Текст книги "Эльфийский Камень Сна"

Автор книги: Кэролайн Черри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

V. Древо камней и мечей

Она склонилась под дождем, все еще капавшим с ветвей, – роса ложилась на них обоих; бледный пришелец лежал неподвижно под смертной луной. Он был отмечен железом и все же прорвался в ее лес – пусть ненадолго, но он принес сюда железо и привел за собой Смерть. Ее охватили и гнев, и страх, и тоска, которых давно не знало ее сердце, с тех самых пор, как его разбило дитя. Войти в ее Элд, найти самое его сердце и похитить эльфийский меч… этот человек был не простым вором, и не обычная нужда привела его сюда. Может, его смертный взор был просветлен той страшной раной, что видна на его теле, и он обрел более истинное зрение, чем большинство; но никогда еще не доводилось Смерти упустить свою жертву.

Когда-то, до прихода человека, Элд простирался далеко; и когда-то ее народу было многое известно о людях, среди которых изредка встречались полукровки – плоды эльфийских увлечений и любви к роковым незнакомцам. «И все же, – думала она, – в ком-то могла остаться тонкая струйка эльфийской крови, в полукровках, никогда не слышавших зов из-за моря и никогда не таявших в иной мир». В отчаянной надежде она попыталась забрать этого незнакомца с собой, но железо, облегавшее его, было слишком тяжело, а сам он не мог стоять.

Но она стерпела боль прикосновения к железу, расстегивая пряжку за пряжкой и снимая доспех за доспехом, пока не освободила его целиком. Так открылась ужасная рана в его боку, и она призвала все силы, чтобы начать исцеление, походя, единым прикосновением залечивая и мелкие царапины. А потом, когда она отдохнула, ей было уже нетрудно увести его с собой – она просто положила его голову к себе на колени и принялась думать об эльфийском мире. И тогда деревья стали такими, какими они были на самом деле – стройными и красивыми, и ее солнце залило нежным теплом всю рощу.

Он долго спал, пока заживлялась его рана, пока печать смерти исчезала с его лица, оставляя его сиять той красотой, которая могла быть лишь эльфийским наследством. Все это время она не покидала его, всем сердцем ожидая его пробуждения.

И наконец он шевельнулся, огляделся и посмотрел ей в глаза в страшном смущении. И тут же начал таять, проваливаясь в смертный мир, во тьму, ибо он вернулся к собственным мыслям, но она взяла его за руку и удержала, чтоб он не ускользнул в небытие.

– Берегись возвращаться, – промолвила она. – Ибо Смерть забрала часть тебя. Очень просто ей будет теперь призвать тебя под свою сень. А здесь ты в безопасности.

Он попытался встать, не выпуская ее руки, поддерживая эту хрупкую связь с нездешним миром. Она придала ему сил, тех зеленых живительных токов, которыми питаются деревья, и вскоре он уже смог стоять, оглядываясь вокруг. Ветер шептался в листве, и солнце сияло своим особенным светом, и олени смотрели на них мудрыми глазами из зеленой тени, в роще мечей и самоцветов.

– Я был мертв, – сказал он.

– Вовсе нет, – заверила его она.

– Мое сердце болит.

– Возможно, – согласилась она, – ибо оно было разорвано. А исцелить такую рану я не могу. Как тебя зовут, человек?

В его глазах мелькнул страх.

– Киран, – ответил он почтительно, как подобает гостю. – Киран, второй сын Кер Донна.

– Кер Донн. Мы называли его Кер Ри – владения короля.

Страх охватил его, но он снова взглянул на нее.

– А как тебя зовут? – спросил он.

– Я скажу тебе мое истинное имя, которое еще не открывала смертным, ибо ты – мой гость. Меня зовут Арафель.

– Тогда я хочу отблагодарить тебя от всего сердца, – от души произнес он, – а потом попросить тебя вывести меня на дорогу, чтоб я смог выбраться отсюда.

Такими словами он исцелил ее сердце и тут же ранил его… и раскаяние появилось в его глазах, когда он увидел ее страдание. И тогда он поднял правую руку, на которой виднелось золотое кольцо с печаткой.

