Текст книги "Объяли меня воды до души моей..."

Автор книги: Кэндзабуро Оэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Уложу-ка я Дзина, ему надо отдохнуть. Нечего болтать попусту, – резко перебила Инаго, разула ребенка и, обняв его, повела в комнату мимо Красномордого и Такаки.

– Инаго – неустрашимый воин, – произнес Тамакити, но ирония его была лишь попыткой скрыть смущение. Красномордый поднял к нему лицо – совсем пунцовое, это видно было даже в полутемной прихожей, – но ни он, ни Такаки ничего не сказали. Исана подумал: видимо, остается еще что-то нерешенное, о чем они хотят поговорить. Расположившись в комнате, они молчали по-прежнему, ожидая, пока Инаго принесет Дзину печенья и воды. Наконец Такаки заговорил:

– Союз свободных мореплавателей убрал из тайника людей и оружие. Около нашего корабля в съемочном павильоне остался один Бой. В этом вся проблема. Он по своей воле ни за что не покинет корабль.

– Понятно. Но как можно было оставлять там одного Боя, он ведь совсем ребенок? – вспыхнула Инаго.

– Бой влюблен в корабль. Мы ничего не могли с ним поделать, – сказал Такаки смущенно. – В Союзе свободных мореплавателей никто никому не может приказывать. Если он принял решение, мы не вправе сказать ему: нет, не делай этого...

– Но ведь павильон, где он прячется, сносят и жгут?

– Нет, до нашего тайника еще не добрались, – сказал Красномордый. – Они начали с другой стороны. Мы наблюдали в бинокль. Сейчас они ничего не сносят, только сжигают обломки. Больше они сегодня ничего, наверно, делать не будут.

– Но завтра опять начнутся работы? – не сдавалась Инаго. – Когда у Боя над головой станут все рушить и жечь, он же сойдет с ума. Почему вы не привели его сюда? Может, подобраться ночью со стороны реки и поговорить с ним? Нужно обязательно вытащить его оттуда...

– Бой забаррикадировался в подвале и полон решимости выдержать любую осаду, – сказал Тамакити. – Сидит там с позапрошлой ночи.

– Значит, он там второй уже день один? Слышит, как за стенами все рушат и кромсают... – Инаго тяжело вздохнула. – Слышит рев пламени... Еда-то хоть у него есть?

– Мы оставили ему все, что было в холодильнике, – сказал Такаки.

– Я схожу туда сегодня, как только прекратятся работы. Я должна убедить Боя уйти. Хорошо еще, если он не сошел с ума, ведь вокруг все горит... А с водой как? Водопровод ведь, наверно, отключен? Значит, в темном павильоне нет ни капли воды. Как он там, бедный, один?..

– Все это не так просто, – перебил Инаго Красномордый. – Когда мы выносили имущество Союза свободных мореплавателей, рабочие нас заметили и, видно, заподозрили, что мы что-то своровали. Вчера они привезли передвижной вагончик и оставили на ночь сторожа. Если мы подадим Бою сигнал, сторож заметит. Мы-то, конечно, убежим, но Бой все равно останется взаперти.

– Придется ждать, пока сам вылезет, другого выхода нет, – сказал Такаки. – Я думаю, он был уверен, что мы присоединимся к нему. Но мы ушли и не вернулись, и сейчас он, наверно, злится. Сидит в темноте и распаляет себя: бросили, мол, одного. Поэтому у тебя, Инаго, все равно ничего не выйдет. Бой сейчас зол на всех.

– Он считает, что в глубине души все мы к нашему кораблю относились несерьезно и бросили его не задумываясь, – сказала Инаго. – Что он решил все-таки делать дальше?

– Перед нашим уходом он попросил меня проверить мотор бульдозера, – сказал Тамакити, по своему обыкновению до сих пор не проронивший ни слова. – Того самого, что стоит в павильоне. Свалить бульдозером на головы любопытных горы мусора, если они попытаются проникнуть в павильон со стороны реки, – этот план всегда очень нравился Бою. Может, он держится потому, что ему было видение: если дело дойдет до крайности – развернуть бульдозер и пойти в атаку?

– Тамакити! – ухватился Такаки за его последние слова. – Почему ты нам до сих пор этого не рассказал? Почему молчал?

