Текст книги "Хранители магии"

Автор книги: Кэролайн Стивермер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глава 4

Спору нет,

Задумчивое размышленье любит

Безмолвие уединенной кельи.

Фелл и Лэмберт выбрались из автомашины Брейлсфордов у главных ворот Гласкасла и проводили взглядом Джейн, изящно отъехавшую, трепеща газовым шарфом. Как только они миновали привратника и арку ворот, Фелл прикоснулся к рукаву Лэмберта.

– Я собираюсь отправить багаж с посыльным. У меня есть более важные дела, чем распаковывание вещей.

Лэмберт ждал, пока Фелл вызывал посыльного, отдавал распоряжения и отправлял его в комнаты колледжа с саквояжем в каждой руке и еще одним под мышкой.

– Ну, вы просто царь всея Руси. – Лэмберт проводил посыльного взглядом. – Почему мы не могли сами отнести вещи? Мы ведь все равно идем в ту сторону.

– Нет, не идем. – Фелл повел Лэмберта в противоположном направлении. – Сначала нам надо пройтись по ботаническому саду.

Несмотря на неожиданный приступ решительности, Фелл неспешно зашагал по дорожкам вокруг Летнего газона, а потом столь же тщательно обошел по периметру дворы колледжей Трудов Праведных и Святого Иосифа. Лэмберт постарался приспособить свои шаги к походке Николаса. Медленные шаги Фелла создавали странный контраст напряженности, охватившей их в Нижнем Пезертоне. А после езды с Джейн их прогулка по усыпанным гравием дорожкам казалась почти неестественно заторможенной.

– Насколько я понимаю, вам все-таки не нужно было так срочно возвращаться к работе.

– О, а я уже вернулся к работе. – Фелл миновал открытые ворота сада и прошел под триумфальной аркой, которая отмечала единственный вход в ботанический сад и выход из него. В тени арки было удивительно прохладно после теплого солнца, однако мимолетный холодок рассеялся, как только они оказались в саду. – Мы оба работаем.

– Правда?

Лэмберт прошел с Феллом по первому саду – сложным зарослям лаванды, розмарина и еще примерно пятидесяти незнакомых ему растений, – а потом по центральной дорожке второго сада, оси, прорезавшей солнечную аллею среди жестоко обрезанных роз. Даже в конце лета их аромат кружил голову.

– Неплохая работа.

Фелл ни разу не приостановился, чтобы полюбоваться каким-нибудь цветком. Он прошел через вторые ворота, на этот раз в стене и почти скрытые плющом. Вдоль внутренней стены выстроились отягощенные плодами грушевые деревья, притиснутые к стене словно для наказания. В центре внутреннего сада находился лабиринт из самшита, который садоводы неукоснительно подрезали, так что стенки запутанных ходов не поднимались выше пояса. Терпеливо поворачивая снова и снова по тропинке, которая загибалась в разные стороны под прямыми углами, Фелл вел Лэмберта в центр зеленого лабиринта.

Лэмберт уже бывал в ботаническом саду. На этот раз, памятуя об архитектурной лекции Джейн, он всматривался во все внимательнее. И точно: сумма длин аптекарского огорода и розария относилась к внутреннему лабиринту, окруженному стенами, как длина лабиринта ко всему саду. Золотое сечение соблюдалось и здесь.

В дальних углах сада росли вишни и сливы, и их меньшая высота служила контрастом к строгой геометрии самшитовых изгородей, но они были слишком низкими, чтобы давать много тени. Ничто не нарушало солнечного света, заливавшего все вокруг, ни одно дуновение не шевелило листвы, и в дремотном тепле дня самым громким звуком было жужжание пчел. Лэмберт осмотрелся, но не увидел пчел – равно как и цветов, которые могли бы приманить этих насекомых к изгородям. Здесь все было наполнено светом и теплом, запахом нагретой солнцем зелени и неизменным пчелиным жужжанием. И солнечный свет был таким ярким, что Лэмберту показалось, будто он может видеть серо-голубую тень каждого отдельного листочка самшита, каждый камешек на усыпанной гравием дорожке. Хотя лабиринт располагался на плоской лужайке, Лэмберт почувствовал, будто находится в центре кратера света.

