Текст книги "Вдребезги"

Автор книги: Кэтлин Глазго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Двое из них хрюкнули, когда я спросила, где находится продовольственный банк, но третий показал жестом дальше по улице и сообщил мне название места.

– Да, но только ты не попадешь внутрь, милая. Чтобы получить ужин, нужно занимать очередь, почти, черт побери, на рассвете, и в последнее время там стоят мамы с младенцами. Чтобы получить тарелку с едой, надо приходить с младенцем, детка, – добавил один из тех двоих.

Я поблагодарила их и отперла замок на велосипеде. По дороге домой я стащила с забора влажное одеяло в клетку. Должно быть, кто-то оставил его там сушиться. Следующий пункт в списке моей новой жизни – найти жилье. Одеяло может пригодиться.

На следующее утро, проснувшись еще до восхода солнца, я рисовала в полутьме и ела хлеб с арахисовым маслом. Я рисовала Эллис, то, что помню. Ей нравилось, если я разговаривала с ней, когда она принимала ванну: ее кожа была мокрой и блестящей. Я обожала ее кожу, гладкую, красивую, не испорченную шрамами.

На работу Райли пришел вовремя, но выглядел ужасно: мертвенно-бледное лицо и потемневшие глаза. Его лицо немного порозовело после того, как он выпил тайком бутылку пива из холодильника. Я сделала вид, будто не заметила, но думаю, он догадался, что я знаю. Я почти все время молчала, и он тоже. У меня такое чувство, что перед ним надо постоянно ходить на цыпочках.

После работы я поехала на велосипеде обратно в центр. Я нашла приют и кухню; те парни были правы. Вереницы безработных матерей и детей с нервно дергающимися глазами выстроились в очередь под тентом, прячась от солнца, в ожидании открытия кухни на ужин. С другой стороны здания под длинным серым тентом стояли корзины с одеждой и товарами для дома. Сотрудница приюта читала журнал, пока я рылась в корзинах; я взяла несколько тарелок и чашек с кофейным налетом, столовые приборы, миску розового цвета с отбитым краем. Я нашла пачку прокладок, коробки с тампонами. Сотрудница приюта дала мне два рулона туалетной бумаги, сообщив, что это лимит на человека. Она вручила мне прозрачный пакет с зубной щеткой, нитью, двумя презервативами, тюбиком зубной пасты, а также флайер с адресом продовольственного склада для малоимущих, но он, похоже, находится за мили отсюда, стопку брошюр об инфекциях, передающихся половым путем, и продуктовые талоны. Я поблагодарила ее, и она еле заметно улыбнулась. Для меня не странно бывать в таких местах. Эван называл их «спасением». Так оно и есть. Я привезла свои скромные припасы домой к Майки и рисовала до наступления темноты.

После десяти часов вечера я заехала на Четвертую авеню и направилась в переулок за супермаркетом «Фуд Конспираси». Еще когда я пришла туда в первый раз, то подумала: это идеальное место, чтобы выставить овощи и фрукты на выброс. Я все еще не хотела тратить сумму, которую мы с Эллис заработали. Если я ее потрачу, то лишь на жилье, а денег, которые я получаю в «Грит», не так много. От сандвичей же с арахисовым маслом у меня начал болеть желудок – мне нужна другая еда.

Я быстро набрала в рюкзак побитые яблоки, персики с вмятинами, очень мягкий сельдерей. Я застегнула молнию и вдруг заметила фигуру в конце переулка – кто-то наблюдал за мной, слегка покачиваясь.

В приюте я отыскала вилку для самозащиты и припрятала ее в карман. Сейчас я обхватила ее пальцами и смотрела не отрываясь на качающуюся фигуру в переулке. Но потом выдохнула и расслабила пальцы.

Это Райли затягивался сигаретой. Робкие слова выскочили, прежде чем я смогла остановить себя, и полетели к нему вниз по переулку.

– Райли! – окликнула я. – Эй, привет!

Я хотела, чтобы он заговорил, но он только затянулся сигаретой и ушел.

– Пока, – выкрикнула я, однако Райли не обернулся.

