Текст книги "Смертельные тайны"

Автор книги: Кэти Райх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

10

Остаток воскресенья я провела за изучением скелетов из Чупан-Я. Элена и Матео, которые тоже были на работе, сообщили о новостях из Сололы, что заняло пять минут.

Карлоса отдали его брату, который прилетел из Буэнос-Айреса, чтобы забрать тело для похорон. Матео организовывал поминальную службу в Гватемале.

Элена была в пятницу в больнице. Молли не вышла из комы. Полиция до сих пор никого не нашла.

И все.

Они сообщили новости и из Чупан-Я. В четверг вечером сын сеньоры Ч’и’п в четвертый раз стал дедом. У старухи теперь семь правнуков. Я надеялась, что появление новой жизни принесет радость и в ее собственную.

В лаборатории было тихо, как обычно в выходные. Не слышалось разговоров, не работало радио, не гудела микроволновка.

И никакой Олли Нордстерн не приставал ко мне, требуя интервью.

Но все же сосредоточиться было сложно. Меня обуревали разные эмоции: тоска по дому, по Кэти, по Райану; грусть по лежавшим вокруг в ящиках мертвецам, тревога за Молли, чувство вины за свою бесхребетность в «Параисо».

Чувство вины преобладало. Поклявшись сделать больше для жертв Чупан-Я, чем для девушки из отстойника, я продолжала работать даже после того, как Элена и Матео ушли домой.

Захоронение номер четырнадцать: девушка-подросток с многочисленными переломами челюсти и правой руки, следами ударов мачете на затылке. Мутанты, которые это совершили, любили доводить дело до конца.

Пока я изучала изящные кости, мысли мои снова и снова возвращались к жертве из «Параисо». Две девушки, убитые с промежутком в несколько десятилетий. Неужели такое будет случаться всегда? От тоски хотелось плакать.

Захоронение номер пятнадцать: пятилетний ребенок. Вот и говори после этого о том, чтобы подставлять другую щеку.

Ближе к вечеру позвонил Галиано. Эрнандесу мало что удалось узнать от родителей Патрисии Эдуардо и Клаудии де ла Альды. Сеньора Эдуардо вспомнила лишь, что ее дочери не нравился кто-то из начальства больницы и Патрисия повздорила с ним незадолго до своего исчезновения. Ее мать не помнила ни имени этого человека, ни пола, ни должности.

Сеньор де ла Альда считал, что его дочь незадолго до того, как пропасть, начала терять в весе. Сеньора де ла Альда возражала. Им звонили из музея: сообщили, что больше не могут держать место Клаудии и намерены подыскать ей замену.

В понедельник я перешла к захоронению номер шестнадцать, девочке, у которой начали резаться вторые коренные зубы. Оценила ее рост в три фута девять дюймов. Малышку застрелили и обезглавили ударом мачете.

В полдень я заехала в Управление полиции, и оттуда мы с Галиано отправились в трассеологическую лабораторию. На месте обнаружили низенького лысого человечка, склонившегося над микроскопом. Когда детектив позвал его, тот быстро обернулся, поправляя очки в золотой оправе на ушах, словно у шимпанзе.

«Шимпанзе» представился как Фреди Минос, один из двух специалистов по анализу волос и волокон. Миноса снабдили образцами с джинсов из отстойника, из домов Херарди и Эдуардо и с кресла миссис Спектер.

– Что там – вуки? – спросил Галиано.

Минос озадаченно уставился на него.

– Чубакка?

Никакой реакции.

– «Звездные войны»?

– Ах да, американский фильм.

В защиту Миноса – по-испански шутка звучала довольно неуклюже [39]39
  По-испански chubasca – один из синонимов слова «шлюха». – Прим. перев.


[Закрыть].

– Неважно. Что там у вас?

– Ваш неопознанный образец – кошачий волос.

– Откуда знаете?

– Что это волос или что он кошачий?

