Текст книги "Пленники бездны"

Автор книги: Кевин Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

                                                           Кевин Роуз

Пленники Бездны

Глава первая

Путешествующий философ из далекого Аргоса, которому пришлось побывать в городе воров Аренджуне, писал в своих путевых заметках: «Бедняки этого города весьма почитают бога Ану. Очень часто храм его полон народу даже в то время, когда богослужения не проводятся.

И что особенно примечательно – в отличие от других виденных мною мест, где люди, дабы почтить божество, собираются в больших и пышно украшенных храмах, здесь они, наоборот, предпочитают маленькое, ничем не примечательное святилище, расположенное в самом бедном квартале города. Другой же, не в пример более богатый и красивый храм этого бога, удобно расположенный на холме неподалеку от королевского дворца, почти всегда пустует.

Храм этот, столь популярный у простых людей, представляет собой трехэтажное здание, сложенное из массивных каменных блоков. Со стороны кажется, будто три куба поставлены один на другой; внизу – самый большой, наверху – самый маленький. Все они соединены лестницей, ведущей от земли к площадке на самом верху. По ней в дни праздников поднимаются жрецы, творящие богослужения.

Крыша каждого этажа образовывает террасу, возвышающуюся над предыдущим. На этих террасах находятся сады, и в них выращиваются особые растения, посвященные богу. На верхний этаж допускаются только посвященные жрецы – служители божества. Говорят, что там стоит алтарь, с которого всегда поднимаются в небо благовонные курения, и кровать, на которой время от времени спит сам бог.

В среднем этаже находится сокровищница храма, в которой хранятся подношения многочисленных людей, просивших помощи бога.

В нижнем этаже находится огромный зал, открытый для всех. В нем находится огромная статуя бога, высеченная в незапамятные времена, и каморки живущих при храме жрецов. Когда-то давно богослужения в храме вели несколько десятков человек, но сейчас остался всего один, которому помогают несколько рабов».

Знатный путешественник-философ вскоре, продолжая свое путешествие, покинул Аренджун, сохранив об этом городе не самые приятные воспоминания – по той простой причине, что в течение недолгого пребывания в нем он был пять раз ограблен, и количество монет, взятых им с собой в далекие страны, значительно уменьшилось. Поэтому он так и не понял причины странной привязанности жителей Аренджуна к маленькому неприметному храму бога Ану. Возможно, если бы он несколько дольше прожил в «городе воров» и лучше изучил жизнь его обитателей, то не стал бы так одобрительно отзываться о религиозных чувствах его жителей – каждый младенец в Аренджуне знал, что жрец этого храма промышляет скупкой краденого и его «прихожане» – обитатели знаменитого Лабиринта, воры, грабители и мошенники, сбывающие свою дневную или ночную добычу.

Именно в этом храме был продан похищенный у аргосца среди белого дня на оживленной улице перстень с его личной печатью. Когда светловолосый грабитель с иссеченным шрамами лицом изящным движением приставил кинжал к горлу аргосца и вежливо предложил ему избавиться от денег и драгоценностей, путешественник счел за лучшее не поднимать шума и расстаться с вещами. Удивила его даже не наглость ограбления, а другое – после того как светловолосый скрылся в толпе и аргосец начал кричать, что его ограбили, и просить, чтобы его провели к начальнику стражи, никто из прохожих не обратил на это ни малейшего внимания. Так же невозмутим был и сам начальник стражи, к которому в конце концов обратился аргосец с просьбой помочь ему вернуть свое имущество.

– Это невозможно, – меланхолично сообщил он незадачливому путешественнику, после того как тот описал ему приметы неизвестного грабителя.

– Неужели вы даже не догадываетесь, кто бы это мог быть? – участливо поинтересовался аргосец.

– Наоборот, я как раз точно знаю, кто это, – объяснил начальник стражи, – и именно поэтому говорю, что вернуть ничего не удастся.