– Я думаю, Бой имеет право поступать так, как считает нужным, – парировал тот. – Ты же сам говорил, что Союз свободных мореплавателей не контролирует своих членов, в отличие от политических организаций.

– А может, ты сам, Тамакити, и приказал Бою забаррикадироваться? Или намекнул ему на это? – спросила Инаго с возмущением. – И оружия не надо бы ему давать.

– Морской бинокль я ему оставил. Но чего вдруг я стал бы давать оружие, а его у нас совсем мало, такому младенцу, как Бой? – усмехнулся Тамакити.

– Вряд ли Тамакити оставил Бою винтовку или гранаты, – сказал Красномордый, решивший с обычной для него прямотой высказать идею, которая давно у него зрела. – И украсть что-нибудь заранее Бою тоже вряд ли удалось – винтовки и гранаты хранились очень строго. Конечно, может, строгость нужно еще усилить... А вот как с динамитом? Взять пару шашек динамита и спрятать в рубке корабля ему ничего не стоило. Это меня беспокоит.

– Что ж, вполне возможно, – сказал Такаки с усмешкой, никому, впрочем, не адресованной.

– Чем болтать попусту, сделали бы хоть что-нибудь. Что скажешь, Такаки? Уже два дня Бой сидит один взаперти. Может, он там с ума сходит?

– А сидя здесь и каждую минуту ожидая, когда рабочие начнут крушить корабль, он не сходил бы с ума? Уж лучше ему быть рядом с кораблем, – сказал Тамакити. – Мы же это решили еще позавчера, когда уходили оттуда. Без конца менять решения тоже не годится... А если утром начнут рушить наш павильон, пойдем и вытащим Боя оттуда, раньше чем его схватят рабочие.

– Верно, – сказал Такаки, теперь уже стараясь скрыть насмешку. – Мы разрешили ему забаррикадироваться. А теперь сделаем, как предложил Тамакити. Ты согласна, Инаго?

Такаки сказал это резко, напугав Дзина, который пил воду, сидя на коленях у Инаго. Он повернулся к ней и поднял на нее глаза, вокруг которых остались еще черные точки.

– Хорошо, – сказала Инаго, опустив на Дзина потускневшие глаза. – Когда Свободные мореплаватели принимали решение, меня здесь не было, теперь ничего не поделаешь... Пойдем, Дзин, готовить ужин. Пойдем на кухню и будем готовить ужин.

– Да, будем готовить ужин, – радостно ответил Дзин.

Такаки обратил не то вопрошающий, не то вызывающий взгляд на Исана, не принимавшего участия в споре.

– Может, понаблюдаете из бойницы в рубке? – сказал он. – У вас ведь богатый опыт обращения с биноклем.

Они поднялись по винтовой лестнице. Свободные мореплаватели, пояснил Такаки, решили использовать третий этаж как рубку или свой новый штаб, вместо старого – в подвале павильона. Между кроватями Исана и Дзина стояла рация – приемник и передатчик, мощный микрофон и прочее оборудование, которым, видимо, оснащается рубка корабля. На стене, обращенной к заболоченной низине, между бойницами, был наклеен лист бумаги, где рукой Исана была написана по-английски первая страница из Достоевского.

– Я вижу, нам с Дзином придется освободить помещение. Отнесите тогда наши кровати на второй этаж, в комнату рядом с ванной, больше нам ничего отсюда не нужно, – сказал Исана.

Взяв бинокль – Такаки с товарищами заранее положили его на пол возле бойницы, – Исана начал осматривать развалины киностудии. Линзы застилала сиренево-красная дымка, висевшая над развороченной землей: Исана показалось, будто у него начался приступ морской болезни. Он стал медленно водить биноклем из стороны в сторону, наконец в поле его зрения попал огромный костер. Пламя било из очагов, разбросанных по большой территории. Скорее всего, огонь бушевал в вырытой траншее. Перед этим мощным, но невысоким пламенем красной тенью шел человек. Неизвестный, прорвавшийся сквозь частокол огня, был в трусах, голову он обмотал куском материи, оставив щель для глаз. Кое-где проглядывало черное, точно обожженное тело. Казалось, силуэт его колышется в поднимающихся волнах теплого воздуха, словно плывет в багровой воде. Потом фигура исчезла, и следом появились еще две, тоже закутанные в куски материи и такого же сложения. Они пытались пробиться сквозь огонь, но вдруг исчезли. Наверно, слились с темным небом и дымом.