– Что он кошачий, – вмешалась я, увидев выражение лица Галиано.

Перекатившись вправо вместе с креслом, Минос выбрал предметное стекло из стопки на столе, вернулся к микроскопу и вставил образец под окуляр. Настроив фокус, поднялся и жестом предложил мне сесть:

– Взгляните.

Я посмотрела на полицейского. Тот махнул рукой.

– Может, предпочитаете говорить по-английски? – спросил Минос.

– Если не возражаете.

Я чувствовала себя по-дурацки, но не настолько хорошо владела испанским, чтобы в полной мере понять его объяснение.

– Что вы видите?

– Похоже на проволоку с заостренным концом.

– Это несрезанный волос, один из двадцати семи в образце с пометкой «Параисо».

Интонация голоса Миноса то понижалась, то повышалась, делая странным звучание его английской речи.

– Заметьте, что волос не имеет характерной формы.

– Характерной?

– Для некоторых видов форма волоса – надежный идентификатор. Конский волос жесткий, с резким изгибом у корня. Оленья шерсть морщинистая, с очень узким корнем. Весьма характерно. Волосы из «Параисо» ни на что подобное не похожи. – Он снова поправил очки. – А теперь взгляните на распределение пигмента. Видите нечто характерное?

Минос явно любил слово «характерное».

– Выглядит достаточно однородно, – сказала я.

– Так и есть. Можно?

Вытащив стекло, он переместился к другому микроскопу, вставил образец и подстроил фокус. Перекатившись вместе с креслом вдоль стола, я заглянула в окуляр. Волос теперь напоминал толстую трубу с узкой сердцевиной.

– Опишите сердцевину, – велел Минос.

Я сосредоточилась на пустоте в центре, аналогичной мозговой полости в длинной кости.

– Напоминает лесенку.

– Превосходно. Сердцевина волоса крайне разнообразна. У некоторых видов она состоит из двух или даже большего количества частей. Хороший пример – лама. Весьма характерно. Ламы также отличаются повышенной концентрацией пигмента. Когда я увидел это сочетание, я сразу же подумал о ламе.

Лама?

– В ваших образцах одноступенчатая сердцевина. Именно ее вы и видите.

– Что означает: это волос кошки?

– Необязательно. Одноступенчатую сердцевину имеют волосы многих видов: крупный рогатый скот, козы, шиншиллы, норки, ондатры, лисы, барсуки, собаки. У ондатры остроугольная форма чешуек, так что я сразу понял – это не ондатра.

– Чешуек? – спросил Галиано. – Как у рыбы?

– Собственно, да. Про чешуйки объясню чуть позже. У крупного рогатого скота полосатое распределение пигмента, так что я исключил и его. Чешуйки не подходят и для козы.

Минос, похоже, разговаривал скорее сам с собой, чем с нами, вслух излагая ход мыслей, который использовал при анализе.

– Из-за распределения пигмента я исключил и барсука. Исключил также…

– Кого вы не смогли исключить, сеньор Минос? – вмешался Галиано.

– Собаку. – Похоже, Миноса обидело то, что полицейскому не интересны волосы млекопитающих.

– Ay, Dios, – шумно выдохнул Галиано. – Как часто собачья шерсть встречается на одежде?

– О! Это весьма распространенный случай! – Сарказм Галиано прошел мимо Миноса. – Так что я решил проверить еще раз.

Эксперт подошел к одному из столов и достал с полки картонную папку.

– Исключив всех, кроме кошки и собаки, я проделал измерения и провел так называемый процентный анализ сердцевины.

Достав из папки распечатку, он положил ее рядом со мной.

– Поскольку собачьи и кошачьи волосы так часто встречаются на местах преступлений, я провел небольшое исследование, чтобы отличить одни от других. Измерив сотни собачьих и кошачьих волос, я составил базу данных.