– Неужели это совершил кто-то из знати? – ошарашенно спросил аргосец. – В таком случае прошу, назовите мне хотя бы имя этого вельможи. Я сам принадлежу к знатной аргосской фамилии. Я попрошу его вернуть мне перстень. Мы найдем общий язык. Благородный человек поймет, он не сможет мне отказать...

Ответом ему был громовой хохот стражников. Сквозь смех начальник стражи с трудом произнес:

– Вряд ли кто-нибудь был такого высокого мнения о происхождении Бенито. Это бродяга, бывший наемник, дезертировавший из какой-то армии и осевший здесь, один из самых известных грабителей Аренджуна.

– Но если вы его знаете, почему же не ловите? – закричал аргосец, перестав что-нибудь понимать.– Поймайте его, я готов назначить любую награду!

– А вот это как раз и невозможно,– уныло произнес начальник стражи.

Тем временем, пока аргосец беседовал с начальником городской стражи, разыскиваемый им гандер Бенито не торопясь добрался до храма бога Ану, где драгоценный перстень второй раз за один день поменял владельца.

Глава вторая

Ранним утром – в непривычное для обитателей Лабиринта время – два человека вошли в одну из относительно чистых таверн и скрылись в задней комнате, которую хозяин предоставлял только самым уважаемым своим гостям.

Мальчик-раб принес кувшин дорогого черного вина и два медных кубка, поставил на добела выскобленный стол и бесшумно удалился, плотно прикрыв за собой дверь.

Вошедшие представляли собой странную пару. Оба были примерно одного возраста, но в остальном их внешность была противоположна. Один был толстым, с лоснящимся лицом, при каждом движении колыхалось все его тело; второй, маленьким, щуплым, со скупыми отточенными движениями. Но при этом было заметно, что маленький чувствует себя здесь хозяином.

Щуплый человечек, которого все называли Гилзах, был одним из лучших наемных убийц Аренджуна. Многих беспечных людей обманывала его внешность – казалось, ему не под силу даже свернуть голову цыпленку, не говоря уже о том, чтобы убить человека.

Но такая беспечность многим стоила жизни. Гилзах был быстр, как змея, и жесток, как крыса. Немало людей расстались с жизнью, даже не заметив метнувшейся из-за угла молниеносной тени и стремительного удара стилета. Даже сейчас, сидя в расслабленной позе, он не выпускал его из рук, и казалось, что клинок порхает между пальцами, живя своей собственной жизнью. Кличку «Гилзах» дал ему один из заказчиков – тучный шемитский купец. Пошемитски так называли песчаную ласку, маленького зверька, успешно расправлявшегося с огромными ядовитыми змеями в пустыне.

Первого человека он убил в десять лет. Отец Гилзаха принадлежал к одной из древнейших заморийских фамилий, ведущих свою родословную со времен королевства Земри. Со временем его род обеднел, но не утратил гордости. Когда один из новых дворян Аренджуна, в жилах которого текла малая толика заморийской крови, разбавленная изрядным количеством гиборийской, предложил отцу Гилзаха поступить к нему управляющим и вести его торговые дела, последний счел это личным оскорблением и на глазах сына собственноручно вышвырнул вельможу из своего древнего, но обветшавшего дома.

Дворянин не забыл обиды, и вскоре на отца Гилзаха, возвращавшегося поздним вечером домой, напали несколько незнакомцев в ливреях, выдававших принадлежность к слугам обиженного, и усердно обработали его увесистыми дубинками, переломав все кости.

Один из последних представителей старой знати умер на руках своего сына, успев лишь доползти до дома. На другой же день к тому явились стражники, объявившие, что получены доказательства измены умершего, и поэтому король конфискует все принадлежащее ему имущество. Десятилетний Гилзах со своей матерью были выброшены на улицу и поселились в самом бедном квартале Аренджуна, вплотную примыкавшем к Лабиринту.