На следующее утро на работе я ждала, что он заговорит об этом, но он молчал. По правде говоря, он весь день почти не разговаривал.

Но когда я пошла отметиться перед выходом с работы, Райли появился с коричневым пакетом. Под глазами у него были круги.

– Если ты голодаешь, – сказал он, – попроси. Я не хочу больше видеть тебя в темных переулках, Странная Девчонка. Договорились?

Он вернулся к столу для приготовления блюд, не дожидаясь моего ответа.

Во время перерыва я сидела на улице рядом с игроками в Го и думала, что жилье, которое я едва ли смогу себе позволить, не предлагают даже в какой-нибудь еженедельной газете Тусона или на доске объявлений в «Фуд Конспираси». Подтверждение кредитоспособности в виде оплаты за первый и последний месяцы и страховой депозит… И к тому же один из игроков, глядя через мое плечо на объявления, любезно сообщил мне:

– Если ты до этого жила не в Тусоне и никогда не платила здесь за коммунальные услуги, тебе придется внести еще две сотни и сорок долларов только за то, чтобы подключить газ. Они называют это «задатком».

– Семьдесят пять долларов, чтобы подключить электричество, – подхватил другой игрок.

Все они начали ворчать по поводу арендной платы и экономики. Хотела бы я знать, где они живут и чем занимаются, поскольку было не похоже, что у них имеется работа. Они просто приходили сюда каждый день, сидели до вечера, пили кофе и ели бейгеле, а потом шли домой, оставив после себя кофейные кружки, заполненные окурками. Чтобы я их помыла.

Эван.

Эван любил курсировать по барам и ресторанам с открытыми верандами, в попытке урвать недокуренные сигареты из пепельниц. Он водил нас по самым узким улицам Сент-Пола, где люди сидели на верандах или с равнодушием поглядывали из окон богатых, напыщенных квартир. Если нам удавалось подзаработать денег, то иногда мы могли себе позволить снять комнату на троих примерно на неделю в каком-нибудь дерьмовом доме. Там мы всегда баррикадировали хлипкую дверь от наркоманов, приходивших по ночам в поисках подачек. И все-таки было приятно находиться в комнате, вместо того чтобы сидеть скорчившись рядом друг с другом где-нибудь в переулке или пытаться найти хорошее место у реки вместе с другими.

У меня будет жилье без оплаты дополнительных услуг или депозитов за первый и последний месяцы. О таком не пишут ни в каких объявлениях. Я швырнула еженедельную газету на стул и вернулась на рабочее место.

После смены я поехала на велосипеде в район, где жил Райли, и потом несколько кварталов дальше, где потрескавшиеся тротуары становились уже, а дома прижимались друг к другу. Как и в Сент-Поле, в этом районе люди по-прежнему бездельничают, но делают они это в захудалых многоквартирных домах или прислонившись к телефонному столбу, потому что так теплее. Я ехала до тех пор, пока не нашла написанное каракулями объявление, приклеенное скотчем к забору из рабицы напротив облупившегося белого здания: «Сдается в аренду комната, спросить внутри, IА». Входная дверь в здание открыта настежь. Через два дома находился магазин спиртных напитков для автомобилистов.

Внутри дверь на первом этаже с надписью «IА, офис» открыл пожилой мужчина. В комнате за его спиной было темно. Он моргнул, как будто у него от света заболели глаза.

– Вы по программе соцжилья Секшн Эйт? Не важно, если так. Просто хочу знать заранее.

– Я не знаю, что это такое, – ответила я.

Он пожал плечами, вытаскивая из кармана большую связку ключей. Мы пошли по стоптанному красному ковровому покрытию в прихожую к скрипучей на вид лестнице. На первом этаже вдоль всего коридора расположены двери, большинство с облупившейся краской.

Синий скотч придерживал болтающуюся штукатурку на стенах лестничного пролета.

Старик остановился, чтобы опереться на перила. Я застыла в нерешительности, а потом придержала его за локоть, чтобы помочь. Кожа там у него белесая и сухая, с трещинами.

– Шестнадцать ступенек, – проговорил он, тяжело дыша. – Спорим, ни за что не угадаете, сколько мне лет.