– Здоровые ребята. Если Бой затеет драку, худо ему придется, – сказал Исана печально.

Такаки обиделся за товарища.

– Посмотрите, какие у них мускулы. Силачи как на подбор, верно? Днем наработаются, а вечером ходят еще в гимнастический зал. Сила-то есть у них, но тупая. Если бы Бой захотел убежать, это ему ничего бы не стоило. Что там еще видно?

– Ничего, – сказал Исана.

Тамакити и Красномордый отнесли вниз кровати Исана и Дзина и все лишние вещи, получив наконец возможность превратить комнату в настоящую рубку Свободных мореплавателей.

– Я считаю себя теперь членом команды Союза свободных мореплавателей, – сказал Исана, – и если удастся достать корабль и выйти в море, я поплыву с вами. Поэтому прятаться от меня вам не надо. Я, Дзин и Инаго – втроем будем спать в комнате второго этажа. Только не следите за нами. Мы хотим начать совместную жизнь и не надо ее омрачать.

После, уже глубокой ночью, Тамакити и Красномордый пошли на разведку в заболоченную низину. А Исана решил выяснить у Такаки дальнейшие планы Союза свободных мореплавателей.

– Предположим, мы выйдем в открытое море, но ведь придется заходить в порты – пополнять запасы воды и продовольствия? – сказал Исана. – Ясно, что на ворованном корабле долго не проплаваешь.

– Верно, хотя Тамакити думает заняться пиратством, но это крайне нежелательно, – сказал Такаки. – Вы от Инаго узнали, что мы собираемся украсть корабль?

– Об этом легко догадаться. Но сейчас вторая половина двадцатого века, и нужно раздобыть корабль законным путем.

Исана еле удержался, чтобы не сказать: если избежим наказания за смерть Коротыша...

– Вы правы. Но тогда Свободные мореплаватели не смогут выйти в море ни завтра, ни послезавтра, – сказал он. – Мы еще недостаточно обучены, чтобы получить официальное разрешение на выход в море. Как раз за это и ругал нас Коротышка...

– По-моему, он говорил прямо противоположное – дайте нам корабль хоть завтра. Только в море Союз свободных мореплавателей станет реальностью.

– Но реальность как раз такова, что мы завтра не сможем выйти в море, – вспыхнул Такаки. – И вообще, задуманный Коротышкой сценарий провалился. Мы остались в живых, и чтоб воплотить мечты мертвеца, потребуется время...

– Мой тесть вот-вот умрет от рака. Мы с Дзином должны получить наследство. Если я попрошу заранее выплатить нам нашу долю, то, думаю, Свободные мореплаватели смогут получить корабль, – сказал Исана. – А жене я предложу взамен вернуть убежище...

– Вам не жаль своего убежища? – поразился Такаки.

Исана открыл глаза, когда Дзин заворочался во сне. Он натянул штаны на голое тело и поднялся по винтовой лестнице.

В комнате третьего этажа, щедро наполненной утренним солнцем, сидел Такаки и смотрел через бойницу в бинокль. Через другую бойницу вел наблюдение Красномордый. С видом бывалого моряка Такаки повернулся к Исана. Кожа на висках у него натянулась, побледнела и была похожа на пластик. С трудом раздвигая тонкие сухие губы, невозмутимо, как телекомментатор, ведущий репортаж с места события, он сообщил:

– Поднялся туман, плохо видно. Похоже, рабочие начали рушить наш павильон, и между ними и Боем вспыхнула перепалка. Крики были слышны даже здесь, но разобрать ничего не удалось... Туман непроглядный... Вчера там жгли костер до поздней ночи, дым теперь смешался с туманом.

Исана выглянул из бойницы: над заболоченной низиной стлался туман, из него, как горный пик над облаками, высилась крыша еще не разрушенного павильона. Исана напряженно прислушался... Раздался взрыв, от которого дрогнули стены убежища. Исана был готов к этому взрыву – он видел, как над павильоном, все еще утопавшим в тумане, грибовидным облаком поднимаются мгла и дым. Вдруг полыхнуло желто-красное пламя. В прогалину среди разметанного взрывом тумана выполз бульдозер. Полосатая машина стремительно шла вперед, задрав свой огромный нож, похожий на клюв взбесившегося пеликана. Бульдозер шел, оттесняя туман, перед ним показались два других бульдозера, с них в панике, точно напроказившие дети, спрыгнули водители. Маленький человечек на высоком, чуть сдвинутом вбок водительском сиденье, расправив плечи и широко расставив ноги, вел вперед свой полосатый танк. Воображаемый танк... Наблюдавшие сразу поняли, что происходит. Исана и рта не раскрыл, как Такаки и Красномордый закричали в один голос возбужденно и радостно:

– Бой пустил в ход бульдозер!

