Текст книги "Железная леди"

Автор книги: Кэрол Нельсон Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава двенадцатая
Спасаясь от змей Сары

Мы начали поиски в том самом месте, где загадочный подопечный буквально свалился к нашим ногам всего два дня назад в величественной тени собора Парижской Богоматери.

Ирен посетила ближайшие кафе, лавки зеленщиков, торговцев фруктами с их тележками, а ее беглый французский лился водопадом вместе с описаниями «monsieur exotique»[24]24
  Экзотический господин (фр.).


[Закрыть], восточного головного убора и свободной туники, которые были на нем.

– Très basané et très brunet[25]25
  Очень смуглый и совсем брюнет (фр.).


[Закрыть], – говорила она, проводя руками по лицу в попытке обозначить, как он выглядит: бронзовый загар и борода. Годфри, вероятно, исполнял такую же пантомиму на отведенной ему территории – Левом берегу.

Я оставалась немым свидетелем, восхищенно наблюдая за неистощимой энергией Ирен. Она опросила каждого официанта и уличного подметальщика с такой тщательностью, будто они служили источником тайного знания. При каждом повторе описание дополнялось, в ход шли новые жесты и детали.

– Costume Égyptien, – говорила она. – Nationalité Anglais[26]26
  Египетский наряд. По национальности англичанин (фр.).


[Закрыть].

Услышав последнее определение, я предпочла изобразить полное безразличие к расспросам. Французы уже проявляли явное hauteur[27]27
  Высокомерие (фр.).


[Закрыть] по отношению к англичанам, а я не хотела усугублять их необоснованные предубеждения, подтверждая, что странный человек, которого описывала Ирен, является одним из нас.

Наконец один торговец в ответ на расспросы Ирен начал механически кивать, как марионетка из уличного кукольного театрика.

– Oui, oui[28]28
  Да, да (фр.).


[Закрыть], – взвизгивал он, как свинья, которую тащат на веревке, а потом выдал такую быструю тираду по-французски, что я почти ничего не поняла.

– Отлично. – Ирен потащила меня прочь от продавца – источника информации. – Он видел мистера Стенхоупа здесь поблизости, и не только. Он часто ходит на Ле-Аль, большой парижский рынок рядом с Монмартром, и еще он встречал нашего пропавшего гостя рано утром в том квартале. Похоже, у Квентина там была комната.

– Монмартр? Но этот район – прибежище всего самого низкого.

– И высокого: вспомни, Нелл, тамошние модные кафе для богемы.

– Я их таковыми не считаю, – ответила я. – А Квентин не показался мне одним из завсегдатаев кафе.

– Пожалуй, не в его нынешнем обличье, хотя наверняка на Монмартре никто не обратил бы на него внимания. Туристы как раз рассчитывают встретить там подобных персонажей в богемных одеяниях. Мудрый выбор адреса для человека, который желает затеряться. – Глаза Ирен нацелились на что-то в отдалении. – А вот мужчина, который неизменно появляется в самый нужный момент. Годфри обладает безупречным инстинктом для англичанина.

Я повернула голову и увидела ее мужа, спешащего по мосту через Сену в нашу сторону; он весело помахивал полированной эбонитовой тростью, чье сияние сочеталось с блеском касторового цилиндра.

– В книжных лавках ничего разузнать не удалось, – сказал Годфри, подходя ближе. – Очевидно, у нашего друга Квентина было мало времени, чтобы рыться в энциклопедиях.

– Ах, но у него определенно имеется пристрастие к богемной жизни. Мы с Нелл направляемся на Монмартр.

– Говори за себя, – обратилась я к Ирен. – Не хочу иметь ничего общего с таким порочным местом.

– Тогда Годфри сопроводит меня туда завтра, а ты можешь не утруждать себя поисками мистера Стенхоупа. – Ирен подхватила мужа под руку, и они устремились прочь.

Через несколько мгновений я, задыхаясь, догнала их, когда Годфри уже свистел экипажу.

– Ладно, я поеду на Монмартр, – произнесла я. – Боюсь, в случае моего отсутствия один из вас может применить силу к бедному Квентину.