Однако уже в то время Гилзах умел наблюдать и делать выводы из увиденного. Вспомнив ссору отца с влиятельным вельможей и вид убивших его негодяев, он сделал очевидный вывод о том, кто является виновником всех бед его семьи, и приговорил негодяя к смерти.Ему не пришлось долго ждать удобного случая, чтобы расплатиться с обидчиком. Общаясь со своими сверстниками на улице, он узнал, что в богатых кварталах города дома соединены подземной канализационной сетью. Вместе с другими мальчишками он принялся обследовать чрево города. Вонь нечистот не смущала его. Наконец, разведав подходы к интересующему его дому, Гилзах принялся за осуществление возникшего у него замысла.

Остановив на улице мальчишкураба, он отобрал у него одежду. Связав ее в узелок, чтобы не промокла в канализационных катакомбах, и захватив отцовский стилет, он спустился в канализацию и вскоре добрался до дома своего обидчика. Отверстие, через которое выливались сточные воды, было слишком мало не только для взрослого, но и для ребенка. Однако даже среди своих сверстников Гилзах выделялся маленьким ростом и хрупким телосложением, и поэтому он без труда пробрался в дом.

Найти выход из подвала не составило труда. Там он переоделся в одежду раба, спрятав в складках стилет, хладнокровно дошел по коридорам до спальни вельможи, который еще почивал после вчерашнего дворцового бала, беспрепятственно вошел и вонзил стилет в сердце спящего. Позже ему не верилось, что этот безумный план вообще сработал. Ему могла помешать любая случайность – мальчика могли задержать слуги, или вельможа был бы в спальне не один... Но, видимо, духи-покровители древнего рода помогли десятилетнему убийце. Он спокойно вышел из спальни, не забыв захватить стилет, спустился в подвал и покинул дом тем же путем, каким проник в него.

У вельможи было множество недругов при дворе, поэтому убийцу искали без особого усердия. Да если бы и искали – кто бы стал подозревать десятилетнего мальчика с изможденным невинным лицом?

Из этой авантюры Гилзах вынес два урока. Он понял, что убить человека легко и приятно, но при этом нужно тщательно планировать убийство, продумывая все мельчайшие детали. Через несколько лет он начал убивать по заказу.

Обманчивая внешность и хорошее владение стилетом помогли Гилзаху успешно начать свою карьеру наемного убийцы. Продолжил ее он не менее успешно, используя свое умение маскироваться и метко поражать свои жертвы отравленными стрелами из лука или из духовой трубки. Он отлично разбирался в ядах и умел подобрать состав таким образом, чтобы человек почувствовал смертельное действие лишь через долгое время после незначительной царапины, на которую поначалу даже не обращал внимания.

Возвышавшийся напротив Гилзаха тучный вендиец прекрасно знал, на что способен этот тщедушный человечек, если требовалось отправить кого-то в иной мир. Знал он и другое – лишь у Гилзаха были шансы справиться с тем делом, которое предлагалось. Поэтому он заранее решил не торговаться, а заплатить любую цену за его услуги.

Большинство убийц в Лабиринте по сравнению с Гилзахом были грубыми ремесленниками. Они надеялись на силу своих рук и умение орудовать любимым оружием. Но Ченгар Бхутт был уверен, что этого умения не хватит, чтобы справиться с тем человеком, которого он мысленно приговорил к смерти.

У Гилзаха было еще одно достоинство. Люди, поручившие ему работу, могли быть уверены не только в том, что ненужный им человек вскорости окончит свое земное существование, но и в том, что Гилзах принесет им вещи покойника, которые зачастую и вызывали желание избавиться от него.

Его не интересовало имущество жертв – по крайней мере, не настолько, чтобы ради них пренебречь своей славой. Он никогда не ограбил ни одного убитого, если об этом не просил заказчик. Его завораживал сам процесс. Он наслаждался, разрабатывая план предстоящего дела, готовясь к его выполнению. Пик наслаждения наступал в момент, когда все заранее спланированное осуществлялось и человек, приговоренный Гилзахом, переставал существовать.