– Это мой долг, – промолвил он. – Честью своей я обязан пойти и совершить его, если я еще не опоздал.

– Куда?

Он поднял руку, чтобы указать ей направление, но все вокруг было совсем иным.

– Там войска, – проговорил он в смущении, указывая туда, где, по его представлениям, должны были быть Бурые холмы. – На равнине идет война; и мой король побеждает. Но неприятель отступил в долину, где сможет долго выдерживать осаду, если захватит ее. С королем сражается и господин Эвальд из Кер Велла. Понимаешь ли ты меня, госпожа Арафель? В долину пришла война. Нельзя допустить, чтобы Кер Велл был обманут. Они должны держаться, какие бы слухи и выгодные предложения не доходили до них, им надо всего немного продержаться, пока оттуда не подойдет войско короля. Замок господина Эвальда должен получить послание, которое я им несу.

– Войны, – слабо промолвила она. – Неразумны те, кто ступит в Элдвуд.

– Я должен идти, госпожа Арафель. Я должен. Прошу тебя, – и он начал таять, обнаруживая собственную силу воли.

– Киран, – сказала она и этим призывом удержала его под лучами своего солнца. – Ты непоколебим. Но ты не знаешь цену. Охотница вновь пустится в погоню за тобой. Вернувшись в смертный мир, ты станешь ее жертвой; а она никогда не выпускает своих жертв. Охота не закончена.

– Возможно, – ответил он, побледнев. – Но я поклялся.

– Гордыня, – сказала она. – Пустая гордыня. Каким оружием ты владеешь против таких врагов, чтобы спокойно миновать Элд?

Он оглядел себя – безоружного, незащищенного, и все равно махнул рукой, прощаясь.

– Постой, – промолвила она и, подойдя к старому дубу, сняла с сука один из самоцветов, висевших в окружении других, – бледно-зеленый, такой же, как был на ее собственной шее, разве что потускневший, ибо его владелец давным-давно ушел. Он зазвенел ей снами эльфа по имени Лиэслиа, частью его души, такой, какой обладали все ее сородичи. – Возьми его. Ты взял его меч в минуту нужды, но это сослужит тебе лучшую службу. Носи его всегда на шее.

– Что это такое? – спросил он, не беря и оглядывая деревья, увешанные драгоценностями и мечами, сияющими серебром и светом меж листвы. – И что это за место?

– Можно сравнить это с усыпальницей; это ваших рук дело… мои братья, сестры, предки. Это эльфийская память.

– Прости меня, – потрясенно прошептал он.

– Мы не умираем. Мы уходим… прочь; а когда мы уходим, к чему нам эти вещи? Но они сохраняют память. Теперь они сами пользуются ею. От меча тебе будет мало толка. Но возьми этот камень. Лиэслиа не пожалеет его для моего друга. Он был моим братом, он был юн, как и все мы, и, возможно, он окажется тебе полезнее всего. Тени боятся его.

Он взял камень в руки, и глаза его расширились, а рот раскрылся. Страх… наверное, он испытывал страх. Но он не смущаясь взял его, и камень запел ему об эльфийских снах и воспоминаниях.

– В нем – власть, – промолвила она, – но и опасность. Он делает тебя неподвластным Смерти, ее дыхание не сможет окостенить тебя… если у тебя достанет мужества использовать его.

Он расправил серебряную цепь и надел ее себе на шею. Его светлые ясные глаза затуманились от силы нахлынувших видений. Но он не потерялся в них. Она прикоснулась к своему камню сна и вызвала нежнейшую из песен, сладкий и радостный мотив.

– Не доверяй железу, – предупредила она его. – То и это… они не любят друг друга. И ступай, раз ты должен. Пойдем я провожу тебя. Элд будет благосклоннее к тебе, чем мир людей.

– Он считается гиблым местом, – заметил он.

– Пойдем со мной и ты увидишь, – и она протянула ему руку.

Он взял ее, и она была тепла и сильна, может, слишком широка для ее эльфийской ладони, но удобна. Он шел рядом с ней и, несмотря на все свое понимание, не мог сдержать удивления, глядя на землю, деревья эльфийского лета, сияющие луга, покрытые цветами, и робких оленей, взиравших на них огромными глазами.

