Текст книги "Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье"

Автор книги: Кэтрин М. Валенте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Интерлюдия

Две вороны

в которой две вороны, Проницательный и Усердная, покидают наш мир ради заманчивых пределов Волшебной Страны

Вероятно, заслушавшись увлекательных рассказов о жизни изнанки Волшебной Страны, вы успели позабыть о тех двух воронах, что гнались за Сентябрь по пути из обычного мира в Волшебный. Это вполне простительно! Они кажутся такими обыкновенными, эти вороны, кто на них обратит внимание? Но я-то про них помню, и давно уже пора рассказать вам, что приключилось с этими двумя нахальными птицами, которые вломились в нашу историю, будто в незапертый дом.

Во-первых, их звали Проницательный и Усердная. Может показаться, что для пары обычных ворон эти имена чересчур затейливы, но на самом деле всех ворон зовут примерно в таком роде. Все современные вороны происходят от королевских скандинавских прародителей, которых звали Думающий и Помнящая. Они обычно сопровождали одного славного парня, сидели у него на плечах и делились с ним своим мнением обо всем на свете. Большинство людей не стали бы слушать ворону, которая сидит у них на плече, – да и не смогли бы, даже если бы захотели. Тем не менее это наидостойнейшие имена для ворон даже в наши дни. За ужином каждая ворона откладывает ягодку или ножку кузнечика для Дядюшки Думающего и Тетушки Помнящей. Такова семейная традиция.

Как все вороны, Проницательный и Усердная обладали непреодолимой тягой ко всему блестящему и сверкающему. В тот день, когда Сентябрь кубарем перелетела через низкую каменную стенку и угодила в стеклянный лес, они заприметили крошечную прореху в ткани мира – в ней-то, собственно, и застряла нога девочки. Никогда они еще не видали, чтобы что-то так сверкало, сияло, светилось и переливалось, как эта малюсенькая трещинка. Сперва они заметили, как в ней исчезает гребная шлюпка с мужчиной в черном дождевике и серебристой дамой, а затем – как в той же трещине скрывается, хотя и не так грациозно, маленькая девочка; и, не успев каркнуть, вороны сразу поняли, что того-то им и надо. Проницательный и Усердная поплотнее сложили крылья и успели влететь в трещину за миг до того, как мир выправился и пшеница вновь мягко заколыхалась в сгущающихся сумерках.

Даже птицы мечтают о приключениях; даже птицы, которые прекрасно жиреют на фермерских посевах, мечтают о мире, который устроен не только для того, чтобы поесть и свить гнездо.

– Куда это мы направляемся, как ты думаешь, Проницательный? – прокаркала Усердная своему брату на тайном вороньем наречии.

– Не знаю, Усердная, но ведь круто же, правда? – прокричал Проницательный в ответ.

И они полетели еще быстрее.

Когда же они наконец прорвались через границу со взъерошенными перьями и слегка отмороженными клювами, то оказались вовсе не в стеклянном лесу, где Сентябрь как раз безуспешно пыталась развести огонь, а в странном городе из облаков. Как обитателей воздушной стихии, их это совершенно устроило. Вокруг них клубились и расцветали облачные мосты, облачные дома и облачные дороги. Вороны по очереди крутили сальто в гирляндах из облачных роз и выясняли, сколько ягод облачного шиповника умещается за их пернатыми щеками.

Они стремглав проносились через пустые облачные коттеджи и соборы, думая только о том, какое это счастье – заполучить в свое полное распоряжение целый город в небесах. Они ни разу не вспомнили о девочке по имени Сентябрь и о ее проблемах в подземелье, не говоря уже о том, чтобы задуматься, куда же подевались все обитатели облачного города.

Глава VII
Гоблинская экогномика

в которой Сентябрь и ее друзья приобретают билеты, многое узнают о фондовом рынке, заключают непростую сделку, а также получают новый наряд и нового спутника, то и другое куда замечательнее, чем может показаться на первый взгляд

Когда Сентябрь с друзьями, распрощавшись с обитателями Самовара – что было не так-то просто, – сошли с шоколадной лужайки на аккуратную дорожку, вьющуюся вглубь сумеречной страны, за ними наблюдали, можно даже сказать – крались. Сами они, разумеется, понятия не имели, что на них охотятся. Суббота приплясывал – его бирюзово-черные пятки оставляли на дорожке серебряные следы – и горланил песни о том, как им будет весело вместе. Аэл держался поближе к Сентябрь, свесив свою огромную голову до уровня ее плеча на случай, если она вдруг заговорит с ним. Она же смотрела вслед Субботе и никак не могла привыкнуть к этому шумному и болтливому мальчику-тени.

