Текст книги "Возвращение к жизни"
Автор книги: Кэтрин Куксон
Соавторы: Кэтрин Марч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
– Теперь порядок! – Маквей дождался, пока печка не загудела, постепенно раскаляясь докрасна. – Скоро будет тепло. Надеюсь, днем у вас появятся и дрова. Кстати… Вы не против, если Франни будет иногда приходить на чердак? Это единственное место, где она чувствует себя… – я подумала, что Дэви скажет «в безопасности», но он сказал: – …как дома. Она играет наверху с раннего детства. У нее временами бывает тоскливое настроение, и она любит побыть одна.
Я медлила с ответом: в памяти сразу же всплыли нелестные сентенции Флоры Клеверли из ее разговора с Дэви Маквеем, относившиеся к девушке и ее бабушке.
Секундной заминки оказалось достаточно, чтобы этот гордый и вместе с тем ранимый человек все понял:
– Простите, мне не следовало обращаться к вам с такой просьбой.
– Нет, нет! Вы можете сказать Франни – пусть приходит, когда ей захочется. Она не помешает нам. Никогда.
– Вы в этом уверены?
– Совершенно.
Но я не была совершенно уверена. Я не решалась признаться даже самой себе. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь посторонний появлялся в коттедже; особенно психически ущербная Франни. Я боялась, что ее присутствие нарушит мое хрупкое душевное равновесие. А ведь смысл поездки в Роджерс-Кросс только в том и заключался, чтобы обрести душевный покой и уверенность в этом мире. «Ты – эгоистка», – прозвучал внутренний голос.
– Спасибо. Если вам что-нибудь понадобится – скажите мне, – и он исчез.
Я вернулась в гостиную, размышляя над злой отповедью Флоры Клеверли: «Если ты так о ней печешься, то ты и узнавай. Какое я к ним имею отношение? Мне вообще непонятно, почему ты так о них беспокоишься. Может быть, это ударял за ее мамочкой? Будет забавно, если угадала».
Глава 5
Мы прожили в коттедже уже более трех недель, и я чувствовала себя намного лучше. У меня не было ни нервных припадков, безотчетного страха, необъяснимой тревоги, ни внезапных приступов тошноты. Весь этот кошмар остался в прошлом.
Я постепенно узнавала все больше и больше о биографии и судьбах обитателей Лаутербека. Меня удивило, что Флора Клеверли родилась в нашем коттедже. Ее отец был управляющим поместья. А сама она выросла бок о бок с отцом Дэви Маквея – Джоном Маквеем и вела хозяйство в большом доме еще задолго до женитьбы Джона.
Беседуя иногда с Роем, я поняла, что в своем интеллектуальном развитии он далеко уступал старшему брату. Скептическое отношение Дэви к творческим прожектам Роя было справедливым. Дженни оказалась прелестным ребенком, но я ее редко видела. Маленькая труженица все свободное время проводила, ухаживая за животными, которых очень любила.
Отношение Дэви Маквея к моей персоне круто изменилось. Не скрою, это, пожалуй, самое приятное событие в моей «новой жизни». Он стал обходительным, на редкость вежливым, если не ласковым в обращении со мной. А тем временем я узнала, каким деспотичным, необузданным, даже жестоким бывал владелец Лаутербека. Случайно я услышала его отповедь Алексу Брэдли во дворе фермы. Это произошло спустя неделю после того, как Маквей провел меня через пещеры и показал самую короткую дорогу к нашему коттеджу. По этой дороге я теперь всегда ходила на ферму за молоком. В то утро я почти выбралась из густых зарослей, как вдруг до меня отчетливо донесся разъяренный вопль Дэви Маквея.
– Даже не думай об этом! – кричал он. – Я тебе не позволю. За этим поступком явно еще что-то стоит.
– За этим не стоит ничего, кроме желания распахать свою собственную землю.
