Текст книги "Прислуга"
Автор книги: Кэтрин Стокетт
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Я молча смотрю на Эйбилин.
– А десять ее детишек. – Эйбилин прижимает платочек к губам, пряча улыбку. – С ума можно сойти от их воплей и беспорядка, который они устраивают в этом огромном старом доме.
– Ладно, я поняла намек, Эйбилин.
Эйбилин, ласково улыбнувшись, похлопывает меня по руке:
– Прости, дорогая. Но ты моя лучшая подруга. Пожалуй, у тебя не самая плохая хозяйка. Ну и что с того, что она любит пропустить рюмочку-другую? Ступай, поговори с ней в понедельник.
– Думаешь, она примет меня обратно? После всего, что я наговорила?
– Никто больше не согласится у нее работать. И она это понимает.
– Да уж… Она, конечно, бестолковая, – вздыхаю я, – но не совсем безмозглая.
Возвращаюсь домой. Я не стала рассказывать Лерою, что меня тревожит, но думаю об этом весь день, все выходные. Меня увольняли столько раз, что пальцев на руках не хватит пересчитать. Господи, сделай так, чтобы в понедельник я смогла вернуться на эту работу.
Глава 18
Всю дорогу я репетирую. «Я понимаю, что наговорила лишнего…» Вхожу в кухню. «И понимаю, что перешла все границы…» Кладу сумку на стул. Теперь самое трудное. «И прошу прощения».
Слышу шаги мисс Селии и тут же беру себя в руки. Не знаю, чего ожидать – она разозлится, или будет холодна, или просто равнодушно уволит меня еще раз? Знаю лишь, что должна заговорить первой.
– Доброе утро, – начинаю я.
Мисс Селия в ночном халате. Непричесанная, не говоря уж о косметике.
– Мисс Селия, я должна… сказать вам кое-что…
Внезапно она стонет, прижимает ладонь к животу.
– Вам… плохо?
– Да. – Она кладет на тарелку крекер и ломтик ветчины, потом убирает ветчину.
– Мисс Селия, я хочу, чтоб вы знали…
Но она, не слушая меня, разворачивается и молча уходит.
Похоже, у меня настоящая проблема. Но все равно принимаюсь за обычную свою работу. Наверное, я ненормальная, раз делаю вид, будто место еще мое. Может, она мне за сегодняшний день и не заплатит. После ланча включаю «Как вращается мир» и начинаю гладить. Обычно мисс Селия смотрит вместе со мной, но не сегодня. Передача заканчивается. Я еще некоторое время жду, не появится ли она в кухне, но мисс Селия не пожелала прийти даже на кулинарный урок. Двери в спальню закрыты, но к двум часам дня не могу придумать себе другого занятия, кроме как прибраться в ее комнате. Даже живот сводит от ужаса. Ну почему я не смогла повиниться перед ней утром, когда была такая возможность?
В конце концов все же решаюсь подойти к закрытой двери. Стучусь, никакого ответа. Была не была, приоткрываю дверь.
Кровать пуста. Теперь передо мной новое препятствие – закрытая дверь ванной.
– Я пришла прибраться.
Тишина в ответ, но я знаю, что она там. Чую даже сквозь закрытую дверь. Пот с меня льет рекой. Черт, как же хочется поскорее покончить с этим проклятым разговором.
Обхожу комнату, собирая в стирку одежду, накопившуюся с выходных. Дверь в ванную все так же закрыта, оттуда ни звука. Я знаю, что в ванной настоящий свинарник. Снимаю постельное белье, а сама прислушиваюсь, есть ли признаки жизни за дверью. Валик в изголовье – отвратительная штука, с этими дурацкими завязочками по краям, похож на большую желтую сосиску. Швыряю его на место, расправляю простыни.
Протираю ночной столик, аккуратно складываю стопочкой журналы «Лук», книжки про бридж – с ее стороны. У мистера Джонни – книги, он много читает. Беру в руки «Убить пересмешника», листаю. Ну-ка, посмотрим. Книжка про чернокожих. Интересно, увижу ли я когда-нибудь книгу мисс Скитер на ночном столике? Без моего настоящего имени, конечно.
За дверью ванной наконец что-то скребется.
– Мисс Селия, – окликаю опять, – я здесь. Просто чтоб вы знали.
Тишина.