Перевернув страницу, он показал на поточечный график, который пересекала диагональная линия, отделявшая десятки треугольников наверху от десятков кружков внизу. Лишь горстка символов пересекала метрический Рубикон.

– Я рассчитал процентное соотношение, разделив толщину сердцевины на толщину волоса. График отображает данную величину в процентах по отношению к толщине волоса в микронах. Как видите, за некоторыми исключениями, кошачьи значения выше некоторого порога, а собачьи – ниже.

– Что означает – в кошачьих волосах сердцевина относительно толще.

– Да, – широко улыбнулся Минос, словно довольный умной ученицей учитель.

Затем он показал на скопление звездочек среди множества треугольников над линией.

– Эти точки – значения для случайно выбранных волос из образца «Параисо». Каждое из них точно попадает в кошачью область.

Порывшись в папке, Минос извлек несколько цветных фотографий.

– Вы спрашивали про чешуйки, детектив. Мне хотелось получше взглянуть на строение поверхности, и я поместил волосы из образца под сканирующий электронный микроскоп.

Ученый протянул мне фотографию пять на семь дюймов. Галиано склонился над моим плечом.

– Это корневой конец волоса из «Параисо», увеличенный в четыреста раз. Взгляните на его поверхность.

– Похоже на пол в ванной, – сказал мой спутник.

Минос достал еще одну фотографию.

– А это чуть выше.

– Лепестки цветов.

– Превосходно, детектив. – На этот раз горделивая улыбка предназначалась Галиано. – То, что вы столь удачно описали, мы называем прогрессией чешуйчатого узора. В данном случае чешуйчатый узор от неправильной мозаики переходит к лепесткам.

Минос был мастером своего дела. Он отлично разбирался в волосах.

Снимок номер три. Теперь чешуйки напоминали соты с более грубыми краями.

– Это верхний конец волоса. Чешуйчатый узор представляет собой правильную мозаику. Его границы зазубрены сильнее.

– И как это все относится к собакам и кошкам? – спросил Галиано.

– У собак прогрессия чешуйчатого узора сильно варьируется, но, на мой взгляд, данная прогрессия уникальна для кошек.

– То есть волосы на джинсах – кошачьи, – подытожил детектив.

– Да.

– Все от одной и той же кошки? – спросила я.

– Не вижу причин считать иначе.

– Как насчет образца «Спектер»?

Минос перелистал папку.

– Номер четыре. – Улыбнулся мне. – Кошка.

– Значит, все волосы кошачьи. – Я ненадолго задумалась. – Образец «Параисо» соответствует какому-то из трех других?

– Вот тут – самое интересное.

Выбрав очередную страницу, Минос проглядел текст.

– В образце номер два средняя длина волос больше, чем в любом из трех других. – Он поднял взгляд. – Свыше пяти сантиметров, а это немало.

Вновь вернулся к отчету.

– К тому же они тоньше, хотя в остальных образцах жесткие. В поверхностной структуре каждого волоса наблюдается смесь правильной мозаики с ровными краями и коронообразных гладких чешуек.

Минос закрыл папку, но объяснять ничего не стал.

– И что все это значит, сеньор Минос? – спросила я.

– Образец номер два – от другой кошки, нежели остальные три. Думаю – но это лишь предположение, которого в отчете нет, – что кошка номер два персидской породы.

– А другие образцы – не от персидских кошек?

– Обычные короткошерстные.

– Но образец «Параисо» соответствует двум другим?

– Да, соответствует.

– Как помечен образец номер два?

Минос снова заглянул в папку:

– «Эдуардо».

– Это Лютик.

– Персидский? – одновременно спросили мы с Миносом.

Галиано кивнул.

– Значит, Лютик не имеет отношения к волосам из «Параисо», – сказала я.

– Персидская кошка не имеет отношения к волосам из «Параисо», – поправил Минос.

– Это ставит Лютика вне подозрений. Как насчет кошек Херарди или Спектеров?