Вокруг его морщинистых глаз были розоватые круги. Из носа виднелись волосы и угри. Моя бабушка всегда следила за собой: каждую неделю делала укладку, и от нее пахло кремами и корицей. Я жалею, что забыла спросить у матери, что с ней случилось и почему пришлось остановить оплату страховки за Крили.

Мужчина настолько стар, что вот-вот рассыплется в труху, и о нем плохо заботились. Он засмеялся, обнажив влажный и почти совершенно беззубый рот.

– Я тоже не знаю!

На втором этаже он остановился:

– Вы выглядите немного юной для подобного места, но я не задаю вопросов. Здесь полно людей с неприятностями. Я лишь прошу не приносить сюда еще неприятностей, вы понимаете?

Я кивнула. Мы с ним подошли к двери, оштукатуренной и выкрашенной в тошнотворный коричневый цвет поверх другой краски странного оранжевого оттенка. Раньше я жила с матерью в паршивых квартирах со шкафами, прогрызенными мышами. Я жила на улице под дождем и ледяным снегом. Я жила в Сид Хаус. А эти поганые разваливающиеся стены и паршивая краска и старый-престарый мужчина – все это где-то посередине. После того, к чему я привыкла, не рай, но также и не ад.

Комната не намного больше просторной спальни, с дополнительной комнатой сбоку. Ее я обнаружила, когда заглянула туда. По сути, это объединенные кухня и ванная: с одной стороны там стояли розовый холодильник с вмятиной и старая раковина, с другой – унитаз и крохотная ванна на когтеобразных ножках. Плиты не было, а такой маленькой ванны я еще не видела. Если я заберусь туда и присяду, мои колени упрутся в грудную клетку… Мне здесь понравилось, хотя это и может показаться странным.

Мужчина пожал плечами.

– Здание старое. Где-то тысяча девятьсот восемнадцатый год. Раньше ванные считались настоящей роскошью. Люди клали сверху доску и ужинали на ней. Это был обеденный стол! Дальше по коридору находится общая ванная для мужчин. Комнаты с туалетом я стараюсь сдавать дамам.

Он произнес «сверху» как «сверхту». «Люди клали сверхту доску и ужинали на ней».

Потолок представлял собой лабиринт из отклеивающихся обоев и красных и желтых брызг. Я посмотрела на старика.

Он задумчиво потер подбородок.

– Что ж, понимаете, это старик Роджер. Иногда он выпивал, и у него случались припадки – начинал сражаться с горчицей и кетчупом. Ему нравились хот-доги, нашему Роджеру… У меня есть лестница, можете взять ее и вымыть это. Я сбавлю плату за первый месяц на двадцать баксов, раз уж комната не убрана. На первом этаже живет мужчина – он раньше помогал делать ручную работу, но больше не хочет этого делать. – Старик сделал паузу. – Его называют Школьный учитель, потому что, думаю, это было его профессией. Он все время по любому поводу читает нравоучения. Полагаю, невозможно избавиться от старых привычек. Они приклеиваются к человеку намертво.

Иногда на улице пожилых людей знали не по имени, а по их прежним занятиям, до того как они оказались без дома. Денежный парень. Дама из булочной. Парень-пиццайоло. Хотя детей так и называли: Ребенок. Интересно, как бы меня звали здесь, если бы я оказалась снова просто Ребенком?

И хотела бы я знать, как Школьный учитель попал из школы в это разрушенное место.

Старик огляделся и посмотрел в первую комнату. Мгновение он казался озадаченным; затем произнес:

– Ах, кровати нет. Ее забрали, когда умер Роджер. Тогда еще сбавляю десятку с месячной арендной платы. В любом случае тут на самом деле был просто матрас.

