потом отец познакомил его со своим хобби – гольфом, и это стало настоящей страстью Джеймса.

Сперри научился превосходно играть. Он радовался возможности разделить увлечение с отцом. Но еще больше ему нравился сам вид спорта, в котором главный соперник – это ты сам. «Я каждый день тренировался. Хотел добиться совершенства». Целеустремленность, которую он проявил в спорте, скоро стала помогать ему и в других делах. Оценки в школе исправились.

Он начал побеждать в соревнованиях. Отец поверил, что Джеймс может стать профессиональным спортсменом. Все изменилось во втором классе средней школы. Теракт 11 сентября заставил Сперри задуматься о том, что в мире есть кое-что поважнее игры в гольф.

«Это событие стало новым Пёрл-Харбором для моего поколения. Сражаться с теми, кто причастен к убийству американцев, – наш долг. Это важнее, чем моя личная жизнь, и я обязан был принять в этом участие».

Для Сперри это означало возможность быть вместе с другими. В книге «Воины: размышления о мужчинах в бою» Гленн Грей пишет:

«Для большинства из нас потребность принадлежать обществу – одна из важнейших, но попытки удовлетворить ее часто бывают неловкими и беспомощными. Нужны экстремальные условия, смертельная опасность, например, чтобы мы могли почувствовать настоящее единение с нашими товарищами или природой. Очень жаль, что это так, ведь наверняка есть и другие пути, более созидательные и менее ужасающие. Только люди их не ищут. Война всегда привлекала нас, потому что, даже если мы не хотим этого признавать, она приоткрывает нам тайны и радости единения. Чувство товарищества никогда не бывает таким сильным, как во время боя».

Как высока цена такого товарищества, Сперри поймет, лишь потеряв стольких близких ему людей в Ираке.

Из родственников Сперри только его дядя был морским пехотинцем. Его отец служил в Национальной гвардии, и ему не пришлось сражаться во Вьетнаме. Он не хотел, чтобы сын шел в армию, понимая, что его почти наверняка отправят на войну. Но Сперри ходил на призывной пункт каждый день в течение шести месяцев, пока отец не сдался и не дал свое согласие. Он поставил одно условие: Сперри должен окончить школу, прежде чем отправится в учебный лагерь.

Его жена Кэти, с которой они тогда уже встречались, тоже решила пойти в морскую пехоту. Они подали документы одновременно, надеясь попасть в одно подразделение. Они учились вместе и были влюблены друг в друга с первого класса средней школы. Но Кэти попала в учебный лагерь Пэррис-Айленд в Южной Каролине, а Сперри – в Кэмп-Пендлтон в другой части страны, откуда его должны были отправить в Ирак.

«Я тогда увлекался видеоиграми, – рассказывает мне Сперри, пока мы сидим за столом у него дома. – Хотелось врываться в дома, выбивать двери. Отец очень злился из-за моего решения пойти в морскую пехоту. Считал, что я упускаю шанс добиться чего-то в гольфе».

Хотя своей физической формой Сперри занимался несколько месяцев до отправки в учебный лагерь, но психологически он оказался не готов к тому, что его ждало в следующие 13 недель в Кэмп-Пендлтон. Джеймс вспоминает, что за всю первую неделю не было ни секунды отдыха. Сначала всех построили и обрили наголо. Теперь они были как братья-близнецы. Потом начались тренировки, и такие, каких Джеймс до этого даже представить себе не мог, – тренировки до полного изнеможения. Когда, наконец, удавалось поспать несколько часов, он валился на койку, как тряпичная кукла. Каждое утро, просыпаясь, он оказывался в аду: крики, беготня, столпотворение в ванной. У некоторых новобранцев из-за толчеи и спешки даже начались проблемы с мочеиспусканием.

Присесть не удавалось ни на минуту, приходилось либо стоять, либо сидеть на корточках. Именно в этой позе они чистили оружие, иногда так подолгу, что боль в ногах становилась невыносимой. И еще их заставляли пить воду. Столько, что они просто ею захлебывались. Провинившихся в чем-либо отправляли на дополнительные тренировки, один на один с инструктором. Этого все боялись.