Я вряд ли узнала бы голос Алекса Брэдли, который слышала всего один раз свадебной ночью, наблюдая за безумными плясками на берегу озера, но мне был хорошо виден профиль этого человека и его трясущийся подбородок.
– Ты не сможешь распахать эти несчастные двадцать ярдов под коттеджем – там же сплошной камень. Если тебе так уж приспичило, то распаши все вокруг коттеджа, оставь только проход к дороге.
– Я снесу коттедж.
– Клянусь, ты этого не сделаешь!
– Ты, что ли, помешаешь?
– Да, я. Даю слово, Брэдли! А мое слово еще что-нибудь да значит в этих краях.
– Ты что, пытаешься меня запутать? Да у тебя давно уже все валится из рук. На тебя люди смотрят как на чудака. Предупреждаю, я сейчас не пьян, так что забудь о своих кулаках. Кроме того, за нами из машины наблюдает Кисси. Ты же не хочешь, чтобы Кисси заметила, что ты ударил первым? Ты ведь никогда не был громилой до того, как Кисси от тебя ушла ко мне, а потом молодая Дорис – к Джимми. Для тебя измена обеих женщин явилась еще одним ударом, постыдным унижением, не так ли?
– Убирайся!
– Иду, иду! Но хочу тебя еще раз предупредить. Не суй свой длинный нос куда не следует. Даже сама Мэг Эбмл и та не хочет, чтобы ты в это вмешивался. Она твердо решила переехать вместе с Франни к своему брату в Дорсет.
– Ты лжешь!
– Пойдем и спросим у нее?
– Вон отсюда!
Я выжидала некоторое время, пока не услышала шум отъезжающей машины, но побоялась встретиться с грозным Маквеем. Дэви Маквей не сдвинулся с места. В самом выражении его лица было что-то, предостерегавшее меня не покидать своего убежища. Хотя по каким-то необъяснимым причинам мне хотелось подойти к этому человеку. Я решила вернуться домой, но в это мгновение увидела, как Маквей шагнул к стоявшей неподалеку поленнице и в ярости начал рубить дрова, высоко поднимая топор, который, рассекая воздух, впивался в ни в чем не повинное полено.
Дикий порыв Маквея был столь устрашающим, что я, боясь закричать, инстинктивно зажала ладонями рот и в ужасе бросилась по узкой тропинке к коттеджу. Я мчалась, не останавливаясь, пока наконец не очутилась в гостиной.
Сидевшая перед камином тетя Мэгги испуганно посмотрела на меня.
– Что-то случилось? – растревожилась она.
– Ничего страшного. – Подойдя к потрескивающем в камине поленьям, я протянула руки к огню.
– Ты вся дрожишь. – Ладонь тети Мэгги легла на мое плечо. – Так что же все-таки произошло?
– Не со мной. Не тревожьтесь. Все из-за… – Я села на тахту и пересказала тете безобразную сцену, свидетелем которой только что была: – …Из-за той ярости, с которой он колол дрова, словно он разрубал на куски самого Алекса Брэдли. И не только его.
Никогда еще не видела человека в такой ярости. Я вспомнила свой мятеж, вызванный предательством Яна. Но мое оскорбленное чувство собственного достоинства нельзя был сравнить со вселенским гневом Дэви Маквея. Его гнев, казалось, был обращен против всех и вся – исключая больную Франни и маленькую трудягу Дженни.
Тетя Мэгги, глядя в огонь, мерно покачивалась. Эти покачивания говорили о ее крайне тревожном возбужденном состоянии.
– Не расстраивайтесь. Со мной все хорошо, хотя я и перепугалась. Знаете, ведь я бежала не от разъяренного Маквея, я убегала от себя. Если бы я осталась, то подошла бы к нему, но я чувствовала, что этого делать не следует… – Мой голос пресекся.
Тетя Мэгги оторвала взгляд от огня:
– Выслушай меня внимательно. События развиваются совсем не так, как я думала. Может, уедем, а? Мы даже можем им полностью заплатить. С ними творится нечто странное, во всяком случае, с большинством из них. Ты согласна со мной, родная?