– Ладно, мне нет дела, что бы там ни происходило, – бормочу себе под нос. Потом повышаю голос: – Я просто закончу работу и уберусь отсюда, прежде чем явится мистер Джонни с пистолетом.
Надеюсь, хоть это выманит ее наружу. Нет, не сработало.
– Мисс Селия, там под раковиной есть флакончик «Леди Пинкем». Выпейте и выходите, чтобы я могла прибраться в ванной.
Останавливаюсь, жду, не сводя глаз с двери. Так я уволена или нет? А если нет, она что, так надралась, что меня не слышит? Мистер Джонни просил присматривать за ней. Думаю, если она напивается в стельку и запирается в ванной, это нельзя назвать «присмотром».
– Мисс Селия, скажите что-нибудь, чтобы я поняла, что вы живы.
– Все нормально.
Но, судя по голосу, ничего нормального там нет.
– Уже почти три часа. Скоро придет мистер Джонни.
Я должна знать, что там происходит. Не пьяная ли она.
И если я не уволена, тогда мне нужно прибраться в ванной, чтобы мистер Джонни не подумал, будто тайная прислуга бездельничает, и не выгнал меня во второй раз.
– Ну что там у вас, мисс Селия, опять напутали с краской для волос? В прошлый раз я вам помогла, помните? Мы все чудненько исправили.
Ручка медленно поворачивается. Очень медленно приоткрывается дверь. Мисс Селия сидит на полу, справа от входа. Колени подогнуты и прикрыты халатом.
Подхожу чуть ближе. Издалека мне видно ее лицо – цвета отбеливателя для белья, с голубоватым отливом.
А еще я вижу кровь в унитазе. Очень много крови.
– Вам больно, мисс Селия? – испуганно шепчу я.
Мисс Селия не шевелится. По подолу белого халата полоска крови, как будто его окунали в унитаз.
– Хотите, я позвоню мистеру Джонни? – А сама никак не могу отвести взгляд от фаянсовой емкости, полной крови. Там, в красной жиже, лежит еще что-то. Нечто… большое.
– Нет. – Мисс Селия тупо смотрит в стену перед собой. – Принесите мне… телефонный справочник.
Бегу в кухню, хватаю книгу со стола, мчусь обратно. Протягиваю справочник мисс Селии, но та качает головой и просит:
– Пожалуйста, позвоните вы. На букву «Т», доктор Тейт. Я не могу.
Торопливо листаю страницы. Знаю я этого доктора Тейта. Он пользовал почти всех белых женщин, у которых я работала. А еще он оказывал «особые услуги» Элейн Фэрли, каждый вторник, пока его собственная жена торчала в парикмахерской. Тафт… Таггерт… Танн… Тейт.
Пальцы дрожат, пока я набираю номер. Отвечает белая леди.
– Селия Фут. – Потом сообщаю адрес и изо всех сил держусь, чтоб не бухнуться в обморок. – Да, мэм, очень-очень много крови… Он знает, как добираться?
Она отвечает, мол, да, разумеется, и кладет трубку.
– Приедет? – спрашивает Селия.
– Уже едет, – отвечаю я, стараясь подавить очередной приступ тошноты. Не скоро я смогу чистить этот унитаз без рвотных позывов. – Хотите кока-колы? Я принесу.
В кухне достаю из холодильника бутылку колы, возвращаюсь, ставлю бутылочку на кафельный пол и отодвигаюсь подальше от кровавого унитаза. Насколько могу, чтобы не оставлять мисс Селию в одиночестве.
– Может, переберетесь на постель, мисс Селия? Как думаете, сможете подняться?
Мисс Селия наклоняется вперед, пытается привстать. Подхожу помочь и вижу, что кровь пропитала ее халат, растеклась по голубому кафелю и местами застыла, как жидкий красный клей. Такие пятна непросто будет оттереть.
Поднимаю ее на ноги, но мисс Селия, поскользнувшись в луже крови, хватается за край унитаза, пытаясь удержаться.
– Оставьте меня… я здесь…
– Ладно, – соглашаюсь я, отступая обратно в спальню. – Доктор Тейт скоро приедет. Ему позвонили домой.
– Побудьте со мной, Минни? Пожалуйста…
Но от унитаза исходит кошмарный теплый запах. Поколебавшись, я пристраиваюсь на пороге – наполовину в ванной, наполовину в спальне. Пахнет сырым мясом, размороженным гамбургером. Разобравшись, что к чему, впадаю в панику.