Как поэт получает наслаждение от созданного стиха или чародей – от осуществленного заклинания, Гилзах наслаждался, претворяя в жизнь свой замысел. Это было его призвание, его жизнь. Ченгар Бхутт начал разговор издалека, как было принято в странах Южной Вендии. Поинтересовался самочувствием собеседника, выразил надежду, что его дом свободен от неприятностей, подарил вендийский кинжал с причудливо изогнутым клинком.

Гилзах, прикрыв глаза, невозмутимо ждал, когда его гость перейдет наконец к делу, изредка кивая и подбадривая вендийца односложными репликами. Лишь подаренный кинжал ненадолго привлек его внимание. Наконец красноречие вендийца иссякло, и он приступил к тому, ради чего долго искал встречи с «королем наемных убийц» Аренджуна.

– Я вынужден искать помощи, – мягким голосом проговорил он, – во имя дружбы наших отцов, скрепленной черной водой Заркхебы и освященной их кровью, прошу тебя помочь мне в одном деле.

С этими словами вендиец протянул Гилзаху покрытый искусной резьбой перечень.

* * *

В молодости отец Гилзаха провел немало времени, путешествуя по загадочным странам к югу от Стикса. На родине ему грозила казнь за убийство на дуэли члена королевской фамилии. Жаждущий мести король отправил вслед за ним погоню, преследовавшую заморийца по всем гиперборейским странам, и тому ничего не оставалось, как скрыться в недоступных джунглях Черных Королевств. Последовавшие вслед за ним посланцы короля один за другим таинственным образом исчезли.

Люди короля гнали его по джунглям, как гончие. Однажды пущенная из лука стрела ранила его в бедро.

Истекая кровью, он смог выбраться на берег Заркхебы, где его подобрал случайно встреченный вендиец, собиравший по крупицам рассыпанные в джунглях остатки тайного знания древних, магия которого пустила преследователей по ложному следу, в сторону развалин таинственного древнего города, откуда никто не возвращался. Вендиец вылечил раненого. Некоторое время они путешествовали вместе, и меч заморийца нередко помогал там, где бессильна была магия. Расставаясь, они скрепили свою дружбу кровью и обменялись подарками. Вендиец дал заморийцу богато украшенный пояс, а замориец снял с пальца кольцо с изображением змеи – покровителя его рода.

Сейчас Гилзах держал это кольцо в руке. Он помнил рассказы отца о том, кто помог ему спастись, и родовая честь повелевала ему оплатить долг.

– Слова отца всегда священны для сына, – учтиво наклонил голову Гилзах. – Расскажи мне о той туче, что омрачает твой день, и я постараюсь прогнать ее прочь. Во славу Нергала, соединим наши заботы, чтобы освободиться от них.

Это была ритуальная фраза заморийской знати. Произнесший ее не мог отказать в просьбе. Видимо, вендиец знал об этом и продолжил уже более уверенным тоном:

– Мне нужно избавиться от одного человека. Гилзах посмотрел на него лениво прищуренными глазами:

– Кого? Где?

– Конана из Киммерии.

Гилзах ничем не выдал своего удивления, молча ожидая продолжения.

– Сегодня ночью или завтра на рассвете Конан будет возвращаться в город со стороны кладбища бедноты. При нем будет некая похищенная вещь. Она нужна мне. И мне нужно, чтобы варвар не смог никому рассказать об этой вещи и обо мне. И еще – нужно, чтобы кровь варвара пролилась на эти драгоценности. Во сколько ты оцениваешь его голову?

– Убить варвара будет непросто,– проронил Гилзах и прикрыл глаза, размышляя.

Его собеседник пытался вмешаться, чтобы подкрепить свое предложение грандиозной суммой вознаграждения, но Гилзах оборвал его на полуслове одним коротким жестом. Наконец он раскрыл глаза и проговорил:

– Мне нужно знать подробнее. Пока что я не могу ничего сказать. Эй, принеси таблички и стило! – Последнее относилось к мальчику-рабу, появившемуся в дверном проеме и скрывшемуся с первыми словами Гилзаха. Казалось, он даже не слышал окончания фразы.