– Весьма разумно, – заметил Годфри, помогая мне сесть в экипаж. – Кто знает, на что способна Ирен с ее скромным маленьким револьвером.

Конечно, весь план того дня – от вылазки с выслеживанием Квентина до полностью расписанного выхода на публику – служил единственной цели: отвлечь меня от «потери». К моему сожалению, мы находились в Париже. Сначала мы отправились в Лувр, где я заставила себя преодолеть огромные расстояния по мраморным полам и бесконечным лестницам, чтобы лицезреть не менее огромные, чем выставочные залы, полотна – я имею в виду цикл картин художника Давида по случаю коронации Наполеона и Жозефины, – в окружении целых миль золотых рам в стиле рококо. В скором времени я объелась швейцарских шоколадок и была счастлива, когда наша компания вышла, чтобы взять кэб и направиться в славный ресторан в Латинском квартале. Поскольку я быстро отбросила такие пункты меню, как рубец, осьминог, кальмар и печень в различных инновационных сочетаниях, мне оставалось только проглотить суп-пюре и скромный salade[29]29
  Салат (фр.).


[Закрыть]. Так называемая «красота» французского языка главным образом заключается в том, чтобы добавлять лишние буквы к обычным английским словам, превращая их в нечто неудобоваримое.

В завершение нашей образцовой экскурсии по Парижу – невзирая на усталость и чрезмерное чревоугодие – мы направились в театр «Порт-Сент-Мартен», чтобы полюбоваться на подругу Ирен, актрису Сару Бернар в «Лене». В записке, присланной нам утром, сама Сара просила нас присутствовать. Я возлагала надежды на эту постановку, потому что в ее основе лежал английский роман «Как в зеркале». Увы, вынуждена констатировать, что смотреться в зеркало было бы веселее, чем наблюдать зрелище, которое разворачивалось на подмостках в течение нескольких часов.

Хотя Божественная Сара прославилась сценами смерти своих героинь, в этом случае она выглядела особенно отвратительно. Сначала она забавлялась с кинжалом, потом схватила стоящую рядом бутылку с ядом, вылила ее в довольно эффектный бокал и проглотила содержимое. Затем Сара села лицом к зрительному залу. Она обладала такой волей и концентрацией, что даже лицо у нее позеленело. Я одолжила театральный бинокль Ирен, чтобы убедиться в этом, и как раз успела разглядеть, как Сара изобразила избыточно натуралистичные конвульсии, после чего рухнула ничком на пол. Мощным водопадом темно-красного бархата опустился занавес. Я успела порадоваться, что так мало пила за обедом, особенно когда заметила озабоченных джентльменов и леди, торопящихся после спектакля из театра в туалетные комнаты.

– Ей все-таки стоит взяться за «Гамлета», – заметила Ирен, убирая бинокль в футляр с бархатной подкладкой.

Моя подруга, мастер закулисных передвижений, прокладывала путь против течения в потоке выходящей толпы, а Годфри следовал за ней. Представителей прессы было не так много, как я ожидала, а гримерная была забита не только людьми, но и миазмами пудры и духов, которые сопровождали актрису столь же неизменно, как прозрачные шарфы и боа из перьев марабу. Вокруг самой Сары роились безумные поклонники, а ее необычные светлые волосы клубничного оттенка искрились, как фейерверк.

Едва заметив нашу компанию, она мгновенно выбралась из толпы:

– Ирен, мое дорогое дитя! И мой милый Годфри – вы чудесно выглядите. И мисс Аксли…

Ирен и Годфри безропотно выдержали ее поцелуи в щеку. Меня актриса только похлопала по руке – что было бы приемлемо или, по крайней мере, вполне терпимо, если бы, взглянув вниз, я не обнаружила живые зеленые браслеты, обвивающие каждое запястье Бернар.

Я отдернула руки, приглушенно вскрикнув.

