Текст книги "Запретный плод сладок"

Автор книги: Кэтрин Спэнсер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава восьмая

Спустя восемнадцать дней, рано утром они покинули Спрингдейл. Сэм, Бетани и Ингрид из кондитерской пришли проводить их. Был конец августа, и в воздухе уже чувствовалась осень, солнце еле-еле пробивалось сквозь туман, и все это сделало прощание меланхоличным. Оливия страдала, видя, что отец еле сдерживает слезы.

– Береги себя, девочка, – он сжал ее в объятиях, словно видя в последний раз.

– Папа, обещаю все, что хочешь, только не забывай принимать лекарства, – проговорила она, близкая к обмороку. – Я буду звонить тебе регулярно, и ты будешь знать, где мы.

– Уверен, в этом. – Он снова прижал ее к себе, затем как-то нехотя повернулся к Гранту и пожал ему руку. – Удачи, и веди осторожно. Помни, у тебя драгоценный груз.

Бетани оттащила ее в сторону, пока Грант укладывал последние вещи их багажа в машину.

– Итак, Оливия, ты должна окончательно все решить. Он именно тот мужчина, который тебе нужен. Поняла, ты это, наконец? – напутствовала Бетани подругу.

– И не волнуйся об отце, – вмешалась Ингрид, – я прослежу за старым чудаком. Вот, возьми, я принесла вам кое-что для пикника и пару бутербродов на первое время. В пунктах быстрого питания, которых полно по трассе, можно только отравиться.

Последнее, что увидела Оливия, когда их машина выкатила из ворот, – три силуэта, освещенные пробившимся сквозь туман ярким утренним солнцем. Неожиданно она почувствовала себя так, словно плывет по течению в лодке без весел.

– Уже затосковала? – улыбнулся Грант, когда они выбрались из города. Он видел ее потускневшие глаза и некоторую растерянность.

– Ну, что ты? – возразила она. – Последние восемь недель с тобой перевернули мою жизнь. Расставание – это всегда боль, признаю, но ничто не сравнится с тем, как я бы чувствовала себя, если бы ты уехал без меня. Я просто не люблю прощания.

– Никто не любит, Лив. Когда, я уезжал из Спрингдейла, это тоже был не праздник.

– Я-то была уверена, что ты не можешь дождаться, когда уедешь. Ты так мечтал о работе на севере.

– Тогда я видел в этом выход, способ для тебя и для меня начать все сначала, вдали от Спрингдейла, где я был в тисках различных обстоятельств, связан по рукам и ногам твоим отцом и обязательствами перед тобой. – Он кинул на нее загадочный взгляд. – Много ночей после этого я лежал без сна, гадая, прилетишь ли ты ко мне, если я вышлю тебе билет.

– Скорее всего, не прилетела бы, – вздохнула она. – Я была очень зла на тебя и слишком зациклена на потере ребенка. Я все видела в таком свете: если бы ты действительно любил меня, ты не захотел бы выдергивать меня из моего родного гнезда. Мне стыдно думать, что я была так эгоистична.

– Ну, я тоже порядочный эгоист, Лив, хотя и не осознавал, насколько, пока не приземлился в Репалс-Бей. Жизнь там не для такой женщины, как ты, да и не многие женщины прижились бы там. Мы приняли торжественную присягу врачей, но половине из нас пришлось расстаться с семьей.

Они покинули пределы города и, направляясь к автостраде, Транс-Канада, помчались в Садбери. Туман прояснился. Грант поднял откидной верх машины и вставил в магнитолу диск с последними музыкальными записями.

Около полудня он свернул на узкую боковую дорогу в поисках какой-нибудь удаленной поляны, где вскоре они и остановились. Лосось с каперсами и кольцами красного лука, сливочный сыр, спелые помидоры, яблочные пирожки, свежие абрикосы и натуральный грейпфрутовый сок – все оказалось удивительно вкусным.

После еды Грант растянулся на высокой мягкой траве рядом с ручьем и протянул:

– Время вздремнуть, милая.