Собеседник Гилзаха опасливо покосился в сторону раба.

– Ты уверен, что при нем можно говорить? – с недоумением спросил он.

– Можно, – коротко ответил маленький человечек. – У него нет языка.

Через несколько мгновений они уже обсуждали детали. Гилзах неторопливо делал заметки на глиняных табличках. Еще через некоторое время он согласился на предложенную работу. В его карих глазах заплясали огоньки, он подобрался, как тигр перед прыжком. В начале разговора он был вялым, словно любитель пыльцы черного лотоса, а сейчас казалось, что боги вновь вдохнули в него жизнь.

Собеседник вновь попытался заговорить о цене, но наткнулся на тяжелый немигающий взгляд. Гилзах – представитель древнего рода – считал обсуждение таких вопросов ниже своего достоинства, а иногда, в зависимости от настроения, расценивал это как личное оскорбление.

– Я не продаю честь своего рода, – медленно проговорил он. – Долги отцов – гордость для детей. Я помогу тебе во имя памяти наших отцов. Не оскорбляй меня предложением денег.

Глава третья

Как всегда под вечер, когда сумерки уже скрывают лица тех, кому не хочется быть узнанным, храм бога Ану был полон народу. Одетые в самые разнообразные одеяния, начиная от лохмотьев и заканчивая шитыми золотом кафтанами, принадлежавшими когда-то именитым горожанам, подозрительные личности ненадолго скрывались за статуей бога, после чего бодрой походкой покидали храм, ощущая в карманах и кошельках приятное позвякиванье золота, а потом, выйдя из храма, отправлялись в таверны прожигать добытые монеты.

Многие посетители невольно обернулись в сторону входа, когда в храм вошел человек, за короткое время ставший одной из знаменитостей Лабиринта, – Конан. По его внешности трудно было предположить, что он удачливый вор; скорее, его можно было бы принять за профессионального воякунаемника.

Крепкое, атлетическое сложение не мешало ему двигаться бесшумно, как кот, легко, как ветер, и изящно, словно танцор, хотя тот, кто в разговоре легкомысленно назвал бы его танцором, рисковал приобрести в лице киммерийца заклятого врага. Конан не понимал и недолюбливал мужчин, которые бесцельно, по его мнению, тратили свою жизнь, развлекая танцами других. Высокий рост и широкие плечи киммерийца, казалось, были бы на месте на поле сражения, а не на узкой аренджунской улице в толпе отпетых преступников. Так же мало подходила к пестрой толпе его одежда – на Конане была всего лишь простая туника, доходившая до колен, и добротные кожаные сандалии. Многие обитатели Аренджуна сочли бы позорным появиться на улице в такой одежде, которая была недостойна их положения и считалась чуть ли не «рабской». Однако Конану было глубоко безразлично мнение расфуфыренных щеголей.

Но, хотя внешность и одежда варвара мало подходили к окружающей обстановке, воровские и разбойничьи подвиги Конана заставляли относиться к нему с уважением даже самых отчаянных головорезов.

Несмотря на свою молодость, он совершал дела, на которые не осмеливался ни один из опытных заморийцев, считавших себя лучшими ворами мира. Вместе с немедийцем Таурусом, которого называли «королем воров», он пробрался в Башню Слона, внушавшую трепет не одному поколению заморийцев, причем не только проник, но и ухитрился выйти оттуда живым, перед тем как силой неведомого колдовства башня рассыпалась в прах. Таурусу повезло меньше – он погиб в зловещей башне. На счету Конана было также дерзкое ограбление нескольких богатых купцов Аренджуна, сокровища которых не спасли многочисленные охранники. Говорили, что именно он как-то, шутки ради, украл огромный алмаз из короны короля Заморы. Рассказывали также и о его воинском искусстве – якобы он как-то раз в одиночку расшвырял отряд стражников, вздумавших поиздеваться над бездомной старухой, случайно облившей молоком их предводителя. Многим из них после этого пришлось оставить службу из-за увечий. Однако перечислить все его воровские и разбойничьи подвиги не мог никто – киммериец не любил болтовни и хвастовства. Более-менее точно рассказать об этом мог только жрец, скупавший у Конана добычу, но тот, по вполне понятным причинам, также держал язык за зубами.