Я задумалась. Мы легко могли бы оплатить остаток трехмесячной аренды, сложить вещи и сразу же уехать. Кроме одежды, у нас с собой ничего не было. Однако где бы мы ни оказались сегодня вечером, я была уверена: сразу начала бы мечтать о возвращении в розовый коттедж и думать о драматических взаимоотношениях Дэви Маквея с обитателями Лаутербека.
Теперь в огонь смотрела я и очень медленно, словно озвучивая потаенные мысли, говорила:
– Доктора объясняли мне, что я должна побороть в себе ощущение безысходности – болезненное чувство, которое годами угнетает меня и из-за которого жизнь обходит меня стороной. Чувство, которое не позволило бы мне даже уйти в мир иной. Еще они говорили, что если я хочу победить в этой тяжкой битве с самой собой, то я должна действовать, интересоваться окружающим миром, преодолевая апатию любой ценой; тогда со временем вымышленная жизнь начнет принимать все более реальные очертания. Тетя Мэгги, вы же знаете, как долго и тщетно я пыталась это делать; и только здесь, в этом далеком от суеты месте, иллюзорная жизнь начинает сливаться с реальной. У меня появился интерес, хотя и не совсем обычный, но интерес к людям, живущим в этом доме. Я не могу объяснить его природу; могу только сказать, что, наверное, во мне опять просыпается писатель. Мне очень хочется остаться здесь и распутать этот дьявольский клубок характеров и темпераментов. Вы же знаете, я могу только скрупулезно анализировать. К сожалению, даром ясновидения небеса меня не одарили.
Ласково похлопывая меня по ладони, тетя Мэгги сказала:
– Я услышала отрадную новость, и если Лаутербек и его обитатели оказывают на тебя столь целебное воздействие, то мы не только проживем в коттедже три месяца, но и снимем его на следующие три года.
Наши дни в Роджерс-Кросс текли размеренно, но однажды наступило незабвенное утро, положившее начало новой жизни. Этим утром я поняла, что у меня складывается сюжет нового романа, в основе которого лежит история дома Лаутербек и судьбы его обитателей.
Весь вечер я провела в смутном предчувствии надвигающихся значительных событий. С этим же чувством ожидания я легла спать. Так бывало часто, когда у меня рождался новый замысел. Я провалилась в тревожный сон и проснулась на заре, когда первые робкие лучи солнца озарили гладь озера. Я подняла раму и высунулась из окна. Воздух был очень свежим, но не холодным. День обещал выдаться погожим, как это бывает в сентябре.
Раньше, когда я просыпалась слишком рано и передо мной не возникала столь завораживающая картина, я уходила в глухой мир своих переживаний, постепенно заполнявших мою душу. Но с тех пор как я поселилась в коттедже, вблизи озера, мои мысли стремились вырваться за пределы этих стен точно так же, как этого желало и все мое существо. Мне очень захотелось прогуляться около озера.
Посмотрев на будильник, я увидела, что было только половина шестого. Если бы я сейчас встала, я разбудила бы тетю Мэгги. Но желание выйти из коттеджа было сильнее любых резонных доводов. На мне была короткая ночная рубашка. Прямо поверх нее я натянула юбку и два свитера. Надев шлепанцы, я потихоньку прокралась к лестнице и спустилась вниз. На кухне сменила обувь и, пройдя в гостиную, осторожно открыла входную дверь.
Розоватая полоса на небе расширилась. Казалось, свет постепенно сдвигает ночной покров с деревьев, и они вырастают одно за другим над покрытой капельками росы травой. Медленно, словно в забытьи, я спустилась к озеру. Над ним стелилась плотная пелена тумана. Я испытывала несколько жутковатое, но вместе с тем прекрасное ощущение. Холм за озером был окрашен в бледные розовато-лиловые тона. Он выглядел очень высоким и далеким. У меня появилось непреодолимое желание взобраться на него. Хотя я частенько обходила пешком вокруг этого зеленого холма, но еще ни разу не была на его вершине. И вот сейчас я собиралась это сделать.