Но хотя ей совсем не хотелось спать, тихое журчание воды и солнце, мягко просачивающееся через нависающие кленовые ветви над головой, оказались таким сильнодействующим снотворным, что она заснула, а когда проснулась, Гранта не было. Спустившись вниз по течению, Оливия нашла его около маленького озерца, окаймленного плоскими, иссушенными солнцем камнями. Сбросив сандалии, она присоединилась к нему.

– Вода как парное молоко, и здесь достаточно глубоко для купания, – сказал он, обняв ее. – Не хочешь окунуться?

– У меня нет с собой купальника.

Взгляд, который он бросил на нее, был таким откровенным и дерзким, что Оливия задохнулась.

– Ты хочешь…

– Очень хочу, – его руки уже стягивали с нее топ без лямок через голову.

– А если нас увидят?

– Сначала надо найти нас. Мы укрыты от дороги, и, с тех пор как мы здесь, не проехало ни одной машины.

Он снял с себя рубашку и джинсовые шорты, бросив все на ближайший камень. Потом послышался плеск – и тишина.

– Ну, так что, милая? – крикнул он, вынырнув на поверхность. – Идешь добровольно или применить силу?

Оливия решительно стянула шорты и вошла в воду, превосходную, мягкую, прозрачную и настолько прохладную, насколько было нужно, чтобы освежиться.

– Мне нравится возиться с тобой, – сказал он, обвивая руками ее шею, – особенно, когда ты так одета. Это напоминает мне то время, когда мы только что поженились. Помнишь, как между сменами мне иногда удавалось прокрасться домой для небольшого…

– … послеполуденного удовольствия, – запыхавшись, закончила она. – Я помню.

– Ты предвосхищаешь мои слова, Лив, – прошептал он, притягивая ее ближе. – Повторим опыт?

Они никогда не занимались любовью на поверхности озера в восемнадцать футов глубиной, но у них великолепно все получилось.

В их жизни наступили золотые деньки. Она открыла нового Гранта, мягкого, нежного, внимательного. Неужели это тот профессионал, за которого она уже выходила замуж? Она никогда еще не чувствовала такой близости с ним, такой связи, такого понимания.

Так же как никогда не знала такого полного удовлетворения и уверенности, что на этот раз все получится.

– Наше путешествие становится вторым медовым месяцем, – говорила она ему вечером, когда они остановились в чудесном, отделанном под старину трактирчике на берегу озера Верхнее. Расположенное на двух акрах парка, с милями песчаного берега перед ним, оно было словно со страниц журнала о загородной жизни.

Они поужинали на закрытой веранде салатом из раков, перепелами с картофельным пирогом и можжевеловыми ягодами. Перед сном решили прогуляться по пляжу.

– Но он, более восхитителен, чем первый, – сдержанно возразил Грант. – Все, что было у тебя тогда, – вечер в свадебном платье в спрингдейлском «Амбассадоре».

– Разница не в том, где мы находились, Грант. Дело в том, что на этот раз мы счастливы по-настоящему. Мы стали другие.

– Да. – Он просеял через свои пальцы великолепный белый песок. – В нашем предыдущем браке было слишком много ссор и не было смеха. И ты, любимая, – он развернул ее к себе лицом и провел указательным пальцем по ее щеке, – слишком много плакала. Если я еще не говорил этого, то хочу сейчас просить прощения за это.

На следующую ночь они остановились в Манитобе, в маленьком отеле образца 30-х годов, выходящем на долину реки Ред-Ривер. Они ели виннипегских золотых рыбок и запивали местным домашним вином из ревеня. Это была та часть Канады, которую Оливия никогда не видела прежде и нашла очаровательной. Спрингдейл казался таким далеким, будто до него были миллионы миль.

Они проезжали через южный Саскачеван, когда стали свидетелями аварии. Грант затормозил рядом с разбитой машиной. Мужчина помогал женщине вытащить из-под обломков ребенка.