Сара посмотрела на свои украшения на запястьях:

– Ах, мисс Аксли узнаёт нашего дорогого маленького Оскара, ту славную змею, которую она отдала мне в Монте-Карло! Видите, мисс Аксли, какого очаровательного приятеля я нашла для маленького бедняжки. Они подружились. Я планирую вскоре использовать их в роли гадюки в постановке «Клеопатры». Там нужна только одна змея, но рампа горячая, сцена смерти длинная, а я довольно энергично извиваюсь. Каждая змея будет играть роль по очереди, чтобы драматические испытания их не погубили. Разве они не красивая пара?

С этими словами она сунула мерзкие браслеты мне под нос. Одна из тварей подняла узкую чешуйчатую голову и зашипела.

– Весьма увлекательно, – сказала я, отступая. – Но я не хочу отрывать вас от общения с публикой.

– Ах, но посетители гримерной – всего лишь мои личные гости, – ответила актриса. Быстро вернувшись к своему гримерному столику, она открыла парчовую шкатулку и элегантно сбросила змей с запястий внутрь на бархатную подкладку: – Они жаждут мира и покоя, после того как послужили центром внимания. Могу сказать то же и о себе. Ах, спасибо, дорогой Морис.

Я с любопытством обратила внимание на молодого человека, у которого Сара приняла бокал шампанского. Морис являлся ее сыном от незаконного союза с неким господином, предположительно высокопоставленным. Я рассматривала вежливого юношу, около двадцати лет, с правильными чертами лица, который ухаживал за своей энергичной матерью, словно преданный паж.

Юный представитель мужского рода подошел ко мне с другим бокалом шампанского, чтобы я выпила вместе с его матерью.

– Вы так милы, мисс Аксли, что мама всегда говорит о вас с большой нежностью, – произнес он по-французски. – У нее есть много увлекательных анекдотов о ваших приключениях в Монте, и еще она просто влюблена в ваш подарок – в Оскара. Немногие женщины способны оценить мамин вкус к аксессуарам.

Я уже собиралась поправить молодого человека в его удручающем заблуждении относительно моего мнения о его матери и ее зверинце, но вмешалась Ирен, которая, плавно поведя в мою сторону бокалом с шампанским, которые Годфри принес им обоим, вмешалась в беседу:

– Ты не поверишь, моя дорогая Сара. Наша Нелл встретила весьма загадочного джентльмена.

– Мисс Аксли? Джентльмена? Он француз?

– Боюсь, всего лишь англичанин, – сообщила Ирен, – но он жил в восточном климате.

– Вот как! Любитель приключений. Он богат? Он нашел копи царя Соломона? Впрочем, хватило бы и обычного маленького алмаза.

– Мы не знаем. Он исчез.

– Ах! – Сара улыбнулась мне с пониманием: – Джентльмены часто так поступают. А леди иногда благодарны им за это куда больше, чем готовы признать.

– Ирен вводит вас в заблуждение, – буркнула я. – Этот джентльмен – просто член лондонской семьи, в которой я служила гувернанткой много лет назад.

– Увлекательной пьесы из этого не получится, – объявила Сара, слегка тряхнув головой.

У меня возникло искушение ответить, что ее нынешнее выступление тоже было не слишком увлекательным.

Сара снова отвернулась к зеркалу, прежде чем я успела сформулировать свой комментарий на правильном – или хотя бы понятном – французском, хотя язык звучит непонятнее всего, когда на нем говорят правильно.

– Я в таком восторге, что снова вижу моих дорогих друзей. Как вам понравилась пьеса? – поинтересовалась актриса.

– Обычная речь не в силах передать нашу оценку, – произнес Годфри в уклончивой дипломатичной манере.

– У меня тоже нет слов, – скромно добавила Ирен.

– Как хорошо быть среди честных друзей! – объявила Сара. – Я очень рада, что вы пришли! Ирен, у меня для тебя замечательная новость. Императрица всея Руси Мария Федоровна выразила желание встретиться с тобой. Она слышала от своей знакомой, герцогини Ришелье, – нашей подруги Алисы из той увлекательной авантюры в Монте, – что ты дала частный концерт перед гостями принца Альберта. Супруг Марии Федоровны, большой любитель своего болота, как у вас говорят, косо смотрит на французские и немецкие связи своих придворных, а императрица обычно не якшается с простыми лицедеями вроде меня. Однако меня уверили, что она почтит своим визитом мой салон, если там будешь присутствовать ты. Пообещай, что придешь, и ты сделаешь меня самой счастливой женщиной на земле. Остальные парижские актрисы обзавидуются, да и понятно, разве нет?