Снова заклубился туман и поглотил атакующий бульдозер и две машины, брошенные водителями. Раздался лязг и скрежет металла, и все трое, выглядывающие из бойницы, не удержавшись, расхохотались.

– Надо спасать Боя, – выдавил Исана сквозь спазмы безумного смеха. – На бульдозере ему далеко не удрать.

Опомнившись, Такаки посмотрел на Исана.

– Верно... Такой жуткий скрежет. Бульдозер уже... – начал он было, но новый приступ смеха заставил его умолкнуть.

– С прошлой ночи спасательный отряд Тамакити ждет в машине, чтобы прийти Бою на помощь... Недалеко от павильона, – добавил Красномордый, насмеявшись до слез и еще больше обычного побагровев.

До убежища донеслись обрывки ругательств и крики. Потом павильон вспыхнул, выбросив из тьмы огромный столб пламени; струи горячего воздуха рассеяли туман. Но ни Боя, ни рабочих, которые вроде должны с ним сражаться, не было видно: не видно было и спасательного отряда...

Глава 17
Вспышка чувственности
(продолжение)

Бесконечно тянувшийся день кончился. Поздней ночью в убежище вернулся Тамакити. Войдя в прихожую, он сразу, не дожидаясь вопросов, начал оправдываться:

– Боя избили, он едва ноги не протянул. Я дотащил его до лодочной станции и понял, без доктора не обойтись. Поэтому я отвез его на машине в клинику Токийского университета и положил в аркаде [6]  6. Подземный этаж клиники Токийского университета, где расположены магазины, закусочные и т.д.


[Закрыть].

– А в клинику позвонил? – спросил Такаки.

– Да, на обратном пути из автомата. Сказал, что у них там лежит раненый.

– Какой телефон клиники Токийского университета? Выходит, ты бросил Боя умирать, а сам уехал. Боялся, чтобы врач осматривал его при тебе? – наседал Такаки.

Тамакити весь напрягся и, сжав губы, зло посмотрел на Такаки. Все его тело было налито жестокой силой, готовой взорваться. Казалось, сейчас он бросится на Такаки, посмевшего усомниться в его словах. Однако он медленно сунул руку под джемпер, достал свернутый в трубку еженедельник и ткнул его под нос Такаки. Тот осторожно, как первоклассник, раскрыл журнал. Там были фотографии военных учений Союза свободных мореплавателей. На фотографии в верхней части страницы крупным планом был снят в профиль бывший солдат сил самообороны. Лицо его, как и лица стоявших вокруг подростков, дышало бодростью; в крупных каплях выступившего на лицах пота отсвечивало яркое летнее солнце. Все сияли лучезарными улыбками...

– Ты говоришь, я бросил Боя на верную смерть, чтобы спасти свою шкуру. Но спастись мне все равно не удалось бы, – сказал Тамакити, следя за выражением лиц товарищей. – Больше всех жалел Боя именно я. Когда он взорвал динамитом наш корабль, чтобы не отдать в чужие руки, то продолжал сражаться с одной целью – взорвать и себя. Он нисколько не боялся, что его изобьют рабочие, да и смерти тоже не боялся. Вот почему я решился оставить его в аркаде клиники Токийского университета. Ему снова явилось видение, и он умиротворен...

– Тамакити, ты убил раненого Боя. Боялся, как бы он не проболтался полиции. Убил и бросил в аркаде! – закричала Инаго, босиком выбегая в прихожую. – Надо сейчас же судить Тамакити! Как судили Коротыша!

Тамакити, выпятив грудь, посмотрел на Инаго. Лицо его, покрытое каплями пота, напоминало морду загнанного зверя. Шея Инаго тоже залоснилась от пота, напрягшиеся жилы дрожали.