Камень разговаривал с камнем, и его сердце переговаривалось с ее, и ветер дышал теплом под этим, иным солнцем. Она почувствовала, как тает ледяное кольцо, сковавшее ее сердце, впервые за все века человечества с ней рядом был спутник, она ощущала братство, забытое ею с тех пор, как ушел Лиэслиа – последний из эльфов, кроме нее.

«Прости меня, – сказал Лиэслиа – такие немудреные человеческие слова, надорвавшие ей сердце. – Я пытался остаться». Но в его серых глазах уже появился зов, а однажды зазвучав в его сердце, он повел его за собой, и при всем своем желании она не могла удержать его и уйти не могла с ним, ибо сердце ее было здесь.

– Он красив, – промолвил Киран.

– Когда-то он был больше, – откликнулась она и добавила: – Когда-то нам принадлежал Кер Донн.

– Праотцы говорят, что кое-кто из ваших до сих пор обитает там.

Она с обидой вскинула голову.

– Народец фей. Глупые пустышки. К тому же печальные. Совсем нет мозгов. Они так часто меняют свой облик, что забывают, кто они такие, и не могут вернуться обратно – но это не значит, что они безопасны при встрече.

– Но это не твои сородичи.

– Нет, – ответила она, рассмеявшись. – Не мои. Мы были великим народом. Эльфами. Вина Ши. Народ фей живет на наших развалинах. Они никогда не любили нас.

– А другие твои сородичи?

– Ушли, – ответила она. – Все, кроме меня.

Он отпустил ее руку, чтобы взглянуть на нее, а отпустив, покачнулся и в страхе вскрикнул, ибо они вышли на берег Керберна, блестящего потока, обрамленного ивами, и имя ему было Аргиад, что значит серебро. Она поддержала его, снова взяв за руку.

– Остерегайся. Ты можешь упасть. За человеческие годы Керберн резко искривил свое русло, и берега его круты. И что хуже, гораздо хуже, никто не знает, как глубоко он утонул в тенях. География госпожи Смерти лишь черное зеркальное отражение этого мира, но все же отражение, и меня не заботит эта река в ее мире. Не забывай о своей ране, когда идешь по Элду.

Он вздрогнул; и она ощутила его ужас, пронзивший ее холодом от камня на груди. Дотронувшись до камня, она согрела и его, и Кирана.

– Пользуйся камнем, – посоветовала она. – Смерть не сможет заполучить тебя, если ты научишься ходить по Элду. По желанию сердца ты можешь оказаться здесь, если не уйдешь слишком далеко; по желанию сердца ты сможешь уйти.

– Это – великий дар, – признал он наконец. – Но говорят, все дары этого мира нуждаются в отплате.

– Только не среди родных.

Усталым и безумным взглядом посмотрел он на нее, как смотрит загнанный олень на псов, окруживших его.

– В тебе течет эльфийская кровь, – промолвила она. – Разве ты не знал? Иначе ты не смог бы сюда прийти. Ведь я сказала, что когда-то мы правили в Кер Донне.

– Так говорят.

Она почувствовала, как бьется его сердце, словно пойманное в ловушку камня.

– Тебя так страшит родство со мной? – спросила она.

– Я родной сын своего отца, я – не подкидыш.

– Тогда от отца или от матери ты унаследовал мою кровь. Нет, ты не подкидыш. В тебе нет ничего низменного. Кто выше всех остальных, отец твой или мать?

Страх заполнил его, сметая все известные ему истины. «Отец» – почувствовала она, прочтя это в его мыслях. Он ничего не сказал. Она почувствовала холодок, пробежавший по его спине, но то была не Смерть. Она ощутила его воспоминания о древних камнях близ Кер Донна, почуяла детские страхи, все мрачные легенды и человеческую ненависть и вздрогнула сама.

– Прости меня, – промолвил он, чувствуя, что ей открыта его душа. В мыслях его были смятение и чувство долга, страх смерти и черные гончие. Он взялся за цепь на шее, пытаясь ее снять, но она перехватила его руку, удерживая его.

– Ты не умрешь, – пообещала она. – Я отведу тебя, куда тебе надо. Пойдем, это недалеко.