Они не знали, что на них охотятся, потому что ни один из троих не имел ни малейшего понятия о формальной магии. Они знали, что магия – это восхитительно и головокружительно, и даже примерно представляли, как она совершается, но это все равно что сказать, будто прекрасно разбираешься в устройстве самолета, на том лишь основании, что один раз слетал самолетом до самого моря. В Волшебной Стране множество видов магии. Белой и Черной магии было недостаточно, чтобы удовлетворить потребности каждого. В древности магия в Волшебной Стране была как слишком короткое одеяло, которого не хватало на всех. Так что магия послушно разбилась на лоскуты: Сухая Магия и Мокрая Магия, Горячая Магия и Холодная Магия, Толстая Магия и Тонкая Магия, Громкая Магия и Тихая Магия, Горькая Магия и Кислая Магия, Сочувственная Магия и Суровая Магия, Зонтичная Магия и Веерная Магия, Магия Веления и Магия Хотения, Яркая Магия и Тусклая Магия, Магия Находок и Магия Потерь.

Рынки используют Тонкую Магию, чтобы выслеживать и нападать. И вот один маленький голодный Рыночек крался за ними вне поля зрения Сентябрь, Аэла и Субботы, потому что уловил дуновение их Тонкости.

Понимаете, Рынок – это как тощая голодная собачонка. Он чует, когда вам что-нибудь нужно и у вас есть хотя бы немного денег, как собака знает, что по лесу шастает упитанный кролик. Он чует, когда у вас много денег и совсем мало здравого смысла, или когда вы ищете что-то конкретное, но при этом готовы соблазниться чем-то восхитительным и недоступным. Рынок принимает любые формы и размеры, чтобы ухватить добычу, заполнить себя тем или этим, в зависимости от того, в каком виде он желает вас заполучить.

Не успели они пересечь владения Самовара, устланные шоколадно-коричневой травой, и ступить на широкую обсидиановую равнину, как их со всех сторон окружила музыка, подобно внезапному пожару. Разворачивались и надувались яркие полупрозрачные палатки, раскладывались длинные столы черного дерева, ломящиеся от еды и от блестящих побрякушек, разматывались и развешивались по высоким столбам гирлянды разноцветных звездочек. Между палатками ковыляла карлица с огромными глазищами лунного цвета, длинными тяжелыми ушами, темной и замшелой, как древесный ствол, кожей, с всевозможными перьями и самоцветами в волосах.

Суббота всплеснул руками.

– А вот и Рынок Гоблинов! Видишь, Сентябрь, я же говорил, что прямо за углом нас поджидают чудеса! Здесь все самое лучшее!

Карлица, похоже, наконец, заметила их. Она сложилась пополам и медленно, не торопясь закувыркалась через двор по направлению к Сентябрь, переворачиваясь снова и снова как целеустремленный валун. Приблизившись, она оказалась коренастой и черно-зеленой. Колючие и гладкие участки кожи на ней чередовались, образуя сложный крутящийся узор. Агаты, гелиотропы, тигровый глаз усеивали ее голову и лицо, похожее на тускло поблескивающую маску.

– Налетай-покупай, покупай-разбирай, – начала она зазывания. Длинные бледные губы ее растянулись в улыбку. Она просунула гибкие пальцы с множеством костяшек в тяжелый черный жилет и извлекла пучок ослепительно-ярких морковок, толстых, кривых и заостренных, как нож, сверкающих так, будто их намыли в золотоносном ручье.

– Подходим, покупаем, подходим, покупаем, смотри, что предлагаем! Послушайте, послушайте, вглядитесь и прислушайтесь, милые дети солнца и луны, присядьте, отдохните, усталость утолите, поешьте, сколько сможете, за моим столом!