В первой комнате находилась лампа с абажуром, вызывающим вопросы, неприметный карточный стол и зеленое мягкое кресло. Он проследил за моим взглядом и улыбнулся:

– Частично меблированная. Триста восемьдесят пять в месяц, включая коммунальные услуги, но если вы привезете телевизор и захотите кабельное телевидение, вам самой придется оплатить установку, хотя парочка господ с первого этажа как-то решили эту проблему втихаря. И у нас здесь нет этого вайфая. У нас здесь большинство оплачивают ежемесячно, вы понимаете, один или двое еженедельно, но это их пожелание. Однако мне нужен страховой депозит, это мое правило, даже если аренда краткосрочная и человек не выглядит причиняющим ущерб. Никогда не знаешь, когда кто-нибудь сломает имущество, так ведь? Вам это будет стоить двести долларов, но вы получите их назад, если после вас комната останется в хорошем состоянии.

Старик сделал паузу и посмотрел на меня строго сверху вниз:

– В магазине спиртных напитков иногда немного шумно, если вас беспокоят звуки. Я не привередливый, но, как уже говорил, приносите с собой те неприятности, которые уже есть, новых здесь не нужно.

С другой стороны коридора раздался металлический смех из телевизора. Кто-то тихо пел на испанском в конце коридора.

Я не знала, как это все делается. Не знала, хорошее это место или дурное, или о чем я должна спросить. Я знала только, что у меня есть деньги на это жилье прямо сейчас, и этот человек кажется приятным, и он не просит заявочный взнос и не делает проверку кредитоспособности или еще что-то подобное. Я видела места хуже этого, и мне страшно, но я все равно подняла на него глаза и кивнула. Я не могла подобрать слова, руки тряслись. Не хотелось думать о том, что может случиться, если это место окажется ужасным…

Старик наклонился, чтобы смахнуть муху со штанины. Из сандалий выглядывали скрюченные и грязные пальцы ног.

– Меня зовут Леонард. Почему бы вам не представиться, и мы сможем положить начало нашей замечательной дружбе.

Он нагнулся, чтобы помочь мне вылезти из ванной.

Я взяла его руку. Она оказалась на удивление мягкой, и почти против воли я ему улыбнулась. Я немного расслабилась. Он казался таким приятным и честным.

– Чарли, – отозвалась я. – Меня зовут Чарли Дэвис.

Когда я добралась до квартиры Майки, то увидела компакт-диск, прислоненный к москитной двери. К лицевой стороне диска скотчем был приклеен конверт. На нем расплывшимися фиолетовыми чернилами написано «Майк», буква «к» растеклась вереницей распустившихся фиолетовых цветков. У меня не было времени размышлять о том, что все это может значить, поэтому я оставила все у двери. Майки я оставила записку со своим новым адресом.

У меня не заняло много времени заново упаковать свои вещи. Я завернула посуду из приюта в клетчатое одеяло, которое стащила с забора, и втиснула это в чемодан Луизы, а свою одежду закинула в рюкзак. Я нашла небольшую веревку и вытащила все на улицу, привязала чемодан к багажнику велосипеда и водрузила рюкзак на плечи.

Оперная музыка лилась из окон переднего дома. Я остановилась на секунду, слушая ее, и спросила себя, надо ли попрощаться с Ариэль, или поблагодарить ее, или еще что, но решила этого не делать. Вышла через садовую калитку и поехала не оглядываясь. Это еще одна вещь, которой я так и не научилась: прощаться.

Я медленно и с трудом подъезжала к белому зданию. Чемодан постоянно перемещался сзади меня на велосипеде, и я приложила немало усилий, чтобы держать равновесие и крутить педали. Мне не очень хотелось оставлять велосипед на улице, даже с замком, но все равно пришлось оставить, надеясь на лучшее.

Я затащила все вещи вверх по ветхим ступеням и остановилась. Я простояла у двери комнаты добрых пять минут, вытирая пот с лица и ожидая, что кто-нибудь меня впустит, прежде чем осознала, что я сама могу себя впустить. У меня же есть ключ! Я посмотрела вниз на него, он серебристый и прохладный, в моих руках.

Когда я щелкнула выключателем в комнате, ничего не произошло. В полумраке я увидела, что в светильнике отсутствует лампочка – только пустая темная дыра. Я затащила рюкзак и чемодан Луизы в комнату и закрыла дверь, задернув дверную цепочку.

Я воткнула торшер в розетку – темнота. Когда я открутила лампочку, на ней стали заметны следы перегорания. Кухня всего в нескольких шагах от двери. Крохотная лампочка над раковиной работала, хотя мне и пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до шнура, оказавшегося грязным шнурком от обуви.