Когда я шла по покрытой туманом траве, я испытывала чувство, которое нельзя было назвать просто радостью. Я знала, что такое радость, но сейчас происходило нечто другое. Было ли это удовольствием? Нет! Я бы назвала это чувство языческим опьянением красотой, божественным экстазом. Хотелось бегать, прыгать и кружиться в этом сизом тумане, как делают иногда маленькие дети. Я и ощущала себя маленьким резвящимся ребенком. «Если тебе хочется побежать, сделай это», – раздался мой внутренний голос.
Я бежала сквозь туман до тех пор, пока не достигла подножия холма и не начала на него взбираться; вместе со мной поднималось солнце. Когда, запыхавшись и посмеиваясь над собой, я добралась до вершины, то замерла в его лучах: они, казалось, проникали сквозь тело и согревали мое сердце. Я не чувствовала ничего подобного за все прожитые годы. В этот момент я знала, что снова начинаю жить, и понимала эту вновь обретенную жизнь как никогда ранее глубоко. Я знала, что как бы ни сложилась моя судьба в будущем, я сама буду управлять ею. Все беды, случившиеся со мной в прошлом, принесли отец, мать и Ян. Сейчас никто из них мне не был опасен.
Почему минуты светлого озарения быстро истекают? Возможно, они даются нам, чтобы укрепить в сознании ощущение силы, побеждающей страх. Я черпала силу духа из самой природы. Мне вдруг захотелось широко раскинуть руки и взмыть и синее небо, словно вольная птица. Весь мир принадлежал мне. Я купалась в солнечных лучах, отражавшихся от зеркальной поверхности Большой Воды – другого озера, которое я раньше видела только издалека.
Вдоль его берега протянулась длинная полоса высоких деревьев, отделявших озеро от широкого поля, часть которого была видна из окна моей спальни.
Мне не терпелось побывать на берегу озера, и я побежала вниз по склону холма. Тумана на склоне не было, и, только когда я спустилась в долину, он снова окутал мои ноги. На середине поля возникла преграда. Это была стена, сложенная из плотно прилегавших друг к другу камней. Множество таких стенок разделяли здешние поля на участки, но эта возвышалась над остальными.
Когда я залезла на стену, схватившись руками за острые выступы верхних камней, чтобы потом подтянуть тело, я представила себе могучих белокурых великанов, выворачивавших эти огромные валуны, тащивших их по склону и затем водружавших на вершину, не пользуясь никакими механизмами, кроме мускулистых рук. Эти люди происходили из родов, которым приходилось бороться и защищать свою землю от воинственных шотландских племен, и я не сомневалась, что строители этой стены были олицетворением силы и мужества.
Размышляя о живших в далеком прошлом крепких и отважных мужчинах, я почему-то вспомнила не Дэви Маквея, а Тэлбота. Я вспомнила тот день, когда он принес в коттедж дрова. Почтенный коммерсант вошел в гостиную с такой огромной вязанкой в руках, что я не удержалась, сказав: она слишком большая и тяжелая для него. Тэлбот насмешливо улыбнулся. Сидя на кухне за чашечкой кофе, он потчевал меня историями о славных победах и приключениях обитателей графства Камберленд. Но когда Тэлбот увлекся романтическими любовными историями виднейших представительниц прекрасного пола, я удалилась. Повествования о романтической любви раздражали меня…
Я уже очутилась за стеной, но обнаружила, что идти здесь надо осторожнее, так как дважды чуть было не подвернула ногу, споткнувшись о выступающие из земли камни. Словно по мановению волшебной палочки, туман исчез, я вошла в окаймлявшую берег озера рощицу. Пройдя ее насквозь, увидела перед собой далеко простиравшуюся водную гладь. Это озеро было во много раз больше озерца вблизи нашего коттеджа.