– Нет, нет, вот этого не надо! – воскликнул От-А-до-Л. Сентябрь тем временем разглядывала овощи, не прикасаясь к ним. Она уже научилась не пробовать ничего, прежде чем тщательно не исследуешь и не задашь достаточное количество вопросов. – Особенно остерегайся гоблинов, когда они начинают рифмовать, Сентябрь. От этих рифм добра не ж-ж-жди, – прожужжал он для убедительности.

– Добра, может, ждать и не стоит, – добавил Суббота задумчиво, – а вот чего-нибудь интересненького… Другой Суббота вообще парноколесных объезжал, а я что, не могу хотя бы морковку прикупить?

– Не надо, прошу вас! – заурчала гоблинша. – Зачем хулить мои товары? Шелк – что руно, а вот вино; цена – дешевле только даром! – Она прочистила горло и слегка смущенно уставилась на них оправленными в серебро глазами. – Прошу меня простить, привычка. Но осмелюсь заметить, здешнему народу нравится, когда так стараешься. Скороговорка – это не так-то просто, зверюга мой дорогой! Тут не обойдешься без Громкой Магии, а в ней я знаю толк. В гоблинских университетах хорошо учат! Ну да ладно, если хотите попроще, меня звать Толстянка Прекрасная, и у меня есть такое, сякое, всякое, никакое; что не купишь за грош, потом не найдешь… – Гоблинша сбилась и засмеялась над собой. – Да, не найдешь! Мы вашу нужду почуем за версту, в темноте и на свету. Мои морковки всем хороши, для лица румянца и огня души!

– Это уж точно, – фыркнул Аэл. – Распалить ее, раззадорить, чтобы плясала, пока не рухнет как подкошенная, вот уж спасибо, отлично придумано. И еще в придачу память ей отшибить, пускай забудет, как ее зовут. Или пусть превратится в маленькую гоблиншу, а ты за ней присматривай.

Гоблинша угодливо закивала.

– Может быть, может быть, кто знает. Только бизнес, ничего личного. Хотя я бы и не стала обращать ее в гоблиншу, не очень-то и хотелось. Мне и с моим Рыночком забот хватает – видите, какой беспорядок?

Свежий ветер надул радужные палатки и погнал между ними теневые сорняки перекати-поле. Платья затрепетали, амулеты забренчали.

– А почему беспорядок? – спросила Сентябрь. Морковь она не особенно любила, однако есть хотелось. Чашка кофе на обед – негусто. Гоблинша была совсем не противная и не страшная; и потом, разве не затем Сентябрь сюда явилась, чтобы превратить беспорядок в порядок?

Толстянка Прекрасная просияла, тигриные глаза ее заблестели.

– Видишь ли, Рынок Гоблинов – не совсем обычный рынок, это уж я тебя могу уверить. Когда гоблинша рождается и хочет чем-то заняться, а не просто так под мостом валяться (по мне – так лениться никуда не годится), она отправляется в Копеечный Лес в лучшем наряде, с угощением в кармане и, конечно, с узорным кремневым ружьем, а то и с двумя-тремя. Звери там не тихи, не кро́тки, ни по прозванию, ни по походке, что в хвост, что в гриву, что в гриву, что в хвост – иными словами, Лесок не прост. Так что дело ясное, Толстянка Прекрасная (шестая в роду, кого так нарекли), отправилась тоже, когда была помоложе, совсем девчонка, годков двести-триста, из монет монисто. В Копеечном Лесу много Рынков ко мне присматривались, все больше фруктовые, так уж повелось, – но я не обычный гоблин, мне они не по душе, тем паче что все мои сестры уже занимались фруктовым бизнесом. Терпеть его не могу. В клубнике нету глубины, а сливы вовсе не вкусны. Но дальше, в глуши, где Грошовые заросли извиваются, с Трехпенсовой лозой сплетаются, – там базары пряностей, там тележки жестянщиков, рыбачьи баржи, фактории контрабандистов, фонтаны спиртного, а еще дома́ из железа и кожи, на филинов похожи, бродят по лесу на совиных ногах, клюют прошлогоднюю листву коньками крыш, ухают на луну да фыркают на прохожих – не знают, бедняжки, как зазывать, как угодить, как напеть, только и знают, что громыхать да скрипеть. Помню, один гоблин, совсем малец, хотел заарканить Рынок, который был ему слишком велик, – текстильная ярмарка, парча и атлас, – так тот его сбросил на землю, как щенка, и отстегал рулоном лучшего шелка. Надо знать, какой Рынок тебе подойдет и хватит ли сил его обуздать. Я нашла свой на Шестипенсовой Пустоши – такой хорошенький птенчик, над головой флаги трепещут. Заморочила я его прибаутками, заманила монетами да куплетами, а потом хлоп по кассе – и скрутила прямо на месте. С тех пор мы повязаны, как касса с деньгами, да вот только нынче… – Гоблинша наклонилась поближе к Сентябрь, избегая взглядов марида и виверна, и весь ее Рынок будто склонился вместе с ней. – Нынче тени понаехали, денег-то у них нет, а хочется и того и сего. А магия из них так и сочится. Разбрасывают ее повсюду, где появляются, так что остался мой Рыночек без работы. Никому не нужны теперь магические товары. Тени чего ни пожелают, раз – и сбылось. А мой бедняжка не спит по ночам, косточки ломкие, пальтецо поизносилось. Совсем рассыпается на части, бедный малыш.