Солнечный свет постепенно угасал. С улицы доносился постоянный и монотонный шум машин и звонок на въезде к винному магазину, где можно сделать покупки «на ходу».

Я съела весь хлеб и банку арахисового масла, и у меня остался один побитый персик из ящика на выброс из супермаркета. В желудке урчало, но сегодня вечером мне не хотелось никуда выходить. Желтый свет от уличного фонаря струился в окно. Сложив ладони чашкой, я пила воду из-под кухонного крана, отдающую плесенью, раздумывая, что мне делать. И решила, что Леонард – мой лучший выбор.

Я отперла дверь и распахнула ее без усилий. Коридор пуст. Там ощущался запах сигаретного дыма. На моей стороне три двери, и три – на противоположной. В конце коридора дверь в туалет. Она закрыта, хотя все равно там слышалось какое-то кряхтение. Я закрыла свою дверь и быстро спустилась вниз по лестнице, радуясь, что свет в коридоре работает.

Я зашла к Леонарду, он вручил мне молоток и гвоздь. За запасную лампочку я предложила ему четверть доллара, и он взял деньги с ухмылкой. Вернувшись в свою комнату, я вкрутила лампочку.

Потом вбила гвоздь в стену и повесила над ванной блестящий крест с черепами из дома Ариэль.

Я придвинула зеленое кресло к двери и проверила задвижку, затем легла на пол, головой на рюкзак. Посчитала про себя: у меня было девятьсот тридцать три доллара из денег, заработанных с Эллис. Я заплатила Леонарду всего пятьсот девяносто пять долларов за аренду и депозит, итого у меня осталось триста тридцать восемь долларов. Мне было страшно и грустно отдавать столько денег за раз и прощаться с нашей с Эллис мечтой.

Но у меня наконец есть свое личное пространство. Я не в переулке, не в подземном переходе, не в протекающем холодном фургоне и не в красной комнате в ужасном доме. Я здесь.

Я не чувствовала грусти. И не была напугана. На данный момент я чувствовала что-то вроде ликования.

Я обняла себя, слушая, как живет своей жизнью эта грязная комната, крики на улице, приглушенные голоса из других помещений, шум телевизоров, треск радио, вой сирены за несколько кварталов отсюда, и мне на ум пришли слова: «Моя комната». Моя «комната».

Рано утром я проснулась от громкого топота за дверью. Снова и снова дверь в конце коридора открывалась, хлопала, слышался звук мочеиспускания или вздохи, потом смывалась вода, затем еще топот. Я легонько потерла глаза. Рука стала соленой, и я ощутила в ней песок.

В ванне нет смесителя с душем. Я освободилась от одежды, пока набиралась вода. Куда только я ни смотрела, но не на свое тело: на крючки комбинезона, на пятна, покрывающие блузку. Мне не по себе было просто стоять, пока наполнялась ванна, поэтому я залезла в нее и села. Я почувствовала прилив благодарности за теплую воду. Я намылила голову жидким мылом с лимонным запахом из библиотеки, потом закрыла глаза и полила водой бедра, живот, грудь и лицо. Напоследок, когда почувствовала себя чистой, я опустилась спиной вниз и погрузила голову в воду, наслаждаясь тишиной.

Когда я уже собралась вылезать из ванны, то поняла, что у меня нет полотенца. Надо добавить его в список необходимых вещей.

Я как могла, стряхнула с себя воду руками. Волосы не вызывали беспокойства – они еще слишком короткие. Затем выбрала чистую рубашку с длинными рукавами из стопки Таниной одежды и нырнула в свой комбинезон. Я чуть не забыла запереть дверь, отправляясь на работу. Мою дверь.

На следующий день после работы, когда я дремала на полу, используя рюкзак вместо подушки, я услышала тихий стук, раздающийся из коридора. Сначала я подумала, что это телевизор в одной из соседних комнат. Затем поняла, что это не так – кто-то стучался в мою дверь. Я встала, схватив на всякий случай погнутую вилку из рюкзака. Осторожно отодвинула зеленое кресло с прохода, слегка подергала дверь и чуть-чуть ее приоткрыла, оставив цепочку в замке. Потом выглянула.

