Текст книги "Хроники Дерини"

Автор книги: Кэтрин Ирен Куртц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 54 страниц)

Не в силах поверить в свою счастливую звезду, Дерри спешился и отвел коня в стойло. Он за несколько минут оседлал свежего коня, а затем вышел из конюшни и направился к постоялому двору. Все, чего он хочет, – это выпить кружку пива. И этому малому он скажет то же самое, если тот спросит. Он коснулся шапки и дружелюбно кивнул, проходя мимо; парень ответил ему вежливым кивком. Но было что-то странное в его облике, в знаках, вышитых на куртке, в значке с изображением сокола у него на шапке. Нахмурившись, Дерри вошел в таверну.

Внутри он увидел не совсем то, что ожидал. Еще приближаясь к таверне, он подумал, что там слишком уж тихо для такого количества посетителей – ведь лошадей в стойле было немало. И их хозяева за выпивкой должны бы производить побольше шума. Даже в обычный вечер гул от болтовни завсегдатаев – жителей окрестных деревень – был бы громче.

Но это был не совсем обычный вечер. Обычным было только то, что горожане и крестьяне из окрестных деревень лениво потягивали пиво, и, похоже, их нисколько не волновало присутствие людей, у каждого из которых на значке был изображен сокол: тех самых людей, которых Дерри видел в усадьбе де Вали.

В таверне стояла тишина. Те, кого он преследовал, молча столпились вокруг массивного стола, отодвинутого в дальний угол зала, и смотрели, не отрываясь, на неподвижного, окровавленного товарища, лежащего на этом столе с раскинутыми руками.

Дерри отыскал глазами свободное место, пробрался туда и хмуро осмотрелся. Человек, лежащий на столе, очевидно, был еще жив. Стройная девушка в крестьянском платье обтирала ему лоб полотенцем, которое смачивала водой из деревянной миски, стоящей рядом. Раненый стонал при каждом прикосновении, глаза его беспокойно перебегали с окружающих его товарищей на нее, но никто по-прежнему не произносил ни слова.

Другая девушка обошла всех их с подносом, заставленным полными кружками эля, и некоторые из них молча уселись, потягивая эль. И опять никто не только не разговаривал, но и не двигался. Казалось, люди прислушиваются, ожидая чего-то. Горожане, собравшиеся на другом конце зала, чувствовали это и тоже ждали.

Дерри поднял кружку, принесенную хозяином, и сделал большой глоток, заставляя себя поменьше глазеть на людей у стола.

«Что здесь происходит? – удивлялся он.– Уж не ждут ли они прихода Варина? И что они собираются делать с этим на столе, он ведь почти при смерти?»

Шум за окном возвестил о прибытии новых гостей; их было, должно быть, человек двадцать. Вскоре вновь прибывшие вошли в таверну. У всех них на одежде и шапках тоже был изображен сокол. Их предводитель, пошептавшись с одним из тех, кто ухаживал за раненым, жестом приказал своим людям присоединиться к товарищам, и снова повисла давящая тишина. Варина среди них не было.

Прошло еще около получаса. За это время Дерри осушил вторую кружку эля, стараясь понять, что же все-таки происходит. За окнами вновь послышался стук копыт. На этот раз всадников была дюжина. В зале, казалось, стало еще тише; снаружи отчетливо слышалось фырканье коней и позвякиванье упряжи. Воздух в таверне был словно наэлектризован. Когда дверь распахнулась, Дерри медленно повернулся и наконец увидел того, кто только и мог быть Варином. Дерри застыл, как и все в зале, не смея вздохнуть.

Варин был невысок. Если бы не царственная осанка, можно было бы назвать его попросту недомерком, но такое и на ум никому не могло прийти – столь мощную энергию излучал вокруг себя этот человек.

У него были темные, почти черные глаза, горящие такой дикой, безрассудной силой, что Дерри прошиб холодный пот, когда взгляд Варина скользнул по нему. (Дерри как-то видел подобный взгляд у Моргана, и он снова вздрогнул, вспомнив, что тогда, за этим взглядом последовало.) У Варина были вьющиеся, коротко подстриженные каштановые волосы какого-то грязноватого оттенка и такого же цвета бородка и усы.