Лес заканчивался у яркого потока, там, где взгляд тонул во мгле, лежала граница ее мира. Она провела его сквозь это мутное место, ведя его вслепую и лишь держась рукой за камень, который помнил, каким был мир когда-то – так она угадывала очертания за пустотой, находя нужную дорогу. Она помнила, каким был когда-то Кер Велл – нежно-зеленым холмом, купающимся в неувядающей весне; и так она нашла его, продолжая крепко держать за руку Кирана. Но даже на этих тенистых тропах они различали всполохи костров, военные кличи и тени сражения, бушующего вокруг них.

Видели они и другое. Но Смерти не было рядом.

– Не обращай на нее внимания, – сказала Арафель. – Держись за камень и иди со мной.

Она вела его все уверенней за собой в смертную ночь и в грохот сражения под черными стенами Кер Велла. Она знала, как в него войти. Никакая охрана не могла противостоять ей. И она провела его в замок.

– Прощай, – промолвила она. – И возвращайся.

И она вышла из Кер Велла, вернувшись в круговерть теней.

Она почувствовала, что не одна – холодный непроглядный мрак сгустился рядом, вынырнув из гула сражения.

– Охоться где-нибудь в другом месте, – сказала Арафель.

– Ты поступила по-своему, – ответила ей Смерть, с юродством кланяясь.

– Охоться где-нибудь в другом месте.

– Ты одарила этого смертного немыслимыми дарами.

– Так что из этого? Разве они не мне принадлежат?

Тень ничего не ответила, и Арафель двинулась дальше сквозь мглу в свой яркий мир, в свой собственный. Призрачные олени с любопытством взирали на нее в эльфийском закате; она вернулась в рощу круга, и, касаясь камней, свисавших с дуба, стала внимать бесценным воспоминаниям, о которых они пели, когда ветер раскачивал их. Лишь один голос умолк в этом хоре, тот, что принадлежал Лиэслиа.

– Прости, – прошептала она ему, хоть он был далеко за морем и не мог услышать ее. – Прости, что это оказался ты.

Но странное зародившееся братство продолжало вибрировать в ней после стольких лет одиночества. Она шла, сливаясь с жутким звучанием песни, свойственной лишь ее камню сна, и все же до нее доносился шепот другого сердца – отмеченного человеком, но истинного, как сама земля. Что-то ее тревожило в нем, ибо он знал войну; он умел убивать, но и она умела в жестоком и холодном эль-фийском гневе. Человеческий гнев был иным – кровавым и слепым, как у волков. Ему были знакомы страсти, казавшиеся ей непонятными; ему были ведомы странный страх и сомнения. И все это присутствовало в нем, заглушая ясный голос Лиэслиа. Он боялся Лиэслиа; с человеческим упрямством он отрицал то, что видел собственными глазами в Элде.

Но в нем не было ненависти.

Она опустилась меж корней древа памяти, поплотнее завернулась в плащ и начала смотреть его сны.

VI. Кер Велл

Его ввели как пленника в освещенный факелами зал под звуки затихавшей битвы. Они обращались с ним грубо, но быстро сменили свои манеры, когда он показал им кольцо их господина на своей руке.

– Сядь, – тогда сказали ему и указали на скамью, а он был только рад, ибо смертельно устал.

Вошел еще кто-то – «старый волк», – подумал Киран, глядя на мрачное широкоскулое лицо, покрытое потом и разгоряченное жаром битвы. Он встал, как только тот вошел в сопровождении новых воинов.

– Скага? – отважился Киран, ибо тот был очень похож на своего сына, такой же большой и рыжеволосый. – Я пришел от короля и от твоего господина.

– Покажи мне это кольцо, – сказал Скага, и Киран протянул ему руку, которую старый воин грубо сжал, повернув кольцо к свету очага. Убедившись, он отпустил руку Кирана, не переставая хмуриться.

– У меня есть сообщение, – промолвил Киран, – для ушей твоей госпожи. – И добавил, догадываясь, как изголодался управляющий по надежде: – Добрые вести, – хоть и должен был дождаться более высокого лица.