Человек со светлыми дредами широко улыбался мне, прижав лицо к щели. Вилка со звоном упала на пол. Мое сердце начало бешено колотиться.

– Чарли Дэвис, – тихонько проговорил Майки нараспев. – Это ты. Ничего себе!

Я распахнула дверь, мое лицо уже стало мокрым от слез.

– Майки, – прошептала я, зарываясь в него лицом. – Ты правда здесь! Наконец-то ты здесь.

Он крепко обнял меня, и мы повалились на пол, смеясь и плача. Это такое облегчение – чувствовать объятия, ощущать, как руки обхватывают мое тело и задевают живот. Его ноги были сзади меня, а лицо уткнулось в шею и впитывало мое тепло, мои слезы.

– Эй, ну все, теперь все в порядке, – прошептал Майки ласковым голосом мне на ухо, прикасаясь сухими губами к моему виску. Он гладил меня по спине, убаюкивая, прижимал подбородок к моей голове, его щетина застревала в колючих прядях моих волос.

– Я скучала по тебе, – проговорила я.

– Я тоже, – отозвался он.

– Я виновата.

– Нет, – возразил Майки, – нисколько.

– Я не ответила ей, – сообщила я, и текст Эллис начал медленно всплывать в моей памяти, слово за словом: «Очнь бльно. Ты никогда не гврила, что настолько больно. Невыносимо». Я увидела его, и все вернулось ко мне. До этой эсэмэски я не виделась с ней почти три месяца. Я смотрела не отрываясь на светящийся желтым текст, а потом перевернула телефон экраном вниз на кровати, используя всю свою злость на нее, чтобы стать жестокой. А когда проснулась на следующее утро, мама стояла в дверях, произнося мое имя странным голосом, с трясущимися губами.

Я лежала вместе с Майки на полу на краденом клетчатом одеяле и думала о снимках, сделанных внутри волны. О тех, что с серферами в гладких костюмах, плавающими на досках вдоль побережья в туннеле воды с широко открытыми глазами. Я думала, что они чувствуют себя защищенными внутри этой спирали воды, внутри внезапной тишины мира, даже если это всего на несколько минут. Сейчас я чувствовала себя так же в своей маленькой, плохо освещенной комнате: все, что я делала, кем притворялась за прошедший год, за прошедшие недели, смыло водой, и я стала чистой и готовой войти в новый мир.

– Ну, давай же. Расскажи мне. Что они сказали тебе там? Есть ли какое-то название этим… твоим? Случаям с порезами.

Майки пристально посмотрел на меня. Когда он сделался таким красавцем? Я смотрела вниз, в свою тарелку. Мы сидели в месте под названием «Джентл Бенс», взяв на двоих гамбургер «Блэк энд Блю» и острую картошку фри.

Его вопрос заставил меня нервничать – сколько раз мне ему объяснять? В конце концов, почему нанесение порезов и психотическое поведение внушают такое отвращение? Я проглотила картошку фри и сделала глубокий вдох.

– Это называется Эн-Эс-Эс-Ай. Членовредительство без суицидальных наклонностей.

Майки вытер рот и сделал глоток кока-колы, его глаза заблестели.

– Что именно это означает? У Эллис было… есть то же самое?

– Это означает, что я наношу себе вред, но не хочу умирать.

Я откусила кусок гамбургера. Вкус приготовленной пищи мне очень нравился. Еще я заказала лимонад. Перед тем как снова заговорить, потому что Каспер велела мне разговаривать, я пила его, наслаждаясь сладостью, наполняющей рот.

– Это трудно объяснить. У меня еще и другое заболевание. Посттравматическое стрессовое расстройство. Пи-Ти-Эс-Ди, – медленно выдавила я из себя.

– Посттравматическое стрессовое расстройство? Это то, что бывает у участников войны и все такое? – спросил Майки, нахмурившись.

Я тщательно пережевывала гамбургер. Говорить почему-то получалось шепотом:

– Это происходит из-за многих вещей.

