355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэтрин Ирен Куртц » Адепт » Текст книги (страница 3)
Адепт
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 22:50

Текст книги "Адепт"


Автор книги: Кэтрин Ирен Куртц


Соавторы: Дебора Харрис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3

Следующие два дня прошли без новостей о Перегрине Ловэте. Во вторую половину дня в среду Адам, как и обещал, заехал в Кинтул-Хаус. К своему удивлению, Перегрина Ловэта он там не застал. Удостоверившись в том, что леди Лора в хорошем настроении и чувствует себя, насколько возможно, неплохо, Адам поинтересовался, куда исчез молодой человек.

– Честно говоря, не знаю, Адам, – ответила она. Они пили чай в утренней гостиной. – Он не показывался весь вчерашний день, а сегодня утром позвонил и сказал, что у него какое-то срочное дело с агентом одной из лондонских галерей. Если бы я не знала вас лучше, я бы обвинила вас в том, что вы напугали его.

– Ну, он и впрямь изрядно напуган, – рассудительно согласился Адам. – К несчастью, я мало чем могу ему помочь, пока он не испугается самого себя больше, чем боится меня.

После этого он сменил тему разговора, ибо не хотел открывать причины своего интереса к Перегрину Ловэту – тем более леди Лоре Кинтул, чью надвигающуюся смерть увидел Перегрин. Адам поболтал с ней еще час и уехал, получив обещание позвонить, если она ощутит потребность в нем – в качестве врача или друга.

В обычных обстоятельствах Адам позвонил бы леди Лоре в пятницу, но в четверг с Северного моря задул холодный осенний ветер, принесший с собой проливные дожди и сильнейшую грозу. Всего за сутки деревья на северо-восточных склонах холмов начисто облетели, а сжатые поля превратились в раскисшие болота. Ненастная погода повергла нескольких пациентов Адама из Джорданберна в тяжелую депрессию. Он проводил в клинике намного больше времени, чем обычно, поэтому Перегрин Ловэт занимал его мысли даже меньше, чем Лора Кинтул.

Профессиональный кризис пошел на спад только к утру субботы – как раз вовремя, чтобы оставить ему время на запланированные мероприятия. Буря все еще не унялась, но к десяти утра, когда Хэмфри вывел его машину со стоянки Джорданберна и направил ее на запад, небо на севере начало понемногу проясняться. Они неслись по магистрали М8 в сторону Глазго и дальше, на юг – к Фернегейру. Элегантный старый “бентли”, который Адам любил больше других своих машин, даже больше, чем “ягуара”, оправдывал свою репутацию “бесшумной спортивной машины”.

В этот день он был приглашен на ленч в Шательхиро, замечательный охотничий замок, выстроенный в начале восемнадцатого столетия для герцога Гамильтона: Адам обещал произнести поздравительную речь по поводу дня рождения нынешнего герцога. Поскольку старик был близким другом его отца, для сэра Адама Синклера визит был не обязанностью, а скорее удовольствием. То, что он выбрал из всех своих автомобилей “бентли”, тоже являлось своего рода демонстрацией своих добрых чувств, ибо и его отец, и герцог были большими знатоками старых машин.

Он предпочел бы вести сам, но, доверив руль Хэмфри, получил возможность перечитать текст собственной речи. Он также мог подкорректировать второе обращение, с которым ему предстояло выступать сегодня вечером уже в Эдинбурге на благотворительном представлении “Волшебной флейты” – это был еще один повод поручить вождение Хэмфри. Адам терпеть не мог парковаться в городе. Помимо этого, плотный график не позволял им заехать между двумя мероприятиями в Стратмурн, и поэтому Хэмфри захватил для него вечерний костюм, чтобы он мог переодеться по дороге в концертный зал. В общем, у сэра Адама Синклера, баронета, выдалась типичная суббота.

Несмотря на непогоду, мероприятие у Гамильтонов прошло гладко. В короткий просвет между дождями Адам вывел старого герцога на стоянку потыкать ногой шины “бентли” и повздыхать о золотых временах, когда они с отцом Адама гоняли на куда более старых машинах гораздо быстрее, чем делали это Адам или Хэмфри на почтенном “МК VI”. Потом, когда большинство гостей разъехались, Адама уговорили задержаться выпить, и ему даже хватило времени на то, чтобы переодеться перед отъездом из Шательхиро.