– Тамакити нужно судить! А потом – будь что будет! Иначе он перебьет нас всех – одного за другим. Он бил Боя по ранам, нанесенным рабочими, и Бой умер! Тамакити боялся, что Бой скажет лишнее в клинике! Он и не думал помочь ребенку, а тот три ночи один проторчал в павильоне...

Инаго, громко вопя, вцепилась в горло Тамакити. Тот не сопротивлялся, и Красномордый силой оттащил от него девушку.

– Дзин проснется и перепугается, – увещевал ее Красномордый. Наскоки Инаго сбили спесь с Тамакити, и он превратился вдруг в испуганного мальчишку.

– Бой врезался своим бульдозером в бульдозеры рабочих и остановил их, – заговорил, ни к кому не обращаясь, Тамакити. – Потом он погнался за рабочими, размахивая железной трубой, и стал избивать их. Но их-то было двое. Они увернулись и сами набросились на него с деревянными брусьями. Брусья – в щепки. Тогда они тоже подобрали обрезки труб и давай молотить ими Боя. Мы видели все это, когда бежали по целине к нему на выручку. Бой, ничего не замечая вокруг, опустил голову, как бык, и вслепую размахивал своей железной трубой. Чтобы остановить его, один из рабочих, видно, хотел стукнуть его по плечу. Но не рассчитал и угодил прямо в голову. Когда мы подбежали, он завертелся волчком, рухнул и забился в судорогах. Голова у него была проломлена, из раны хлестала кровь. Да разве я мог бы бить по такой ране? Ударить Боя, ведь для него самым важным в жизни был наш корабль?..

Тамакити широко раскрыл рот и вдруг громко заплакал. Его обезображенное рыданиями лицо, похожее на испуганную собачью морду, было отвратительно.

– Нужно как следует изучить фотографии и решить, что делать дальше, – отрезал Такаки и взбежал по винтовой лестнице.

Все устремились за ним. Им было тошно слышать рыдания Тамакити. Но и он потащился за ними следом. Члены команды Свободных мореплавателей, кроме залитого слезами Тамакити, жадно рассматривали фотографии – свое первое, хотя и не нужное никому, появление на страницах печати. Только Исана, единственный из команды, не попавший на снимки, способен был объективно оценить происходящее.

– Изучив этот пейзаж, ничего не стоит установить, где проводились наши военные учения, не правда ли? – спросил Такаки, придвигая к Исана журнал.

– По-моему, Коротыш наврал, что позволил увязаться за собой репортерам и притащил их к нашему тайнику, – сказал Красномордый. – Машина, ее видели дозорные, не имела к ним никакого отношения. Но люди, знакомые с районом Идзу, по фотографиям точно определят, что это за местность...

– Безусловно, – сказал Исана. Это было настолько очевидно, что он мог и промолчать. Ветви огромной дзельквы занимали треть фотографии, за ближним мысом виднелся вдали еще один мыс, и на нем – поселок. Любой местный житель мог бы безошибочно указать скалу под обрывом, откуда сделан снимок. На фотографии подростки спускаются по веревке с отвесной скалы – от дзельквы к морю. Спускаются, явно лелея мечту попасть на корабль Союза свободных мореплавателей. На черной фотографии белыми иероглифами было напечатано: «Может быть, среди нас находятся вооруженные партизаны?»

– Судя по подписи, в редакции еженедельника не очень-то верили фотографиям Коротыша, – сказал Исана.

– Вот если бы им не поверила полиция – тогда другое дело. Но вряд ли на это можно надеяться, – сказал Такаки.

– Еще бы! – зло закричал Тамакити. – Мы ведь уже начали вооруженную борьбу. Неужели это кому-нибудь не ясно?

Все уставились на Тамакити. За минуту до этого вот-вот готовый снова расплакаться, Тамакити весь напрягся, выставив подбородок, как изготовившаяся к броску змея, и победоносно задрал голову.

– Что значит: «Мы уже начали вооруженную борьбу»? – спросил Такаки.

– Именно то, что я сказал! – повысил голос Тамакити. – Как только журнал попадет в руки сил самообороны, они немедленно начнут действовать. И, конечно, полиция тоже, – сказал Тамакити. – Журнал вышел сегодня утром и, значит, уже привлек их внимание. Может быть, этот вопрос поднимут и в парламенте. Инструктором отряда был солдат сил самообороны – вот в чем дело. Им уже известно, что на солдата напали гражданские лица и он застрелился из автомата, принадлежавшего силам самообороны! Конечно, в парламенте зададут вопрос: не следует ли силам самообороны и полиции нас ликвидировать? Об этом завопят пресса, радио, телевидение. Ясное дело: мы – враги общества, и общество потеряет голову! Даже если мы мирно сдадим оружие и сознаемся, что ничего, собственно, и не сделали, нам все равно припомнят и Коротыша, и солдата. Теперь у нас только два пути.