– Нет, – быстро ответила Ирен. Сара начала хмуриться, но моя подруга рассмеялась: – Конечно, я согласна. Как я могу устоять, чтобы не удовлетворить любопытство императрицы? Признаюсь, она тоже возбудила мое любопытство, пожелав меня увидеть. Что ты о ней знаешь?

– Откуда мне знать, моя дорогая Ирен? Она по положению гораздо выше меня.

– Сара, когда речь идет об аристократах, искусстве или деньгах, ты знаешь все. Рассказывай.

Актриса встрепенулась, отбросив маску невинности, будто змею, с которой она забавлялась:

– Императрица – хорошенькая маленькая женщина. Датчанка по происхождению. При рождении получила имя Дагмара; она сестра принцессы Александры, очаровавшей принца Уэльского. Она обожает парижских портных и в этом проявляет отличный вкус. В мелочах она подчиняется своему мужу, но управляет им в важных делах. Кто-то же должен взять на себя столь тяжкий груз! Рост Александра Третьего шесть футов шесть дюймов – можешь себе представить такого великана? К тому же королевского рода. Таким вдвойне трудно командовать, верно?

Было заметно, что Ирен застыла, потому что физический облик русского царя напоминал внешность короля Богемии, отношения с которым закончились для нее столь плачевно меньше двух лет назад. Мне самой стало интересно, существует ли родственная связь между двумя правителями, хотя царь Российской империи был гораздо более могущественной фигурой, чем Вильгельм фон Ормштейн, король симпатичной маленькой Богемии на окраине Австро-Венгерской империи. Вероятно, у них общий предок?

– Я знаю, что царь является абсолютным самодержцем, – сообщила Сара. – Эти мужчины с севера Европы такие суровые. Неудивительно, что у многих из них есть любовницы с артистическим темпераментом – балерины, актрисы или оперные певицы. Что-то же должно растопить этот нордический лед, разве нет?

Сара продолжала болтать, не замечая, что Ирен необычно молчалива, а Годфри мгновенно напрягся, когда слова Бернар оказались в опасной близости к прошлому его жены.

– Это был бы необыкновенно удачный ход для меня: царица сцены принимает в своем салоне русскую царицу. Итак, ты должна прийти и немного попеть, но не слишком долго. В конце концов, это же мой салон. Пообещай, что выполнишь мою просьбу. И конечно, приводи обожаемого Годфри. И прихвати свою мисс Аксли с ее загадочным пропавшим джентльменом. Я хочу побольше услышать о нем. Возможно, я смогу его обнаружить. В Париже нет ни одного достойного знакомства мужчины, который не знал бы дороги к моему дому на бульваре Перейр.

– Полагаю, это именно то место, где мы никогда его не найдем, – пробормотала я, – и не обнаружим ни единой ниточки, которая поможет нашим поискам.

– Что вы там сказали, мисс Аксли? Говорите громче!

– Нелл призналась, – тактично вмешалась Ирен, – что она с нетерпением ждет следующей возможности посетить твой дом. Она опасалась, что ей уже не представится такой чудесный случай.

Вскоре мы откланялись на очередной волне светского лицемерия, которое для людей сцены – все равно что воздух для нормальных людей.

Глава тринадцатая
Шипящая история

После безвкусного блеска гримерной нас ждал обшарпанный Монмартр – все равно что от башенок с гаргульями собора Парижской Богоматери нырнуть на дно подземной реки, протекающей под его фундаментом. Итак, на следующий день после ланча мы с Ирен мчались в открытой коляске, везущей нас в бесславный район Монмартра.

Окна домов, выходящих как на Сену, так и на Монмартр, блестели в солнечном свете парижского дня. Не меньше блестели и городские крыши, видневшиеся ниже Бютта, самой высокой точки Монмартра, где сияли белые бастионы все еще строящегося собора Сакре-Кёр. Вдалеке и гораздо ниже тронутая ржавчиной стальная игла скандальной башни Эйфеля, тоже находящейся в процессе строительства, врезалась в пухлые клочья облаков. Она напоминала мне поставленные друг на друга пролеты какого-нибудь жуткого современного моста.