– Тогда добро пожаловать, если это правда, – и Скага отвернулся к открытой двери, за которой звуки битвы значительно утихли, и снова взглянул на Кирана, осмотрев его с головы до ног. – Как ты сюда проник?

– Мое послание, – ответил тот, – для супруги господина Эвальда.

Скага продолжал хмуриться – такова была природа его лица или его сердца; и Киран подумал, что не хотел бы встретиться с ним на дороге. Но Эвальд доверял ему как управляющему, как защитнику замка от врагов, а стало быть, он был человеком верным и больших достоинств.

– Ни доспехов, ни оружия, – продолжал Скага. – Как ты оказался во дворе?

– Кольцо твоего господина, – упорствовал Киран. – Я буду говорить только с твоей госпожой, – он ощущал тяжесть камня, спрятанного за воротником, его присутствие и тепло, казавшееся сверхъестественным. Его близость к сердцу пугала Кирана, а Скага со спутниками подозрительно всматривались в его лицо.

– Ты увидишь ее, – промолвил Скага и махнул рукой в сторону лестницы. – Мальчик! – крикнул он. – Узнай, встала ли моя госпожа.

Парнишка бегом кинулся к ступеням. Киран вздрогнул от усталости и холода, ибо ветер задувал в открытую дверь. Он мечтал лишь о кружке эля и о том, чтобы лечь и отдохнуть.

Но ни о том, ни о другом пока не шло и речи, ибо Скага продолжал смотреть на него прищурившись и не оказывал ни признака гостеприимства, потом знаком велел телохранителям окружить Кирана и отвести его по лестнице в другой зал в толще Кер Велла, который хотя бы был теплее и где огонь полыхал в очаге.

– Будь осторожен, – кто-то прошептал Кирану в ухо, и он вздрогнул от неожиданности. Он не знал, слышен ли голос был другим, но никто не обернулся, а стало быть звучал он лишь для него одного. – Берегись этого зала. Они не любят эльфийский род. И не показывай им камень.

Над очагом вздымалась каменная волчья голова. Кирану показалось, что он видел ее прежде; словно он тут уже сидел, и на правой стене висела арфа – он взглянул и смутился от того, что она висела как раз там, где он и считал. Значит, ему снилось это место.

Или ей. У очага стоял огромный испещренный стол, а рядом когда-то было кресло. Он отчетливо видел его и, подойдя к столу, устало оперся о него в окружении столь же усталых стражей.

И женщины вошли столь быстро, что он подумал – вряд ли они спали. Да и как могли они спать, когда враг подвергал пожарам их владения. Они вышли из внутренней двери, открывавшейся в зал, – одна из них старше и уже с проседью. «Это – Мередифь, – догадался он, – госпожа Эвальда»; и камень, подтверждая, прошептал у его сердца: «Мередифь». Другая была юной и светловолосой – и имя ее тоже шепнуло ему сердце: «Бранвин. Бранвин. Бранвин». И он не мог отвести от нее глаз, ибо столько боли и гнева было в этом шепоте. А Бранвин замерла и тоже смотрела на него изумленными голубыми глазами, казалось, не догадываясь о столь сильной боли.

– Твое послание, – промолвил Скага хриплым голосом.

Киран же вместо ответа взглянул на Мередифь и сделал шаг к ней, но руки вокруг него метнулись к оружию, и он не подошел к ней ближе. Он снял кольцо с пальца и передал его Скаге, который уже вручил его госпоже. Она взяла кольцо как драгоценность, внимательно осмотрела его и подняла встревоженный взор.

– Мой муж, – промолвила она.

– С ним все в порядке, госпожа. Я принес его любовь и слово моего короля: держитесь, защищайтесь, не дайте обмануть себя врагу и не принимайте никаких условий. Король выиграл великую битву при Дун-на-Хейвине, и враг все надежды возлагает на эту долину, как на последнее свое прибежище. Удерживайте этот замок, а король и ваш господин подойдут к ним сзади, как только смогут. Им все известно. Дело за вами.

– Да будут благословенны твои известия, – зарыдала госпожа, и даже морщины на лице Скаги разгладились.

Мередифь подошла и протянула к нему руки в приветствии, но он ощутил на плече тяжелую руку Скаги, отстранявшую его.