Теперь, когда Толстянка Прекрасная это сказала, Сентябрь и сама увидела, что ткани на прилавках побиты молью, с киосков осыпается краска, да и весь Рыночек стонет и жалуется. Неужели, когда они пришли, все здесь выглядело так же?..

– Но вы-то не таковы! – продолжала Толстянка. – Вам явно чего-то недостает. Вам что-то очень нужно. Вы пропахли этим, как мускусом, пропитались, как сыростью. Что бы это ни было – у нас это есть, быть такого не может, чтоб не было! – Толстянка подмигнула и облизала губы.

– И чего же нам недостает, если оно такое пахучее? – спросила Сентябрь. Ее желудок урчал, требуя морковки, но она знала, что лучше обойтись, ох как хорошо она это знала! – Что это за Рынок у тебя такой?

– Да неужели не видно? Это Гранд-Пассаж Желаний Мозга Костей.

– Мои кости ничего не хотят, – засмеялась Сентябрь.

– А у теней и костей-то нету, – проворчал Аэл.

– Оно и видно, солнышко! Ты наверняка слышала, как люди говорят о сердечных желаниях – так вот, все это полная чушь. Сердца глупы. Мягкие, пухлые плаксы, полные идиотских мечтаний. То бросаются сочинять стихи, то грезят о тех, кто того не сто́ит. Кости – вот кто должен заниматься настоящим делом, сражаться с чудовищами, преклонять колени перед теми, кто того заслужил. Сердце только строит грандиозные планы, а кости делают всю работу. Кости знают, что тебе нужно. Сердца же знают только то, чего ты хочешь. Мне больше нравится иметь дело с детьми, богганами и злодеями, у которых сердец вовсе нет, и они не мешают очень важной магии Сделал-Дело-Гуляй-Смело.

Сентябрь попыталась понять, чего хотят ее кости, но почувствовала только, что они очень устали.

– А чего тебе недостает, я, кажется, знаю, точно знаю! Нос гоблина из рода Прекрасных различает сотни нужд, а то и больше. Мой нос – моя волшебная палочка: продать, купить, возжелать, повздыхать, ударить по рукам и деньги на бочку. Идем скорее!

Они последовали за ней внутрь Рыночка. Тот специально для них прихорашивался, стараясь скрыть свою обшарпанность и повернуться лучшей стороной. Каждый прилавок намекал на чудеса, выуженные из глубин именно их, и ничьих других, желаний: фиалы с океанской водой и ажурные серебряные механизмы для передачи сообщений между маридами, которые плавают по времени, как по волнам прибоя. Букет из лимонного мороженого в сахарных рожках, стильный красный чешуйчатый плащ, на вид как настоящая кожа, и полная иллюстрированная многотомная энциклопедия от М до Я, в кожаных переплетах и с ленточками-ляссе. Суббота и Аэл жадно взирали на все это богатство. Сентябрь старалась не смотреть на крылья для девочек как раз ее размера, шапки-невидимки, настоящие мечи, гарантирующие изничтожение восьмидесяти пяти процентов Князей Тьмы, и даже на мамин родной, пыльного цвета шоколадный торт на потускневшей серебряной подставке.