* * *

Сейчас Конан не торопился. Только что он выдержал нелегкую схватку с двумя охранниками знатного туранского купца, решившими, что они шутя справятся с негодяем, посмевшим среди бела дня сорвать с их хозяина пояс вместе с кошельком, в котором хранился привезенный на продажу черный жемчуг, добытый ныряльщиками на побережье моря Вилайет. За каждую жемчужину было заплачено человеческой жизнью – глубины нелегко отдавали свои сокровища.

Сбитый киммерийцем купец барахтался в складках одежды, не в силах подняться, и орал охранникам, чтобы они догнали вора. Те бросились следом. Чудом им удалось не потерять след Конана в переплетениях узких аренджунских улочек. На бегу они выкрикивали оскорбления в спину Конана. Это и заставило варвара остановиться, хотя он мог бы без труда затеряться в Лабиринте, до которого оставалось уже не так далеко.

Забежав в глухой узкий дворик, Конан остановился и обнажил оружие. С волчьей усмешкой на лице он поджидал преследователей. Вскоре следом за ним во дворик ввалились двое туранцев. В руках у них сверкали длинные сабли, которыми оба великолепно владели, не раз применяя свое умение в схватках с разбойниками в пустыне. Но в узком дворе, между близко сходившимися стенами домов, эти сабли были бесполезны.

Размахиваясь, чтобы нанести удар, способный надвое развалить человека, первый туранец задел саблей за стену. Это замедлило удар, и Конан, скользнув к туранцу, погрузил длинный кинжал в его живот. Второй охранник все же сумел нанести удар, но Конана уже не было на том месте, куда падала сабля. Туранец действительно был хорошим воином. Несколько мгновений он теснил Конана, обрушивая на него град ударов. Затем киммериец сам перешел в наступление. Туранская сабля скользнула по кинжалу и провалилась в никуда, а короткий меч Конана ответным ударом распорол одежду туранца.

Тот начал действовать осторожнее. Его сабля уже не свистела вокруг головы киммерийца, а осторожно двигалась перед туранцем, ожидая броска варвара. Противники кружили друг перед другом, ожидая, кто первым бросится в атаку. Заметив, что за спиной туранца начинается узкий проход между домами, Конан обрушил на противника град ударов, каждый из которых заставлял того отступать на полшага. Туранец почувствовал западню, когда уже было поздно. В последний момент он, пытаясь избежать ловушки, кошачьим движением прыгнул навстречу варвару. Конан встретил его увесистым пинком, вслед за которым последовал стремительный удар меча, наискось проникшего в грудь охранника. Раздался хрип, бульканье, и бездыханный туранец опустился на широкие гранитные плиты, которыми был вымощен двор. Конан осторожно огляделся вокруг, вложил меч в ножны и походкой гуляки продолжил путь к храму, где намеревался успешно сбыть вилайетский жемчуг.

Киммериец неторопливо пересек главный зал храма и исчез в потайной двери за алтарем, украшенным высеченным из камня изображением бога Ану. Он миновал небольшой коридорчик, ведущий в каморку жреца, и остановился перед приоткрытой дверью. Внутри приглушенно звучали голоса. Конан уловил имя Тауруса, скользнул в нишу у двери и замер, прислушиваясь. На протяжении своей карьеры профессионального вора он твердо усвоил, что порой мимолетный разговор, обрывок случайно брошенной фразы может принести удачу, и без угрызений совести решил подслушать разговор жреца с его неведомым посетителем, тем более что речь шла не просто о «короле воров», но о человеке, которому варвар в некотором смысле был обязан жизнью.