Я была раздосадована. В большом озере не было очарования нашей Мал-Воды. В самом пейзаже было что-то унылое, отталкивающее. На берегу валялась перевернутая лодка. Она выглядела старой и заброшенной. Я подумала, что, Может быть, это и есть та самая лодка, которая перевернулась и погребла родителей Франни.
Несмотря на то, что солнечные лучи освещали озеро, от него веяло холодом. Я не могла заявить себя двинуться дальше. Но я приказала себе: «Не глупи. Обойди вокруг него. Это всего лишь озеро». Я не сделала и шага. Села на низкий валун у опушки рощицы. Охватившее меня утром дивное ощущение счастья покинуло не только мою душу, но и тело. Я почувствовала себя усталой и с ужасом уловила симптомы возвращающейся депрессии. Но почему, господи? Я была крайне впечатлительной: меня волновали не только судьбы людей, но и животных, лесов, полей, рек – флоры и фауны, живой Природы. Возможно, это угрюмое коварное озеро увлекло на дно не одну прекрасную молодую жизнь?! Может быть, поэтому от озера исходили токи враждебности? Я не знала.
Я уже подумывала о возвращении домой. Меня остановило какое-то движение среди деревьев. Повернув голову, я застыла: к узкой полоске пляжа спускался Дэви Маквей. Подойдя к берегу, он бросил на песок халат. И лишь в это мгновение я осознала: светловолосый гигант был обнажен. Я увидела, что руки и ноги Маквея, словно заплатами, были покрыты лоскутами бледно-розовой кожи, соединявшимися между собой многочисленными рубцами и шрамами. Шрамы вспухали и шевелились, словно змеи, при каждом его движении. Полная сострадания, я шептала: «О боже! О боже!..»
Теперь я поняла, почему Дэви всегда ходил в рубашке с длинными рукавами и застегивал наглухо воротничок. Но если все его тело было изуродовано шрамами, то как уцелело лицо? Как-то я заметила на его шее шрам, тянущийся из-под воротника рубашки к уху, и подумала, что это, должно быть, след полученного им на войне ранения. Очень много мужчин имеют подобные отметины былых сражений. Однако этот человек носил больше, чем просто отметину, он носил вместе с собой свое обгоревшее тело. «Как мало люди знают друг о друге», – прозвучало в моем потрясенном сознании. Я ненавидела Маквея или, точнее говоря, раньше ненавидела. Я считала его высокомерным, дерзким человеком, а он под забралом мужской бравады скрывал свое искалеченное, покрытое чудовищными шрамами тело.
Сейчас для меня было главным только одно – уйти незаметно. Если Дэви Маквей увидит меня здесь, он все поймет и встречи со мной станут для него невыносимыми.
К несчастью, я, зацепившись ногой за валун, Не смогла удержать равновесия и упала на бок. Локоть и запястье правой руки пронзила острая боль; но я лежала на ней, не пытаясь подняться. Медленно повернув голову, я посмотрела на стоявшего лицом ко мне Дэви Маквея. Расстояние между нами не изменилось, но казалось, что до меня долетает его дыхание.
Сквозь полуприкрытые веки я увидела, что он шел не ко мне, а в сторону деревьев. Я пыталась подняться, но, когда оперлась на руку, ее пронзила невыносимая боль и я опять упала на бок.
Через некоторое время, помогая себе здоровой рукой, я все-таки села, прислонившись спиной к валуну и крепко зажав пальцами поврежденное запястье. Я сидела, не шевелясь, и ждала… Маквея. Две или три минуты спустя я увидела, что он идет в мою сторону в плотно запахнутом халате. Я сидела, опустив глаза.
– Какая встреча, мисс!
Слова приветствия прозвучали глухо, но дружелюбно.
Я подняла глаза и пролепетала, заикаясь:
– Я… я пришла сюда посмотреть рассвет и вовсе н-не собиралась…
– Вам не нужно извиняться. Я помню, вы говорили мне однажды, что мы живем в свободной стране. Чего вы так смертельно испугались, отважная путешественница?