Грант выругался и потянулся за санитарной сумкой.

– Лив, зови на помощь кого-нибудь, а потом поможешь мне, пока не приедет «скорая».

Она не очень любила вмешиваться во все, что было связано с кровью, но была по натуре добра и не могла отказать тому, кому нужна была помощь.

– Я готова, – твердо сказала Оливия. Мужчина и его жена были пристегнуты, поэтому избежали серьезных повреждений, но ребенок спал на заднем сиденье и толчком от удара был выброшен вперед. Он был без сознания, из раны на голове текла кровь.

Когда Оливия вернулась к ним, она увидела, что Грант хлопочет над ребенком. Мальчика перенесли на траву у дороги и прикрыли чехлом с сиденья машины. Мать ходила взад и вперед, громко рыдая и ломая руки.

– Надо промыть рану, – сказал Грант, внимательно осматривая ребенка. – Оливия, на дне сумки бинты и антисептики. Подай мне мой стетоскоп и попытайся успокоить мать.

Она подошла к несчастной матери и стала нежно утешать ее.

– Успокойтесь, он будет жить, – заверяла ее Оливия, молясь, чтобы это было действительно так.

– Ему всего лишь семь, – всхлипывала мать. – Он – наше счастье и смысл жизни.

Отец был в шоке и абсолютно безучастен.

– Слава Богу, что мой муж врач, – сказала Оливия. – Ваш сын вовремя получил первую помощь.

Мой муж врач… Никогда прежде она не произносила этих слов с такой гордостью; правда, сейчас только одна часть – доктор – была истинной правдой, вторая… Оливия почувствовала укол совести. Врушка! Когда их брак больше всего нуждался в поддержке, она видела его профессию как соперника, «другую женщину», с которой он предпочитал проводить свое время, а теперь гордится ею.

– Как он? – спросила она тихо, подойдя к Гранту.

– Он без сознания, очень опасная рана, и плюс ко всему простужен, видимо давно. Но вряд ли у него перелом черепа, хотя травмы головы требуют серьезного осмотра в больнице. У меня нет простейших инструментов. «Скорая» уже выехала?

– Да, но до нас сорок миль, придется еще немного подождать.

– Подождем, ничего критического нет. Послушай, Лив, если ты попробуешь очищать рану от крови, пока я буду накладывать швы, то дело пойдет намного быстрее. Кстати, схожу, осмотрю родителей.

– Как они? – спросила Оливия, когда он вернулся.

– В шоке, чего и следовало ожидать, но в целом нормально. Как мальчуган? – И он нежно склонился над ребенком. Оливия смотрела на Гранта, как зачарованная – как он нежен, терпелив, заботлив. И, по-видимому, был таким всегда.

Подъехала «скорая» и приняла на себя дальнейшие заботы о пострадавших.

– Это мог бы быть наш сын, – сказал Грант, когда они продолжили путешествие. – Сейчас ему было бы как раз около семи. Ты когда-нибудь представляла его?

– Одно время это было моей навязчивой идеей…

Впервые они разговаривали о том печальном периоде.

– Я вывел вирус бродяжничества из моего организма. Довольно отсиживаться в бараке или прицепе в замерзших необитаемых местах, лишенных элементарных удобств. Когда мне предложили занять должность кардиолога в Калифорнии, я согласился.

– Когда ты вернулся в Канаду?

– Шесть месяцев назад. Меня хотели назначить врачом где-нибудь поблизости от Ванкувера, но передумали и предложили пост в одной из лучших городских больниц. Думаю, что соглашусь. – Он покосился на нее и усмехнулся. – Мне дадут ссуду и дом на окраине. Держу пари, ты никогда не думала, что я стану таким домашним.

– Не думала, – согласилась Оливия. – Ты всегда был цыганом.

– Знаешь, Лив, я устал от грязной, темной двухкомнатной квартирки в Торонто, где провел все свои юные годы. Как я завидовал другим детям, которые проводили лето в лагерях, на природе, у озера. Но в нашем доме не было денег на такие развлечения: отец был слишком ленив, чтобы работать. Моя мама была единственной, кто кормил семью и платил за аренду.