– Пойдемте-ка отсюда, мисс Селия. Вам нужен свежий воздух.
– Я не могу, кровь останется на ковре… Джонни увидит. – Вены на руках мисс Селии кажутся черными под тонкой кожей. Лицо все бледнее.
– Что-то вы неважно выглядите. Выпейте-ка еще кока-колы.
Она делает глоток, вздыхает.
– Ох, Минни…
– Как давно у вас кровотечение?
– С утра, – отвечает она и начинает плакать, прикрыв локтем лицо.
– Успокойтесь, все будет хорошо.
Голос мой звучит уверенно, спокойно, но сердце при этом бешено колотится. Ну да, доктор Тейт приедет и поможет мисс Селии, но как быть с этой штукой в унитазе? Что мне с ней делать, просто смыть? А если застрянет в трубах? Нужно вынуть оттуда. Господи, как я буду это делать?
– Так много крови, – стонет она, привалившись ко мне. – Почему в этот раз так много крови?
Приподняв голову, краешком глаза кошусь на унитаз. Но тут же поспешно отвожу взгляд.
– Джонни не должен это видеть. Боже… который час?
– Без пяти три. Еще есть время.
– А что нам делать с этим?
Нам.Господь меня простит, но я не желаю иметь ничего общего с «этим».
Прикрыв глаза, произношу:
– Думаю, одна из нас должна вытащить это.
Мисс Селия поворачивает ко мне зареванное лицо:
– И куда деть?
– Наверное… – отвожу взгляд, – в помойное ведро.
– Пожалуйста, сделайте это. – И прячет голову в коленях, будто ей стыдно.
Никаких больше «мы».Теперь, значит, высделайте это. Вывыловите из унитаза моего мертвого ребенка.
А какой у меня выбор?
Слышу собственное жалобное поскуливание. Моя толстая задница словно прикипела к кафельному полу. С ворчанием приподнимаюсь, пытаюсь рассуждать спокойно. Бывало ведь и хуже, верно? Ничего, правда, в голову не приходит, но ведь должно же быть что-то хуже.
– Пожалуйста, – хнычет мисс Селия. – Я не могу… больше смотреть на это.
– Ладно. – Деловито киваю, будто знаю, что надо. – Я позабочусь об этом.
Так, будем практичны. Куда положу, понятно – в белое пластиковое ведерко рядом с унитазом. Потом просто выброшу. Но чем я это достану из унитаза? Руками?
А может, стоит подождать? Может… может, доктор захочет забрать это с собой! Проверим. Если удастся отвлечь мисс Селию на несколько минут, возможно, и не придется возиться с этой штукой.
– Через минутку займемся, – бодро уверяю я. – Какой срок у вас был? – Подбираюсь поближе к унитазу, не умолкая ни на миг.
– Пять месяцев?.. Не знаю. – Мисс Селия прячет лицо в полотенце. – Я принимала душ и вдруг почувствовала, как что-то тянет внизу, больно. Я присела на унитаз, а оно и выскользнуло. Как будто хотело выбраться наружу, сбежать. – И она опять рыдает, сотрясаясь всем телом.
Я осторожно опускаю крышку унитаза и усаживаюсь на пол.
– Как будто лучше умереть, чем задержаться во мне на лишнюю секунду.
– Вы же понимаете, это Божий промысел. Что-то внутри вас пошло не так, и природа все решила. В следующий раз все получится. – Но тут я вспоминаю про бутылки и чувствую, как злость начинает закипать.
– Это и был… следующий раз.
– Господи помилуй.
– Мы поженились, потому что я забеременела, – говорит мисс Селия, – но… тоже выскользнуло.
Не могу больше терпеть.
– Так какого черта вы пьете? Знаете же, что никакой ребенок не удержится, если вливать в себя по пинте виски!
– Виски?
Ой, умоляю. Видеть не могу этот невинный «какое виски?» взгляд. Хорошо хоть не так ужасно пахнет, когда крышка унитаза закрыта. Когда уже этот чертов доктор явится?
– Вы подумали, что я… – Она печально качает головой. – Это специальная микстура, для поддержания беременности. От индейцев чоктау, из округа Фелициана…
– Чоктау? – растерянно моргаю я. Да она еще глупее, чем я представляла. – Этим индейцам нельзя доверять. Вы что, не знаете, мы же отравили их кукурузные поля. Что, если они в отместку пытаются отравить вас?