Он – единственный из окружавших его – носил что-то похожее на боевые доспехи. На нем была короткая куртка из грубой серой кожи, на ногах – такие же серые, обтягивающие штаны и сапоги. Сокол, вышитый на куртке, был значительно крупнее, чем у остальных, значок на маленькой серой шапочке был отлит из серебра. Он сбросил на пол серый кожаный дорожный плащ, широкий и длинный, и Дерри заметил, что Варин безоружен.

По всему залу прошел шепот, а Дерри вдруг обнаружил, что снова может дышать. Он осмелился посмотреть на людей Варина, собравшихся вокруг стола, и увидел, что каждый из них, приветствуя главаря, склонил голову и прижал к сердцу правую руку, сомкнув ладонь в кулак.

Варин признательно кивнул, и взгляды всех снова переместились на лежащего на столе человека. Люди расступились, и Варин быстро шагнул к столу; горожане набрались смелости и тоже двинулись к середине зала посмотреть, что будет делать предводитель разбойников. Дерри с опаской присоединился к ним.

– Что случилось? – спросил Варин тихим, спокойным голосом, в котором чувствовалась властная жестокость.

– Это произошло в усадьбе кавалера де Вали, святой,– смиренно ответил один из тех, кто там зверствовал,– сам де Вали уехал собирать отряд для герцога. Его люди сопротивлялись... Усадьбу пришлось спалить.

Варин обратил на говорившего взгляд больших темных глаз.

– Это неблагоразумно, Рос.

Рос пал на колени и, согнувшись, спрятал лицо в ладони.

– Прости меня, святой,– прошептал он.– Я же не так мудр, как ты.

– Смотри, чтобы это не повторилось,– ответил Варин, слегка улыбнувшись и одобрительно дотрагиваясь до его плеча.

Рос припал к его ногам с лицом, искаженным благоговейным страхом, а Варин тем временем снова взглянул на раненого и стал снимать серые кожаные перчатки.

– Куда он ранен?

– В бок, господин,– пробормотал разбойник, стоящий по другую сторону стола, откидывая разорванный плащ, чтобы показать рану,– Боюсь, тут задето легкое.

Варин наклонился, чтобы осмотреть рану, затем передвинулся к голове раненого и приподнял ему веко. Он кивнул самому себе и, заткнув за пояс перчатки, неторопливо оглядел взирающих на него людей.

– С Божьей помощью мы спасем этого человека,– сказал он, молитвенно простирая руки в стороны,– Помолитесь ли вы со мной, братия?

Люди Варина, последовав его примеру, пали на колени, преданно глядя на своего предводителя, который, прикрыв глаза, начал молиться.

– In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti, Amen, Oremus.

Сначала Дерри тоже во все глаза глядел на Варина, произносящего латинские фразы, но потом заставил себя отвести взгляд, почувствовав, что иначе тоже упадет ниц, поддавшись могущественной силе, исходившей от главаря разбойников. Вокруг головы Варина появилось слабое сияние – таинственное, лиловоголубое, напоминающее нимб.

Дерри перевел дыхание, облизал губы и ущипнул себя, чтобы рассеять наваждение,– это не могло быть явью. У людей не бывает никаких нимбов, а святых давно уж нет на земле. Или его разум сыграл с ним злую шутку? Но Морган научил его рассеивать наваждения. И все-таки, как ни старался Дерри, видение не исчезало.

– «Посему, о Боже, ниспошли силу исцеляющую на эти руки, чтобы раб Твой Мартин мог жить к вящей славе Твоей. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь».

Кончив говорить, Варин возложил правую руку на лоб раненого, а левой накрыл кровоточащую рану. С минуту стояла мертвая тишина: сердце Дерри бешено забилось, так как ему показалось, что голубое сияние нисходит по руке Варина на раненого.

И вот человек по имени Мартин вздрогнул, глубоко вздохнул, открыл глаза и удивленно моргнул, увидев склонившегося над собой предводителя.

Варин тоже открыл глаза и, помогая Мартину сесть, улыбнулся. Когда Мартин слез со стола и взял протянутую кем-то кружку, послышался благоговейный гул. Пока он пил, какой-то горожанин ахнул, указывая на его бок – там и следа не осталось от раны, не было ничего, кроме кровавого пятна на домотканой рубахе.