Затем ему предстояло заехать за своей спутницей на этот вечер. Она уже ждала его, и они прибыли в концертный зал как раз вовремя. Дженет, леди Фрейзер, была замужем за одним из коллег Адама по клинике, которого вызвали для консультаций в Париж. Фрейзеры жили севернее Эдинбурга, на другом берегу Фирта, и подобно Адаму являлись большими поклонниками оперы. Адам дружил с обоими Фрейзерами с детства.

Кроме того, Дженет Фрейзер была неисправимым романтиком; поэтому она безжалостно подшучивала над холостяцкими привычками Адама и вечно пыталась свести его с юными леди подобающего происхождения. Когда Адам произнес свою речь и вернулся в ложу, она несколько умерила свои старания, позволив ему целиком отдаться чарующей музыке, но позже, в интимной обстановке салона старого “бентли”, ничто уже не мешало ей возобновить свои попытки.

– Право же, ты совершенно невыносим, Адам, – говорила Дженет, пока Хэмфри вез их на север через Форт-Роуд-Бридж. – Мне всегда приятно видеть тебя в качестве провожатого, когда Мэттью уезжает по делам, но тебе нужна собственная дама. Стоит тебе захотеть – наверняка найдется сколько угодно желающих провести с тобой вечер.

Адам вздохнул и поудобнее устроился на кожаных подушках “бентли”. Он уже начинал уставать от этой игры. В принципе он не потерял надежды разделить свою жизнь с женой и семьей, однако женщина его мечты (надо заметить, достаточно взыскательной) с досадным упорством не попадалась ему на жизненном пути.

Разумеется, в этом не было никакой вины Дженет, но он все же был рад, что она не видит, насколько его раздражают настойчивые попытки вернуться к этой теме. Хотя его белый шарф и воротничок наверняка хорошо были видны в полумраке салона, он знал, что лицо его различимо с большим трудом. Она тоже была в черном, так что почти целиком растворялась в темноте, если не считать бриллиантового ожерелья на светлом треугольнике шеи под светлым пятном ее лица.

– Стоит ли мне напоминать, что я просто берегу себя для той, единственной? – парировал он все тем же непринужденным тоном. – В конце концов, ты-то уже замужем.

– Ох, Адам, ты непогрешим. И ведь не то чтобы у тебя не было нормальных аппетитов – я помню это по давним временам. Вот только потом тебе, похоже, просто ПОНРАВИЛОСЬ жить монахом.

Адам обдумал это обвинение. Некоторые особенности его жизни, которую он разделял с несколькими по-настоящему близкими людьми, и впрямь требовали монашеских дисциплины и самопожертвования, однако обсуждать это с Дженет он был явно не готов, какими бы друзьями они с ней ни были.

– Может, ты будешь меньше сравнивать меня с монахом, если мы заедем в Стратмурн выпить, прежде чем я отвезу тебя домой? – беззаботно предложил он. – И кстати, обрати внимание: это всего лишь приглашение выпить. Красивые замужние дамы – всегда желанные гостьи в Стратмурнском аббатстве, но моя монашеская келья остается неприкосновенной.

– Ах, Адам! – хихикнула она. – Уж и не знаю, зачем соглашаюсь. Вообще не знаю, зачем имею с тобой дело.

Впрочем, она позволила сменить тему разговора. Он велел Хэмфри изменить маршрут, и ко времени, когда они подъезжали к Стратмурну, голова Дженет сонно покоилась на его плече.

Шипя шинами по гравию, “бентли” подбирался по извилистой дорожке к воротам усадьбы. За последним поворотом Хэмфри потянулся к кнопке дистанционного управления воротами, но удивленно охнул и нажал на тормоза.

“Бентли” замер под проливным дождем посреди дороги. Адам выпрямился и посмотрел через ветровое стекло. Дженет сонно пошевелилась. Прямо перед воротами, загораживая въезд, стоял темно-зеленый “мини” с деревянными боковинами. Слева от машины виднелась в свете фар “бентли” долговязая, насквозь промокшая фигура.