Лэмберт попытался вспомнить, случалось ли ему столкнуться с тем, чтобы пчелы жужжали всего на одной ноте и оставались на одном месте. Тихий звук не усиливался и не стихал, а оставался совершенно постоянным. Это неизменное жужжание, слишком монотонное, чтобы быть естественным звуком, заставило его застыть на месте. Несмотря на солнце, согревавшее ему плечи, затылок у него похолодел.

Словно почувствовав дискомфорт Лэмберта, Фелл оглянулся.

– Не тревожьтесь. Мы здесь в безопасности.

– Вы слышите? – Лэмберт наклонил голову. – Вы слышите это?

– Конечно. Вам слышен сам Гласкасл. Мы находимся здесь совсем близко от охраны, в самом сердце его защиты. Надеюсь, что и нас она защитит.

– От чего?

Лэмберт почувствовал, что у него по коже побежали мурашки.

– Пока не знаю. Но в такой близости от защиты можно не опасаться, что нас подслушают. – Фелл остановился в центре шестисторонней, вымощенной плитками площадки, чтобы отметить центр лабиринта. Он повернулся к Лэмберту и пристально посмотрел на него. – Опишите человека, которого вы заметили выходящим из архива.

Лэмберт постарался как можно точнее повторить отчет, который уже дал Феллу, пока они ехали в «Минотавре». Ему трудно было сосредоточиться. Теплый воздух, яркий свет солнца и непрерывный звук теперь действовали на него успокаивающе, даже слишком. Его охватило беспочвенное ощущение благополучия, и ощущение холода было почти забыто.

Фелл нахмурился.

– Нет, я попросил описать его по-настоящему. Обрисуйте мне все, что вы помните, каждую деталь, пусть даже она кажется совершенно не имеющей значения. Представьте себе, что это одно из испытаний Войси, и ничего не пропустите.

Лэмберт вернулся мыслями обратно.

– Некрупный мужчина, но крепкий. Двигался как хорек. Даже когда он бежал, казалось, что спешки нет, хоть при этом он и покрывал немалое расстояние. Быстро и легко одновременно. Одежда выглядела обычной, ничего, что привлекло бы внимание.

– Вы не самый лучший эксперт в этом смысле, – напомнил Фелл. – Если бы мы находились на улицах Ларедо, я положился бы на ваше мнение, но не здесь.

Лэмберту захотелось напомнить Феллу, что Ларедо находится не в Вайоминге. Или что не все американцы родом из Техаса. Но внезапно ему стало лень говорить лишние слова.

– Мисс Брейлсфорд не заметила ничего необычного, а мне сдается, что она надежный судья в таких вещах. Она сказала что-то насчет его котелка – и все. – Немного подумав, он добавил: – А в Ларедо я никогда не был.

Фелл все еще был сосредоточен на своем кабинете и мужчине, который туда вторгся.

– Вы видели, как он здесь появился. И видели, как он уходил. Так сколько, по-вашему, у него было времени?

– Мы с мисс Брейлсфорд обошли Летний газон, разговаривая. Потом зашли в капеллу Святой Марии. К тому моменту, как мы увидели выходящего из архива мужчину, прошло, наверное, полчаса, не больше.

– Это немного. Совсем немного, если принять во внимание количество материалов у меня в кабинете. А еще где-нибудь в архиве были следы вторжения?

– Мы не имели права заглядывать в закрытые комнаты. Но, насколько мне известно, вторжение произошло только в вашу комнату. Рассел не увидел в происшедшем ничего, что бы его встревожило. Я не говорил ему о чертежах, которые нашел у вас на столе.

У Фелла сверкнули глаза.

– А, да! Те самые чертежи, которых там не было, когда я уезжал. Благодарю вас за осмотрительность. Надо поискать, не принес ли он мне еще чего-то.

– А зачем было ворошить все помещение, если он хотел только что-то там оставить?

– Увлекательный процесс отгадывания, правда? – Фелл с силой потянул свой ус. – Кто бы ни был этот незнакомец, он должен был знать, куда заглянуть. Интересно, кто ему сказал, который кабинет мой?

– А почему ему кто-то должен был это говорить? Может, он просто выбрал наугад. Вы намекнули Джейн, что за вами кто-то следит. Как вы думаете, кто это?