«Deo gratias»,– пробормотал Варин, перекрестившись и опустив глаза, а сияние исчезло, будто его и не было. Он с любопытством оглядел зал, доставая перчатки из-за пояса, и начал их натягивать. Левая ладонь, которой он касался раны, была вся в крови, и один из разбойников, заметив это, пал на колени рядом с Варином, чтобы обтереть ее полой своего плаща. Варин улыбнулся и на мгновение возложил руку ему на голову, словно благословляя, но не говоря ни слова, после чего тот поднялся на ноги счастливый и словно просветленный.

Варин еще раз оглядел весь зал, и снова Дерри похолодел, почувствовав на себе его взгляд. А тот уже направился к двери. Подчиняясь жесту Варина, его люди залпом осушили свои кружки, повскакивали с мест и толпой повалили за ним. Один из приближенных Варина достал из кошелька несколько золотых и расплатился с хозяином. Когда Варин уже подошел к двери, какой-то горожанин вдруг пал на колени с криком:

– Это чудо! Бог послал нам нового мессию!

Тотчас же его слова были подхвачены другими, и многие посетители таверны пали на колени, истово крестясь. Варин обернулся в дверях, и Дерри тоже преклонил колени, хотя так до сих пор и не верил, что был свидетелем чуда.

Предводитель мятежников напоследок окинул зал спокойным и благостным взглядом, поднял правую руку, благословляя, и скрылся в темноте. Как только последний из приверженцев Варина покинул таверну, Дерри вскочил и бросился к окну.

Теперь, когда Варина в зале не было и Дерри снова мог рассуждать здраво, он осознал, что в этом человеке было ему так знакомо и что так смущало,– в нем чувствовалась та же сила, что и в Моргане, Дункане, Брионе или юном короле. Но это ощущение сокрушительной силы и мошной власти обычно возникает только при встрече с теми, кто обладает определенными способностями, способностями, не пользующимися ныне доброй славой.

Через мутное стекло окна таверны Дерри видел, как отряд Варина исчезает вдали, освещая дорогу светом факелов. Он не бросился за ними вдогонку, теперь в этом уже не было нужды. Сейчас он должен был как можно скорее рассказать Моргану обо всем, что он увидел и узнал.

Однако время, назначенное Морганом, он пропустил и теперь не решился сам выходить на связь. Впрочем, это уже не имело значения. Все равно, если отправиться в путь немедленно, то завтра пополудни он вернется в Корот, конечно, если в дороге ничего не случится.

Дерри не терпелось увидеть Моргана и рассказать ему о своих подозрениях: этот Варин – уж не Дерини ли он?

 Глава IX
«И ПОШЛЕТ ИМ СПАСИТЕЛЯ, И ЗАСТУПНИКА,
И ИЗБАВИТ ИХ» [13]13
  Исайя 19:20.


[Закрыть]

– Варин – что? – Морган открыл рот от изумления – Дерри, ты шутишь!

Морган и Дункан сидели под деревом на дворе, где они упражнялись на мечах, когда Дерри миновал ворота Коротского замка. Это было четверть часа назад. Усталый и голодный, Дерри опустился на землю рядом со своим господином. Глаза его возбужденно блестели, когда он рассказывал о том, чему был свидетелем в «Королевской мантии» прошлой ночью.

Морган вытер полотенцем вспотевшее лицо, все еще блаженно улыбаясь, как хорошо отдохнувший человек. Но Дерри был слишком серьезен, и по прошествии нескольких секунд герцог недоверчиво покачал головой.

– Вот уж чего не ожидал,– сказал он, проводя рукой по лбу– Дерри, а ты уверен?

– Конечно нет,– сказал Дерри, снимая с головы охотничью шапочку и стряхивая с нее пыль.– Но разве может обычный человек проделать все это, милорд?

– Нет.

– Отец Дункан, неужто этот Варин действительно святой?

– Здесь много странного,– сдержанно сказал Дункан, вспомнив о своей встрече на дороге.

Дерри задумчиво сжал губы, потом посмотрел на Моргана.