– Боже праведный, неужели Перегрин Ловэт? – воскликнул Адам, протягивая руку к двери.

Ни шапки, ни шарфа на художнике не было. Дождь насквозь промочил его плащ, и мокрые волосы прилипли к черепу. Судя по всему, он ходил взад-вперед под дождем уже довольно долго, так как успел протоптать в палой листве небольшую тропинку. На мгновение он застыл, словно завороженный светом фар, потом, спотыкаясь, неверной походкой лунатика направился к “бентли”. Очков на нем не было.

– Он что, пьян? – спросила Дженет.

– Не думаю.

Накинув на плечи плащ, Адам выбрался из машины как раз вовремя, чтобы подхватить художника прежде, чем тот упал на колени. Вблизи, в безжалостном свете фар, Перегрин выглядел еще хуже, чем ожидал Адам. Глаза его налились кровью и глубоко запали от недосыпания, на правом виске багровела ссадина.

– Ради всего святого, Перегрин, что с вами? – ужаснулся Адам. – У вас совершенно кошмарный вид!

Перегрин издал нечто среднее между стоном и всхлипом и вцепился в рукав Адама ледяными от дождя пальцами.

– Спасите меня, – отчаянно прохрипел он. – Прошу вас… спасите меня.

– Ну конечно, – заверил его Адам. – Только давайте сначала уйдем с дождя.

Хэмфри выбрался с водительского места “бентли” и остановился рядом с ними у капота машины. Лицо Дженет смутно белело в темном проеме открытой левой двери. Приняв наконец решение, Адам повел Перегрина к “мини” и с помощью Хэмфри усадил его на левое, пассажирское, место, предварительно накинув ему на плечи свой плащ.

– Я справлюсь сам, – сказал он дворецкому, закрывая дверцу со стороны Перегрина и направляясь к водительской двери. – Отвезите леди Фрейзер домой. Скажите, что я позвоню ей завтра утром и все объясню.

Хэмфри кивнул и зашагал обратно к “бентли”. Пока он садился в машину и поворачивался к Дженет, Адам разглядывал Перегрина. Съежившись под плащом Адама, художник порылся в кармане, достал очки и дрожащими от холода руками нацепил их на нос. Адам потянулся к зажиганию, чтобы отвезти Перегрина в дом, но ключей на месте не оказалось.

– Мне нужны ключи, Перегрин, – негромко произнес он, протягивая руку.

Перегрин механически достал ключи из кармана своего плаща. Когда он клал их в руку Адаму, тот заметил на ладони художника линию отпечатков в форме полумесяца – с такой силой ногти Перегрина впивались в кожу. Пару секунд Адам ничего не делал, только выбирал в свете фар “бентли” нужный ключ, потом завел машину.

Хэмфри открыл им ворота с дистанционного пульта “бентли”, Адам тронул “мини” с места и медленно повел его к гаражу, время от времени косясь на своего пассажира. Фотоэлемент включил освещение во дворе перед бывшей конюшней, и Адам остановил “мини” под одним из фонарей.

– Я… простите, что беспокою вас, – хрипло пробормотал Перегрин, когда Адам поставил машину на ручной тормоз и выключил зажигание. – Мне не стоило приезжать, но я… я не знаю, к кому еще обратиться. Я… мне кажется, я схожу с ума.

Взгляд темных глаз Адама оставался спокоен.

– Почему вы так считаете?

– Я хотел покончить с собой, – пробормотал тот. – Если бы у меня в студии был пистолет, я бы, наверное, так и сделал. Потом я подумал, не выколоть ли мне глаза мастихином. Я удержался от этого, только заставив себя стиснуть кулаки как можно крепче, а потом бился головой об стену. – Он засмеялся горьким, почти истерическим смехом. – Если уж это не безумие, то я не знаю, как это назвать.

– Почему бы вам не позволить МНЕ судить об этом? – спокойно возразил Адам. – Вы можете сказать, что заставило вас вдруг искать смерти?

Молодой художник задрожал всем телом.

– Леди Лора, – хрипло произнес он. – Она мертва. Умерла сегодня днем.