– Доктор Тейт сказал, это просто патока и вода, – плачет она в полотенце. – Но я должна была попытаться. Должнабыла.
Да уж. Удивительно, но как же мне вдруг стало легко, все тело сразу расслабилось.
– Мисс Селия, придет и ваш черед. Поверьте, я знаю, у меня пятеро детей.
– Но Джонни хочет детей сейчас. Ох, Минни, – качает она головой, – что он со мной сделает?
– Переживет он это, вот что. И забудет всех неудавшихся детей, потому что мужики – они такие. И будет надеяться на следующих.
– Про этого он даже не знает. И про предыдущего.
– Вы же сказали, что поженились из-за этого.
– То был первый раз. – тяжело вздыхает мисс Селия. – А этот уже… четвертый.
Она успокаивается, а мне нечего сказать ей в ответ. И мы просто молчим, недоумевая, почему мир так устроен.
– Я думала, – шепчет она, – что если побольше лежать, если приглашу кого-нибудь заниматься домом и кухней, может, сумею сохранить этого. – И опять слезы. – Я так хотела, чтобы этот малыш был похож на Джонни.
– Мистер Джонни очень красивый мужчина. И волосы такие хорошие…
Мисс Селия удивленно опускает полотенце.
Я всплескиваю руками, внезапно поняв, что натворила. Бормочу:
– Мне нужно подышать свежим воздухом, жарко здесь.
– Откуда вы знаете…
Надо бы соврать, но никак не могу придумать что, поэтому просто сознаюсь:
– Мистер Джонни однажды пришел домой и обнаружил меня.
– Что?
– Да, мэм. Он не велел вам рассказывать, чтобы вы думали, что он гордится вами. Он так вас любит, мисс Селия. По лицу видно, как сильно любит.
– Но… как давно он знает?
– Несколько… месяцев.
– Месяцев? Он… он огорчился, что я солгала ему?
– Да нет же! Он даже звонил мне потом домой, чтобы я даже не думала увольняться. Говорит, боится умереть с голоду, если я уйду.
– Ох. Минни, – всхлипывает она, – простите. Простите меня за все.
– Да ладно, в моей жизни бывало и похуже.
Например, синие волосы. Ланч на морозе. А теперь еще и это. В унитазе все еще лежит ребенок, с которым кто-нибудь должен что-то сделать.
– Я не знаю, как мне быть, Минни.
– Доктор Тейт сказал, продолжать попытки, значит, надо продолжать попытки.
– Он кричит на меня. Говорит, что я теряю время, валяясь в кровати. Он такой гадкий, ужасный человек. Я больше не могу. – Она прижимает полотенце к глазам. И чем горше плачет, тем бледнее становится.
Пытаюсь влить в нее еще несколько глотков кока-колы, но она отказывается. С трудом поднимает руку, чтобы отмахнуться от меня.
– Мне… дурно. Я…
Хватаю ведерко, подставляю, смотрю, как мисс Селию рвет. А потом чувствую что-то влажное. Опускаю глаза – кровь льется так сильно, что дотекло уже до места, где я сижу. С каждым рвотным позывом кровь прямо выплескивается из нее. Она потеряла уже больше, чем может выдержать человек.
– Ну-ка, сядьте, мисс Селия! Дышите, живо, – командую я, но она лишь обессиленно падает на меня.
– Нет уж, вы не собираетесь отдавать концы, ну-ка!
Пытаюсь удержать ее, но она вся обмякла, а у меня в глазах слезы. Чертов доктор уже должен быть здесь. Он должен был прислать «скорую помощь». За двадцать пять лет, что я прибираюсь в чужих домах, мне никто никогда не объяснял, что делать, если ваша белая хозяйка помирает у вас на руках.
– Мисс Селия, очнитесь! – ору я, но она лежит рядом неподвижным белым комом, и мне остается только сидеть, дрожать и ждать.
Проходит очень много минут, прежде чем раздается звонок в дверь. Аккуратно опускаю голову мисс Селии на полотенце, снимаю туфли, чтобы не оставлять кровавых следов по всему дому, и несусь к двери.
– Она отходит! – с порога сообщаю доктору, а медсестра спешит за мной в спальню, как будто знает дорогу, достает нюхательную соль, сует под нос мисс Селии, та встряхивает головой, тихонько всхлипывает и открывает глаза.