– Как сейчас твоя мать? – спросила Оливия. – Ты едва упомянул о ней со времени своего возвращения.

– Сейчас живет со своей сестрой; выиграла кучу денег в лотерее, примерно год спустя после смерти моего отца, и хорошо устроилась впервые в жизни. Теперь они даже путешествуют, особенно зимой.

Оливия подумала о недавно овдовевшей свекрови, с которой познакомилась за день до их свадьбы. Высокая, стройная, скромно одетая, Джейн Медисон была одинока среди элегантной толпы гостей Уайтфилдов, заполонивших церковь.

– Я бы познакомилась с ней поближе.

– Успеешь, Лив, – сказал Грант. Оливия задумалась. Как-то сложатся их отношения в Ванкувере? Хватит ли им времени познать друг друга?

– Ты выглядишь такой подавленной, но ведь все идет хорошо, даже лучше, чем хорошо.

Грант говорил о браке как о реальном факте, хотя ни разу не сказал, что любит ее, а она не настаивала и сама молчала, боясь конфликта. За смехом, единением, близостью лежала давнишняя настороженность, будто он ждал, когда всплывут на поверхность старые дурные привычки. Если она надавит на него слишком сильно, прежде чем он будет готов, он отдалится от нее. Опыт семилетней давности не прошел для нее даром.

– Так, где мы остановимся на ночлег сегодня? – поинтересовалась Оливия, решив не поддаваться пессимизму и не портить поездку.

Вместо ответа Грант указал рукой на запад, где на фоне вечернего неба возвышались контуры высоких зданий.

– Там, – ответил он. – Это Калгари. И когда завтра ты проснешься и выглянешь в окно, то увидишь Скалистые горы. Обедать мы будем в Банфе, а ночь проведем… – он с вожделением покосился на нее. – На завтрашнюю ночь, моя дорогая, у меня в запасе особое лакомство. Надеюсь, ты взяла с собой хоть одно из тех сногсшибательных платьев, потому что оно тебе понадобится.

Если отвлечь ее было его планом, то он сработал. Следующие два часа она пыталась выбить из него секрет. Ей это не удалось, но занятие подняло ей настроение.

– Ну, – сказал Грант, подходя к Оливии сзади, она стояла у окна их номера. – Стоило это посмотреть?

Она едва кивнула, потрясенная представшим пейзажем. Внизу блестела аквамариновая вода, окруженная величественными горами. За спиной – старинная и изящная обстановка роскошного отеля, потрясающие апартаменты, которые он снял для них на следующие три ночи. Цветы, шампанское в ведерке со льдом, корзина с фруктами, толстый купальный халат, стопка махровых полотенец и гора парфюмерии в угоду королеве… список можно было продолжать и продолжать.

– Я никогда не видела ничего, более восхитительного, – прошептала она. – Это место, горы, озеро – очаровательны!

– Надеюсь, что смогу привезти тебя сюда и в нашу брачную ночь, любимая, – сказал он, притягивая ее к своей груди и целуя в макушку. – Ты заслуживаешь этого. Но вот мы здесь, и я хочу наверстать то, что ты пропустила в первый раз.

Всю прошлую неделю они занимались любовью – много и в разных местах, но никогда еще они и близко не приближались к тому, что разделили в следующий час. Окунув свой палец в бокал с шампанским, он прочертил венки, бегущие вдоль внутренней стороны ее рук и по ее грудям. Языком он прошелся по впадинке задней стороны ее коленей. Он прочертил тропинку от мочек ее ушей до пупка, от ее груди до бедер к пояснице.

А она… она осуществила свою собственную утонченную пытку, поднявшись руками по всей длине его стройных ног и остановившись прямо в сантиметре от того места, где его плоть заявляла о себе.