Я никогда не рассказывала Майки о том, что случилось с моим отцом. Наверное, он просто додумал, что мои родители развелись, поскольку у многих они разводятся. Он не знал, что мать била меня перед самым его отъездом.

Он не знал о порезах или о том, что у Эллис были расстройства приема пищи. Мы надежно хранили секреты друг друга.

– Господи, Чарли. Мне так жаль, – сказал он, отодвигая свою тарелку. – Ты знаешь, когда я один раз приехал туда на каникулы, я пытался найти тебя. Мы с Малышом Дэнни. Но мы не смогли тебя отыскать.

Его лицо уже стало немного жестче. Как у взрослого. Он вытянул ноги, опираясь кроссовками о край пластикового стула.

Конечно, он бы искал меня. Из нас четверых: Эллис, Чарли, Майки и Малыша Дэнни – Майки был самым ответственным и умел четко формулировать свои мысли. Он мог выгородить нас из неприятностей с полицией в отдаленной части города. Мог смягчить проблемы с родителями, если мы приходили домой позже разрешенного времени или от нас пахло алкоголем. Он мог загородить своим маленьким жилистым телом Малыша Дэнни, который был более расслабленным и мягкотелым, от сильного разозленного парня с ручищами размером со свежий окорок.

Майки откашлялся:

– Чарли, я больше не пью и все остальное. Теперь я веду правильный образ жизни. Я думаю, что ты должна это знать. Я просто хочу прояснить это прямо сейчас.

– Хорошо, – произнесла я медленно и вроде как с благодарностью. Я и не думала возвращаться ко всему этому тоже, и если Майки чист, мне даже будет легче.

– Я тоже на самом деле не могу пить и все такое. Мне врач запретил. И в больнице все было в порядке. Там было не так плохо. В любом случае я чувствовала себя там в большей безопасности.

Майки заметно расслабился.

– Это хорошо, – сказал он, – это действительно здорово, что ты не пьешь. Когда я перебрался сюда, я так устал от всего этого дерьма. Все, что я хотел, – это начать новую жизнь. Я имею в виду, мы потратили столько времени впустую там, дома, понимаешь? Мы постоянно болтались без дела.

– Я знаю. Хотя были и приятные вещи, – улыбнулась я.

– Ага, но иногда нужно все это отпустить, если хочешь двигаться вперед, верно? Ты знаешь, что Малыш Дэнни завязал с наркотиками?

– Ты шутишь?

Я вспомнила, что дела у Малыша Дэнни шли все хуже и хуже: он мог часами ходить по Райс-стрит, разыскивая мужчину в черной куртке из искусственной кожи с фиолетовой окантовкой. Отыскав его, он расслаблялся, словно младенец, и лежал в ленивой позе на траве Парка Мерс рядом с мелководным прудом, а солнце освещало его обмякшее лицо.

– Честно. Я разговаривал с его мамой, когда приезжал на Рождество. Он провел полгода в каком-то реабилитационном центре на севере около Баундари-Уотерс, расположенном в лесу, там они сами рубили дрова для отопления и выращивали кур, чтобы были яйца и мясо. Чумовая вещь, но он это сделал. Уже почти год, как он чист. Сейчас работает с пожилыми людьми, вроде как заботится о них. Кормит и все такое. В Дулуте.

Я попыталась представить себе неуклюжего Малыша Дэнни, который кормит старичка овсянкой с ложечки или меняет подгузники, но не смогла. Я видела его только под кайфом, или грустного, или избивающего кого-то в переулке после концерта.

– Это возможно, Чарли. Понимаешь? Ты сможешь изменить свою жизнь, если захочешь.

Я осторожно кивнула, поскольку не была уверена, что это возможно или даже что я способна это сделать, поскольку я постоянно все порчу. Майки улыбнулся, вытащив деньги из кармана и подсунув их под тарелку. Мне жаль, что он это сделал. Мне было очень и очень легко разговаривать с ним здесь, наши слова медленно текли, подобно воде.

– Что же, – произнес он медленно. – Мне не нравится то место, где ты живешь, но обо всем по порядку, идет? Тебе нужно на чем-то спать. У меня нет машины, и это означает, что нам придется побегать. Ты готова к беготне? Похоже, пешие прогулки тебе не повредят.