Годфри нас не сопровождал. Ирен предложила ему разведать всякие иммиграционные секреты в посольствах. Он сначала возражал против нашей поездки без сопровождения в квартал со столь дурной репутацией, но Ирен заверила, что днем там вполне безопасно.

Она также напомнила, что, коль скоро ему удалось узнать о тайном приезде короля Богемии в Англию и организовать их с Ирен побег (не говоря уже о свадьбе) в такое короткое время, его таланты и теперь скорее пригодятся в бюро, чем в бистро. Со времен работы в качестве машинистки в лондонском Иннер-Темпле я знала, что Годфри питает профессиональную слабость адвокатов ко всяким завуалированным и труднодобываемым фактам. Он был одним из немногих людей в мире, кто считал подобную нудную работу замечательной возможностью порыться в официальных записях. Он часто утверждал, что в лабиринтах французской бюрократии безмолвно покоятся целые романы Диккенса, и ему нравилось следовать по запутанным бумажным тропинкам до их неожиданных окончаний.

Итак, он уехал, а мы с Ирен отправились на овеянный скандальной славой холм без провожатого. Нечасто бывает, что самая высокая точка местности становится жилым кварталом, средоточием магазинов и увеселительных мест, но таков был извращенный порядок вещей на Монмартре. Наша повозка взбиралась по рю де ля Шоссе-д’Антен и бульвару Клиши, а обстановка вокруг становилась все тягостнее. На улицах то и дело попадались неряшливые длинноволосые мужчины. В дверных проемах прохлаждались женщины определенных занятий, наблюдая за публикой скучающими злобными глазами, подведенными сажей. Предметы их одежды выглядели ничуть не лучше старых тряпок, обретших причудливое новое применение.

Скромные двух-, четырех– и шестиэтажные здания не могли похвастать архитектурными деталями, если не считать наклонных жалюзи, закрепленных на одном стержне. Хотя на окнах в ящиках цвели герани, оштукатуренные стены испещряли потеки от помоев. Запахи лукового супа и бездомных собак забивали любой аромат, который могли источать яркие красные цветы. В лабиринте окружающих стен глохли крики визжащих детей, пронзительные голоса уличных торговцев и даже вопли пьяных завсегдатаев бистро, шатающихся по улицам в разгар дня.

Вездесущие батоны французского белого хлеба торчали над головами прохожих, как зонтики. Тот, у кого не было с собой хлеба – или бутылки вина, – тащил под мышкой холст. Редкий мужчина (язык не поворачивается назвать их «джентльменами») носил шляпу. Вероятно, нестриженая неопрятная шевелюра местных кавалеров как раз и объяснялась отсутствием головных уборов.

– Здесь! – звучно скомандовала Ирен нашему кучеру, указывая, где остановиться. Она обвела взглядом убогие окрестности, будто генерал, оглядывающий удачно расположенное поле сражения. – Отсюда мы пойдем пешком и позже встретимся на этой площади.

Кучер остановил наш открытый экипаж в тени царственного орехового дерева и слез с козел, чтобы помочь нам. Я улыбнулась, догадываясь, какое впечатление мы производим на обитателей Монмартра: Ирен в наряде от Ворта – полосатом шелковом прогулочном платье цвета нильской зелени и чайной розы с каймой розеток по подолу и отделкой из зубчатого ирландского кружева по лифу и рукавам; я в легком шерстяном наряде кремового и голубого цветов из магазина «Бон марше» с широким поясом республиканского красного цвета; были в продаже платья того же фасона, но другой расцветки: королевский зеленый с кремовым или розовое дерево с белым. Даже готовая одежда из парижских универмагов выделялась своей вычурностью и экстравагантностью.

Тем временем я заметила, что окружающий пейзаж стал немного лучше. Выше нас лениво крутили крыльями под бризом мельницы, на зеленых пастбищах паслись коровы. В каком-то смысле Монмартр по-прежнему оставался живописной деревней, какой всегда и был.