– Ты говоришь, он не приносил тебе сапфиры? – говорил незнакомый голос, выговаривавший заморийские слова со странным тягучим акцентом.

Конан и сам не мог похвастаться совершенным знанием языка Заморы, но сразу определил, что собеседник жреца – выходец из южных стран. Северяне – нордхеймцы, аквилонцы, немедийцы – обычно говорили жестко, рублеными словами, и певучий язык в их устах звучал резко, как лай; южане же – стигийцы, вендийцы, кушиты, – наоборот, настолько растягивали слова, что язык был похож на долгий тоскливый вой шакала.

– Если правда то, что про них рассказывают, у меня даже не хватило бы монет, чтобы купить их. Да что там у меня! За эти камни можно купить половину Аренджуна, – отвечал хорошо знакомый Конану голос жреца.

– Таурус считал по-другому. Когда я в последний раз видел его, он говорил, что собирается предложить их тебе. Ты можешь поклясться двурогой тиарой Ану, что не видел их? – настаивал первый.

Конан знал, что старый жрец, хотя и занимался скупкой краденого, был фанатиком своего бога. Видимо, знал это и его неизвестный посетитель, иначе вряд ли стал требовать от него такой клятвы.

Когда жрец произнес ритуальные слова клятвы, незнакомец задумчиво продолжал:

– Ну что ж, тогда я знаю, где их искать. Таурус рассказывал мне о своем тайнике на старом кладбище и просил позаботиться о своей старой матери и любовнице, если задуманная авантюра приведет его к смерти. По справедливости, они должны владеть этими камнями. Но откуда-то об этом прознали и другие... Впрочем, это уже неважно... Скажи мне, кто может помочь мне в этом деле? Мне нужен надежный человек, который способен справиться с делом, и достаточно смелый, чтобы не обращать внимания на пустые страхи.

Жрец перечислил несколько имен самых известных в Лабиринте людей, в числе которых Конан не без удовольствия услышал и свое имя. Поняв, что разговор подходит к концу, он бесшумно выскользнул из тени и, стараясь производить как можно больше шума, распахнул дверь в каморку жреца. Судя по всему, гость жреца собирался уходить, и Конан рассчитывал хоть мельком увидеть его.

Он успел вовремя. Распахнув дверь, он заметил, как жрец прощался со своим гостем у выхода, выводившего на одну из неприметных улочек. Конан успел заметить широкое смуглое лицо, черты которого выдавали вендийское происхождение, и чрезмерную полноту гостя. Впрочем, чтобы узнать его на улице, не нужно было запоминать ни телосложение, ни черты лица – достаточно было хоть раз увидеть его пеструю одежду, чтобы без труда опознать вендийца даже в таком городе, как Аренджун, где жили представители почти всех народов гиборийской эры.

Конан подождал, пока жрец закроет дверь за своим гостем, затем вытряхнул из кошеля сегодняшнюю добычу. Небрежно бросив жемчуг на круглый резной столик, он повернулся к жрецу:

– По обычной цене?

– Настоящий вилайетский? – с сомнением в голосе осведомился жрец.– Если да, тогда возьму. А так... Жемчуга у меня много, и мало кто из ювелиров сейчас им интересуется.

– Хочешь, проверь, настоящий он или не настоящий, – проворчал киммериец. – Я зайду завтра, там и рассчитаемся. Только не пытайся меня надуть, я отлично помню, как они выглядят. Мне пора, сегодня нужно еще навестить одного старого знакомого. Выпусти меня.

* * *

На улице Конан огляделся. В запутанных улочках Лабиринта можно было затеряться в одно мгновение, но таинственный гость жреца, судя по всему, не был здесь постоянным жителем и не должен был ориентироваться в переплетении узких потайных проходов и искривленных переулков, которые, собственно, и образовывали Лабиринт. Скорее всего, он двигался по той же улице, на которую вышел из храма.