Сестра помогает мне освободить мисс Селию от окровавленного халата. Глаза у нее открыты, но бедняжка едва держится на ногах. Застилаю кровать старыми полотенцами, и мы укладываем ее в постель. Иду в кухню, где доктор Тейт моет руки.
– Она в спальне, – говорю ему. Не в кухне, ты, жаба.
Ему за пятьдесят, доктору Тейту, он выше меня на добрых полтора фута. Кожа у него очень белая и лицо такое длинное, вытянутое, – никаких чувств на нем.
Наконец-то он направляется в спальню, протягивает руку к двери, и тут я решаюсь тронуть его за локоть:
– Она не хочет, чтобы ее муж знал. Он ведь не узнает, правда?
Доктор смотрит на меня, как положено смотреть на черномазых, и спокойно так отвечает:
– Вам не кажется, что это его дело?
Потом входит в спальню и захлопывает дверь у меня перед носом.
Брожу по кухне туда-сюда. Проходит полчаса, затем час, а я жутко переживаю – что мистер Джонни вернется домой и все узнает, что доктор Тейт позвонит ему, что они оставят младенца в унитазе и мне придется разбираться с этим. Голова кругом. Но вот в дверях появляется доктор Тейт.
– С ней все в порядке?
– У нее истерика. Я дал ей успокоительное.
Медсестра проходит мимо нас к выходу, в руках у нее белая металлическая коробка. Я выдыхаю с таким облегчением, словно впервые за несколько часов.
– Присматривайте за ней завтра. Если будет слишком возбуждена, дайте еще одну таблетку. – Он протягивает мне белый бумажный пакет. – Кровотечение пока возможно. Но не звоните мне, если оно не слишком сильно.
– Вы ведь не расскажете мистеру Джонни об этом, правда, доктор Тейт?
Он раздраженно шипит:
– Проследите, чтобы она не пропустила прием у меня в пятницу. Я не намерен ездить в такую даль только потому, что она слишком ленива, чтобы посетить врача.
И удаляется, понимаешь, хлопнув дверью.
Часы бьют пять. Мистер Джонни будет дома через полчаса. Хватаю «клорокс», тряпки и ведро.
Мисс Скитер
Глава 19
Год 1963-й. Космическая эра. Человек облетел вокруг Земли на ракете. Изобрели пилюли, которые помогают замужним женщинам не забеременеть. Банку пива можно открыть одним движением пальца, и открывалка больше не нужна. А в доме моих родителей жарко так же, как в 1899-м, когда прапрадедушка его построил.
– Мамочка, ну пожалуйста, – умоляю я. – Когда у нас будет кондиционер?
– До сих пор мы вполне обходились без электрического охладителя, и я не намерена портить свои окна этими вульгарными приспособлениями.
Так что на исходе июля мне пришлось перебраться со своего чердака на террасу в задней части дома. В детстве мы с Карлтоном и Константайн, бывало, спали здесь летом, если родители уезжали на загородные вечеринки к приятелям. Константайн всегда надевала старомодную ночную рубаху, закрывавшую ее от подбородка до пят, даже если жара стояла как в преисподней. На ночь она всегда нам пела. А голос был такой чудесный, что я не могла представить, как это она никогда не училась пению. Мама всегда говорила, что без регулярных занятий невозможно толком научиться чему-либо. Как это все же странно – вот она была здесь, на этой террасе, а теперь ее нет. И неизвестно, увижу ли я ее вновь.
Рядом с раскладушкой, на облупившемся, заржавленном металлическом столике пристроилась пишущая машинка. На полу валяется красная сумка. Папиным платком я вытираю потный лоб, прикладываю соленый лед к запястьям. Даже здесь, на террасе, стрелка термометра поднимается с 89 до 96, а затем до полных 100 градусов. [34]34
89 °F – 31,6 °C; 96 °F – 35.5 °C; 100 °F – 37,7 °C.
[Закрыть]Хорошо хоть Стюарт не приезжает днем, в самую жару.
Тупо смотрю на машинку – заняться нечем, писать нечего. Рассказы Минни уже завершены. На душе скверно. Две недели назад Эйбилин сказала, что Юл Мэй, служанка Хилли, наверное, поможет нам, что она проявляет все больший интерес к предложению Эйбилин. Но после убийства Медгара Эверса и последовавших за ним арестов и преследований чернокожих она наверняка напугана до смерти.