Ирен тоже обратила внимание на пасторальность сцены:

– Жаль, у нас нет времени на пикник. Идем, мы должны обследовать окрестности.

Я с облегчением обнаружила, что в гуляющей толпе попадаются жены лавочников и даже представители французской аристократии, чье изящество в одежде и манерах контрастировало с вульгарностью простого люда вокруг нас. Ирен взяла меня за руку – не могу сказать точно, для своей или для моей защиты.

– Видишь, Нелл, – проговорила она, наклонясь поближе, как будто доверяя свой девичий секрет, – твой мистер Стенхоуп был бы здесь совсем незаметен.

– Действительно. – Я не стала доставлять ей удовольствие и протестовать против слова «твой».

– Но это еще что, – продолжала Ирен, – по сравнению с вечерним временем, когда квартал наполняется любителями веселья, в кафе зажигаются огни, а танцовщицы канкана разминаются перед выступлением.

Я взглянула на темные фасады кафе.

– А этот канкан действительно такой скандальный, как о нем говорят?

– Все зависит от того, кто говорит. Однако я бы сказала, – Ирен снова доверительно наклонилась ко мне, – что женщины, наряженные в юбки с такими пышными оборками, вряд ли успевают управляться с этим барахлом и в то же время быть скандальными.

– Но они же демонстрируют панталоны, – фыркнула я.

– И к тому же не слишком чистые, как я слышала. Странно, что самая знаменитая исполнительница канкана – прачка[30]30
  Речь идет о танцовщице Ла Гулю (наст. имя Луиза Вебер, 1866–1929), которая в юности работала прачкой.


[Закрыть].

– Прачка! Откуда тебе известны такие подробности, Ирен?

Она пожала плечами в подозрительно похожей на галльскую манере и остановилась, чтобы раскрыть зонтик от солнца:

– Я лишь слушаю, что говорят вокруг.

– Хм. – Мне было известно, что Ирен предпочитает собирать слухи лично, пусть и не всегда в собственном обличье. – Я буду весьма разочарована, если узнаю, что ты посещаешь эти непристойные кабаре.

– Значит, я очень постараюсь тебя не разочаровать, – пообещала подруга.

Оставалось гадать: то ли она имеет в виду, что будет избегать подобных мест, то ли постарается не рассказывать мне об их посещении. С Ирен никогда не знаешь наверняка. Для меня правда была очевидной и цельной, как глыба льда; Ирен воспринимала правду как ледяные осколки: все менялось в зависимости от того, на какой кусочек обратить внимание.

– Давай-ка осмотрим работы художников с Монмартра, – предложила Ирен, указывая кончиком зонта в сторону обшарпанного кафе, внутренние стены которого были обклеены рваными плакатами.

Под изодранными красными навесами кафе сидели мужчины еще более потрепанного вида в окружении блокнотов для эскизов и холстов. Они привлекали меня не больше всего района в целом.

– Зачем?

– Потому что у художников острый глаз. Пока будем рассматривать наброски, можно расспросить авторов. Уверена, турецкие штаны Квентина, если не все остальное, стоят того, чтобы их заметить.

Я посмотрела на человека в мешковатых брюках, который волочил ноги по булыжной мостовой:

– Сомневаюсь в этом; здесь хватает подобных клоунов.

– Но надо же с чего-то начать. Выше нос, дорогая Нелл. Я стараюсь рассуждать логично.

– Я вижу очень мало логики в столь грубых мазках. Должно быть, эти люди сумасшедшие. На их картинах вообще не разберешь, где что, – проворчала я, когда мы подошли к столикам.

Дурной вкус местных художников был очевиден. Пальцы у них были перепачканы маслом, пастелью, акварелью и углем. Многие рисовали прохожих, которые присаживались рядом с их малоаппетитными творениями, среди которых попадались вульгарные изображения молодых женщин с задранными кверху ногами в черных чулках, торчащими из пенистых облаков юбок. Трудно сказать, действительно ли предметы туалета танцовщиц были грязными, или сказывалось плохое освещение тусклым газовым светом кабаре. Если честно, я очень сомневалась, что человеческое тело в состоянии принять такую эксцентричную позу.