– Не то чтобы я была так уже одержима торговлей! – сказала Толстянка Прекрасная, ведя их по Рынку хорошо продуманным путем. – Гоблины – гармоничные личности, какие бы подлые слухи о нас ни распускали. Я вот, например, люблю коллекционировать марки ничуть не меньше, чем торговаться. Марки, которые оплачивают доставку наших писем Наверх, – настоящие произведения искусства; они даже больше конвертов! У меня есть марка раннего периода царствования королевы Мальвы стоимостью в три поцелуя, а на ней оловянной краской нарисован вздыбленный носорогокентавр. Гордость моей коллекции. Ну и еще я садовник отличный, это само собой. Из гоблинских овощей фруктовый пунш выходит куда лучше, чем из неженок-абрикосов. А скоро еще турнепс пойдет!

– Простите, – еле слышно сказала Сентябрь, потом прокашлялась и попробовала сказать это снова. Ей было ни капельки не стыдно – в конце концов, ее сюда принесло даже без чемодана. – Простите, но у нас, боюсь, нет денег. Как вы и сказали.

– Вздор! – прокричала Толстянка и постучала указательным пальцем по носу, костистому и покрытому кусочками нефрита. – Ты за кого меня принимаешь? Я вас учуяла через всю черную равнину. Надо было только дождаться, пока вы выйдете из-под защиты герцогства, но я уж точно знала, что у вас есть чем заплатить. Вы богаты, как свекла сахаром.

Суббота нахмурился. На его лбу, как на воде, переливались дрожащие голубые тени.

– Это не так, – возразил он. – Конечно, мы не нищие; уверен, что у меня найдется пинта дыхания и ложечка слез, но называть это богатством – преувеличение.

Гоблинша прищелкнула языком, надувая и сдувая лягушачьего цвета щеки.

– Ну не знаю, марид, не знаю. Дыхание на этой неделе упало в цене, хотя Слезы пока держатся неплохо. Голоса взлетают все выше и выше, Первенцы вообще ничего не стоят, Кровь слегка опустилась с тех пор, как вернулись Ветры. Но все же Рынок растет, и у вас есть что ему предложить. Жаль только, что с тем поцелуем так получилось.

Сентябрь открыла рот, но тут же покраснела, вспомнив, что Суббота – Суббота, самый застенчивый мальчик в мире! – поцеловал ее в Самоваре.

– Да, моя девочка. Первый Поцелуй – это стандартная валюта! Если б я отловила тебя пораньше, ты бы могла скупить половину моих запасов за один только поцелуйчик. Очень жаль, конечно, но вот так бывает, когда крутишься среди аристократов. Они тебя досуха выжмут. Так, а вот, похоже, то, что нам нужно.

Они подошли к киоску, задрапированному темным шелком с бахромой из душистого мандрагорошка. Внутри было два пьедестала, накрытых подушками из фиолетового бархата. Огоньки мандаринового цвета изгибались дугой, образуя надпись: НЕОБХОДИМОСТЬ – МАТЬ ИСКУШЕНИЯ.

– Нам ничего этого не надо! – возмутился Суббота. – Мы идем в Тайн, на Развеселье. Там будет все, что нам нужно!

– Да, но как вы собираетесь туда попасть, мой синий дружок? Тайн – далеко, в центре Волшебного Подземелья, а Развеселье начинается в полночь. Боюсь, вам понадобятся Билеты, Маршрут, Поддержка и Поощрение. Хотя, конечно, нашу с вами подружку из рода человеков гораздо больше интересует аудиенция у Королевы, чем пляски до упаду, пока не стопчешь башмаки.

На одной из подушечек фиолетового бархата вдруг из ниоткуда возникли три красивых билета: раскрашенный пергамент с их именами и любопытной серой змейкой, ползущей сквозь затейливую буквицу и вдоль обрамления. На билете на имя Сентябрь значилось: РЫДАЮЩИЙ УГОРЬ, 7:35, ЭКОГНОМ-КЛАСС.