Может, стоило пойти к Хилли и самой побеседовать с Юл Мэй? Но нет, Эйбилин права, я, пожалуй, перепугаю ее еще больше, и мы потеряем единственный шанс.
Где-то под крыльцом протяжно зевает пес, жалуясь на нестерпимую жару. Лениво тявкает на рабочих, пятерых черных, подъехавших в папином грузовике. Мужчины перепрыгивают через борт, приземляются, поднимая клубы пыли. На миг замирают, оглушенные и измученные. Старший вытирает красным лоскутом лоб, губы, шею. Зной невыносимый – не понимаю, как они вообще выдерживают на таком солнцепеке.
Слабый ветерок шевелит страницы журнала «Лайф». Одри Хепберн улыбается с обложки, и над верхней губой у нее ни единой капельки пота. Пролистываю журнал, до рассказа о советской Космической Девушке. Что ждет на следующей странице, я уже знаю. Позади портрета советской героини скрывается фотография Карла Робертса, чернокожего школьного учителя из Пелахатчи, жившего в сорока милях отсюда. «В апреле Карл Робертс рассказал репортерам из Вашингтона, что значит быть черным в Миссисипи, назвав губернатора "жалким типом с моралью уличной проститутки". Робертса обнаружили заклейменным и повешенным на дереве пекан».
Карла Робертса убили только за разговоры.А ведь три месяца назад я искренне считала, что запросто найду дюжину негритянок, готовых поделиться со мной рассказами о себе. Как будто они только и ждут, когда же смогут выложить историю своей жизни белой женщине. Ну и дура же я была.
Не могу больше выносить жару, ни единой секунды, поэтому отправляюсь в единственное прохладное место, какое знаю. Включаю зажигание, поднимаю окна, задираю платье, чтобы поток прохладного воздуха овевал все тело. Внешний мир отодвигается, уступая место легкому аромату фреона и кожаной обивки «кадиллака». Не открываю глаза, даже услышав шум автомобиля. Секунду спустя дверь со стороны пассажира распахивается.
– Черт, да тут гораздо лучше.
Торопливо одергиваю платье.
– Что ты тут делаешь?
Стюарт захлопывает дверь, касается поцелуем моих губ.
– Я на минутку. Должен ехать на побережье, у меня там встреча.
– Надолго?
– На три дня. Нужно встретиться с парнем из «Управления нефти и газа Миссисипи». Жаль, что не узнал об этом пораньше.
Он берет меня за руку, я улыбаюсь. Мы встречаемся уже два месяца, если не считать первого катастрофического свидания. Многим девушкам этот срок покажется незначительным. Но для меня это самые продолжительные отношения и на сегодняшний момент – самые приятные.
– Хочешь поехать со мной?
– В Билокси? Вот так сразу?
– Вот так сразу. – И с этими словами кладет мне на бедро свою прохладную ладонь. Я, как всегда, от неожиданности вздрагиваю. Покосившись на его руку, торопливо озираюсь – не подглядывает ли за нами моя матушка. – Решайся, здесь же дьявольская жара. Я остановился в «Эджуотер», прямо на пляже.
После всех треволнений последних недель мне наконец становится легко и радостно.
– Ты предлагаешь… поселиться в «Эджуотер» вместе? В одном номере?
Он утвердительно кивает:
– Сможешь сбежать?
Элизабет смертельно оскорбила бы сама идея разделить комнату с мужчиной до свадьбы, Хилли сказала бы, что с моей стороны глупо даже думать об этом. Обе хранили свою девственность с яростью ребенка, отказывающегося делиться любимой игрушкой. Ну а я – да, я обдумываю предложение.
Стюарт придвигается ближе. От него пахнет хвоей, трубочным табаком и дорогим мылом, абсолютно неизвестным в моей семье.
– Маму хватит удар, Стюарт. И потом, у меня куча дел… – Но как же хорошо от него пахнет. Он смотрит на меня так, словно готов проглотить, и я вздрагиваю.
– Ты уверена? – шепчет он и вновь целует, в губы, уже совсем не так сдержанно.
Его рука по-прежнему на моем бедре, и я в который раз думаю о том, как у них все было с Патрицией, его невестой. Я ведь даже не знаю, спал ли он с ней. От подобных мыслей становится тошно, и я отодвигаюсь.
– Я… я не могу. Ты же знаешь, я не смогла бы рассказать маме правду…
Он огорченно вздыхает, и мне так нравится выражение разочарования на его лице. Теперь я понимаю, зачем девушки отказывают, – ради этого ласкающего взор сожаления.