– Не знаю. Если бы знал, то поговорил бы с ним, кто бы он ни был. Но кто-то должен был устроить так, чтобы у этого мужчины в котелке оказались рекомендательные бумаги, которые он предъявил привратнику, не так ли? И тот, кто это сделал, мог дать ему указания. – Фелл хлопнул Лэмберта по плечу: – Это ваше задание на сегодняшний день. Найдите привратника, с которым он разговаривал, и расспросите его.

– О, так это мое задание, да? – Лэмберт не пытался скрыть раздражение. – А вы тем временем будете заниматься бог знает чем, наверное. А что это за глупости насчет того, что вы хранитель запада? – Лэмберт вспомнил шутку Мередита. – Именно это и делает вас древней и славной легендой Гласкасла?

– Только не древней, прошу вас! Поверьте, я изумлен не меньше вашего. – Вид у Фелла был виноватый. – Как-то зимним утром, когда я крепко спал, меня вдруг разбудил какой-то голос. Хотя я был один, кто-то говорил со мной – и этот голос я слышал не ушами, он звучал у меня в голове. Было произнесено всего лишь три слова. Я никогда не забуду это распоряжение, хотя не слышал этого голоса ни до того, ни после. «Позаботься о часах», – сказал мне кто-то.

– Позаботиться о часах? – Лэмберт моргнул. – О каких часах?

– Хотел бы я знать. В приказах есть нечто такое – возможно, в тоне, которым они произносятся, – что внушает человеку нежелание тут же им повиноваться.

Лэмберт попытался представить себе, как Фелл повинуется приказу – любому приказу, – не высказав хотя бы краткого протеста или не потребовав разъяснений. Ничего не получилось.

Фелл продолжил:

– Этот голос встревожил меня. Как только я окончательно проснулся, то решил, что кто-то или что-то пытается ковыряться у меня в голове. В высшей степени неприятное ощущение.

– Мне кажется, вы это приуменьшили, – откликнулся Лэмберт.

Фелл слабой улыбкой подтвердил, что Лэмберт не ошибся.

– Поначалу я понадеялся, что это просто кошмар, результат слишком большой порции стилтонского сыра [12]12
  Сыр, производимый в Великобритании, уникальный по своему чересчур сильному запаху.


[Закрыть]или лишней рюмки портвейна. Увы, мне не удалось прогнать это чувство доводами логики. Ощущение не проходило, пока я не предпринял кое-какие старомодные меры для изгнания посторонних из моих мыслей. Исследования, которые я провел в последнее время, подтвердили, что источником вторжения стало хранительство. И если я уступлю вторжению, то как минимум закреплю все в таком состоянии, в каком оно находится сейчас.

– А у вас разве есть выбор? Как вы можете сделать что-то иное?

– Не знаю. Я уже истощил свои возможности. И возможности Гласкасла тоже иссякли – по крайней мере те, которым я доверяю безоговорочно. С той первой ночи я преодолел нежелание повиноваться приказу. Я доверился посланию, которое получил в самом начале. Я ничего не знаю о часах и еще меньше – о времени. Но именно в этом я надеюсь найти намеки на то, что мне нужно делать и как именно следует это делать.

– Позаботься о часах, – повторил Лэмберт. – А почему бы вам не спросить у мисс Брейлсфорд, не знает ли она, что это значит?

В голосе Фелла зазвучало упрямство.

– Мисс Брейлсфорд водой не разлить с хранительницей севера. Я не собираюсь искать помощи у нее – не хочу, чтобы она заставила меня принимать обязанности раньше срока.

– А это было бы так плохо?

– Мне трудно передать, насколько неправильным я это ощущаю. Это больше чем просто дискомфорт. Это больше чем беспокойство. Это глубокое убеждение в том, что все должно быть иначе. Что-то необходимо сделать. Хотел бы я только знать, что именно.

– А у кого-то из других хранителей спросить тоже нельзя? – Лэмберт изумился тому, что выдвигает это предложение совершенно серьезно. – Наверное, где-то должны существовать еще хранитель юга и хранитель востока.

Фелл помрачнел.

– Я не смею приблизиться к хранительству ближе, чем сейчас. Мне и так с трудом удается противостоять желанию поддаться.