– Явные кандидаты.

Я ощутила внезапный прилив оптимизма.

– Вместе с миллионом других короткошерстных кошек в Гватемале, – добавил он.

Оптимизм рухнул в пропасть, словно падающий лифт.

– Можете определить, соответствует ли один из других образцов волосам с джинсов? – спросил Галиано.

– Оба имеют сходные характеристики. На основе морфологии волос различить их невозможно.

– Как насчет ДНК? – спросила я.

– Думаю, это удастся сделать. – Минос бросил папку на стол, снял очки и начал протирать их полой халата. – Но не здесь.

– Почему?

– На анализ человеческих тканей очередь на полгода. Так что данных о кошачьем волосе вам придется ждать вечно.

Я лихорадочно размышляла, что делать, когда зазвонил телефон Галиано.

По мере того как он слушал, лицо его становилось все напряженнее.

– ¡Ay, Dios mio! Dónde? [40]40
  Господи! Где? ( исп.) – Прим. перев.


[Закрыть]

Почти минуту он молчал, затем наши взгляды встретились.

– Почему не позвонили раньше? – Детектив перешел на английский.

Долгая пауза.

– Хикай там?

Снова пауза.

– Мы едем.

11

В три часа дня улицы уже были забиты. Мигая огнями и ревя сиреной, Галиано лавировал среди уступающих дорогу водителей; ногу с педали газа не снимал, на перекрестках почти не притормаживал.

Радио тараторило по-испански. Я не могла разобрать ни слова, но это не имело значения. Думала о Клаудии де ла Альде в черной юбке и пастельного тона блузке, тщетно пытаясь вспомнить выражение ее лица на фотографиях.

Но из прошлого всплывали и другие картины. Неглубокие могилы. Завернутые в ковры разлагающиеся тела. Прикрытые опавшей листвой скелеты. Истлевшая одежда, которую растащили звери.

Заполненный густой жижей череп.

Желудок судорожно сжался.

Лица охваченных горем родителей. Их ребенок мертв, и я должна им об этом сообщить. Они ошеломлены и потрясены, не хотят верить, злятся. Жуткая работа – приносить такие известия.

Черт побери! Похоже, опять то же самое.

Сердце отчаянно колотилось в груди.

Черт! Черт! Черт!

Примерно в то время, когда я ехала узнать побольше о кошачьих волосах, сеньоре де ла Альде позвонил мужчина. Сообщил, что Клаудия мертва и где искать тело. В истерике женщина позвонила Эрнандесу, а тот – Хикаю. Поисковая группа нашла кости в овраге на западной окраине города.

– Что еще говорил Эрнандес? – спросила я.

– Звонили из телефонной будки.

– Откуда?

– С автобусной станции Кобан в Первой зоне.

– Что сказал звонивший?

– Дал координаты тела в Седьмой зоне, после чего повесил трубку.

– Возле археологических раскопок?

– Чуть дальше.

Седьмая зона напоминает щупальце, огибающее руины Каминальхую, центра цивилизации майя, где в лучшие времена насчитывалось триста курганов, тринадцать стадионов и пятьдесят тысяч жителей. В отличие от майя из низин, строители Каминальхую предпочитали камню необожженный кирпич – не слишком разумный выбор в тропическом климате. Эрозия и расширение города взяли свое, и сегодня древний метрополис представляет собой не более чем ряд покрытых землей холмиков – зеленые просторы для влюбленных и игроков во фрисби.

– Клаудия работала в музее Иксчель. Думаете, тут есть связь?

– Это я обязательно выясню.

Салон машины наполнился вонью – мы промчались мимо свалки.

– Сеньора де ла Альда узнала голос звонившего?

– Нет.