– Что ж, тогда не лги ей. Ты знаешь, как я ненавижу ложь.
– Позвонишь мне из отеля?
– Конечно. Жаль, что мне так срочно пришлось уехать. Да, чуть не забыл, через три недели, в субботу вечером, мама и папа приглашают всех вас на ужин.
Я резко выпрямляюсь. Никогда не встречалась с его родителями.
– Что значит… «всех вас»?
– Тебя и твоих родителей. Приезжай, познакомишься с моей семьей.
– Но… почему все вместе?
Он пожимает плечами:
– Мои родители хотят познакомиться с твоими. А я хочу, чтобы они познакомились с тобой.
– Но…
– Прости, детка, – он нежно поправляет мне волосы, – я должен идти. Позвоню завтра вечером, хорошо?
Молча киваю. Он выбирается обратно в жару и уезжает, помахав на прощанье папе, бредущему по пыльной аллее.
А я остаюсь волноваться в «кадиллаке». Ужин в доме сенатора штата. Мама, задающая тысячи вопросов. Готовая ради меня на любые безрассудства. Выкладывающая на стол хлопковый трастовый фонд.
Спустя три мучительно долгие, жаркие ночи – от Юл Мэй и остальных служанок по-прежнему никаких вестей – возвращается Стюарт. Меня тошнит от сидения за машинкой ради новостей Лиги и писем Мисс Мирны. Сбегаю по ступенькам ему навстречу, и Стюарт обнимает меня так, словно мы не виделись много недель.
Он загорел, белая рубашка смялась на спине от долгой поездки, рукава закатаны. А на губах все та же вечная, почти дьявольская, улыбка. Мы сидим в разных концах гостиной, не сводя глаз друг с друга. Ждем, пока мама пойдет спать. Папа ложится сразу после заката.
Стюарт смотрит только на меня, а мама все разглагольствует о погоде да о том, как Карлтон встретил свою «единственную».
– И мы так взволнованы предстоящей встречей с вашими родителями, Стюарт. Пожалуйста, передайте мои слова вашей матушке.
– Да, мэм. Непременно.
И улыбается мне. Мне в нем столько всего нравится. Когда разговаривает, смотрит мне прямо в глаза. Ладони у него мозолистые, а ногти чистые и ухоженные. Мне нравится чувствовать шероховатость его рук на своей шее. И я солгала бы, если б отказалась признать, как приятно появляться на вечеринках вдвоем. И не нужно терпеть выразительные взгляды и мрачную мину Рэйли Лифолта – он, видите ли, недоволен, поскольку вынужден таскать мое пальто вместе с одеждой Элизабет и приносить мне напитки.
Теперь у меня есть Стюарт. Стоит ему появиться рядом, и я чувствую себя защищенной и независимой. Мама не критикует меня в его присутствии, боится, что он и без ее подсказок углядит мои изъяны. Она не решается придираться ко мне, понимает – я обязательно начну скулить и жаловаться. А это уменьшит мои шансы. Для мамы это грандиозная игра – демонстрировать только одну сторону дочери, дабы настоящая «я» не проявилась, пока не станет «слишком поздно».
Но вот в половине десятого мама расправляет юбку, складывает плед медленно и тщательно, словно заветное письмецо.
– Что же, полагаю, пора на покой. Оставляю вас наедине, молодые люди. Евгения, – многозначительный взгляд в мою сторону, – не засиживайся допоздна, хорошо?
Ослепительно улыбаюсь. Мне двадцать три, черт побери, года.
– Конечно, мамочка.
Она выходит. Мы продолжаем сидеть молча и неподвижно.
В ожидании.
Мама обходит кухню, закрывает окна, пускает воду, выключает. Несколько секунд спустя слышится «клик-клак» защелки на двери родительской спальни. Стюарт поднимается с места – «Иди сюда», – и вот он уже рядом, и прижимает меня к себе, и приникает к моему рту, как к источнику, будто весь день умирал от жажды. Я слышала, как девчонки описывали это чувство, «словно таешь», а мне кажется, это больше напоминает взлет – ты становишься все выше и выше, видишь мир далеко за горизонтом и невиданные прежде цвета.
Но я все же отодвигаюсь. Мне обязательно нужно кое-что сказать.
– Сядь рядом.