– Два пути? Что ты нам голову морочишь, Тамакити? Чушь все это, – набросилась на него Инаго.

– Да, у нас на выбор два пути, именно – два. Собранное нами оружие раздать Свободным мореплавателям, пусть они рассеются по стране и, если снова собрать Союз свободных мореплавателей не удастся, действуют в одиночку. Это – первый путь. Кому неохота сражаться в одиночку, могут делать с оружием все, что угодно. Ну, а кто пожелает рано или поздно воспользоваться им, пусть стреляет себе на здоровье...

– Взять оружие, разбрестись на все четыре стороны и действовать в одиночку – так ведь было и раньше, пока мы не объединились в Союз свободных мореплавателей. Разве это не противоречит избранному нами пути? В общем, был прав Бой, выходит, будто ничего и не было, – сказала Инаго, но Тамакити пропустил ее слова мимо ушей.

– Второй путь – собраться всем нам в одном месте, забаррикадироваться и сражаться. И это будет настоящий бой... Только база наша вместе с кораблем взорвана!

Тамакити умолк и вопрошающе посмотрел на Исана.

– По-моему, Тамакити, ты просто не решаешься сказать мне, что у тебя на уме, – сказал Исана. – Хорошо, я согласен перевести сюда базу Свободных мореплавателей, забаррикадируемся здесь и превратим убежище в крепость.

– В таком случае я за второй путь. Я всегда считал, если найдется убежище, второй путь – лучший, – произнес Тамакити с явным облегчением.

– Прекрасно, но нет ли третьего пути? – обратился Исана к Такаки. – Ты-то согласен с Тамакити?

Тот сердито глянул на Исана, но промолчал.

– Разве Свободные мореплаватели не мечтали найти корабль и отказаться от японского гражданства? И вот теперь, едва мы очутились в критическом положении, нам предлагают рассеяться по стране – то есть в конце концов уничтожить себя – или забаррикадироваться и в конечном счете тоже уничтожить себя. Этого я понять не могу. Превратить убежище в неприступную крепость и отгородиться от всех – таков был раньше мой идеал.

– Вы правы, – выжидательно заметил Такаки.

– Может, вы думаете, будто сами захватили мое убежище? Нет, это я, слышите, я пригласил сюда бойцов, способных встать на защиту деревьев и китов, и сделал это вполне сознательно. Конечно, вы сейчас в критическом положении, но не странно ли – сразу забыть план Союза свободных мореплавателей? Если вы все замышляли всерьез, почему не подумать тогда о третьем пути?

Такаки молчал, и Исана стал всматриваться в одну из фотографий, сделанных Коротышом. Воображение человека, отсутствующего на фотографии, как бы незримо запечатлелось на ней. Живые, осязаемые эмоции Коротыша – неважно, порождены они были жаром сердца или злым умыслом, – витали над бывшим солдатом и окружавшими его подростками. Солдат разложил детали разобранного автомата на куске материи, расстеленном прямо на лаве. На прикладе был ясно виден темно-красный номер. Подпись под фотографией гласила: «Партизаны добыли автомат калибра 7,62, образца 64, состоящий на вооружении сухопутных сил самообороны, и используют его в боевых учениях». Нет, даже власти самой либеральной страны не могли оставить подобный факт без внимания. И бывший солдат, и подростки на этой роковой фотографии беззаботно, по-приятельски улыбались друг другу. Казалось, Коротыш восклицает безмолвно: ну как не заснять этих очаровательно улыбающихся людей?!