– Допустим, он исцелил этого человека, милорд. Однако после всего, что вы мне говорили, у меня сложилось впечатление, что это могут только Дерини.

– Я это могу,– сказал Морган, хмуро глядя в землю.– А что могут другие Дерини – не знаю. Во всяком случае, я не слышал, чтобы это делал кто-то еще в наши дни, да и сам впервые попробовал год назад, спасая тебя.

Дерри склонил голову, вспомнив, как командовал охраной в ночь перед коронацией Келсона, как их застигли врасплох и почти всех перебили в темноте. Он вспомнил пронзительную боль, охватившую его, когда клинок вонзился в бок, и как подумал в тот миг, что больше уже не встанет.

А когда лекарь склонился над ним, беспомощно качая головой, жизнь уже покидала тело Дерри. И только неделю спустя Морган рассказал, как он приложил ладонь к его ране – и исцелил его.

Дерри поднял глаза и кивнул.

– Прошу прощения, милорд. Я не хотел обидеть вас. Но тут все ясно, вы – Дерини, вот и можете исцелять. Только Варин – тоже может!

– Ну а если он Дерини, то, по-видимому, и понятия не имеет об этом,– сказал Дункан, почесывая ногу и повернувшись лицом к кузену.– Лично мне с трудом верится, чтобы этот человек, а я о нем кое-что слышал, был таким лицемером и поднимал людей против собственного рода.

– Но такое бывало.

– О, конечно же, бывало, и не раз. Всегда есть люди, которые на все готовы за хорошую плату. И все же Варин не производит такого впечатления. Он искренен, он убежден, что в этом его назначение, что ему был голос свыше. Все рассказанное Дерри об исцелении раненого только подтверждает мои слова.

– Без сомнения,– начал Морган, выпрямляясь и погружая в ножны меч,– Варин делает вещи, которые всегда творили святые и посланцы Божьи. К сожалению, люди не связывают эти деяния с могуществом Дерини, хотя, перечитывая жития святых, поневоле подумаешь, что многие из них нашей крови. Если бы люди Варина это поняли, с бунтом было бы покончено – да только как им втолкуешь, если, как сказал Дерри, они слушают предводителя, открыв рты?

Дерри кивнул.

– Так-так, милорд. Они смотрят на него как на святого, как на пророка. А теперь и кингслейкские крестьяне уверены, что своими глазами видели чудо в лучших библейских традициях. Поди объясни им, что их мессия – самозванец? Что в действительности он сам – как раз один из тех, с кем борется? Тем более если хотите, чтобы народ в конце концов принял Дерини!

– Говорить об этом надо очень осторожно и понемногу,– тихо сказал Морган.– А пока лучше и вовсе помолчать, потому что сейчас люди тянутся к нему и мы ничего с этим поделать не можем.

– И будут тянуться еще больше, когда узнают, что замышляют архиепископы,– вставил Дункан,– Дерри, вы этого еще не знаете – архиепископ Лорис собирает на днях всех епископов на совет в Дхассу. Епископ Толливер выезжает сегодня утром, отвергнуть приглашение он не может. И уж наверняка он не осмелится возражать, когда Лорис зачитает перед курией декрет об отлучении. Думаю, вы понимаете, что это означает.

– Епископы и впрямь могут наложить отлучение на Корвин? – спросил Дерри, теребя в руках шапочку.

Они пересекли главный двор.

– Могут, и если ничего не изменится, то непременно сделают это, – ответил Морган.– А поэтому мы с Дунканом сегодня же вечером отбываем в Дхассу. Надежды на благосклонность курии почти никакой, и я сомневаюсь, что они вообще захотят выслушать меня. И все-таки мое появление застанет Лориса врасплох, и я попытаюсь сделать все возможное, чтобы собравшиеся подумали о том, что они творят. Если отлучение произойдет, а Варин будет все так же силен, то, я думаю, вся провинция поднимется во главе с ним на войну против Дерини. Допустим даже, что я подчинюсь курии, позволю наложить на себя епитимью, все равно это не предотвратит того, что грядет.

– Можно мне поехать с вами, милорд? – спросил Дерри, с надеждой глядя на Моргана.– Думаю, я был бы вам полезен.