Мы опускаемся на диван. Он норовит вновь поцеловать, но я отстраняюсь. Изо всех сил стараюсь не обращать внимания на то, как оттеняет загар цвет его голубых глаз. И до чего золотистые волоски у него на руках.
– Стюарт… – Судорожно сглатываю, готовясь выпихнуть из себя страшный вопрос. – Твоя помолвка… родители были разочарованы? Когда с Патрицией произошло… то, что произошло?
Лицо у него мгновенно застывает. Взгляд делается жестким.
– Мама огорчилась. Они были близки.
Я уже жалею, что затеяла все это, но должна знать правду.
– Насколько близки?
Он отводит взгляд.
– У тебя есть что-нибудь выпить? Бурбон, например?
Иду в кухню, наливаю из кондитерских запасов Паскагулы, добавляю воды побольше. В первое же свое появление в нашем доме Стюарт ясно дал понять, что бывшая невеста – плохая тема для беседы. Но мне необходимо знать, что же произошло между ними. Не из любопытства. Просто у меня никогда не было близких отношений. Я должна знать, из-за чего расстаются навек. Сколько правил можно нарушить, прежде чем тебя бросят, и какие из правил самые главные.
– То есть они были подругами? – продолжаю я. Через две недели я встречаюсь с его матерью. Моя мама уже назначила на завтра поездку по магазинам.
Он делает большой глоток, хмурится.
– Они могли пробраться в столовую и поменять карточки на местах для гостей. – Никаких следов озорной улыбки. – Мама была потрясена. После того, как… все развалилось.
– Значит… она будет сравнивать меня с Патрицией?
– Вероятно, – после секундной паузы соглашается Стюарт.
– Отлично. Не могу дождаться.
– Мама просто… защищает меня. Беспокоится, что я вновь буду страдать. – Он отворачивается.
– А где сейчас Патриция? По-прежнему живет здесь или…
– Нет. Она уехала. Переехала в Калифорнию. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
Вздохнув, откидываюсь на спинку дивана.
– А твои родители знают, что произошло? В смысле, можно ли и мне узнать? – Потому что меня начинает бесить его молчание о столь важных вещах.
– Скитер, я же говорил тебе, что не люблю обсуждать… – Но после паузы продолжает, понизив голос: – Папа в курсе лишь отчасти. Маме известны все подробности, как и родителям Патриции. И разумеется, ей самой.Она прекрасно понимает, что натворила. – Он одним глотком допивает виски.
– Стюарт, я спрашиваю, только чтобы не повторить ее ошибки.
Он поднимает на меня взгляд, пытается рассмеяться, но смех больше похож на рычание.
– Ты и за миллион лет не сумеешь сделать то, что совершила она.
– Что именно? Что она сделала?
– Скитер, прости, я устал. Пожалуй, пойду домой.
Вхожу утром в душную кухню. День предстоит ужасный. Мама пока у себя, готовится к поездке по магазинам, дабы должным образом нарядить нас обеих к ужину у Уитвортов. Я в джинсах и свободной блузке.
– Доброе утро, Паскагула.
– Доброе утро, мисс Скитер. Завтрак, как обычно?
– Да, пожалуйста.
Маленькая и юркая Паскагула. В прошлом июне я сказала ей, что предпочитаю черный кофе и тосты, лишь слегка смазанные маслом, и она никогда больше не переспрашивала. В этом она похожа на Константайн, которая помнила все, что касается нас. Сколько же завтраков разных белых дам приходилось ей держать в голове. Интересно, каково это – всю жизнь запоминать чужие предпочтения по части масла на тостах, крахмальных воротничков и смены постели?
Паскагула ставит кофе на стол передо мной. Не подает в руки. Эйбилин объяснила мне, что так положено, иначе наши руки могут соприкоснуться. Не помню, как это делала Константайн.
– Спасибо, – говорю я. – Большое спасибо.
Она растерянно моргает, потом чуть улыбается:
– Да… пожалуйста.
И я понимаю, что впервые поблагодарила ее искренне. Паскагула, кажется, чувствует себя неловко.
– Скитер, ты готова? – зовет мама.
Кричу в ответ, что я ем. Жую тост и от всей души надеюсь, что мы быстро покончим с шопингом. Тот возраст, когда одежду выбирает мамочка, я миновала лет десять назад. Ловлю внимательный взгляд Паскагулы. Но стоит посмотреть прямо на нее, как она поспешно отворачивается.