– Их навыки в изображении анатомии достойны жалости, – шепнула я Ирен, пока мы прохаживались мимо братства художников, увлеченно рисующих одинаково неприглядные объекты. – Смотри! Ноги этой сидящей бедняжки идут в противоположных направлениях – такая поза не только не подобает леди, но и является абсолютно неправдоподобной.

– Она называется «шпагат», Нелл, и это одно из самых изумительных достижений, подвластных настоящей танцовщице. Мне и самой приходилось занимать довольно неудобные – и совсем не подходящие для леди – позиции во время моей исполнительской карьеры, хотя я далеко не танцовщица. Разве ты никогда не смотрела балет?

– Мой отец не одобрял театрализованные пантомимы.

– Тогда тебе непременно нужно увидеть одну из них, – объявила Ирен, беспечно отбрасывая пожелания моего покойного отца. – Парижский балет уже не тот, что был раньше, – первенство в этой области перешло к Санкт-Петербургу, – но остались еще маленькие искры таланта. Мы сходим на балет в новую Парижскую оперу, как только решим загадку исчезновения мистера Стенхоупа.

– Я предпочла бы вовсе его не искать, Ирен! Раз он захотел уйти, значит, у него была причина.

– Конечно, но какая?

– Это его дело.

– Уже нет. Раз мы в курсе, мы обязаны ему помочь. Он отстал от жизни, оторвавшись от цивилизации почти на десять лет.

Я огляделась вокруг:

– Если он поселился здесь, это абсолютная правда.

Тут один из неряшливых художников вынул изо рта толстую сигару, положив ее на край маленького круглого столика, и взглянул на Ирен.

– Мадам желает увезти с собой в Англию один из парижских пейзажей? – спросил он.

Моя подруга взяла маленький холст, который он сунул ей прямо в руки, затянутые в перчатки – на этот раз лилейно-белого цвета, – и стала его поворачивать, чтобы дневной свет во всей красе выхватывал размытые синие, желтые и оранжевые пятна, вероятно, обозначающие сад.

– Я искала что-нибудь яркое, какую-нибудь уличную сценку, – сказала она. – С фигурами.

Наш собеседник снова схватил сигару и грубо отобрал у Ирен полотно.

– Тогда спросите у него. – Он махнул окурком в сторону другого курящего мужчины в дальней группе художников. – Я никогда не рисую человеческие объекты. Они только упрощают правду.

– Боюсь, мне как раз и нужна упрощенная правда, – сообщила Ирен. – Моя спутница ищет близкого друга, которого изрядно потрепал чужеродный климат. Он европеец, но у него смуглая кожа и он одевается в эксцентричной восточной манере.

– Если вам хочется эксцентрики, вы пришли в нужный квартал. – Художник раскинул руки, демонстрируя грубую манишку, разукрашенную пятнами от еды и вина. По моему мнению, она представляла даже б́ольшую художественную ценность, чем его жалкая мазня. – Здесь среди продавщиц, булочников и подметальщиков улиц бродят поэты, художники и бумагомаратели всех мастей, а иногда попадаются даже леди и джентльмены в поисках чего-нибудь оригинального. Но как из всей этой публики можно выделить кого-то одного?

Ирен в ответ по-галльски красноречиво пожала плечами и двинулась дальше.

– Тот художник прав, и не важно, насколько отталкивающе он выглядит, – заявила я. – Как нам найти одного человека среди такой толпы?

– Район поиска совсем не такой случайный, как может показаться. – Кончик зонта Ирен указал на мельницу на холме перед нами. – В кармане нашего гостя я нашла упаковку спичек из «Мулен де ла Галетт», самого известного мюзик-холла на Монмартре и рассадника скандального канкана.

– Ты мне не сказала!

– Зачем? Это же его дело, – повторила она с коварной улыбкой мою предыдущую реплику. – Я решила не говорить тебе заранее. Без сомнения, ты была бы не в восторге, что кумир твоей юности посещает вульгарные французские танцульки, чтобы разглядывать грязное белье сомнительных девиц, пусть и художественно представленное.