– Это не все, – заметил Скага. – Этот человек каким-то образом перебрался через стены без доспехов и оружия, пройдя незамеченным сквозь внешние посты. Какими бы добрыми ни были его вести, вот те вопросы, что следует задать ему, моя госпожа. Прошу тебя, спроси его, как он проник к нам.

На мгновение сомнение забрезжило в глазах госпожи.

– Меня зовут Киран, – сказал он. – Господин Киран из Кер Донна – мой родной отец. Что ж до того как я пришел – легко, как видите, украдкой и тайком. Пока неприятель бьется у ворот, я выбрал другой путь. Я покажу вам. Но вооруженный человек им не пройдет.

Ложь не была ему привычна. И он почувствовал себя скверно, когда госпожа сжала его руки.

– Ты покажешь нам, где, – сказал Скага и наградил его медвежьим объятием. И взгляд его все более увлажнялся чувством, быть может, надеждой там, где ее так долго не было. И Бранвин подошла и поцеловала его в щеку; и наконец оружие было убрано, и воины подходили похлопать его по плечу и от радости обнимались друг с другом. Веселье наполнило зал, такое отчаянное счастье. И он ощутил какое-то шевеление в своем камне, чужое присутствие и понял, что ничего не сказал сам, но что все его слова были окрашены какой-то странностью, делавшей их лучше, чем они были на самом деле.

Ему дали вина и отвели наверх в роскошную комнату – «в ней жил мой господин в юности», – сказала госпожа Мередифь; и воистину все здесь говорило о женской любви – и тонкая вышивка покрывала, и ковры, и пологи постели. Бранвин собственными руками принесла теплый ковер на пол, служанки – воду для мытья, а госпожа Мередифь – хлеб еще горячий после утренней выпечки. Он взял его с благодарностью, а госпожа и ее дочь все не спешили уходить, засыпая его вопросами, как шли дела у Эвальда и других родных, свойственников, друзей и людей замка – тысяча вопросов, во время которых служанки входили и выходили, заглядывали воины под разными предлогами, чтобы послушать. Кое-кого из них он знал. Чаще сообщаемые им сведения были печальны, и ему было очень трудно говорить, случалось, он знал кого-то лишь понаслышке, а то и менее того, но как он рад был рассказать о ком-то любимом, что он жив и здоров. Сын Скаги был одним из таких, ибо и Скага задал ему вопрос.

– Он в полном здравии, – сказал Киран. – Он вел большой отряд людей Кер Велла на Дун-на-Хейвин и был одним из первых, кто сломал сопротивление Брадхита, пока господин Эвальд отрезал им пути к отступлению. Он вышел из битвы невредимым и, когда мы прощались, был рядом с господином Эвальдом в палатке короля.

Услышав это, старый воин даже не улыбнулся, но глаза его загорелись светом.

– Он должен отдохнуть, – наконец произнесла Мередифь. – Ведь он проделал такой путь.

– Мне повезло, – сказал Киран, ибо он истосковался по людям, звукам голосов, картинам человеческой жизни.

– Перед сном он должен показать нам слабое место в наших укреплениях, – заметил Скага.

И теплота как будто испарилась из Кирана. Он кивнул, не зная, как поступить, но чувствуя, что вынужден пойти. Он проглотил кусок хлеба, ободравший ему горло, допил последний глоток вина и поставил чашу.

– Конечно, – промолвил он. – Это не ждет.

Скага промолчал, но это, видно, было свойственно Скаге. Но такое молчание лишь больше встревожило Кирана. И, когда они вышли на стену, он начал тоскливо оглядываться в поисках чего-нибудь, что могло бы подтвердить его ложь.

– Иди на восток, – долетел до него нежнейший из шепотков, как дуновение ветерка. – Сверни на восток и гляди вниз.

Он двинулся в указанную сторону вдоль укрепления, и Скага тяжело шагал за ним. Затем, словно от толчка, он остановился, там, где кладка стен была самой старой и грубой, где в расщелинах между камнями тут и там проросли кусты и рукотворные стены безумно громоздились на лежащих в основании скалах. И вдруг глаз его разглядел подъем, вьющийся от одного уступа к другому меж травы и кустов, вросших в стену, – смертельную угрозу замку.