Это известие вызвало у Адама смешанные чувства: облегчение и одновременно скорбь. Взгляд его оставался спокоен.

– Вы правильно поступили, приехав сюда, – сказал он, чуть помолчав. – Мне жаль только, что вы, для вашего же блага, не приехали раньше.

– Вы думаете, вы можете мне помочь? – недоверчиво спросил Перегрин.

– Мне кажется, вам можно помочь, – осторожно поправил его Адам, продолжая размышлять. – Со своей стороны я сделаю все, что в моих силах. Однако для начала давайте-ка переоденем вас в сухое.

Поскольку Хэмфри был занят, эта задача легла на плечи Адама. Показав Перегрину, где находится библиотека, он повел молодого художника наверх, в одну из боковых спален, выдал ему сухую одежду из собственного гардероба, а сам спустился позвонить. Захлебывающийся слезами голос Анны, личной горничной леди Лоры, снявшей трубку в Кинтул-Хаусе, без лишних расспросов подтвердил, что Перегрин сказал ему истинную правду.

Адам представился, извинился за поздний звонок и осторожно сообщил то, что ему сказали. Всхлипывавшая горничная дополнила этот рассказ некоторыми подробностями: леди Лора скончалась чуть позже четырех часов пополудни. Все произошло тихо, во время послеобеденного сна. Ее старший сын и другие близкие родственники уже собрались в Кинтул-Хаусе, но распоряжений насчет похорон пока не было.

Что ж, все развивалось по обычному для благородных семейств сценарию. Да и сама смерть не стала для Адама неожиданностью, ибо давняя дружба с Лорой Кинтул позволила ему как врачу одному из первых узнать о ее болезни. Он в свою очередь попросил разрешения переговорить лично с графом: чтобы выразить соболезнования и подтвердить готовность оказать любые услуги, которые могли бы понадобиться семье покойной. Они с Кинтулом простились, договорившись созвониться утром.

Положив трубку на рычаг, Адам внезапно почувствовал, что ему трудно сдерживать эмоции. К боли от утраты примешивалось сомнение в том, все ли возможное он сделал для графини.

“Я знал, что это всего лишь вопрос времени, – думал он. – Возможно, мне нужно было находиться там”. Другая же половина его “я” возражала: “Сделано все необходимое. Ты сам открыл ей глаза на все…”

Шаги за дверью вернули его мысли к более неотложным проблемам живых. Спустя мгновение, шаркая по полу слишком большими бархатными шлепанцами с фамильным гербом Синклеров, в библиотеку неуверенно вошел Перегрин в синем шерстяном халате, тоже на несколько размеров больше необходимого. Он не произнес ни слова, но покорно позволил усадить себя в кресло у огня.

Перегрин все еще был мертвенно-бледен от холода и потрясений прошедшего дня. Невооруженным глазом было видно, как ему страшно. Отгоняя прочь сомнения, Адам подошел к бару и налил в два хрустальных стакана по хорошей порции виски. Потом ободряюще улыбнулся Адаму и сунул стакан ему в окоченевшую руку.

– Вот, выпейте, – посоветовал он. – Я только что звонил в Кинтул-Хаус. Позвольте мне разжечь камин, а потом мы побеседуем обо всем.

Он поставил стакан на каминную полку и устало наклонился к очагу, сунул под лежавшие наготове поленья растопку и зажег ее длинной спичкой. Когда огонь разгорелся, Адам забрал свое виски и сел напротив Перегрина.

– Я говорил с Анной, горничной леди Лоры, – негромко сказал он в ответ на вопросительный взгляд художника. – Разумеется, она подтвердила то, что вы сообщили мне раньше. Но вы не должны скорбеть по леди Лоре. Она сейчас в достойном обществе.

Глаза Перегрина немного расширились, с такой спокойной уверенностью это было сказано.

– Что вы имеете в виду? – неуверенно спросил он. – Вы говорите так, будто знаете.

– Я знаю.

– Но… но откуда? Кто вы вообще такой?

Адам сохранял нейтральное выражение лица, пытаясь представить себе, как много сумел разглядеть Перегрин.

– Вам известно мое имя. Вы видите мое лицо, – рискнул он.