Ей хотелось доставить ему удовольствие так же, как он делал это для нее, – целуя его везде, чувствуя его вкус… Она заколебалась и облизнула губы, не уверенная, осмелится ли она… раньше она никогда не… будет ли он шокирован, если…

Украдкой бросив на него взгляд, она увидела улыбку, тронувшую его губы.

– Ты не сделаешь этого! – мягко усмехнулся он.

– Нет, сделаю, – прерывисто сказала она и, наклонив голову, провела языком по груди, твердой поверхности его живота…

Его вначале судорожное дыхание вскоре превратилось в мольбу о милосердии. Она не знала, что может быть настолько дерзкой, и упивалась своей властью над ним.

Но его не так-то легко было ослабить, и вскоре он снова взял верх.

– Ты такой вкусный, милый, – хрипло прошептала Оливия.

В неистовом желании быть его до конца, чувствовать его прикосновения, она прильнула к нему.

– Войди в меня, – умоляла она. – Будь со мной!

И когда он вошел в нее, низкий, плавно надвигающийся шторм поднялся в ее крови и перерос до бурного мятежа стихии, погрузившего ее в страсть, которую она знала только с ним и никогда не хотела создавать ни с одним другим мужчиной. Он был ее сердцем, ее душой. Он был, и всегда будет, всей ее жизнью.

Улыбающаяся и пресыщенная, она впала в легкую дремоту. Когда Оливия открыла глаза час спустя, она увидела Гранта, склонившегося над ней. Выражение его лица было наполнено такими, едва сдерживаемыми, эмоциями, что она подумала, как могла сомневаться в его любви.

Дотянувшись до него, она обхватила его шею.

– Эта кровать, – вздохнула она, – слишком велика для одного.

Позже, когда Оливия расслаблялась в душистой пене, Грант, присев на край мраморной ванны, кормил ее клубникой с шампанским.

– Ты меня балуешь, – вздохнула она, наслаждаясь его вниманием.

– Я наверстываю упущенное время, любимая.

– Но я тоже хочу сделать для тебя что-то особенное.

– Ты уже сделала, Лив. Ты здесь, и этого более чем достаточно. – Он встал и потянулся. – Я запланировал необычный вечер, так что, пойду побреюсь и приму душ. Постарайся вести себя хорошо, пока меня не будет.

– Что я такого могу наделать? – игриво спросила она. Всевозможные восхитительные варианты ударили в голову.

– С твоим ненасытным аппетитом, возможно все и душевая кабинка в другой ванной достаточно велика для двоих. – Он строго посмотрел на нее. – Но если ты не хочешь, чтобы меня вынесли отсюда на носилках, держи себя в руках, пока у меня не появится возможность зарядить свою батарейку.

– Что ж, Боже упаси, чтобы что-то нарушило действие твоей батарейки! – проворковала она, подмигивая ему.

Он запланировал что-то необычное. Может ли это означать…

Не надо! – предостерегла она сама себя, втирая шампунь в волосы, а затем дочиста промывая их. Не требуй, невозможного, когда ты уже имеешь так много. Просто делай все, что в твоих силах.

Завернувшись в большое бархатистое банное полотенце, она высушила волосы и уселась за туалетный столик, чтобы приступить к ритуалу, который является неотъемлемой частью репертуара каждой женщины, когда приходит время угодить своему другу.

Она надела черное сатиновое белье, отделанное французским кружевом, чулки пасленового цвета, простое черное платье и черные «лодочки». Довершили туалет золотой браслет ее матери и маленькие бриллиантовые «гвоздики», которые в качестве свадебного подарка преподнес ей Грант. Она не надевала их в течение семи лет, но сентиментально сохранила со свадебным платьем и обручальным кольцом. Когда Грант предложил ей поездку по Канаде, она вынула серьги из своего потайного ящичка.

Вспомнит ли он их? – думала она, кидая последний взгляд в зеркало.

Оливия осталась довольна собой, и пошла в гостиную дожидаться Гранта.

– Ты уже готова, Лив? – крикнул он из гардеробной. – Время чуть больше семи, а заказ нельзя перенести на другой час, но я хочу выйти пораньше и прогуляться к озеру.