Через несколько недель Сперри начал привыкать к лагерю. Он перестал чувствовать себя потерянным. Он старался не злить инструкторов, выкладывался на тренировках и помогал другим в своем подразделении. Справлялись не все. Были и такие, кто вообще попал в учебный лагерь только по недосмотру офицеров на призывных пунктах. Приказы и окрики командиров вводили их в ступор. Некоторые теряли над собой контроль, даже пытались драться с инструкторами. Это ничем хорошим не заканчивалось.

«Я смог продержаться только потому, что хотел доказать родителям, что способен добиться чего-то самостоятельно. Я не хотел всю жизнь провести в Иллинойсе. Я так хотел стать морским пехотинцем, что не мог сдаться. Я знал, что после учебного лагеря начнется настоящая жизнь».

И она началась. Сперри был высокого роста и крепко сложен, так что его назначили пулеметчиком. Ему выдали ручной пулемет М-249 SAW бельгийского производства весом почти 7 кг и скорострельностью от 750 до 1000 выстрелов в минуту. Это оружие с патронами 5,56x45 мм совмещает точность стрельбы из винтовки и скорость стрельбы из обычного пулемета; работает по принципу отвода пороховых газов и стоит $400. Пулемет обслуживает орудийный расчет из четырех солдат, в чьи задачи входит при необходимости прикрывать подразделение в ожидании подкрепления или эвакуации. Сперри гордился, что ему доверили обращаться с таким оружием, хотя это было и нелегко в самом прямом смысле слова: вместе с патронной лентой пулемет весил около 10 кг.

После учебного лагеря Сперри зачислили в 3-й взвод 3-го батальона 1-го полка корпуса морской пехоты. Подразделение было практически полностью сформировано, и через два месяца их ожидала отправка в Ирак. Во взводе царили сплоченность и чувство товарищества. Сперри вспоминает их нелепые выходки, например, как они устраивали «показы военной моды» на импровизированном подиуме: один вышагивал в трусах и бронежилете, на другом не было вообще ничего, кроме боевой раскраски и фляги в руках. Типичное поведение морских пехотинцев. Они знали, что очень скоро столкнутся с опасностью, и своей бравадой хотели продемонстрировать, что ничего не боятся. Сперри сразу же почувствовал, что именно здесь его место.

За неделю до начала операции «Ярость призрака» взвод Сперри перевели на базу Абу-Грейб, где уже размещались остальные подразделения их батальона.

Здесь начались бесконечные боевые учения: как обыскивать и зачищать дома, как выбить окно с помощью дула винтовки, как вынести раненого товарища из зоны огня без прикрытия. Командиры снова и снова проверяли, как они обращаются с оборудованием. Когда кто-то потерял тепловизионный прибор наблюдения, сержант заставил их всю ночь искать его, хотя на следующее утро они должны были выдвигаться на боевые позиции около Эль-Фаллуджи. Сперри говорит, что именно в этот период, непосредственно перед началом операции, некоторые из пехотинцев начали искать разнообразные предлоги, чтобы не принимать в ней участие. Их младший капрал, например, «случайно» выстрелил себе в ногу из пулемета три раза. После взрыва мины другой солдат, не получив никаких физических повреждений, «внезапно» потерял память. Сперри неодобрительно качает головой и передразнивает его: «Где это я? Это что, неужели автомат у меня в руках?» Однажды уставшим от бесконечных тренировок и учений солдатам удалось устроить себе праздник. Рота «К» во время патрулирования территории захватила фуру, перевозившую мясо. Стейков и ребрышек хватило, чтобы сотни молодых ребят, уставших от армейских пайков [13]13
  Американские подразделения, занимающие позиции на аванпостах или отдаленных базах, получают паек в виде готовых и упакованных в пластиковые лотки полуфабрикатов. Их часто называют T-rats.


[Закрыть], смогли вдоволь наесться.