Смятение и страх снова обозначились на изможденном лице Перегрина.

– Да, – прошептал он. – Это часть того, что так страшит меня. Боже мой, если бы я только мог перестать видеть! – простонал он, тряхнув головой. – Если вы обладаете такой силой… если… если вы и правда… кто-то вроде волшебника… Бога ради, снимите с меня это проклятие!

Глаза его горели лихорадочным огнем, руки с такой силой стиснули стакан, что Адам даже испугался, не раздавит ли тот его.

– Я же сказал вам: никакое это не проклятие! – резко перебил он. – И не в моих силах заставить вас не видеть, даже если бы у меня было право делать это. Впрочем, прежде чем продолжать этот разговор, вам надо немного расслабиться. – Он махнул рукой со стаканом в сторону Перегрина. – Мне бы не хотелось вынимать из ваших весьма и весьма талантливых рук осколки, если стакан вдруг треснет. Если вы не любите виски, – добавил он чуть мягче, – я могу дать вам успокоительного.

Перегрин побледнел еще сильнее и мотнул головой, но стакан из рук не выпустил.

– Н-нет, прошу вас. Никаких успокоительных. От них только хуже. Если я принимаю пилюли, я утрачиваю тот незначительный контроль над своими видениями, который у меня еще остался.

– Значит, некоторый контроль у вас все же есть?

Перегрин горько усмехнулся.

– Вы надо мной смеетесь, верно? Вы считаете, что я действительно рехнулся.

– Вовсе нет. Мне абсолютно искренне интересно, что вы мне расскажете, – не покривив душой, возразил Адам. – Но если вы хотите, чтобы я помог вам, вам надо сейчас же настроиться на то, что вы будете со мной абсолютно откровенны, каким бы диким вам самому ни казалось то, что вы мне расскажете! Я обещаю, что не буду вам судьей, но мне необходимо знать все. Я понимаю, что вас это не слишком обнадеживает – вы ведь меня почти не знаете, – но я не смогу помочь вам, если вы не пойдете мне навстречу.

Адам замолчал. Долгую минуту Перегрин молча, не шевелясь, смотрел на него, потом глубоко вздохнул и провел рукой по лицу и подсыхающим волосам, сдвинув очки.

– Простите меня. Я… Я никогда не говорил об этом ни с кем. С чего мне начать?

– Ну, обыкновенно принято начинать сначала, – заметил Адам. – Так когда вы в первый раз заметили за собой способность видеть?

Перегрин с усилием вздохнул и на мгновение снял очки, чтобы потереть глаза тыльной стороной ладони. Потом он снова надел очки и уставился на стакан виски в руке.

– Я… мне трудно припомнить время, когда я не мог этого, – пробормотал он. – Когда я был маленьким, я видел много всякого такого – вещи, которых на самом деле не было. Ну, я видел картины на стенах, которые потом оказывались пустыми, видел в зеркале рядом со своим отражением другие лица. Иногда вокруг меня происходили события словно как из других времен… – Он осекся и замолчал.

– Вас пугало то, что вы видели? – спросил Адам. Вопрос этот, похоже, застал Перегрина врасплох: нахмурившись, художник стал вспоминать.

– Нет, если подумать, не пугало, – ответил он. – Вот отца моего это напугало до полусмерти, когда он узнал об этом. Он решил, что я серьезно нездоров.

Он вздохнул, переводя дух.

– Когда я был совсем еще маленький, у меня была куча друзей, которые то и дело ко мне приходили – рассказывали сказки, играли со мной. Я знаю, воображаемые друзья есть у многих детей, но рано или поздно все из этого вырастают. Мои же казались совсем настоящими. Когда я пошел в школу, некоторые помогали мне делать уроки. Некоторые даже подсказывали мне на экзаменах, хотя полностью ответ не давали ни разу.

Он покосился на Адама, но тот молчал, не перебивая.

– Это… Это казалось таким естественным, что я как-то над этим даже не особенно задумывался, – продолжал он, – пока не начал разговаривать с другими мальчиками. Только тогда я понял: никто, кроме меня, не догадывался о существовании моих друзей. А в конце концов я совершил ошибку, рассказав об этом отцу.