Ожидания Конана подтвердились. Невдалеке он заметил тучную фигуру вендийца, тяжело переваливавшегося при ходьбе, словно гигантская пестрая утка. Скользнув в тень, киммериец бесшумно последовал за ним. Дождавшись, когда вендиец достигнет места, где свет одинокого уличного фонаря растворялся в непроглядной мгле, Конан метнулся вперед.

Стальные пальцы киммерийца сомкнулись на горле незнакомца. Он рывком втащил его в узкий темный переулок и, развернув, прижал к стене. Быстро обыскав вендийца, Конан убедился, что тот безоружен, и слегка ослабил хватку. Ошеломленный толстяк хватал ртом воздух и непонимающе глядел на возникшего из темноты варвара.

– По-моему, у тебя было какое-то дело к Конану-киммерийцу. Я решил облегчить тебе задачу, чтобы тебе не пришлось долго искать меня. Здесь, знаешь, небезопасно ночью ходить по улицам. Ну что, потолкуем?

Вендиец начал приходить в себя. Когда он заговорил, в голосе не было ни страха, ни удивления:

– Довольно странный способ знакомства, но я рад, что не пришлось шататься по бесконечным грязным кабакам. У меня действительно есть небольшое дело, и я хотел бы поговорить с тобой, если ты на самом деле Конан.

– Можешь не сомневаться, – угрюмо заверил его варвар.

– Тогда, пожалуй, нам нужно будет все же посетить одну из этих забегаловок, чтобы не разговаривать стоя в темноте. Разговор будет не самый короткий.

– Пойдем,– коротко ответил Конан и углубился в узкий кривой переулок.

В улочках Лабиринта, как выразился один из его обитателей, сам Сет сразу же потерял бы свой хвост. Уже через несколько минут вендиец перестал понимать, где он находится и в каком направлении ведет его голубоглазый варвар.

На одной особо темной улице вынырнувшие из темноты люди потребовали у них кошельки. Ответом был сокрушительный удар кулака Конана, отбросивший незадачливого вожака грабителей на несколько шагов. Остальные, поняв, что нацелились на слишком крупную для себя дичь, поспешили раствориться в темноте.

Это происшествие впервые заставило Ченгар Бхутта засомневаться, удастся ли Гилзаху справиться с варваром. Но он быстро отбросил сомнения, вспомнив, что замориец уже долгое время заслуженно считается королем наемных убийц, а Конан – всего лишь молодой удачливый вор, отличающийся от других только ловкостью и силой.

Через несколько минут киммериец и его спутник подошли к неприметному серому зданию. Конан пригнулся и условным стуком постучал в подвальное окно. Оттуда кто-то выглянул, мелькнул огонек свечи, затем бесшумно открылась дверь. Конан со своим спутником спустились на несколько ступенек, миновали темный коридор и очутились в небольшой чистой комнате, освещенной висевшими на стенах масляными светильниками.

– Гуррах, вина и пожрать. Мой гость проголодался, – распорядился варвар, бросив ироничный взгляд на развалившегося в кресле тучного вендийца. Казалось, что его тело переливается за подлокотники.

Почти моментально откуда-то из недр дома появился хозяин – тучный седобородый шемит, пропахший запахами кухни, и принялся накрывать на стол. Когда Гуррах наконец удалился, киммериец жестом предложил своему гостю приступить к трапезе.

– Прежде всего я хотел бы представиться, – пережевывая кусок цыпленка, говорил вендиец, – мое имя Ченгар Бхутт. Покойный Таурус был, можно так сказать, моим другом. Нас с ним связывали не только деловые, но и простые человеческие отношения. Я доставал ему вещи, необходимые для его ремесла, он, со своей стороны, оказывал мне некоторые услуги. Когда ему потребовалась пыльца черного лотоса, я нашел немного этого порошка, ну а он время от времени снабжал меня вещами, которые для него не представляли ценности, а мне были необходимы.