– Но разве вы не попытались хотя бы узнать, как это прекратить?

– Я знаю, как это прекратить. Это прекратится, как только я поддамся. Но что произойдет тогда? Я не хочу поддаваться. – Упрямое выражение лица Фелла не смягчилось ни на йоту. – Я был бы очень благодарен вам, если бы вы ни с кем не стали этим делиться.

– Вы имеете в виду – чтобы я ничего не говорил мисс Брейлсфорд? Боитесь, что она передаст все хранительнице севера?

Лэмберту трудно было относиться к Джейн как к возможной шпионке.

– Не говорите об этом вообще никому. Даже если вас будут расспрашивать.

– А кто может это делать? – Лэмберту туманные предостережения Фелла стали казаться не только тревожными, но и раздражающими. – Кто бы стал беспокоиться?

– Понятия не имею. Но если кто-то все-таки побеспокоится, вы мне скажете, хорошо?

– Конечно. – Лэмберт неохотно отказался or мысли обратиться за помощью к Войси или кому-то из преподавателей. Фелл об этом должен был подумать. Возможно, он даже успел это сделать. – Я попытаюсь найти преподавателя, который вчера выполнял обязанности привратника, и узнать, не заметил ли он чего-то.

– Превосходная мысль.

– Я проверю, не помнит ли он чего-нибудь еще об этом человеке или о его бумагах. – После короткой паузы, во время которой Лэмберт надеялся услышать хоть что-то о планах самого Фелла, он сдался и спросил его напрямик: – А что будете делать вы?

– Я? – Фелл превратился в воплощение невинности. – О, я вернусь к моим исследованиям.

– Вы хотите сказать, что будете приводить в порядок свой кабинет? Рассел был настолько любезен, что разрешил вам подать официальную жалобу, если вы обнаружите какую-нибудь пропажу. Великодушно с его стороны, правда? Я позже приду и помогу вам убираться.

Фелл покачал головой.

– Ни к чему. Но очень любезно, что предложили.

– Любезнее, чем вы думаете. Вы там пока не побывали.

Лэмберт оставил Фелла в ботаническом саду и отправился искать привратника, который впустил вчерашнего погромщика. На это не ушло слишком много времени: тот же человек дежурил на воротах снова, Тилни, магистр колледжа Трудов Праведных. Лэмберт представился и объяснил, что хотел бы узнать.

– Я вас помню, – ответил Тилни. – Вы были здесь с молодой дамой, той, которая все время болтает. Перед вами никого не было.

Лэмберт позволил себе секундное наслаждение таким описанием Джейн. Какая жалость, что ее нет рядом, чтобы услышать!

– Не прямо перед нами, возможно. Но тот человек, которого вы впустили до нас…

Тилни заговорил медленно и внятно:

– До вас никого не было. Посетитель, предшествовавший вам с дамой, пришел во время завтрака.

– Этого не может быть. Был мужчина, который вошел незадолго до нас: котелок…

– Посмотрите в книгу посетителей, если не верите.

Тилни развернул тяжелую книгу на стойке, чтобы Лэмберт смог прочитать записи. Там в хронологическом порядке аккуратно были зарегистрированы все посетители Гласкасла за это утро, с указанием времени прибытия и ухода.

Лэмберт не сдавался.

– Он был прямо перед нами. Он стоял вот здесь. Что же он делал, если не записывался?

– Перед вами никого не было. Я это запомнил из-за того, что дама так много говорила. – Тилни перевернул страницу, нашел нужное место в списке и ткнул в него указательным пальцем: – Можете убедиться сами.

В том месте, на которое указал Тилни, Лэмберт обнаружил свой собственный почерк – его имя, за которым следовало имя Джейн Брейлсфорд. А предыдущая запись, как и утверждал привратник, была сделана больше чем за час до времени их прихода. Лэмберт перелистал несколько страниц туда и обратно, убеждаясь в том, что порядок страниц и дней не нарушен.

– Тут какая-то ошибка.

Тилни нахмурился.

– Если она и есть, то не по моей вине. Если кто-то собирается утверждать, что я каким-то образом фальсифицировал записи, это серьезное обвинение. Чрезвычайно серьезное. На вашем месте я как следует подумал бы, прежде чем говорить что-то подобное. А теперь прошу прощения: у меня работа.