Строения, мимо которых мы проезжали, становились все более ветхими и убогими. Наконец Галиано свернул на узкую улочку с забегаловками и магазинчиками на всех углах. Мы пронеслись мимо полуразвалившихся каркасных домов с бельем на веревках и покосившимися ступенями. Через четыре квартала улица закончилась Т-образным перекрестком, а тот – тупиками с обеих сторон.

Свернув налево, мы увидели до уныния знакомую сцену. По одну сторону выстроились патрульные машины: огни мигают, рации бормочут. На противоположной обочине ждал фургон из морга. Позади него, за металлическим ограждением, начинался крутой спуск в овраг.

В двадцати ярдах впереди мостовая заканчивалась сетчатой оградой. Вдоль нее, уходя в расселину, тянулась желтая полицейская лента. По огороженной территории перемещались копы в форме. Несколько человек наблюдали снаружи – одни держали фотоаппараты, другие делали записи. Позади нас машины и телевизионный фургон. Из авто выглядывали представители прессы – кто-то курил, кто-то разговаривал, кто-то дремал.

Мы с Галиано хлопнули дверцами – и объективы нацелились в нашу сторону. Журналисты сбились в кучу.

– Señor, esta…

– Детектив Галиано…

– Una pregunta, por favor… [41]41
  Один вопрос, пожалуйста ( исп.). – Прим. перев.


[Закрыть]

Не обращая внимания на атаку, мы нырнули под ленту и направились к краю оврага. За спинами защелкали затворы, послышались вопросы.

В пяти ярдах ниже по склону стоял Эрнандес. Галиано начал спускаться к нему. Я двинулась следом.

Покрытый травой и кустарником склон оказался довольно крутым. Я спускалась боком, пригнувшись и хватаясь за растительность. Не хотелось вывихнуть лодыжку или споткнуться и покатиться вниз.

Ветки трещали в руках. Камни с грохотом скатывались вниз по склону, пугая птиц, которые с криками кружили над головой.

Я почувствовала прилив адреналина.

«Может, это вовсе не она», – убеждала я себя.

С каждым шагом сладковатая вонь становилась все сильнее.

Пятнадцатью футами ниже земля выравнивалась, прежде чем снова устремиться вниз.

«Возможно, звонил сумасшедший», – подумала я, ступая на небольшое плато. В конце концов, об исчезновении де ла Альды писали в газетах.

Марио Колон водил металлоискателем над землей. Хуан-Карлос Хикай фотографировал что-то у ног Эрнандеса. Как и в «Параисо», оба были в комбинезонах и кепи.

Мы с Галиано подошли к Эрнандесу.

Тело лежало в прорытой дождевой водой канаве там, где плато переходило в склон. Покрытое грязью и листьями, оно покоилось на разорванном черном пластике. Труп превратился в скелет, но остатки мышц и связок удерживали кости вместе.

От одного взгляда у меня перехватило дыхание.

Кости рук торчали подобно сухим палкам из рукавов бледно-голубой блузки. Кости ног высовывались из-под истлевшей черной юбки и исчезали в заляпанных грязью носках и туфлях.

Черт! Черт! Черт!

– Череп дальше в овраге, – сказал Эрнандес.

Лоб его блестел от пота, лицо покраснело, рубашка прилипла к груди, словно тога на римской скульптуре.

Я присела на корточки. Вверх с жужжанием взмыли мухи, сверкая зелеными тельцами в лучах солнца. Остатки истлевшей кожи были испещрены маленькими круглыми дырочками. На костях виднелось множество мелких желобков. Одна кисть руки отсутствовала.

– Ее обезглавили? – спросил Эрнандес.

– Животные, – ответила я.

– Что за животные?

– Мелкие падальщики. Может, еноты.

Галиано присел рядом со мной. Не обращая внимания на запах гниющей плоти, достал из кармана ручку и выпутал из шейных позвонков цепочку. Поднес ручку к глазам – и солнце блеснуло на серебряном кресте.

Вернув цепочку на место, детектив встал и огляделся.