– Вот, – промолвил он. – Мы – горный народ в Кер Донне. И я умею лазать по стенам, как мальчишка. Вот, видишь, Скага? Так, так и так.

Скага кивнул.

– Правда. Нуждается в расчистке и пригляде. Верно, мы ослепли, что не уследили. Когда что-то видишь часто, перестаешь и вовсе замечать: я и не заметил, как здесь все разрослось.

– Верно, дожди, – хрипло промолвил Киран, но в глубине души он знал, что дело тут не в этом. Он вздрогнул от пронизывающего ветра и почувствовал, как Скага дружески обнял его за плечи.

– Пойдем. Спасибо, друг. Вернемся в замок.

Он двинулся вслед за Скагой, радуясь укрытию стен, заслонявших его от ветра, и вдруг в прорези бойницы перед ним раскинулся весь вид. Внизу был двор, забитый живностью и сельским людом, оттуда приглушенно доносились звуки – детский плач и неустанное блеянье коз. Но здесь, в Кер Велле царил порядок – крестьяне обороняли стены и хоть и были легко вооружены, зато выглядели молодцевато и действовали проворно и умело. Женщины карабкались по внутренним лестницам, разнося корзины с хлебом. Значит голод еще не пришел сюда, не будут они страдать от жажды, так как вне досягаемости врага здесь бил источник, по имени которого и назван был холм. Киран почувствовал прилив бодрости при виде этой обороны, невзирая на зловещий дым вражеских костров, вздымавшийся перед стенами. Он прошел дальше, чем того хотел Скага, до главных ворот и взглянул на запад.

И вид, открывшийся оттуда, порадовал его куда как меньше, ибо сколько хватало глаз, повсюду расстилался черный разор. Поля и луга были сожжены и втоптаны в грязь. Враг подобрал своих мертвых и раненых, но все было усеяно трупами павших лошадей, вокруг которых кружились черные птицы; а далее холмы пылали пожарами – горели фермы и деревни и так, верно, до самого Кер Дава. Бесчисленными струями дым вздымался на холмах, где был разбит лагерь неприятеля, мешаясь с черными клубами, окутавшими лесистый берег Керберна вплоть до опустошенных холмов. Ветер разносил смрад, туманя небо.

Они не могли так продвинуться за то время, что он был в пути. Он провел одну ночь – всего лишь ночь в Элде.

«Или сколько? – спросил он камень, теряя уверенность в себе. – Сколько ты меня держала у себя?» Он был предан. Он опасался этого и знал, что это так.

Пожары скоро разрастутся, когда с тыла из-за холмов к ним подойдут Дру и король. Или они уже подошли? И что еще произошло за это время и сколько из тех, кого он только что назвал живыми, уже скончались? И что так задержало короля?

«Держитесь». Не устарело ли это послание, которое Скага воспринял так хмуро, а госпожа Мередифь с такой надеждой? Сколько уже медлит король?

– Кажется, костров стало больше, – прервал молчание Скага. – Теперь понятно, почему.

– Да, – ответил Киран, предпочитая ничего не говорить вообще.

Он снова вернулся в башню и сел в зале за столом у камина, опять отвечая на вопросы, которые еще не успели задать более робкие обитатели; а кое-кто из простолюдинов заходили, чтоб лишь взглянуть на него с застывшим, невыразимым упованием во взоре, и тут же быстро удалялись. Весь день напролет он просидел в этом зале, порою один, а днем – со Скагой, приведшим с собой верных людей, которые неторопливо интересовались, как велики силы противника, каково состояние вооружения и сколько людей еще может подойти. Он отвечал на все вопросы настолько толково, насколько мог, ничего не скрывая, и был рад, когда они ушли.

«Не надо больше лжи, – молил он Арафель. – Ты впутываешь меня в клубок лжи, которая разбивает мое сердце. Где правда? Что я должен им сказать? Неужто я должен заставить их усомниться в надежде, которую сам же им принес?»

Но она не отвечала или не слышала.