Лэмберт выместил свое недоумение на мишенях во временном тире, устроенном в Южном дворе. Мередит велел Сэмюэлю использовать его любимое оружие – кольт «Миротворец», и производимый им шум хорошо помог успокоиться.

– Сегодня вы не в лучшей форме. – Мередит закончил делать пометки в блокноте. – Скоро начнет темнеть. Наверное, стоит предпринять новую попытку завтра.

– Еще шесть зарядов, – сказал Лэмберт. – А потом я останавливаюсь.

– Как вам угодно.

Лэмберт встал на рубеж и сделал несколько глубоких вдохов. Свет был обманчивым. Он сосредоточил внимание на мишени, выровнял кольт и прогнал все мысли. Шесть выстрелов легли в центр мишени.

– Гораздо лучше. – Мередит сделал еще несколько пометок. – Ну, на сегодня все.

Не возражая, Лэмберт сел рядом с ним и начал успокаивающую процедуру чистки оружия. Мередит наблюдал за его действиями.

– Я слышал, Фелл вернулся.

Лэмберт кивнул.

– Ему взбрело в голову отправиться в Лондон на какую-то лекцию.

– Не предупредив вас?

– Не предупредив никого. – Лэмберт пожал плечами. – Он человек взрослый.

– Ну конечно. И облечен обязанностями преподавателя. Пара его студентов до сих пор ждут, чтобы он проверил их работы и они наконец смогли узнать, сдали ли сессию в этом триместре.

Лэмберт поморщился:

– Проявляют нетерпение?

– Еще какое! – Пока Лэмберт заканчивал свою работу, Мередит собрал обрывки ткани и пузырек машинного масла и спрятал их вместе с блокнотом в портфель, который принес с собой. – Знаете, они прозвали его Сабидусом. Это из латинского стишка и по сути означает: «Как же я тебя ненавижу!»

– Им надо придумать что-то похуже, если они хотят, чтобы Фелл обратил на это внимание. – Тут Лэмберт вернулся мыслями в прошлое. – Но им не стоит снова пытаться украсть у него шляпу. Он очень разозлился.

– Вы напомните старичку, чтобы он ими занялся, когда в следующий раз будете с ним говорить?

– Напомню. Но не могу ничего обещать.

– Никто и не ждет чудес. – Мередит ненадолго задумался. – Послушайте, я могу вести записи где угодно. Хотите побывать в комнате Аптона?

– А вам разрешают работать в комнате Аптона? – Лэмберт сделал вид, будто изумленно рассматривает Мередита. – Не могу понять, как это вам вообще доверили ключ от этого помещения!

– Я обещал не сорить. Пойдемте. – Мередит поманил Лэмберта за собой. – В этом месте хорошо думается.

– А я похож на человека, которому надо подумать?

– Если честно, то вы стреляли как человек, которому надо подумать.

Мередит, расписавшись, взял у охранника ключ. Вдвоем с Лэмбертом они поднялись по узкой лестнице в комнату на верхнем этаже Олбани-хаус, одного из зданий колледжа Трудов Праведных. Ключ легко повернулся в замке.

Лэмберт вошел следом за Мередитом в комнату Аптона. Ее правильнее было бы назвать святилищем Аптона. Филипп Аптон был ректором Гласкасла в течение тридцати лет. После его смерти, последовавшей в 1870 году, комнату сохранили, почти ничего в ней не меняя. Как и ботанический сад, она была под запретом для всех, кроме сотрудников Гласкасла и их гостей. Лэмберт побывал в ней всего несколько раз, неизменно под внимательным присмотром, но этими посещениями он очень дорожил. Он наслаждался, как во время первого визита, так и во все следующие, ощущением покоя, наполнявшим комнату. Для Лэмберта это было бесшумным эквивалентом возвышающих душу гимнов.

Мередит сел за стол и начал заполнять какие-то бланки. Лэмберт сел напротив него и разрешил себе раствориться в спокойствии этого помещения.