– Вряд ли мы многое здесь найдем, – сказал он, играя желваками.

– После того как она десять месяцев провела в земле, уж точно, – согласился Эрнандес.

– Прочешите окрестности. И обо всем сообщайте мне.

– Хорошо.

– А что соседи?

– Ходим по домам, но вряд ли многое узнаем. Вероятно, ее сбросили туда ночью. – Он показал на старика, стоявшего за лентой на холме. – Этот дедушка живет в квартале отсюда. Он что-то заметил, потому что это тупик и обычно здесь мало кто ездит. По его словам, водитель возвращался дважды или трижды, всегда ночью, всегда один. Старик решил: может, извращенец ищет место, чтобы подрочить, и предпочел держаться подальше.

– Ему можно доверять?

Эрнандес пожал плечами:

– Может, он сам такой же извращенец. С чего бы иначе он так подумал? В любом случае он помнит, что машина была старая. Может, «тойота» или «хонда» – точно не знает. Дед стоял у себя на крыльце, так что не смог толком разглядеть машину или номер.

– Личные вещи нашли?

Эрнандес покачал головой:

– То же самое, что и с девушкой в отстойнике. На жертве нет ничего, кроме одежды. Преступник, вероятно, тащил тело с дороги, значит что-то могло свалиться в овраг. Когда закончим, Хикай с Колоном спустятся туда.

Взгляд Галиано упал на небольшую толпу наверху.

– Прессе ни слова – я сказал, ни слова, – пока не поговорю с семьей.

Он повернулся ко мне:

– Что собираетесь делать?

Чего я точно делать не собиралась, так это повторять свою ошибку в «Параисо».

– Потребуется мешок для трупов и несколько часов.

– Можете не торопиться.

– Постараюсь быстрее, – попыталась оправдаться я.

– У вас есть столько времени, сколько понадобится.

По его тону я почувствовала, что Диас на сей раз беспокоить меня не будет.

Достав из рюкзака хирургические перчатки, я подошла к краю плато, опустилась на четвереньки и поползла вдоль канавы, просеивая пальцами листья и землю. Как и в «Параисо», за мной следовал Хикай со своим «никоном».

Череп лежал в шести футах от шеи трупа, – видимо, падальщики таскали, пока не утратили интерес. Рядом виднелась копна волос. В двух футах за волосами валялись разбросанные фаланги пальцев и кости кисти.

Хикай сделал фотографии. Я записала точное местоположение костей, а после вернула их туда, где лежал сам труп, закончила осмотр канавы и прочесала плато сперва в одном, потом в другом направлении.

Ничего.

Вернувшись к скелету, достала фонарик и провела лучом по костям. Эрнандес был прав. Я сомневалась, что десять месяцев спустя смогу найти следы улик, но надеялась, что пластик, возможно, хоть как-то защитил тело, пока его не порвали звери.

Но ничего не нашла.

Поиски казались безнадежными, но я как можно тщательнее осмотрела пластик. Если там остались какие-то фрагменты, волосы или волокна, мы могли обнаружить их в лаборатории.

Отложив фонарик, я перевернула скелет на спину. Запах усилился. Во все стороны разбежались жуки и многоножки. Надо мной щелкнул затвор фотоаппарата Хикая.

В таком климате, как в горах Гватемалы, тело может превратиться в скелет за месяцы или даже недели – в зависимости от доступа к нему насекомых и падальщиков. Если труп плотно завернут, разложение может существенно замедлиться. Мышцы и соединительная ткань могут даже мумифицироваться. Так и произошло здесь – кости достаточно надежно держались вместе.

Я рассматривала иссохший труп, вспоминая фотографии восемнадцатилетней Клаудии де ла Альды, и скрежетала зубами.

Не в этот раз, Диас. Не в этот раз.