– Нет, ты и так уже много сделал, Дерри, вдобавок у меня есть для тебя более важное поручение. Сейчас ты отдохни, а потом я попрошу тебя отправиться в Ремут. Келсон должен знать, что здесь происходит; мы с Дунканом не можем отлучиться, пока не кончится заседание курии, а тогда будет слишком поздно. Если Келсона в Ремуге не будет, значит, поезжай вслед за ним в Кулд. Он непременно должен знать все, что ты рассказал нам.

– Да, милорд. Пытаться ли мне соединиться с вами?

Морган покачал головой.

– Если будет нужда, мы сами с тобой свяжемся. А пока – иди-ка поспи. Я хочу, чтобы ты выехал затемно.

– Хорошо.

Когда Дерри отошел, Дункан вздохнул.

– В чем дело? – спросил Морган.—Ты расстроен?

– Да уж не обрадован.

– Кузен, ты читаешь мои мысли. Впрочем – надо умыться и собираться в дорогу. Гамильтон и офицеры будут готовы через час. Чувствую, долгий будет денек.

В тот же час Бронвин лениво прогуливалась по террасе Кулдского замка. С утра ярко светило солнце, и сырость – следствие затяжных дождей на прошлой неделе – прошла. Птицы уже начали возвращаться с юга и распевали свои звонкие песни в пробудившемся саду.

Бронвин остановилась на балюстраде и перегнулась через перила, чтобы посмотреть на рыбок в пруду, а затем продолжила свою прогулку, наслаждаясь ласковым теплом и чудной архитектурой старинного дворца. Теребя пальцами блестящую прядь волос, она улыбалась своим мыслям, которые были далеко отсюда.

Вчера вечером здесь, в Кулде, после приятного, хотя и дождливого дня, проведенного в дороге, состоялся свадебный пир. А сегодняшнее утро посвятили охоте – в честь жениха и невесты. Она и леди Маргарет провели первую половину дня в саду, где Бронвин показывала своей будущей свекрови все лучшие уголки своего родового гнезда.

У Бронвин остались прекрасные воспоминания о Кулде – ведь здесь они с Алариком, Кевином и Дунканом провели в детстве не одно счастливое лето. Леди Вера Маклайн, ставшая второй матерью для Бронвин и Аларика, часто брала с собой детей Маклайнов и Морганов в свой замок на лето.

Бронвин вспомнила детскую возню в цветнике, всегда полном цветов, вспомнила лето, когда Аларик упал с дерева и сломал руку, и небывалое мужество, с которым он в свои восемь лет переносил боль. Она помнила множество секретных лазов в стенах крепости, куда забирались они, играя в прятки, и тихую, безмятежную часовню, где была погребена их мать,– Бронвин часто и подолгу бывала там.

Она никогда не видела своей матери. Леди Алиса де Корвин де Морган умерла всего через несколько месяцев после рождения дочери от молочной лихорадки, столь часто пресекающей жизнь молодых матерей; Аларик, в отличие от нее, помнил мать или только говорил, что помнит. В памяти Бронвин остались лишь удивительные рассказы леди Веры о женщине, родившей их, а в душе – чувство горечи, что ей не довелось видеть свою мать – эту блестящую и удивительную леди.

Вспоминая прошлое, Бронвин остановилась в раздумье на террасе, потом подошла к двери и заглянула в комнаты. Время еще есть, и она успеет дойти до маленькой часовни и вернуться к обеду.

Она почти уже дошла до двери, ведущей в ее спальню, когда споткнулась о порог и остановилась, потирая ушибленную ногу. И тут Бронвин невольно услышала разговор: два голоса – оба женские – раздавались, как она поняла, из ее спальни.

– Ну не знаю, почему ты ее так защищаешь,– сказала одна женщина, и Бронвин узнала голос леди Агнес, одной из своих фрейлин.

Она выпрямилась и подошла чуть ближе к двери, поняв, что говорят о ней.

– И то верно,– сказала другая.– Она ведь не то что мы с вами.

Это была леди Марта.

– Она женщина, как и мы,– мягко возразил третий голос, по которому Бронвин узнала свою любимицу – Мэри-Элизабет.– И если она любит его, а он ее, в этом нет ничего предосудительного.