По масштабам Гласкасла комната была маленькой, но с высоким потолком. Даже над книжными шкафами оставалось еще пустое пространство, так что пропадало всякое ощущение ограниченности или тесноты. Вместо этого непрерывные ряды книг на всех стенах создавали в комнате уют. Судя по расположению названий, у Аптона было весьма своеобразное понимание того, какой книге где место, однако наличие закономерности в их расстановке было очевидным.

– А вам и правда не запрещается здесь заниматься? – спросил Лэмберт.

– Конечно нет, если это помогает мне работать лучше. – Мередит продолжал невозмутимо писать. – Сюда могут прийти все, кому это нужно. Вот почему комнату оставили в том виде, в каком она была при Аптоне.

– Просто чтобы люди могли в ней сидеть?

– Садиться не обязательно. А вот думать – непременное условие. Аптон умел думать. Он провел Гласкасл через очень трудные дни. Любому полезно уловить хоть частичку его мышления.

– Вы говорите так, словно он оставил его лежать, как пресс-папье.

И действительно, на письменном столе красовалось пресс-папье – керамическая плитка, украшенная гербом с тремя красными сердцами. Лэмберт рассеянно начал им играть.

– Конечно оставил. Скорее всего, оно впиталось в стены. Любая сильная личность оставляет свое влияние. – Мередит отнял у Лэмберта пресс-папье и бережно положил обратно на стол. – Это был герб Аптона, его знак: три сердца означают три колледжа Гласкасла. Его друзья говорили, что это потому, что у него в три раза больше сердечности, чем у большинства людей.

– Аптон умер больше сорока лет назад. Никакая личность не может быть настолько сильной.

– Но когда он был здесь, он был здесь. В течение тридцати лет. Это еще не рассеялось, поверьте мне.

Мередит снова вернулся к работе.

В комнате царило ощущение, будто Аптон ушел всего секунду назад и в любой момент может вернуться. Лэмберт невольно расслабился на своем стуле с решетчатой спинкой. Каково было учиться в Гласкасле в дни Аптона, пока современные теории не вытеснили безмятежной уверенности прошлого? Легче или труднее было жить в мире без Дарвина и Мальтуса, без научных принципов Войси?

Покой комнаты проникал в сердце. Лэмберт перестал сопротивляться. Тишину нарушало только поскрипывание пера Мередита, и очень легко было позволить всем вопросам и заботам растаять, пока мерк косой луч солнечного света. Кем бы ни был Аптон и чего бы он ни добился, эти сотни книг не могли принадлежать человеку, который боялся вопросов. На это указывали потертые корешки томиков.

Лэмберт сидел с Мередитом, пока сумерки не сгустились настолько, что работать без света стало невозможно. Мередит отложил ручку и сказал:

– Кажется, пора уходить.

– Да. Спасибо.

– Я решил, что это поможет.

– Помогло.

Мередит снова запер комнату, вернул ключ охраннику – и они с Лэмбертом расстались в сгущающихся сумерках.

В тот вечер в столовой Лэмберт снова оказался неподалеку от спорящих Кромера и Полгрейва. К счастью, тема была не библейской, потому что на этот раз ученых сопровождал еще один человек. Луис Тобиас был не старше Кромера и Полгрейва, такой же смуглый, как Брейлсфорд, и такой же представительный, как Войси.

– Нам нельзя забывать о полковнике Коди, – говорил Тобиас Кромеру, пока они усаживались на свои места.

Буффало Билл Коди [13]13
  Буффало Билл (настоящее имя. Уильям Коди; 1846–1917) – кавалерийский разведчик, кавалер медали Чести, охотник на бизонов, предприниматель, актер, ставший своего рода национальным символом. Создал цирковое ревю из ковбойской жизни, с успехом гастролировавшее в Европе и Америке.


[Закрыть]был кумиром кайова Боба и вдохновителем его шоу «Дикий Запад». Знакомое имя привлекло внимание Лэмберта, и он с интересом прислушался.

– Но он же настоящий безумец! – возражал Кромер. – Говорят, он иногда берет с собой в полет пассажира.

Лэмберту понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить: человек, о котором упомянул Тобиас, был не полковником Уильямом Коди, а полковником Сэмом Коди. Сэм Коди тоже был американцем, променявшим Дикий Запад на зеленую Великобританию. Он отказался от карьеры ковбоя-шоумена, но с тех пор стал фигурировать в газетных заголовках как авиатор. Никто не рисковал головой с такой регулярностью, как это делал Сэм Коди.