– Почему вы считаете это ошибкой?

Перегрин передернул плечами и поморщился.

– Если бы вы знали моего отца, вы бы не стали обращаться к нему с этим. Он типичный твердолобый реалист. Даже мысль о том, что его сын может быть таким впечатлительным, просто приводила его в ужас.

– Значит, вы обсуждали с ним это в подробностях?

– Я бы не назвал это “обсуждением”, – возразил Перегрин, скривив губы. – Скажем так, мы просто обменялись репликами. Он недвусмысленно заявил мне, что мое чрезмерно развитое воображение недопустимо. Увы, это мало помогло. Собственно, стало только хуже. Казалось, чем больше мои смятение и досада, тем больше всякого я вижу… – Он снова опустил взгляд на виски.

– Сколько лет вам тогда было?

– Около одиннадцати, – почти беззвучно ответил Перегрин.

– Вы не знаете, ваш отец собирался обследовать вас у психиатра?

Перегрин мотнул головой, не решаясь встретиться с Адамом взглядом.

– Он считал, что, если об этом узнают, это плохо отразится на репутации семьи. В конце концов он отказался от мысли переубедить меня и просто объявил, что если я… если я хочу остаться его сыном, я должен научиться владеть своими бреднями.

Адам только кивнул. Подобные истории он наблюдал уже много раз.

– Продолжайте.

Перегрин на мгновение зажмурился, потом вновь заговорил:

– Как вы можете себе представить, угроза была не из пустых. Я предпринял все, что мог, чтобы не видеть тот, другой мир. Мне кажется, его метод был достаточно эффективен, так как к тринадцати годам мне удалось наконец избавиться от всего этого.

Голос его звучал уныло, никак не радостно.

– Давайте-ка на минутку отвлечемся, – как бы невзначай сказал Адам, помолчав немного. – Когда вы начали рисовать и писать картины?

Перегрин облегченно вздохнул.

– Ну, это-то проще, – ответил он. – Это было в начале третьего года подготовки, когда все мои видения прекратились. Я поступил в художественный класс. – Он улыбнулся воспоминаниям. – Это было потрясающе. Я и не предполагал, что во мне может быть столько тяги к искусству. В конце концов, этот совершенно новый мир открылся мне как бы в утешение за тот, который я потерял.

– И что вы тогда рисовали? – спросил Адам, пытаясь увести разговор в сторону от все еще видимого глазу эмоционального минного поля.

– О, ничего особенного: славные безобидные пейзажи, дома… С упором на перспективу. – Теперь, когда речь зашла об искусстве, голос Перегрина звучал увереннее. – Большинство моих одноклассников терпеть не могли отрабатывать технику, но для меня упражнения по перспективе были чем-то вроде… Ну, не знаю… Вроде волшебства. То есть были, конечно, правила, которым надо было следовать, но возможности при этом открывались почти безграничные. Учительница живописи проявляла ко мне благосклонность, так что я понемногу восстанавливал уверенность в себе.

Он пригубил наконец свое виски и задумчиво продолжил:

– Все стало еще лучше, когда мы занялись живой натурой. Портреты сразу стали моим коньком. В выпускном классе я написал портрет старшего преподавателя в образе Роберта Брюса так хорошо, что его отметили премией. Это сыграло важную роль. Мой отец с сомнением относился к моему увлечению искусством – мне кажется, он предпочел бы какие-нибудь спортивные достижения, – но ведь с репродукцией на обложке “Скоттиш Филд” не поспоришь! К счастью, я сдал экзамены так удачно, что даже он не смог возмутиться ЭТИМ. Я хотел и дальше учиться живописи, отец желал, чтобы я учился на юриста, – так что мы сошлись на истории искусств в Оксфорде плюс художественная школа. – Перегрин болезненно скривился. – Теперь мне жаль, что я не послушался отца и не пошел на юриста: может, из меня вышел бы банкир… или экономист.

– Правда? – Адам старательно поддерживал бесстрастный тон.

– Да! – с ожесточением выкрикнул Перегрин. – О, я очень неплохо начал – в первые годы после окончания. Благодаря помощи леди Лоры и других мне удалось выдвинуться… Я даже приобрел некоторую репутацию, но только тут все снова обернулась к худшему.