– Мужчина, – сказала я медленно, – должен позволять себе развлечения.

Ирен резко остановилась, поскольку в нас едва не врезался смуглый мальчишка.

– Очень толерантное заявление, Нелл! – Она повернулась, чтобы взглянуть, как убегает маленький грубиян. – У тебя сумочка на месте?

– Конечно. Я уже не та глупая провинциальная девушка. После нашей счастливой встречи в конце прошлого десятилетия я уже осведомлена об испорченных уличных воришках. – В подтверждение своих слов я подняла правую руку, с которой свисали зеленые атласные шнурки моей… отсутствующей сумочки!

Ирен уже бросилась в толпу, крича:

– Arrêtez, voleur![31]31
  Держите вора! (фр.)


[Закрыть] – голосом, который мог бы разбудить Наполеона в Доме инвалидов[32]32
  Здание в центре Парижа, где находится гробница Наполеона.


[Закрыть].

Однако ее красноречия оказалось недостаточно, чтобы остановить вора, срезавшего сумку. Зонтик от солнца, воздымающийся над подругой, как кружевная пика, качался в водовороте людей. Я поспешила следом за Ирен и наконец нашла ее в гуще схватки французов с пострелом, которого мы искали. Мальчишка попытался вывернуться, но Ирен подсунула ему под ноги зонтик. Беглец запнулся, схватился за стол художника и в конце концов рухнул в лавину холстов.

– Ici, Madame[33]33
  Вот, мадам (фр.).


[Закрыть]. – Владельцем картин оказался именно тот человек, на которого нам указали ранее: темноволосый мужчина с бородой и грубыми чертами, которому очень подходила сигара, брошенная на маленькое фарфоровое блюдце рядом с тошнотворно-зеленым стаканом абсента. Он был довольно хорошо одет: широкополая соломенная шляпа, пестрый галстук, жилет и даже пальто, несмотря на теплый день. Тем не менее вид у него был слегка зловещий, когда он поднял с тротуара паренька вместе с моей сумочкой. – Сомневаюсь, что негоднику нужна такая изящная вещь. – Мерзкий тип подмигнул, протягивая пропажу Ирен.

Та быстро передала ее мне.

– Что будем делать с этим воришкой? – поинтересовался мужчина.

– Отпустите его, – сказала Ирен. Я уже собиралась возмущенно прокомментировать ее снисходительность, но подруга добавила: – У нас недостаточно времени, чтобы тратить его на беспризорников. Мы занимаемся важными поисками.

– Понятно, – произнес мужчина, слишком долго и слишком пристально разглядывая Ирен. – Мадам – замечательная охотница. Подождите минутку, и я вас нарисую.

Подруга отряхнула от пыли пострадавший в схватке зонтик и поправила шляпу.

– Меня уже рисовали и без вас, – заявила она, отворачиваясь.

– Подождите! Я должен поймать то, что я вижу. У вас потрясающее лицо, мадам. Ему положено быть на холсте.

Ирен остановилась – было затронуто ее тщеславие. Оно не имело ничего общего с ее красотой, которую она воспринимала как должное и о которой часто забывала. Нет, хитрый художник привлек ее внимание, игнорируя красоту и подчеркнув вместо этого необычные волю и ум моей подруги. Результат не заставил себя ждать: пока сомнение затуманило черты Ирен редкой для нее растерянностью, мужчина уже принялся царапать углем в блокноте для набросков.

Я наклонилась, чтобы привести в порядок разбросанные холсты. Среди них мне попалось то, что искала Ирен: наброски углем и портреты, краска на которых была размыта до призрачных угловатых пятен: старая женщина с прозрачным, как испанское кружево, лицом; столь же нахальный, как наш недавний воришка, сорванец; вульгарная светловолосая танцовщица, – все они чередой мелькнули у меня в руках, будто фигурные карты из старой колоды Таро, пока я складывала наброски. У этого мужчины с лицом безумного профессора явно были способности, но все его объекты, казалось, прятались за тающими масками. Я опасалась, что черты Ирен в его в́идении подвергнутся болезненным искажениям, превратившись в далекий от совершенства, грубый и схематичный портрет, какие встречаются в газетах.