В Спрингдейле сейчас почти девять… Как там отец? Она не звонила ему уже несколько дней. Но после ужина звонить поздно, а она знала, как он хотел услышать ее.

– С удовольствием, Грант. Через пять минут, я буду готова, – сказала Оливия и сняла трубку.

Когда Грант через минуту вошел в комнату, он понял: что-то случилось, все их планы рушатся, но не это его заботило: Оливия, стояла у стола бледная и потерянная, с бессильно повисшей в руке трубкой.

– Что случилось? – Он подхватил трубку и положил на место.

– Отец… – глухо сказала Оливия.

Грант похолодел. Вот уж субъект! Конечно, это Сэм, все, как всегда, возвращается к Сэму!

– Что с ним, Лив? – спросил он, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

– У него… сердечный приступ!

– Он это так сказал?

– Нет. Трубку поднял Эдвард.

Да, это в духе Сэма – сделать грязное дело руками другого, сойдет даже слуга.

– Он не хотел беспокоить его, но папа захотел со мной поговорить и… ах, Грант! – Она повернулась к нему. В ее глазах читалась боль. – Он так слаб.

– Но не настолько, чтобы вырывать у Эдварда телефонную трубку. – Он почти задыхался от ярости. – Это должно тебе о чем-то говорить, Лив.

Она покачала головой и, невзирая на высокие каблуки, прямо-таки помчалась в спальню.

– Нет! У него даже голос изменился.

Проследовав за ней, Грант обнаружил, что она уже вытащила свой чемодан.

– Что ты делаешь, Оливия? – изумился он, стараясь окрасить свой ледяной тон максимумом нежности, но, видимо, это ему удалось плохо.

– Разве не видишь? – удивилась она. – Собираюсь лететь обратно.

– Я вижу то, что ты реагируешь чересчур болезненно. Я говорю как врач: если бы положение Сэма было настолько серьезным, его бы госпитализировали.

– Ты не слышал его! – Она беспорядочно швыряла одежду в чемодан. – Если бы слышал, ты бы понял.

Но Грант не отступал, видя, что Оливия, близка к истерике.

– Послушай… – Он схватил ее за плечи и потряс, желая привести в чувство. – По крайней мере, подожди до утра, прежде чем решить что-либо определенное. Стоит ли ехать домой? Дай мне поговорить с Эдвардом, а еще лучше – с врачом Сэма. Если твой отец действительно в тяжелом состоянии, мы вместе решим, что делать дальше.

Но она не слушала его.

– Мне следовало звонить чаще, – причитала она. – Я не звонила четыре дня, зная, что он болен.

– И так каждый раз, – насмешливо проговорил он. Разочарование брало верх над его рассудительностью. – Наукой доказано, что недостаток постоянных телефонных контактов вызывает инфаркт миокарда, особенно у таких эгоистов, как Сэм Уайтфилд.

– Ты намекаешь на то, что он… симулирует болезнь? – Оливия, посмотрела на Гранта с таким презрением, что он почувствовал себя пигмеем.

– Я не исключаю такую возможность. Его сердце болит потому, что мы вместе.

– И ты, врач, можешь говорить такое? – Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать. – Я думала, все счеты остались в прошлом.

– Буду, счастлив извиниться, если несправедлив к нему. – Он пожал плечами и отвернулся, его до глубины души ранило ее обвинение. Но все-таки взял себя в руки и попросил: – Опиши его симптомы еще раз. Расскажи точно, что он сказал.

– Он не сказал ничего. Все, что мой отец хотел знать, – счастлива ли я и… когда думаю возвращаться домой, – заплакала Оливия. Слезы испортили ее макияж, но она уже ни на что не обращала внимания. – Я только знаю, что мне нужно принять решение, и хочу, чтобы ты помог мне.

– Хорошо, – сказал он. – Ты должна сделать выбор, Оливия: кому ты веришь больше, отцу или мне?