– Пусть Коди и был первым, но в наше время он уже не единственный авиатор, берущий пассажиров, – отозвался Тобиас. – Далеко не единственный.

Лэмберт счел возможным вставить свое слово:

– Когда Коди сходит со своего аэроплана, то привязывает его к чему-нибудь, словно лошадь. По крайней мере, так говорят.

Тобиас с ухмылкой повернулся к Лэмберту.

– Ну, ведь он же американец. Надо делать на это скидку. – Он снова повернулся к Кромеру. – Вспомните: он был единственным человеком, который летал на британском самолете и смог закончить гонку вокруг Англии. Он ведь завоевал кубок Мишлена. Мы не станем списывать его со счета.

– Тобиас приехал с аэродрома в Фарнборо, чтобы за нами шпионить, – сообщил Кромер всем сидящим за столом, а потом ответил гостю: – Думаю, я выражу всеобщее мнение, если скажу, что для нас ваш визит – большая честь.

– Он не шпион, – парировал Полгрейв. – Он проводит разведку.

– Тонкое различие. – Похоже, Тобиаса это позабавило.

– А где же проводить разведку, как не там, где собрались первопроходцы? – закончил Кромер.

– Я больше не допущу, чтобы мою поездку планировал лорд Файви, – добродушно заявил Тобиас. – В следующий раз устрою скрытую атаку.

– С воздуха? – спросил Полгрейв.

– Конечно с воздуха, – ответил Тобиас. – В будущем это станет единственным эффективным способом ведения военных действий, вы в этом убедитесь.

– Жду не дождусь. – Вид у Полгрейва был угрюмый. – Было бы интересно посмотреть, что причинит больше разрушений: предметы, которые пилоты бросают за борт, или кусочки оборудования, отваливающиеся с самого аэроплана.

– Или, возможно, удар самого аэроплана, падающего на землю, – сказал Кромер. – Но серьезно: что вас сюда привело?

– О, шпионаж! – Тобиас округлил глаза. – Всем известно, что вы, гласкасловцы, имеете тайный доступ к бюджету министерства. Я здесь просто для того, чтобы получить какие-нибудь подсказки.

– Самое важное, – заявил Кромер, знаком прося еще вина, – это постоянно умасливать денежных людей. Гостеприимство, вот пароль. Гостеприимство, простая уверенность в себе и удивительная острота зрения, – добавил он, кивком указывая на Лэмберта.

– И острота ума, – добавил Полгрейв. – Это никогда не лишнее.

– И не забывайте о бесстрашии, – вставил Лэмберт.

Поскольку принесли еще вина, он приготовился извиниться и встать из-за стола. В мире нет ничего столь неинтересного, как наблюдать за опьянением других.

– И бесстрашие, – согласился Полгрейв. – Бесстрашие всегда полезно.

– И простая природная хитрость, – сказал Кромер. – И это практически все, по-моему. Как вы думаете, удастся вам все это запомнить?

– Надеюсь, – пожал плечами Тобиас. – Главная идея – это уверенность в себе вплоть до самообмана и еще гораздо и гораздо более сильная.

– Хорошо сформулировано, – одобрил Полгрейв. – Но, с другой стороны, если все, что я слышал о безрассудных авиаторах, правда, то это ваша специализация, не так ли?

Похоже, Тобиас не нашел в этом заявлении никаких изъянов – как и в гостеприимстве в течение остального вечера. После того как Лэмберт их покинул, вся троица еще долго сидела за столом, весьма довольная собственным остроумием.

Джейн отъехала от главных ворот, сосредоточившись на порученных ей делах: купить пузырек туши, долить бензина в бак «Минотавра» и вернуть автомобиль в его безопасное стойло в каретном сарае Брейлсфордов. К своему глубокому огорчению, вернувшись домой, Джейн узнала, что Эми пригласила на чай нескольких приятельниц, чтобы познакомить с преподавательницей из Гринло. Но поскольку импровизированная экскурсия в Нижний Пезертон отняла у Джейн слишком много времени, к моменту ее возвращения последние гостьи успели уйти.