– Я не… я не испугана.
– Вы боитесь всего и вся. – Он отвернулся от меня и посмотрел на воду.
Этот непостижимый человек возмущал тем, что без всяких усилий обезоруживал меня, не оставляя шанса на победу.
Продолжая задумчиво смотреть на воду, Маквей сказал:
– Вы боитесь. Но… не Дэвида Маквея. Ведь вы горды тем, что видите меня насквозь, не так ли? Нет, вы боитесь не меня, вы боитесь чего-то другого… Не вставайте. – Он повернулся и сделал предостерегающий жест ладонью. – Я могу немного посидеть с вами. У меня, по крайней мере, еще полчаса в запасе до начала трудового дня. Вы повредили руку?
Маквей опустился рядом на один из валунов. Его босые ноги выглядывали из-под халата. Я поймала себя на том, что смотрю на его ступни. На них не было шрамов; они имели довольно правильную форму, хотя и были несколько широковатыми.
– Я, наверное, растянула связки на запястье, – сказала я отрешенно.
– Разрешите, я посмотрю.
Когда его пальцы осторожно прикоснулись к моему запястью, я почувствовала сладостную дрожь – чувство, казалось, забытое навсегда.
И Дэви это понял: его пальцы на мгновение замерли, и под его тяжелым взглядом я подняла свои глаза. Несколько секунд мы сидели молча, глядя друг на друга. Он тихо спросил:
– Что с вами происходит? Вы не должны быть рабой обстоятельств, подавляющих все ваше существо. Надо бороться!
– Я пытаюсь, – прошептала я.
– Это из-за развода?
Я сжалась в комок и не могла произнести ни слова. Бережно ощупывая пальцами мою кисть, Маквей продолжал спокойно говорить со мной, опытный врач с трудным пациентом.
– То, что произошло с вами, может случиться с каждым. Люди и обстоятельства настигают нас и загоняют в угол, издеваются; но человеку дается всего лишь одна жизнь, чтобы преодолеть препятствия… – Пальцы Дэви Маквея отпустили мою руку. – Переломов нет. Когда вернетесь домой, сделайте тугую повязку.
Поставив диагноз, он оперся спиной о валун, подтянув колено и обхватив его переплетенными пальцами. Мы сидели молча, задумчиво глядя перед собой. Мне казалось, что тишина заполняла воздух, проникала в каждую пору моего тела, успокаивая растревоженную изболевшуюся душу.
Это предрассветное туманное утро на берегу таинственного озера останется со мной на всю жизнь – до самой смерти. Постепенно окружавшая меня тишина приобрела новые оттенки: ее заполняла личность Дэви Маквея, и она приоткрылась мне. И тогда я испытала необычное ощущение: в сознании зрела уверенность, что меня и этого человека, доставившего столько огорчений своей грубостью, иронией, сарказмом, что-то объединяет. Казалось, в наших мыслях главенствует одно и то же пока непостижимое чувство.
Я пришла в себя от шороха покачнувшейся травинки. Но мне почудилось, что раздался оглушительный звук, словно со дна морских глубин взвился гигантский смерч. В этот момент заговорил Маквей:
– Когда со мной это произошло, – он показал грудь, потом бедро, – я думал, что обречен. Я хотел скорее умереть. Когда случается непоправимое, единственное желание – подчиниться судьбе или року… – Он замолчал; я тихо спросила:
– Трагедия случилась на войне?
– Вроде этого. Но без всякой романтики. – Его губы искривились в усмешке. – Не было ни бравого командира, которого бы я прикрыл грудью, ни высоких наград. Всего лишь охваченный огнем бензовоз, перевернувшийся на крутом склоне. Меня нашли с торчавшей из окна головой – дверь заклинило. Толстые ботинки сохранили мои ступни, но они бы мне не понадобились, если бы я еще мгновение оставался в кабине.