– Что можете предложить за билеты? – прощебетала Толстянка Прекрасная с ухмылкой. Она заарканила свою добычу и знала это. – Только не думайте, что сумеете добраться туда на своих двоих. Угорь – транспорт самый стремительный, убедительный и восхитительный, и вам его не догнать даже на крыльях виверна, которые, вы уж простите меня, молодой господин, и вполовину не так быстры, как крылья феникса или птеродактиля, говорю вам как на духу! И, кстати, пока мы тут с вами языками чешем, мой милый Рыночек уже перемещает нас к станции – не успеете оглянуться, и вы уже там, с настоящими прекрасными билетами, готовы к посадке. Вид у вас, правда, немного потрепанный для Развеселья, но зато вы проя́вите пунктуальность.

– Я… я не знаю! – нервно воскликнула Сентябрь. Гоблинша тараторила, не давая ей толком подумать; но, конечно, им нужны эти билеты – и прямо сейчас. Сердце ее отчаянно колотилось от страха, да и Аэл беспокойно переминался с лапы на лапу. – У меня ничего нет, кроме кожуры лунофрукта и пары луковиц, а вы говорили про стандартную валюту и про то, что дыхание падает, а слезы растут, а я понятия не имею, что все это значит.

– Гоблинские фьючерсы, – сказал Аэл. Как только ему выдался шанс прочесть лекцию, он сразу успокоился. – Ужасно сложные расчеты. Наверно, они даже входят в Странную Пфизику. В терминах чистой покупательной способности два Поцелуя равны одному Фиалу Слез, три Фиала равны Фунту Плоти, Пять Фунтов образуют Голос Девы, восемь Голосов дают Почести Принца, а шестнадцать с половиной Почестей равны одному Первенцу. Но всем этим торгуют на Большой Бирже, и в иные дни Почести Принца не стоят твоего отборного Поцелуя. Там и всякое другое можно купить-продать: Дыхание, Кровь, Желание, Час.

– Как можно продать Час? – спросила Сентябрь.

– Ох, Часы – это прелесть! – вздохнула Толстянка. – Их можно складывать стопочкой в сейф вместе с Получасами, Четвертьчасами, Минутами, Секундами, и это такая красота – все цвета, все формы, все перетекает одно в другое! Конечно, Час Часу рознь. Час Великой Битвы куда привлекательнее Часа Сна. Час Королевы бьет час Бродячей Кошки. И кстати, господин Виверн, я вынуждена вас поправить: Первенцев вывели из обращения. Вы не поверите, до чего перенасыщен ими Рынок. Ох уж эти современные родители! После Инцидента эта валюта полностью обесценилась. А виноват Сами-Знаете-Кто и его дурацкий фокус с превращением соломы в золото. Я сама еле пережила этот биржевой крах. В наши дни редко встретишь гоблина без целого выводка детей, которых надо кормить и воспитывать. У меня у самой трое. Теперь о билетах, – сказала Толстянка без малейшей паузы. Она выставила большой палец, прищурилась и снова прищелкнула языком, прикидывая размеры каждого – Сентябрь, Субботы и Аэла.

– С тебя я возьму кожуру лунофрукта и три твоих часа, – заявила она наконец.

– А с нас? – спросил Аэл.

– Не нужно ничего, это за всю компанию.

– Но мы же можем хотя бы часы поделить между собой, по часу с каждого из нас, – настаивал Суббота.

Вот он, думала Сентябрь, мальчик, который всегда защищал ее.

Толстянка Прекрасная рассмеялась. Смех ее словно доносился из-под воды.

– Мне не нужно твое время! Я хочу ее время. У нее-то есть на обмен Часы Героини, а это сто́ит больше, чем ты мог бы наскрести, вывернув все карманы – если бы, конечно, у тебя были карманы, мой милый теневой мальчик! А что до ее кожуры, на ней есть солнце. Толстый золотой слой, как кусочек масла. Мне это нужно, и я это получу.

– Какая из меня героиня, – тихо сказала Сентябрь. – Не в этот раз. Я Волшебный Епископ. Мне просто надо выполнить мою работу.

– Часы Епископа меня тоже вполне устроят, так что можешь звать себя как хочешь, дитя из Верхнего Мира. – Толстянка облокотилась на прилавок киоска, полностью в своей стихии.

Сентябрь фыркнула и сняла невидимую пылинку с воротника пальто.

– Ладно, – сказала она, – забирай кожуру и полчаса, по рукам?