– Эй! – крикнула я, и мое лицо слегка покраснело. Я поняла, что он смотрит на мое тело, это меня пугало и в какой-то степени дарило надежду. Я поерзала на стуле. Он считает меня слишком толстой? – Нам не разрешалось делать упражнения. И еда была очень крахмалистой.

– Я просто поддразниваю, – улыбнулся Майки. – Тебе идет немного набрать вес. Ты всегда была чересчур костлявой.

Мы встали из-за стола. Он потянулся, и толстовка с капюшоном задралась вверх. Его живот был загорелым и мускулистым, с пирсингом в виде серебряного кольца. У меня возник внезапный порыв положить руку на его обнаженное бедро, почувствовать тепло его кожи. Я почувствовала, как мое лицо опять заливается краской. Вот бы узнать наверняка, думает ли он то же самое обо мне?

Мне вдруг захотелось спросить о компакт-диске на его крыльце, о конверте с фиолетовой надписью. Я совсем забыла о том, что у Майки может быть девушка. И уже собралась задать этот вопрос, как он подошел ко мне ближе и тихо произнес:

– Покажи мне.

Я поняла, о чем речь. И вздрогнула от волнения. Я не знала, что он скажет, но все же медленно задрала один рукав трикотажной кофты, потом другой. Сейчас почти стемнело, белые лампы, свисающие с крыши веранды отбрасывали такой же неяркий свет, как и снег, который я оставила там, в Миннесоте. Майки глубоко вздохнул, теплое дыхание окутало мое лицо. Его глаза наполнились слезами, когда он посмотрел на мои шрамы. Я одернула рукава вниз.

– Время вышло, – быстро проговорила я. Я прекрасно осознавала, как близко мы стоим друг к другу, и его губы находились рядом с моими.

Что бы он сказал, узнав, что у меня еще больше шрамов на ногах?

Майки вытер глаза ладонями.

– Всего стало слишком много, – попыталась объяснить я.

Он промолчал.

Каспер не раз повторяла: «Ты должна разговаривать, Шарлотта. Ты не можешь молчать».

– Это то, о чем я говорила, – продолжила я, выдавливая из себя слова. – Как будто все стало очень тяжелым, понимаешь? Я больше не могла это выдерживать.

«Я так сильно скучала по Эллис и так злилась на нее, и это была моя вина. И потом был этот дом, Майки, этот по-настоящему плохой дом».

Но это осталось невысказанным.

Он покачал головой. Мы смотрели друг на друга в упор.

– Хорошо, тогда постараемся, чтобы это было маленькое, договорились? Одно дело за раз, – предложил он.

– Маленькое, – я осторожно проверяла это слово. – Маленькое.

Мне понравилось его звучание. Ничего, что я не могла бы унести в обеих руках за один раз. Маленькое.

Мы одолжили пикап у его полного друга, Роллина, который жил на Евклид-авеню. Со всех сторон вокруг университета были навалены в кучу или сложены неустойчивыми грудами на тротуаре у многоквартирных зданий и студенческих общежитий письменные столы, матрасы, столы.

– Сейчас удачное время. Все съезжают, потому что начинаются летние каникулы. Выбрасывая при этом вполне хорошие вещи.

Мы нашли алюминиевый мусорный бак с изображением супергероев «Дикие кошки», квадратный вентилятор, тостер в черно-белый горошек, кувшин для воды, небольшой приставной стол. Потом мы медленно поехали вниз по переулку, когда обнаружили двуспальный футон, вклиненный между журнальным столиком со стеклянной столешницей и грудой обрамленных постеров ресторана «Хутерс». Майки проверил, не прожжен ли он сигаретами. Я попыталась пошутить, говоря, что это не так уж важно, учитывая, что мне приходилось ночевать в подземном переходе, но он лишь состроил гримасу.

Он сбегал вниз по улице в свою квартиру за веревкой, чтобы связать скрученный футон. От футона пахло пивом и сигаретами. Я устала и начала тереть глаза, когда услышала звук шаркающих шагов.