Начав с того, что когда-то было головой, я стала перемещаться в сторону ног, полностью сосредоточившись на своей задаче. Шло время. Кто-то приходил, кто-то уходил. Болели спина и колени. Глаза и кожу жгло от пыли и летающих насекомых.

В какой-то момент я заметила, что Галиано ушел. Хикай и Колон отправились на поиски дальше в овраг. Я продолжала трудиться в одиночестве, то и дело слыша приглушенные разговоры, пение птиц и громкие вопросы сверху.

Два часа спустя останки, пластиковая «обертка», волосы и одежда лежали в мешке для трупов, а распятие запечатали в полиэтиленовый пакетик. Судя по составленному мной списку, не хватало лишь пяти фаланг и двух зубов.

На этот раз я не просто идентифицировала все кости, но и пристально осмотрела каждый фрагмент скелета.

Останки принадлежали женщине в возрасте около двадцати лет, судя по черепно-лицевым чертам – монголоидного происхождения. На правой лучевой кости – следы хорошо зажившего перелома, а на четырех коренных зубах – пломбы.

Я не могла понять лишь одного: что с ней случилось? Предварительный осмотр не показал ни огнестрельных ран, ни свежих переломов, ни травм от тупого или острого орудия.

– Де ла Альда?

Вернулся Галиано.

– Под описание подходит.

– Что с ней случилось?

– Нет следов ни от ударов, ни от порезов, ни от пуль – ничего. Так что я знаю не больше вас.

– Подъязычная кость?

Галиано имел в виду подковообразную кость, плавающую в мягких тканях в передней части горла. У немолодых жертв эта кость может сломаться при удушении.

– Не повреждена. Но для столь молодого тела это ничего не значит.

Столь молодого… Как и та девушка в отстойнике. Что-то промелькнуло в глазах полицейского, и я поняла: он думает о том же.

Попыталась встать. Колени взбунтовались, и я едва не упала, но Галиано успел меня подхватить. На мгновение мы оба замерли, и я почувствовала, как пылает прижавшаяся к груди мужчины щека.

Застигнутая врасплох, я отступила на шаг и сосредоточилась на процессе снятия перчаток, чувствуя на лице взгляд его коровьих глаз.

– Эрнандес что-нибудь еще выяснил? – спросила я.

– Никто ничего не видел и не слышал.

– У вас есть стоматологические данные де ла Альды?

– Да.

– Возможно, по ним удастся ее опознать.

Я посмотрела на Галиано, потом снова на перчатки. Длились ли наши объятия чуть дольше необходимого, когда я уже надежно стояла на ногах, или мне просто показалось?

– Вы закончили? – спросил он.

– Осталось лишь провести раскопки и отсортировать находки.

Детектив посмотрел на часы. Словно повинуясь безусловному рефлексу, я взглянула на свои. Десять минут шестого.

– Хотите начать прямо сейчас? – спросил он.

– Хочу прямо сейчас закончить. Если какой-нибудь больной на голову урод охотится на молодых девушек, он может уже выбирать очередную жертву.

– Да.

– И чем больше народу тут топчется, тем больше шансов лишиться ценных улик.

Имени Диаса можно было не упоминать.

– К тому же вы видели ту толпу наверху. Похоже, эта история будет подобна грому среди ясного неба. – Я сунула перчатки в мешок для трупов. – Тело можно забирать. Только пусть привяжут его хорошенько ремнями.

– Да, мэм.

Этот нахал улыбался или мне показалось?

Следующий час мы с Колоном и Хикаем раскапывали и просеивали шестидюймовый слой почвы в той части оврага, где были найдены останки. В итоге удалось найти оба отсутствовавших зуба, три фаланги, несколько ногтей с рук и ног да золотую серьгу.

Когда вернулся Галиано, я показала серьгу ему.

– Что это?

– То, что мы называем уликой. – Я выразилась почти как Фреди Минос.

– Ее? Де ла Альды?

– Это вопрос к ее семье.

– Ни на одной фотографии у девушки не было украшений.