Сентябрь, как мы уже отмечали, была девочка практичная, хотя до сих пор этим почти не пользовалась, – но когда потребовалось, ее практичность выскочила из засады с развернутыми знаменами. Она не собиралась отдавать целых три часа – с чего бы, это же насовсем! Она много раз ходила с мамой покупать семена, подкормку и саженцы и знала, что цена на ценнике и то, что платишь на самом деле, редко совпадают.

Толстянка всплеснула руками:

– Чудо-девочка! О, Алчный Пан, благослови мое великодушное сердце! В наши дни люди совсем разучились торговаться. Первенец? Запросто, по рукам! Хоть бы кто сказал: «А может, возьмешь не первого, а второго ребенка? Или лучше оставь их мне, всех этих сопливых плакс, а сама возьми вон те прекрасные доспехи!» Так вот: я не могу взять меньше, чем два твоих Часа, мой милый сельдерейчик. Иначе ты меня обдерешь как липку. Такие уж теперь времена.

Сентябрь, притворяясь, что обдумывает предложение, сняла еще одну невидимую пушинку с воротника своего пальто красного цвета.

– А если пятнадцать минут и поцелуй? Что скажешь? Сейчас я не то чтобы в плаксивом настроении, но могу припомнить что-нибудь печальное и добавить фиал-другой слез, чтобы скрепить сделку.

Толстянка посмотрела на Сентябрь с глубоким неодобрением. Уголки ее рта заблестели.

– Слезы должны быть искренними, лапушка, иначе они ничего не стоят. Я запросто могла бы довести тебя до слез, если б захотела. Доводить детей до слез легко, проще, чем картошку собирать. Но мне твой плач не нужен. Мне нужно твое время. Полтора часа и ни минутой меньше; да, и поцелуй тоже. Вторые Поцелуи не так хороши, но все же это устойчивая валюта.

–А по-моему, мы можем забраться на Угря прямо на ходу. – Сентябрь пожала плечами. – Я видела человека, который запрыгнул в вагон с зерном там, на путях, что у ручья. На вид не так уж и трудно.

Толстянка Прекрасная разразилась смехом во всю глотку.

– Давай попробуй, а я посмотрю! Будет о чем рассказать внукам! Кончится это тем, что тебя, крошка, поджарят на обед. Даже не спрашивай, что такое третий рельс Угря. Час с четвертью, поцелуй и локон твоих волос – последнее слово, соглашайся или разбежались.

Сентябрь издала тот же булькающе-фыркающе-кашляющий звук, который издавал папа, когда не хотел напрямую сообщать мяснику, что он думает о его цене на говядину.

– Покажи мне, пожалуйста, очередь за этими билетами по такой цене, и я заплачу, сколько ты просишь. Ну, где же она? – Сентябрь обернулась и посмотрела назад. Эта пантомима доставила ей удовольствие. До нее вдруг дошло, что это такое взрослое развлечение, что-то вроде игры в камешки или в рамми. Та часть ее, что была повзрослее и поумнее, почуяла азарт. – Что, нет очереди? Тогда – кожура и один час. Ни поцелуев, ни слез, зато мое рукопожатие в придачу.

Сентябрь протянула руку. Толстянка заухала от восторга, поплевала на ладонь (слюна ее оказалась лиловой) и пожала руку Сентябрь.

– Ну, – сказала Сентябрь слегка тревожно после того, как они ударили по рукам, – что такое час в вашей системе координат? Могу я выбрать, когда его отдать?

– Боюсь, что нет, – призналась Толстянка, – предложение превышает спрос. Но, как ты и сказала, что такое час?

Сентябрь крепко зажмурилась и кивнула. Она приготовилась к такой же боли, которую испытала, когда глаштин забирал ее тень, но ощутила только теплое прикосновение руки гоблинши на лбу и один-единственный острый промельк боли, будто стрелка на циферблате перешла на следующее деление.

– Но, дитя мое, ты не можешь пойти на Развеселье в таком виде, – доверительно зашептала ей Толстянка, заполучив Час в свои руки. – Ты же опозоришь свой народ. Ты ведь не хочешь, чтобы все подумали, будто в твоем никудышном мире не найдется экспорта получше, чем чумазые целеустремленные девицы?

– Я нормально выгляжу! – запротестовала Сентябрь.