– Ничего? – возмутилась Агнес – Но она... она...

– Агнес права,– сурово сказала Марта.– Наследник герцога Кассанского мог бы найти себе жену получше дочери...

– Дочери какой-то Дерини,– закончила леди Агнес.

– Она никогда не знала своей матери,– возразила Мэри-Эли-забет,– а ее отец был лордом. И Дерини она только наполовину.

– Для меня и полу-Дерини – это чересчур! – гневно заявила Марта.– Я уж не говорю о ее несносном братце.

– Она не отвечает за брата,– сдержанно возразила Мэри-Элизабет.– И я ничего дурного не могу сказать о герцоге Аларике, кроме того, что он везде и всюду демонстрирует свое могущество, может быть, больше, чем этого требует благоразумие. Но он тоже не виноват в том, что родился Дерини, как и леди Бронвин. И если не герцог, то кто еще может сейчас помочь королю Гвиннеда?

– Мэри-Элизабет, ты что, защищаешь его? – воскликнула Агнес.– Да это же чуть ли не богохульство!

– Это и есть богохульство! – подхватила Марта.– Это еще и похуже, это попахивает изменой и...

Бронвин наслушалась достаточно. Почувствовав боль под ложечкой, она повернулась и быстро пошла вдоль террасы обратно и вскоре спустилась по ступеням в отдаленный уголок сада.

Что-то такое всегда случается. Она могла бы прожить недели, даже месяцы, не вспоминая об этом черном пятне – своем происхождении.

А потом, когда она уже стала бы забывать о том, что связывает ее с Дерини, когда почувствовала бы, что ее принимают за то, что она есть, а не за какую-то проклятую ведьму, случай вроде сегодняшнего все равно произошел бы. Кто-то всегда будет помнить об этом и не упустит случая, чтобы представить все в дурном свете, словно быть Дерини – нечто позорное, нечистое.

Почему люди так жестоки?

«Люди!» – подумала она с тоскливой улыбкой. Теперь уже она сама пользовалась теми самыми словами – «мы» и «они». И так было всякий раз, когда она получала неожиданный удар, подобный сегодняшнему.

Но почему это случилось в первый же день? Ничего дурного нет в том, что кто-то родился Дерини, что бы там ни говорила церковь. Как заметила Мэри-Элизабет, никто не выбирает, кем ему родиться. И потом, Бронвин никогда не пользовалась своими силами.

Ну, или почти никогда.

Она нахмурилась, подойдя к часовне, где была похоронена ее мать, сложив руки на груди и поеживаясь от прохладного ветерка.

Конечно, порой ей приходилось пользоваться своими силами, чтобы обострить слух, зрение, обоняние, если в этом была нужда. А однажды она разговаривала на расстоянии с Кевином; тогда оба они были еще слишком юны, и удовольствие, получаемое от запретного действия, было сильнее страха наказания.

Иногда она приманивала птиц, чтобы покормить их с руки,– но этого уж точно никто не видел.

Но что в такой магии дурного? Как они могут видеть в этом что-то сатанинское? Они завидуют – только и всего!

Поставив наконец на этом точку, она вдруг увидела на тропинке напротив себя высокую фигуру. Седые волосы и серый камзол подсказали ей, что это архитектор Риммель. Когда она подошла ближе, он сделал шаг в сторону, давая ей пройти, и отвесил глубокий поклон.

– Миледи,– произнес он, едва Бронвин поравнялась с ним.

Она чуть кивнула ему и молча пошла дальше.

– Миледи, могу ли я сказать вам несколько слов? – проговорил Риммель, сделав несколько шагов следом за ней и вновь отвесив поклон, когда Бронвин обернулась.

– Конечно. Вы – мастер Риммель, не так ли?

– Да, миледи,– нервно ответил архитектор.– Я хотел узнать, понравился ли вашей светлости дворец в Кирни. У меня не было возможности спросить об этом раньше, но мне бы хотелось знать ваше мнение, пока еще в проект можно внести изменения.

Бронвин улыбнулась и доброжелательно кивнула.

– Спасибо, Риммель. Разумеется, я очень вам благодарна. Может быть, мы посмотрим ваш проект завтра, если вы не возражаете. Я не думаю, что захочу что-то изменить, но мне будет очень интересно ознакомиться с ним получше.

– Ваша светлость очень добры,– произнес Риммель, кланяясь вновь; он сиял от радости – Бронвин говорит с ним.– Могу ли... могу ли я сопровождать вас? Становится холодно, и сумерки у нас в Кулде наступают рано.

– Нет, спасибо,– ответила Бронвин, покачав головой и раскинув в стороны руки, как будто радуясь прохладе. – Я иду на могилу моей, матери и хотела бы побыть там одна, если вы не возражаете.

– Разумеется,– понимающе кивнул Риммель.– Не желает ли ваша светлость воспользоваться моим плащом? В часовне в это время года сыро, а ваше платье прекрасно подходит для солнечного дня, но плохая защита в холоде склепа.

– О, спасибо вам, Риммель,– сказала Бронвин с улыбкой, когда он накинул серый плащ ей на плечи,– Я попрошу одного из моих слуг вернуть его вам сегодня же вечером,

– Не к спеху, миледи.– Риммель отступил и галантно поклонился,– Всего доброго.

Бронвин продолжала спускаться по тропинке, укутавшись в плащ Рим мел я; он некоторое время пристально смотрел ей вслед, а потом повернулся и пошел в другую сторону. Подойдя к ступеням террасы, он увидел спускающегося Кевина.

Кевин был чисто выбрит, его каштановые волосы были гладко уложены, и он уже сменил утренний охотничий костюм на короткую коричневую куртку; на левое его плечо был наброшен плед маклайновских цветов.

Позванивая шпорами начищенных сапог, он наконец спустился и, заметив Риммеля, остановился, приветствуя его.

– Риммель, я посмотрел этот план, который вы дали мне утром. Вы можете, если хотите, пройти в мои комнаты и забрать его. По-моему, вы поработали великолепно.

– Благодарю вас, милорд.

Немного помолчав, Кевин спросил:

– Риммель, не видели вы, случаем, леди Бронвин? Я нигде не могу ее найти.

– Думаю, вы найдете ее на могиле матери,– ответил Риммель,– Я только что ее встретил, она направлялась туда. Да, я дал ей свой плащ. Надеюсь, вы ничего не подумаете,

– Нет, конечно,– ответил Кевин, дружески похлопав Риммеля по плечу,– Благодарю вас.

Сделав прощальный жест, Кевин исчез за поворотом дорожки, а Риммель направился в комнаты своего господина.

Он размышлял о том, что ему теперь предпринять. Открытое нападение на обаятельного юного лорда было исключено. Да и сам он не какой-нибудь разбойник. Но он был влюблен.

Сегодня утром Риммель несколько часов толковал с местными горожанами о своем горе, не называя, однако, имени Бронвин. Горцы, живущие на границе Коннаита и дикой Меары, иногда высказывали довольно странные суждения о том, как можно добиться женской любви.

Риммелю плохо верилось, к примеру, что достаточно приколоть пучок колокольчиков или ромашек к дверям Бронвин и семь раз сказать: «Аве», чтобы заслужить ее благосклонность. Или, скажем, положить Кевину на тарелку жабу. Он просто сделает выговор своим слугам, чтобы были поаккуратнее.

Но многие говорили Риммелю. что если он вправду хочет добиться любви этой леди, то есть здесь одна старая вдова, живущая в горах, по имени Бетана, которая помогает обезумевшим от любви молодым людям. Если Риммель возьмет с собой побольше провизии и немного золота – Бетана может его выручить.

И Риммель решил попытать счастья. Он все время осознавал, что совершает нечто противозаконное,– Риммель и помыслить не смел бы о таких вещах, не потеряй он голову от любви к прекрасной Бронвин де Морган. Теперь же видел только в этой вдо-ве-колдунье свое спасение. Бронвин – это дивное создание – должна принадлежать ему, или и жить незачем. С помощью зелья, приготовленного ведьмой, Риммель мог бы отвратить Бронвин от лорда Кевина и заставить ее полюбить себя, простого строителя.

Он вошел в комнаты Кевина и огляделся, ища свой проект. Комната мало отличалась от соседних спален с тех пор, как все они были приспособлены для иноземных гостей. Но кое-что здесь все же принадлежало Кевину; Риммель посмотрел на складную табуретку, прикрытую маклайновским пледом, на нарядный коврик перед кроватью, на покрывало постели – сюда Кевин через три дня приведет Бронвин, если он, Риммель, не успеет помешать этому.

Он осмотрелся, решив не загадывать вперед: будь что будет. Его план лежал на столе. Взяв свитки, он направился к двери, и тут его внимание привлекла вещица, блеснувшая в солнечном луче, что лежала на крышке маленького ларца.

В таком обычно хранят жемчуга, кольца, броши, цепочки и орденские знаки. Его внимание привлек овальный медальон на золотой цепочке, слишком хрупкий и миниатюрный, чтобы принадлежать мужчине.

Не раздумывая, он взял медальон и открыл его, оглянувшись на дверь и убедившись, что рядом никого нет.

В медальоне был портрет Бронвин – такой прекрасной он ее еще никогда не видел: золотые волосы каскадом спадали на плечи, легкая улыбка играла на губах.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Риммель сунул медальон в карман куртки, выбежал из дома и, ничего не видя вокруг, устремился к своим собственным комнатам. Свидетели этого бегства – найдись такие – приняли бы его за одержимого.

Бронвин оторвала голову от перил, окружавших могилу ее матери, и посмотрела на ее прижизненное изображение.

Она вдруг поняла, что задета случайно подслушанным разговором больше, чем ей казалось поначалу, и не знала, что делать. Бронвин не хотела ссориться с этими женщинами, не хотела требовать, чтобы они извинились за свою болтовню,– это все равно ничего бы не изменило.

Она продолжала рассматривать изваяние, внимательно вглядываясь в черты лица. Как бы поступила на ее месте эта необыкновенная женщина – ее мать?

Леди Алиса де Корвин де Морган была удивительно красива. Мастер из Коннаита с редким искусством запечатлел это в скульптуре из алебастра. Даже сейчас, когда Бронвин повзрослела, она вновь чувствовала себя рядом с ней ребенком; статуя, казалось, была полна жизни, и стоило лишь произнести какое-то тайное слово, чтобы она начала дышать и двигаться.

Витраж над могилой был озарен лучами солнца, в маленькой часовне на всем играли оранжевые, золотые и багровые блики: и на могиле, и на сером плаще Бронвин, и на алтаре черного дерева несколькими ярдами правее.

Бронвин услышала, как открывается дверь, и, обернувшись, увидела Кевина, заглядывающего в часовню. Прежде чем подойти к ней и стать рядом с могилой, он преклонил колени перед распятием.

– Я уже не знал, где тебя искать,– тихо сказал он, мягко беря ее за руку.– Что-то не так?

– Нет... то есть да. – Бронвин покачала толовой. – Я не знаю.

Опустив глаза, девушка посмотрела на свои руки, тяжело вздохнула, и Кевин внезапно понял, что она вот-вот заплачет.

– Что случилось? – спросил он, обнимая ее за плечи и привлекая к себе.

Бронвин разрыдалась, уткнувшись носом ему в плечо. Кевин дал ей поплакать некоторое время, потом сел на ступеньки лестницы и, взяв ее на руки, стал укачивать, как плачущего ребенка.

– Сейчас, сейчас...– тихо бормотал он,– Все будет в порядке. Ну что, поговорим?

Когда ее рыдания утихли, Кевин расслабился, отклонился назад, поглаживая ее волосы, глядя, как колеблется их тень на белом мраморном полу.

– Помнишь, как мы детьми приходили сюда играть? – спросил он.

Увидев, что она вытирает слезы, Кевин подал ей платок.

– Я думаю, мы чуть не довели мою мать до безумия тем летом – последним, помнишь? В тот год Аларик отправился ко двору. Ему и Дункану было по восемь, мне – одиннадцать, а тебе – года четыре, и ты была очень мила. Помню, играли в прятки, и мы с Алариком прятались здесь, за алтарем, там, где висят облачения. А старый отец Ансельм вошел и застиг нас, и грозился все рассказать матери.