– Где же это произошло?
– В Корее. Серьезные боевые действия уже не велись. Подобные случаи бывают редко, да и то только с теми людьми, кому испытания на роду написаны.
– Я вам искренне сочувствую.
Говоря банальные слова, я смотрела на траву, но заметила, что его больно задело мое «соболезнование».
– Послушайте, мисс Гуманность! Поймите – я не нуждаюсь ни в вашей, ни в чьей-либо жалости. – Прежний сарказм и гордость душили Маквея.
Ироничный голос живо напомнил мне нашу первую встречу на кругом вираже. Я вскочила на ноги, словно ошпаренная. Дэви Маквей уже стоял передо мной, и мы смотрели друг на друга, будто дуэлянты.
– Я вас и не жалею. Не думаю, что простой смертный отважился бы жалеть вас!
Смысл моей отповеди несколько отличался от ее истинного содержания. Я хотела сказать, что такой большой и сильный мужчина, как он, не может вызывать жалость; его могучий облик просто несовместим с этим унизительным понятием. К моему удивлению, я увидела в глазах Маквея глубоко затаенную душевную боль. Его нижняя губа дрогнула, а упрямый подбородок словно окаменел.
– Золотые слова, мисс. Ну, мне пора идти работать. До свидания.
– Всего доброго, сэр.
И мы разошлись в разные стороны…
Утро потеряло всю свою первозданную прелесть. Хотя туман и рассеялся, заметно похолодало. Я прошла через рощицу и уже приближалась к сложенной из валунов стене, как меня охватило знакомое чувство тревоги; мне захотелось бежать домой – к тете Мэгги, под защиту ее любви и здравого смысла. Я хотела стать частицей ее гармоничного существа, которому не ведом болезненный страх…
Если бы я оказалась в будущем и меня спросили, почему я так спешила домой, то вспомнила бы еще об одном человеке – Дэви Маквее. В молчаливом уединении на берегу озера меня пронзило чувство общности с ним. Нас объединял Страх, только природа его была разная. Я боялась людей, способных предать. Но какой страх терзал душу Маквея – я еще не понимала. Знала только одно: этот страх изуродовал его жизнь.
Когда я обошла вокруг подножия холма и увидела тетю Мэгги, стоявшую в домашнем халатике у двери коттеджа, я бросилась к ней – как ребенок под крыло своей матери.
И она, как все матери на земле, встретила меня вопросом, полным тревоги:
– Где это тебя носит в такую рань? Я вся изволновалась.
– Мне не спалось. Я ходила смотреть восход солнца. А почему вы не спите?! – Чувство страха улетучилось в одно мгновение, я была в безопасности. – Ведь вы никогда так рано не встаете.
– У меня болит зуб.
– Тетя Мэгги, не притворяйтесь!
– Ты мне это уже говорила, когда я чуточку занемогла. Так вот, я не собиралась болеть тогда и мне совсем не нравится зубная боль сейчас, – трогательно-серьезно отчитала меня добрейшая тетя Мэгги.
Мне почему-то хотелось смеяться. Но я сдержалась, боясь предстать черствой и бездушной.
– Ладно, вырывайте зуб без всякого сожаления. Чем меньше останется зубов, тем меньше вероятность, что они когда-нибудь заболят. – Я хотела рассмешить тетушку.
Оставив без ответа мою шутку, проницательная леди смекнула, что со мной что-то произошло.
– Ты бледна и выглядишь усталой. Наверное, ты совсем не спала? Тебе не холодно? Ты вся дрожишь.
– Немного замерзла. С удовольствием выпила бы чая.
– Он давно готов.
Через несколько минут, у камина, в котором весело плясали язычки пламени, мы уже сидели рядом, наслаждаясь божественным напитком.
– Сегодня начинаю писать книгу. Я уже придумала название. Она будет называться «Закованный в панцирь», – порадовала я свою любимую тетушку приятной новостью.