Красное пальто, возмутившись намеком, плотнее обернулось вокруг нее, заняв оборону.

От-А-до-Л ухмыльнулся в свои длинные усы:

– Но разве ты не хочешь произвести впечатление на Хэллоуин, когда увидишь ее? Когда мы, ну, то есть он наконец отправится повидать своего дедушку, он перед этим непременно как следует вымоется. Может, даже потратится на галстук! Кстати! – Аэл замер, будто подумав о чем-то ужасном и прекрасном одновременно. – Как ты считаешь, в Тайне есть тень Городского Книгохранилища? – Он присел на свои темные лапы, будто сраженный этой совершенно новой мыслью, и хвост его, переливаясь фиолетовым, заходил ходуном с надеждой и тревогой.

Сентябрь не задумывалась о том, что будет, когда она встретит свою тень, и не знала, хочет ли произвести на нее впечатление. Это как встреча со школьной подружкой, которая давным-давно переехала в другой город, подумала она. Ты хочешь хорошо выглядеть, но не так, чтобы она почувствовала себя скверно. Конечно, если хочешь возобновить дружбу.

Пока она размышляла об этом, Рыночек принялся за работу.

На втором пьедестале, на подушке фиолетового бархата медленно появилось платье, словно сгустившись из тени и тумана.

Таких платьев Сентябрь еще не видела. От одного взгляда на него она почувствовала себя никчемной в перешитом деньрожденном платьице и старом красном пальто. Разумеется, платье было оранжевым. Никакой другой цвет ее бы не прельстил. Только это был густой, красноватый, взрослый оранжевый цвет с золотыми блестками. Глубокий вырез платья был обшит гранатами. Медно-красные воланы юбки мягко струились, сверкая драгоценными черными розочками. Темно-зеленый витой шелковый пояс трижды охватывал талию, а на турнюре ярко блестели двое медных карманных часов.

Это платье было слишком взрослым для нее. Слишком утонченным и искушенным. Сентябрь, практичная, но все еще маленькая девочка с полей Небраски, почувствовала, без видимых причин, что это платье опасно. Опушка на воротнике красного пальто встала дыбом и прильнула к ней теснее, будто хотела сказать: не нужна тебе эта расфуфыренная штучка. Я сама сумею тебя защитить и в компании не нуждаюсь.

– Это платье для леди, – прошептала Сентябрь.

– Это Бдительное Платье, – гордо просияла Толстянка. – Его сшили Бандерос высшего разряда в артели «Мушкетная мушка». Оно тебя никогда не подведет, а я еще дам в придачу прелестную брошку, совсем бесплатно. Когда камень потемнеет, ты поймешь, что твой Час ушел.

В руке гоблинши с мелодичным звуком появилась брошь, которую она тут же приколола на Бдительное Платье. Это была очень красивая серебряная брошь со светящимся дымчато-белым камнем, окруженным крохотными бриллиантами, как блестками измороси.

– Сентябрь, – ласково проговорил Суббота, – позволь мне купить тебе это платье. На него у меня хватит слез, я уверен.

– Это платье стоит куда дороже любых слез, паренек, – печально сказала Толстянка, качая зеленой драгоценной головой. – Дороже поцелуев и часов. И торговаться вам уже некогда. Слышите? – Издалека донесся низкий, мелодичный, печальный стон, похожий на гудок паровоза. – Угорь приближается к станции.

Вокруг Рынка в темном тумане загорелись синие лампы. Негромко зазвонил колокол. Висящее табло, покачиваясь, высветило название пункта назначения: СТАНЦИЯ ТУБЕРОЗА.

Толстянка Прекрасная расставила пошире свои большие шипастые ступни.

– Я рассказывала вам о Первенцах. У нас их столько, что девать некуда! Нет, они ребята неплохие, но я никогда не интересовалась детьми. Пусть мои братья этим занимаются, им нравятся все эти чепчики-распашонки. Мои сорванцы не дают Рынку покоя, все время скулят и просятся домой. Заберите у меня одного ребенка, и платье ваше. Дело того стоит, поверьте! Она, может, и покажется вам милой, но бесполезной безделушкой – но ведь то же самое говорят про всех мальчиков и девочек из Верхнего Мира, а они все равно могут сгодиться для чего-то хорошего. Баклажанчик, поди сюда!