Эми настолько разволновалась, что у нее начали выпадать из волос шпильки.

– Разве я сказала хоть слово, когда ты ушла на ленч к Роберту в столовую, не отправив мне весточку? Нет!

– Я прошу прощения. – Джейн была воплощением кротости. – Это было очень невежливо с моей стороны.

Эми кивнула настолько энергично, что очередная шпилька упала на пол у нее за спиной.

– Разве я сказала хоть слово, когда ты увезла Роберта на железнодорожный вокзал, до которого ехать самое большее пятнадцать минут, а потом просто исчезла с его машиной? Нет!

– Мне очень жаль. Непростительно было…

Эми потеряла еще одну шпильку.

– Ты хоть понимаешь, в какое неловкое положение поставила меня своей невнимательностью? Что я скажу приятельницам?

– Пожалуйста, извинись перед ними от моего лица. – Джейн не сомневалась, что подругам Эми было гораздо интереснее обсуждать ее проступок, нежели с ней разговаривать, однако она не стала высказывать эту мысль вслух. – И пожалуйста, скажи мне, что ты принимаешь мои извинения!

Эми смягчилась раньше, чем ее прическа испортилась полностью. Стараясь загладить свой проступок, Джейн помогла невестке пересчитать белье.

– Очень мило, что ты мне помогаешь, – сказала Эми. – Меня очень успокаивает, когда я проверяю комплекты простыней и складываю скатерти.

– Да, это действует очень успокаивающе.

Джейн добавила бы, что это действует как снотворное.

– А вот без конца собирать столовые салфетки, наоборот, терпения не хватает. Не могу понять, что с ними происходит. Можно подумать, они состоят из корпии: отдаешь их в стирку, и они там просто растворяются. – Эми отсчитала еще дюжину. – Я понимаю, глупо тревожиться из-за того, что Роберт до сих пор не прислал телеграмму. В конце концов, он приехал на место совсем недавно. И откуда мне знать: он мог отправить телеграмму уже несколько часов назад, а ее просто еще не доставили. Вот только я сегодня просыпала соль, а это всегда дурная примета.

Джейн складывала и разворачивала, считала, пересчитывала всевозможное белье и выражала сочувствие Эми, пока не пришло время ложиться спать. Занятие было достаточно приятным, и к тому времени, когда они его закончили, их волосы и одежда пропитались запахом лаванды, саше с которой они укладывали в белье. Аромат лаванды и чистого белья казался Джейн истинным запахом домашнего спокойствия. Она ощутила укол непривычной зависти к безмятежной атмосфере дома Эми и Роберта. Возможно, в совместной жизни было больше притягательного, чем она подозревала раньше.

А растет ли лаванда в Вайоминге? Джейн отмахнулась от этой мысли, беззвучно рассмеявшись. Это Эми могла бы интересоваться подобными вещами.

Ночью, когда все домочадцы Брейлсфордов уже давно спали, Джейн сидела за секретером в своей комнате и писала письма. Лишь только пробило полночь – и она отодвинула бумаги в сторону и установила в центр промокашки глубокую тарелку, которую прихватила внизу – из королевского вустерского фарфора, с цветами и бабочками за широкой полосой синего и узкой полоской золотого.

Произнося слова негромко, но внятно, Джейн откупорила полный пузырек туши и осторожно вылила его содержимое в тарелку, так что она наполнилась до синей полосы. В течение нескольких секунд блестящая поверхность отражала лицо Джейн и бронзовую люстру с газовой лампой на потолке. А потом отражение исчезло, и перед ней не осталось ничего, кроме матовой черноты. Самым уголком своего сознания Джейн ощущала стабильный дискомфорт от границ Гласкасла: они были неприятно близкими, хотя и находились на другой стороне города. Она решительно сосредоточилась на абсолютной темноте, отсекая влияние границ: любая помеха была недопустима.

– Джейн?

Слова Фэрис звучали в голове Джейн: это был внутренний голос, бесплотный, тихий и далекий, словно буквы, напечатанные на странице.

Джейн подняла свой голос чуть громче шепота:

– Мы были достаточно далеко от Гласкасла? Ты могла нас слышать?

– Слышала и видела. – Фэрис говорила усталым тоном. – Он прав. Чтоб он лопнул.