– Каким образом?

– Мое видение… Оно изменилось, – вздохнул Перегрин и сделал еще глоток из стакана. – Я снова начал видеть всякие вещи. Я старался контролировать себя, но мне это не всегда удавалось. Все чаше и чаще, начиная работу над новым портретом, я начинал видеть то, чего мне видеть не положено. Иногда, глядя в лицо позирующего мне человека, я ловил себя на том, что вижу его будущее…

– Видите его смерть, вы хотите сказать? – предположил Адам.

Перегрин стиснул губы.

– Ну, не каждый раз. Но достаточно часто, чтобы убедиться в том, что писать кого-либо старше среднего возраста – это напрашиваться на помрачение рассудка.

– Вот почему последние годы вы пишете в основном детей, – договорил за него Адам и кивнул. – А что заставило вас написать леди Лору?

– Вы когда-нибудь пытались сказать “нет” леди Лоре? – Перегрин немного недоверчиво покосился на Адама. – И потом, поначалу мы договаривались только о портрете ее внуков. Только когда я уже начал работу, она попросила, чтобы ее тоже включили в композицию. Едва ли я мог отказать ей: из всех моих покровителей она была самой доброй и щедрой – почти как родная мать, если вам это интересно. Вот почему, когда я понял, что я пишу…

Он глубоко вздохнул и попробовал продолжить рассказ:

– Я пытался убедить себя, что все это неправда, – прошептал он. – Собственно, это все, что я мог сделать, чтобы продолжать работу. Я пытался отделаться от этого знания, но не мог. А потом еще вы появились – и продолжать отрицать это было уже просто невозможно. Теперь она умерла, как я и предвидел. А я… У меня и слез-то больше не осталось оплакать ее.

Он закрыл лицо руками, и все тело его содрогнулось от всхлипа. Адам протянул руку и осторожно положил на его худое плечо.

– Перегрин, – негромко произнес он. – У леди Лоры Кинтул диагностировали рак примерно полгода назад. Это было задолго до того, как вы начали работу над ее портретом. Предвидеть чью-то смерть и вызывать ее – разные вещи.

Перегрин не откликнулся, поэтому Адам зашел с другой стороны.

– Вы видите что-нибудь, кроме смерти?

Перегрин слабо мотнул головой.

– Что еще вы видите? – настаивал Адам. Перегрин оторвал лицо от рук, отчаянно пытаясь совладать с эмоциями.

– Ну… это трудно описать, – неохотно сказал он. – Я вижу… Ну, что-то вроде того, что видел, когда был совсем маленьким. Иногда только фон меняется, словно я заглядываю в другое время или в другое место. Иногда меняется само лицо – когда я смотрю на него под другим углом или в другом освещении. Это тот же самый человек – но в чем-то немного другой.

Адам кивнул:

– Можете привести пример?

Перегрин прикусил губу.

– Взять, например, хоть вас. Даже сейчас я не знаю наверняка, как вы выглядите. Что-то в вас продолжает меняться. Я вижу вас не таким, каким видел минуту назад.

Адам продолжал внимательно слушать.

– Вы хотите сказать, вы видите мою смерть?

От этого вопроса Перегрин вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

– Нет. Не смерть… – Он прищурился, наклонив голову сначала в одну сторону, потом в другую, словно пытаясь найти верную точку зрения.

– Нет, не помогает, – сказал он наконец. – Я не могу сказать вам, что я вижу.

С минуту Адам сидел молча, очень осторожно взвешивая слова.

– Мне кажется, нам стоило бы посмотреть, есть ли какое-то средство от этого, – сказал он наконец, отставив в сторону так и не тронутый стакан. – Существуют способы выделить и выявить скрытые особенности восприятия. Я предлагаю провести один несложный эксперимент.

– Эксперимент? – Перегрин бросил на него дикий, почти затравленный взгляд, но тут же сделал большой глоток из стопки.

– Почему бы и нет? – заявил он неожиданно беззаботно. – Продолжать в том же духе я не могу. Если этот ваш эксперимент даст хоть какую-то надежду, по-моему, стоит попробовать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю