Текст книги "Возвращение Тэвиса Дина"

Автор книги: Кэтлин Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Глава 4

Его сын. Даже это слово, произнесенное вслух, вызывало у него головокружение.

У него был сын, а он пропустил все то время, пока живот Кэти округлялся, пока младенец рос в ее чреве. Он мог бы держать на руках этого крохотного малыша с красным личиком и слышать его первый крик и дыхание.

Глаза его обожгли слезы, и Трэвис с трудом перевел дух, стараясь успокоиться. Черт возьми! Ему было так жаль, что он был лишен этого счастья.

– Джейк родился через восемь месяцев после твоего отъезда.

Это известие потрясло Трэвиса. Значит, Кэти знала о будущем ребенке до его отъезда, но не проронила ни слова. А если бы она сказала?

Отменил бы он свое путешествие? Остался бы дома? «Нет, – честно признался он себе. – Скорее всего нет. Но уж по крайней мере я бы рвался домой и не оставался бы вдали от дома ни одного лишнего дня. И уж, вероятно, не стал бы заходить в городской салун, изменивший для меня все».

– Почему ты не сказала мне, что ждешь ребенка?

Кэти фыркнула и отпрянула от него, обжигая его взглядом.

– Хочешь во всем обвинить меня?

Трэвис провел рукой по волосам, потом покачал головой:

– Конечно, нет. – Он слишком хорошо знал, кого винить во всем случившемся. – Но ведь ты могла мне сказать.

– Тогда я еще не была уверена.

Она стояла выпрямившись, как стрела.

Ему так хотелось дотронуться до нее, сделать то, о чем он мечтал много бессонных пустых ночей. Ему хотелось заключить ее в объятия, зарыться лицом в ее шею, хотелось, чтобы потерянные четыре года, которые прошли без нее, пропали, исчезли, испарились.

– Где, черт возьми, тебя носило? Где ты был? – пробормотала она.

– Где я был? – переспросил он тихо, вспоминая о влажных объятиях черных трюмов бесчисленных кораблей. Где он только не побывал! На тропических островах и в холодных городах, в странном чужом и притягательном мире Востока. Его не было здесь так долго, что он едва ли знал, с чего начать рассказ и как объяснить Кэти свое исчезновение.

Прежде чем он попытался это сделать, она покачала головой:

– Не важно. Теперь это не имеет значения, Трэвис.

– Ты права. – Он подошел к ней ближе и остановился у нее за спиной. – Значение имеет только то, что я вернулся, что я здесь. И я остаюсь.

– Нет, – ответила Кэти, оборачиваясь, чтобы видеть его лицо, и он заметил решительный блеск в ее зеленых глазах, и блеск этот был предупреждением. – Имеет значение то, что я похоронила тебя и переехала сюда.

– Но я не умер, – напомнил ей Трэвис, снова вспомнив о своем могильном камне.

– Для меня умер.

– Хочу спросить из чистого любопытства, – проговорил Трэвис напряженным тоном, – от чего я умер?

– Это был несчастный случай, – ответила ему Кэти самым нежным голосом, столь несовместимым с яростным блеском в глазах. – Произошло ужасное несчастье на лесопилке возле Сан-Франциско. Кстати, ты ужасно страдал.

– На лесопилке? – Трэвис вздрогнул, потому что его живое воображение немедленно заработало, нарисовав ему дюжину страшных картин. Прищурив глаза, он с минуту смотрел на нее. – А сколько времени ты ждала меня, прежде чем решила убить?

Улыбка сползла с ее лица, как соскальзывают капли дождя с оперения утки.

– Три месяца, – ответила она резко. – Сначала я говорила всем, что ты задерживаешься. Потом – что ты делаешь все возможное, чтобы поскорее попасть домой…

Ее голос слегка дрогнул, и Трэвис ощутил острую боль в сердце.

– Но когда прошло три месяца, а от тебя все не было ни одной весточки, я сделала выбор.

– Я написал бы, если бы мог.

– Я сказала тебе, что мне это неинтересно.

И Кэти повернула к дому. Она шла быстрым широким шагом, и подол ее платья приподнимался при каждом движении.

Трэвис отставал от нее всего на шаг или на два.

– Эй! – окликнул он ее. – Ты оставишь мальчонку одного в амбаре?

Кэти резко остановилась и бросила на него взгляд через плечо. Этот взгляд совершенно ясно сказал ему, что ни ее дела, ни воспитание сына его не касаются. Но все-таки она ему ответила:

– Мальчонку зовут Джейк. И он там не один. С ним Генри Уинтерс.

– Генри?

Взгляд Трэвиса метнулся к амбару, словно он мог увидеть сквозь стену своего старого друга.

– Да. Сейчас он работает у меня.

– Это хорошо, Кэти, – сказал Трэвис.

Ее рыжие четко очерченные брови поднялись:

– Для меня большое облегчение, что ты одобряешь мои поступки.

– О, ради Бога…

Она снова двинулась к дому, и Трэвис поспешил за ней. «Этой чертовой бабе придется меня выслушать, хочет она того или нет».

– Когда ты не вернулся домой, – сказала она, и ветер легко донес до него ее слова, – и я поняла, что ношу Джейка, мне надо было что-то предпринимать.

«Подумать только, через что она прошла совсем одна, как она страдала… что она передумала обо мне». От всех этих мыслей в нем поднялась горячая волна стыда.

– Господи, Кэти, мне очень жаль.

Трэвису было так больно, что она и вообразить этого не могла. Но, черт возьми, он ведь раскаялся и заплатил за это. Или нет?

На террасе Кэти остановилась и тщательно вытерла ноги о протертый до прозрачности коврик, потом открыла дверь и вошла в дом.

– Я сказала всем, что мы тайно поженились до того, как ты уехал.

– И тебе поверили?

Она метнула на него гневный взгляд и направилась через большую комнату в кухню.

– У них не было оснований не верить. Всем было известно, что мы помолвлены.

Трэвис старался не отстать от нее, почти не замечая обстановки маленького домика, в котором вырос и который всю жизнь считал своим. Но потом, внимательно оглядевшись, заметил, что, как и снаружи, здесь многое обветшало. Было заметно, что дом знавал лучшие дни.

Сняв свой передник с деревянного колышка, прибитого на кухонной стене, Кэти надела его и завязала его ленты бантом на тонкой талии.

Господи! Она была до того хороша, что он готов был ее съесть.

Одарив Трэвиса еще одним кратким взглядом, она направилась к плите, взяла кофейник и отнесла его к раковине. Солнце бросало косые лучи в окно, золотя ее рыжие волосы, высекая из них искры и окрашивая их в цвет жаркого огня, пылающего в камине в холодную ночь. Она выплеснула в раковину холодный кофе, налила в кофейник свежую колодезную воду и продолжала говорить, повысив голос, чтобы его не заглушал шум льющейся воды.

– До того как ты «умер», весь город был возбужден известием о том, что у меня будет ребенок. – Она коротко и безрадостно рассмеялась. – Все говорили о том, как ты обрадуешься, узнав, что станешь отцом.

И снова внутри у Трэвиса все сжалось от боли и раскаяния.

– И я переселилась сюда. – Кэти отпустила ручку насоса, и на минуту снова воцарилась тишина, потому что и ее голос умолк тоже. – Я подумала, что если ты вернешься, то прежде всего прибежишь сюда.

«Ты была не права», – подумал Трэвис, бессильно сжимая руки в кулаки. Он побежал бы к ней, прямо к ней. Как и сделал это сегодня.

– Но, как я уже сказала, когда прошло три месяца, а вестей от тебя все не было, я решила, что ты не вернешься.

– Кэти…

Она покачала головой, подошла к плите и насыпала в кофейник кофе. Слегка дрожащими руками она снова водрузила кофейник на плиту. Потом посмотрела на Трэвиса. Он стоял на чисто выметенном полу, заложив руки в карманы и широко расставив ноги.

– И тогда пришла «телеграмма», в которой сообщалось о моей смерти?

Она твердо встретила его взгляд.

– Да. Я предпочла остаться уважаемой вдовой, а не беременной брошенной невестой.

Трэвис подумал, что не смеет осуждать ее. Он смотрел, как она наклоняется, чтобы подбросить топлива и разжечь печку. Жадный треск пламени, лизнувшего дрова, наполнил кухню.

Трэвис долго молчал, прежде чем услышал собственный голос:

– Как же ты ухитрилась похоронить меня без гроба и трупа?

Кэти выпрямилась и скупо улыбнулась:

– О, твой надгробный камень – всего лишь памятник. Мы тебя не хоронили как положено.

«Все-таки некоторое утешение», – подумал он мрачно.

– После несчастного случая на лесопилке от тебя почти ничего не осталось, и хоронить было нечего.

– Иисусе!

Он, потрясенный, смотрел на нее. Когда Кэти Хантер хотела ударить побольнее, она делала это основательно.

Кэти скрыла готовую прорваться улыбку и повернулась к столу. Его реакция была как раз такой, на какую она и рассчитывала. Значит, дело того стоило. Недаром она постаралась изобрести для него самую мрачную смерть, на которую только хватило ее фантазии. В то же время, будучи столь разгневанной и уязвленной, она получила некоторое утешение от сознания, что хотя бы в своем воображении она расправилась с ним по заслугам.

А теперь, хотя он и был здесь, не стоило притворяться, что это что-то изменило.

«Весь секрет, – думала Кэти, – заключается в том, чтобы все время быть занятой». Тогда у нее не останется времени на то, чтобы вспоминать, как сильно она любила этого человека, как долго питала надежду, что он вернется домой, вернется к ней.

– Кэти, – сказал Трэвис, и она закрыла глаза, потому что ей было трудно противостоять теплоте и нежности, которые она услышала в его голосе. «Как это возможно, – удивлялась она, – что четыре долгих года, проведенных в одиночестве, не убили влечения к нему?» – Нам надо поговорить о том, как теперь быть.

Кэти снова уставилась на кухонный стол, стараясь сосредоточить все свое внимание на свежем хлебе, корзинке с яйцами и куске бекона, ожидавшего, пока его нарежут ломтями.

– Мы должны подумать о Джейке, – сказал Трэвис. – И сделать так, как будет лучше для него.

– Есть только одна вещь, которую мы можем сделать, Трэвис, – ответила Кэти мягко и положила нож на стол, прежде чем обернуться к нему.

– Я тоже так думаю.

– Хорошо. Тогда мы договорились.

Трэвис потянулся к ней и положил руки ей на плечи. Сердце Кэти затрепетало, жар проник в нее до самого нутра, но она старалась изо всех сил побороть это ощущение. Если она так легко сдастся, она снова отдаст ему свое сердце и все повторится.

Они смотрели друг на друга с минуту, потом заговорили одновременно.

– Мы поженимся по-настоящему, – сказал Трэвис.

– Мы притворимся, что разводимся, – сказала Кэти.

Глава 5

Четырьмя днями позже слова: «Мы притворимся, что разводимся» – все еще отдавались эхом в сознании Трэвиса. С гримасой отвращения он поднял свой стакан, проглотил остатки тепловатого пива и поставил пустой стакан на выщербленную стойку бара. Шум и неразбериха в салуне «Последняя собака» скользили вокруг него, не затрагивая сознания. Он не обращал на них внимания. Вместо этого он уставился на искаженное отражение собственного лица в зеркале бара и про себя гадал, действительно ли его лицо столь чудовищно безобразно или так кажется потому, что он выпил слишком много пива.

Бармен Сэм Фуллер подошел к нему, взял его стакан и наполнил снова. Поставив его перед Трэвисом, этот великан оперся локтями о стойку и с усмешкой спросил:

– Как случилось, что ты притащился сюда, вместо того чтобы нежиться дома со своей хорошенькой женушкой?

Образ Кэти всплыл в затуманенном пивом сознании Трэвиса. Едва ли он мог сейчас рассказать Сэму правду. Да и как было это сделать? Все в городке радовались, что они с Кэти так счастливо соединились вновь; никто бы и не поверил, что сейчас он дальше от нее, чем когда бы то ни было. Разве они знают, что последние три ночи он спал в амбаре и не слышал ничего лучшего, чем храп Генри Уинтерса, составлявшего ему компанию.

Черт возьми! Да Трэвис и сам едва мог в это поверить. Четыре года он провел вдали от Кэти, а теперь, когда вернулся домой, оказалось, что он от нее еще дальше, чем был. Он томился по ней гораздо сильнее, чем когда был от нее вдали. Потому что теперь он видел ее каждый день. Он слышал ее голос. Наблюдал за ней, когда она шла по двору своим решительным, почти мужским шагом. Он видел, как она прикасается к их ребенку с такой нежностью, что у него дух захватывало, и он так жаждал, чтобы она прикоснулась к нему.

И каждую ночь в его пустой и холодной постели ему являлся ее желанный образ. Черт бы побрал ее невозможное упрямство! Кэти и слушать не хотела его объяснений! И продолжала твердить, что все это для нее не имеет значения! Но ведь это было так важно. Если за последние четыре года он что-то и узнал, так это то, что самым важным для него было, чтобы они оставались вместе.

– Трэвис? – Сэм, склонив голову набок, заглядывал ему в глаза. – С тобой все в порядке?

Нет, конечно, с ним не было все в порядке. И теперь он сомневался, что вообще когда-нибудь будет, но он не собирался говорить об этом Сэму. Трэвис провел рукой по лицу, надеясь, что в голове у него прояснится и он более отчетливо увидит лица двух улыбающихся Сэмов.

– Ты знаешь, как это случается. Иногда мужчине нужно выйти из дома и повидать друзей…

Сэм пожал плечами и вытер стойку бара чистым белым полотенцем.

– Решать, конечно, тебе, – сказал он. – Но будь я на твоем месте, я бы сидел дома с Кэти, а не якшался со здешним сбродом.

Потом он двинулся дальше вдоль стойки бара, чтобы утолить жажду других своих посетителей, тоже мечтавших забыться в пьяном угаре.

Слова бармена все еще звенели в его ушах, и Трэвис позволил своему взгляду оторваться от собственного отражения в зеркале и посмотреть в сторону. Отражение комнаты за его спиной колебалось и приплясывало, но все же зрение служило ему еще достаточно верно, чтобы он смог увидеть, что этот салун ничем не отличался от любого другого подобного заведения в любом другом городе.

Трэвис помрачнел и крепче сжал в руке стакан с пивом. Он не бывал в салунах с той последней ночи во Фриско, когда некий дружелюбный незнакомец угостил его выпивкой с каким-то странным привкусом. Остаток ночи Трэвис припоминал как нечто туманное. Все будто слилось в неясное пятно. Но уж что он помнил совершенно ясно, так это то, что проснулся он наутро… на корабле, державшем курс на Китай.

Похищение! Он чувствовал себя как зеленый юнец, попавший в большой город и заблудившийся там.

«И ты так ничего и не узнал об этом? А?» – спросил его кто-то. Трэвис выпрямился и огляделся. Но рядом с ним никого не было. Он фыркнул и покачал головой. Ладно. Вот он уже слышит то, что услышать невозможно. По-видимому, он сильно надрался, выпил слишком много пива.

«Ну, что ты делаешь, парень? Почему ты не попытаешься уладить свои дела?» Трэвис отодвинул стакан с пивом так неловко, что облил себе руку.

Вот ему уже мнится всякая чертовщина. Он слышал голос, идущий неизвестно откуда и будто одновременно отовсюду. Отойдя на полшага от стойки, Трэвис уставился на человека, сидевшего к нему ближе всех. Это был высокий мужчина с суровым лицом и брюхом, нависавшим над пряжкой пояса на несколько дюймов. Человек смотрел на него неодобрительно.

– В чем дело?

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Трэвис. – Вы заговорили со мной.

– Мистер, – решительно отозвался человек, – вы пьяны.

– Может быть, но я не глухой.

«Просто глупец».

Губы мужчины не двигались, когда он сказал это. Как, черт возьми, ему это удавалось?

– Кого вы назвали глупцом?

– Трэвис, – окликнул его Сэм, поспешив к нему с другого конца бара, стремясь предотвратить потасовку, которая могла повредить его заведению. – Успокойся. Тебя никто не называл глупцом.

– Кто-то это сказал, – возразил ему Трэвис, бросая на Сэма мрачный взгляд, отразившийся в зеркале вместе с лицами повернувших к нему головы зевак.

«Это сделал я», – сказало одно из лиц в зеркале.

Трэвис прищурил глаза, чтобы лучше его разглядеть, и повернулся лицом к стоявшему за его спиной высокому и худому человеку, которого увидел в зеркале. Но за спиной у него не оказалось никого. Он с трудом глотнул, снова повернулся, чтобы посмотреть в зеркало, и увидел его так ясно, что яснее и быть не может. Мужчина смотрел на него с отвращением и качал головой. Но когда Трэвис снова обернулся, мужчина исчез из поля зрения. Он отчаянно скосил глаза, но с трудом различил только неясные очертания туманной фигуры.

Черт возьми! Трэвис потер глаза обеими руками. Оказывается, он не только пьян, но еще и свихнулся!

– Может быть, тебе лучше пойти домой, Трэвис? – предложил Сэм.

– Да, – согласился он. И внезапно ему захотелось поскорее выбраться из этого салуна и протрезветь. – Хорошая мысль.

«Самое время», – подтвердил все тот же голос, чем и подстегнул Трэвиса к действиям.

Прокладывая себе путь сквозь густую толпу, он добрался до двери и вышел, хлопнув ею, ступил на тротуар и глубоко и медленно втянул в себя свежий ночной воздух. «Это все, что мне требуется, – решил он. – В этом чертовом салуне было слишком душно. И из-за этого я думал совсем не о том, о чем следовало». Откинув голову назад, Трэвис уставился на небо, постоял, глядя на мерцающие звезды, и дал себе слово, что последний раз в жизни он искал утешение на дне кружки.

«Как раз это ты сказал себе, когда проснулся на корабле»

«Господи!» Трэвис выпрямился и пристально всмотрелся в окружавшую его темноту ночи. На него смотрели фасады лавок и складов своими темными неосвещенными окнами, похожими на слепые глаза.

«Все так, как и должно быть, – размышлял он. – Если не считать того факта, что я начал слышать голоса несуществующих людей».

Трэвис плотно зажмурился и, даже зная, что при этом ни черта не увидит, медленно повернулся, стараясь найти источник голоса. Но оказалось, что на расстоянии вытянутой руки от него стоит высокий худой мужчина. И прежде чем Трэвис успел произнести слово, весьма материальный и к тому же плотный и сильный мужчина саданул его кулаком в челюсть, заставив свалиться в грязь.

– Мама!

Нежный детский голосок проник в сладостные сны о Трэвисе и вернул Кэти к реальности. Она села на кровати, вглядываясь в погруженную в мрак спальню. Голова ее была в тумане, она находилась еще во власти сна о Трэвисе и теперь пыталась восстановить ритм дыхания и бешеное сердцебиение.

– Мама!

Джейк. Мгновенно Кэти отбросила одеяло, выпрыгнула из постели и побежала через небольшой коридор в комнату Джейка. Холодный пол жалил ее босые ноги.

Она порывисто распахнула дверь и остановилась, испытав офомное облегчение, потому что с Джейком, похоже, было все в порядке. Сидя в своей кроватке, он тер глазки. Должно быть, ему просто приснился кошмар.

Опустившись на край его матраса, Кэти посадила ребенка к себе на колени и с облегчением вздохнула, когда его маленькие ручки обвились вокруг нее.

– Ты ушла, – укорил ее Джейк и спрятал головку у нее на груди.

– Ах, мой сладкий, это был только сон, – заворковала Кэти, гладя его по головке и убирая волосики с залитого слезами личика.

В тишине ночи сердце Кэти сжалось, как бывало всегда, когда она смотрела в эти синие глазки. Она не могла представить своей жизни без него. Она любила его так глубоко, что даже и не представляла раньше, что такая любовь возможна.

– Я никогда не покину тебя, Джейк, – сказала она мальчику, веря в каждое свое слово.

– Но ты это уже делала, – возразил он, по-видимому, достаточно оправившись и проснувшись, чтобы заняться своим любимым делом – спорить.

– Сны иногда кажутся реальностью, Джейк, – сказала Кэти и внезапно вспомнила о своем сне. Мгновенное, быстрое, как молния, пламя желания пронзило ее.

– Это было, – настаивал он. – Ты поцеловала меня, а потом ушла.

Кэти улыбнулась. Столь же упрямый, как и его родители, Джейк никогда не поддавался на доводы. Она вытерла его слезы нежным прикосновением пальцев.

– Но я ведь вернулась, и ты можешь теперь спокойно спать.

Джейк не стал сопротивляться, когда она уложила его в постель и подоткнула одеяло, укрыв его до подбородка. Но потом он с недоверием посмотрел на нее:

– Ты останешься?

– Останусь, – пообещала Кэти и села, прислонившись к стене. Уже не в первый раз с тех самых пор, как он родился, ей приходилось спать сидя.

Джейк вздохнул, устроился поудобнее в кроватке, потом спросил, с некоторым усилием заставляя себя говорить:

– И папа тоже?

Кэти замерла и сжала зубы с такой силой, что они скрипнули.

– Да, и папа тоже.

По-видимому, удовлетворенный, Джейк погрузился в молчание, и всего через несколько минут по его ровному и глубокому дыханию Кэти поняла, что мальчик снова заснул. Она смотрела на него, жалея, что не может быть такой же доверчивой.

Что она не может так же легко прощать.

Однако она не могла отрицать, что их с Трэвисом сын легко простил ему четырехлетнее отсутствие. В восторге оттого, что у него появился отец, маленький мальчик целый день ходил по пятам за Трэвисом, как его уменьшенная до крошечных размеров тень. Он копировал походку Трэвиса и даже просил «шляпу для большого мальчика», чтобы походить на мужчину, которого уже столь очевидно обожал.

Кэти поджала голые ноги, прикрыв их подолом ночной рубашки, и уставилась неподвижным взглядом на тени на противоположной стене.

Что же касается Трэвиса, Кэти была вынуждена отдать ему должное. Он не только терпеливо выносил присутствие ребенка, но, казалось, даже получал удовольствие, проводя с сыном долгие часы. Когда она видела их вместе, сердце ее болезненно сжималось и, как она вынуждена была признаться себе самой, в ней просыпалась ревность. Их отношения, казалось, складывались очень легко и естественно. Это было несправедливо, но именно она чувствовала себя лишней, будто вторгалась в их мир.

Теперь, когда Трэвис вернулся, даже Генри иногда обращался к нему с вопросами, которых не мог решить сам. По-видимому, годы, когда они с Кэти старались наладить работу на ранчо, не имели для старого ковбоя ни малейшего значения. Конечно, он был так же дружелюбен и вежлив, как всегда, но обращался с ней как, как… с женой Трэвиса.

«А разве ты что-то иное?» – спросил ее женский голос.

Кэти выпрямилась на постели, бросила взгляд на спящего сына, потом обвела взглядом комнату. Нет, она не вообразила этот голос. Она не была сумасшедшей. Или пьяной. Она не спала.

Так в чем же было дело?

«Во мне», – снова послышался голос.

Взгляд Кэти остановился на противоположной стене, где, как она заметила, тень и свет затеяли какой-то мудреный танец. Она затаила дыхание и стала считать удары своего сердца, она так всматривалась в эти тени, что глаза ее начали болеть и слезиться. Вытянув руку, она коснулась головки Джейка, как бы защищая его от возможной опасности, и продолжала вглядываться в сгущающийся лунный свет на стене. Кэти не осмеливалась даже моргнуть. И под ее взглядом неясные тени и лунный свет сгустились и образовали какую-то знакомую, очень знакомую фигуру.

– Тетя Эдди? – с трудом произнесла Кэти.

«Во плоти, – сказала женщина и рассмеялась, поняв нелепость своих слов. – Ну, как говорится…»