Но вечером в зал вошел юноша, снял арфу со стены и заиграл для него и дам. И тогда он ощутил тепло у сердца, нежное и сладкое тепло. И наступил мир и покой впервые за день. Враг не двигался, и чистые звуки арфы нашли еще одного восхищенного слушателя: камень изливался потоками радости, заполнявшей сердце Кирана. Он улыбнулся.

И случайно взглянув в глаза Бранвин, он встретился с ее улыбкой, рожденной надеждой. Она посерьезнела, но не отвела глаз от его цветочно-чистых очей.

– Нет, – раздался шепот из глубин камня.

Но голубые глаза были ближе и обладали своими собственными чарами. И он завороженно глядел на нее под звуки песни арфиста.

– Держись за камень, – снова раздался шепот, но ближе к нему лежала изящная рука Бранвин. Он прикоснулся к ее пальцам, и они ответили пожатием. А арфист пел о любви и героях. Киран, переполненный чувствами, держал ее руку, и чувства эти были не от мира сего и имели над ним свою собственную власть.

Затем арфист умолк. Киран убрал свою руку, пока другие не заметили, ибо она оставалась единственной дочерью великого господина, какими бы тяжелыми ни были времена.

А потом он один поднялся в комнату, принадлежавшую в юности Эвальду, к широкой мягкой постели с расшитым пологом. Он расстегнул свои одежды, дрожа на ветру, который дул из тьмы сквозь прорези окна, снял все, что на нем было надето, кроме камня на серебряной цепи, и быстро лег, натянув на себя тяжелые покрывала и сжавшись в клубок, чтобы согреться. Он вытащил руку, чтобы зажать фитиль в лампаде, и снова запихал ее под одеяла, а темнота рождала странные тени на незнакомых предметах чужой комнаты. Внутри и снаружи раздавались потрескивания и звуки передвижений, где-то во мраке кричал ребенок – там далеко-далеко во дворе. Его окно выходило на реку. Он слышал отдаленный шепот листьев и воды – «наверное, ветер», – подумал он, и где-то псы заливались лаем – столь неуместный звук в осажденном Кер Велле. Он сжал в руке камень, черпая из него тепло, и более уже не слышал собак.

Ему снились рощи, высокие деревья и холмы. То был Кер Велл, но имя ему было Кер Глас, и вместо колодца над белыми камнями бил чистый источник, стекавший в прозрачные воды Аргиада, и вид был чист и ясен до самых Бурых холмов. Высокий, с тем же бледным камнем на груди он ехал по долине, ехал один среди многих под звуки рогов и в многоцветье стягов. Стрелы летели как серебряные нити, и мрачный враг бежал пред ними, ища укрытия в горах и в мрачных пещерах у подножий холмов. Вина Ши шли войной, и небо сияло разноцветными крыльями драконов, которые пролетали, змеясь, как ураган, под рев рогов и лязг оружия.

Затем наступила эпоха мира, когда бледное солнце и зеленая луна светили неизменно, и арфисты пели песни под бледными стройными деревьями.

Затем наступило время расставаний, когда мир начал меняться, и пришли люди со своими богами, ибо злобные твари были загнаны в глубь холмов, и человеку стало нечего опасаться. И пришла бронза, и явилось железо, но были среди Ши такие, кто терпеливо сносил убийство деревьев, – мелкие существа, они хоронились в земле вблизи человека; но Вина Ши в мрачном гневе преследовали их.

И все же мир начал меняться. Наступила эпоха увядания, и мужество покинуло их. Один за другим они впадали в отчаяние и уходили за серую грань мира. Они не брали с собой оружия, они даже не брали камней, которые так ценили, ибо такова была природа их таяния – они теряли интерес к памяти, к снам и оставляли камни висеть под дождем и лунным светом утешать тех, кто все еще был привязан к миру. Многие уходили с печалью, другие в недоумении шли, куда глаза глядят, а кое-кто – горько отрекаясь, ибо гордость их была уязвлена.

Он чувствовал гнев такой силы, от которого содрогнулись бы холмы. «Лиэслиа», – прошептал ему камень, и он глубоко вдохнул, словно не дышал много лет, и взглянул вверх и вперед, заставляя проявиться образы из мглы, окутавшей мир, деревья и камни, потоки ветра и вод.