– Верно.

Полисмен бросил пакетик в карман.

Уже наступала ночь, когда мы поднялись по склону на дорогу. Фургоны прессы уехали, засняв обязательную сцену с мешком для трупов. Несколько репортеров задержались, надеясь на интервью.

– Сколько, Галиано?

– Кто это?

– Женщина? Ее изнасиловали?

– Без комментариев.

Когда я садилась в полицейскую машину Галиано, какая-то женщина щелкнула меня одной из трех висевших у нее на шее камер.

Вдавив кнопку замка, я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Детектив сел с другой стороны и завел двигатель. В мое окно постучали, но я сделала вид, будто не услышала.

Полицейский переключил передачу, затем закинул руку на сиденье, повернул голову и, резко сдав назад, развернул машину. Его пальцы коснулись моей шеи.

Почувствовав покалывание на коже, я широко раскрыла глаза.

Господи, Бреннан. Умерла молодая женщина. Ее семья будет вне себя от горя. Ты расследуешь это дело. Ты не на свидании.

Я бросила взгляд на Галиано. По лицу мужчины скользили отблески фар, странным образом искажая черты.

Я вспомнила анютины глазки на резиновой ленте. Почему я вздрогнула, когда моя щека прижалась к груди Галиано? В самом ли деле он держал меня в объятиях дольше, чем требовалось?

Я вспомнила букет размером с «фольксваген» в моем номере.

Господи.

– Чертовы акулы, – вывел меня из оцепенения голос детектива. – Нет, даже хуже акул. Они словно гиены, кружащие вокруг трупа.

Он приоткрыл окно со своей стороны. Не из-за того ли, что от меня воняло землей и гниющей плотью?

– Выяснили, что хотели?

– Провела предварительный осмотр, но требуется подтверждение.

– Ее отправили в морг.

– Значит ли это, что тело я больше не увижу?

– Если мне будет что сказать – не значит.

– На четырех коренных зубах пломбы, нужно свериться с ее стоматологической карточкой. Еще одно подтверждение – старый перелом на руке.

Какое-то время мы ехали молча.

– Почему на сей раз Диас не питает к ней нежных чувств?

– Может, по понедельникам он играет в боулинг.

Через двадцать минут Галиано затормозил возле моего отеля. Я открыла дверцу еще до того, как перестали вращаться колеса. Когда потянулась к рюкзаку, пальцы детектива сомкнулись на моей руке.

О боже…

– Вы чертовски хорошо поработали сегодня.

– Спасибо.

– Если вокруг бродит какой-то извращенец – мы его сцапаем.

– Да.

Отпустив мою руку, он кончиками пальцев откинул волосы с моей щеки. По коже вновь пробежали мурашки.

– Идите поспите.

– Угу.

Я выскочила из машины.

Но у Доминики Спектер были другие планы.

Она ждала в вестибюле, наполовину спрятавшись за каучуковым деревом. Увидев меня, встала, и журнал «Вог» упал из ее руки на пачку других.

– Доктор Бреннан?

На женщине был бледно-серый шелковый брючный костюм и черное жемчужное ожерелье. В этом отеле она выглядела столь же неуместной, как трансвестит на собрании баптистов.

– Как я понимаю, момент не слишком подходящий? – Она окинула взглядом мои волосы, грязные ногти и одежду. – Вам не слишком удобно сейчас разговаривать? – Заученно улыбнулась.

– Нет, – осторожно сказала я. – Детектив Галиано только что меня высадил. Может, еще удастся его поймать.

Я полезла за мобильным телефоном.

– Нет! – Зеленые глаза миссис Спектер тревожно расширились. – Я… я предпочла бы поговорить с вами.

– Детектив Галиано…

– Наедине. Comprenez-vous? [42]42
  Понимаете? ( фр.) – Прим. перев.


[Закрыть]

Нет, я не понимала. Но согласилась.