– Если вы согласны превратить ваше убежище в крепость, то незачем торопиться с обсуждением всех остальных вопросов, – произнес наконец Такаки. – Скажу лишь заранее: я против того, чтобы Союз свободных мореплавателей, раздав своим членам оружие, распался. Ведь именно сейчас – и Коротышка это понял – Союз и создается по-настоящему. Раньше мы не имели ни четкой организации, ни истинных целей. Реальным было только само наше объединение. Разбредись мы сейчас поодиночке, и – конец Союзу свободных мореплавателей. Инаго права: повторится сон Боя – вроде ничего никогда и не было. Теперь второй путь. Забаррикадироваться здесь и сражаться. Свести к этому всю деятельность Союза свободных мореплавателей, по-моему, тоже неверно. Мы сами себя обречем на пассивность, а она, как известно, ни к чему хорошему не приведет. Будем сидеть сложа руки и ждать, пока не нагрянет моторизованная полиция. Разве для этого создавался Союз свободных мореплавателей? Не обреченность, а свобода действий – такова была главная наша идея.

– Защищать нашу крепость от моторизованной полиции, а может, и от сил самообороны и попытаться самим перейти в наступление – разве это пассивность? Хотите, я докажу вам, что это не так, – сказал Тамакити.

– То, что ты предлагаешь, сущая авантюра. О каком наступлении может идти речь? – отрезал Такаки. – Я тоже думал о третьем пути; он, безусловно, самый верный. Надо заполучить побыстрее корабль и уйти в открытое море – так мы, собственно, и задумали. Но сможем ли мы добраться с оружием до Идзу или Босо и незаметно подняться на корабль?

– Сможем – не сможем, предсказать немыслимо, – ответил Исана. – Нужно наметить план и действовать: сейчас или никогда. Бездействовать – значит признать, что никакого реального замысла и не было, как не было и создавших его людей. И нам никого не убедить, что Коротыш и Бой отдали свои жизни во имя идеи, положенной в основу Союза свободных мореплавателей.

– Что же вы предлагаете?

– Я думаю, у полиции нет пока точных сведений о Свободных мореплавателях и время у нас еще есть. Завтра я поговорю с женой. Если мы получим корабль, все остальное, думаю, будет не так уж сложно и мы приступим к осуществлению нашего первоначального замысла. Попробуем, хотя, разумеется, может ничего и не выйти. Но все равно это лучше, чем разбрестись по стране или сидеть сложа руки.

– Я согласен, – решительно заявил Красномордый. – Испробуем третий путь, Такаки. Я готов сейчас же съездить в Идзу и снова все осмотреть...

– Ты имеешь в виду могилу Коротыша? – спросила Инаго. – Боюсь, полиция очень скоро ее обнаружит.

– Я уже послал туда ребят. На трех мотоциклах, – сказал Тамакити.

Красномордый и Такаки удивленно уставились на него. Тамакити, едва оправившись после недавней ссоры, торжествовал. Исана, как, впрочем, и всех, охватило дурное предчувствие.

– Глава Союза свободных мореплавателей – Такаки, ему мы должны предоставить всю полноту власти, – сказала Инаго. В ее словах Тамакити уловил общее порицание...

– Конечно, если мы хотим, чтобы Союз свободных мореплавателей стал реальностью, – подхватил Исана.

– Только бы избежать проклятия Китового дерева, – сказал Такаки с видимым облегчением, но с бледного лица его, обтянутого желтой, как пергамент, кожей, не сходили напряжение и тревога.

Когда человек заходит в помещение, где работает кондиционер, он физически ощущает расставание с оставшимся за дверьми душным летним днем. Внутренне подготовленный к беспрерывным стонам из соседней палаты, Исана узнал росшие вдалеке за окном дзельквы, теперь густо покрытые листвой и казавшиеся такими близкими и досягаемыми. Прав был Такаки, в этом огромном городе дзельквы действительно попадаются еще довольно часто. Казалось, души деревьев, слетающие с этих дзелькв, вопрошали: «Почему ты так безразличен к стонам старика, больного раком горла, которые, в общем-то, обращены к тебе?» Исана ответил: «Просто теперь я бессилен сделать для Кэ что-либо реальное. И я пришел сюда от имени тех, для кого я хоть что-то могу сделать». Изгнав из своего сознания беспрерывные стоны Кэ, Исана ждал Наоби. Комната, где он находился, тоже была палатой, наспех переоборудованной в рабочий кабинет; вместо одной из кроватей поставили письменный стол и короткий диванчик, на нем и сидел сейчас Исана. Наконец вошла Наоби в накинутой на плечи вязаной кофте цвета вялой зелени и в длинной, до щиколоток, шерстяной юбке – туалет для такого времени года странный, но, возможно, и оправданный, если живешь в доме с кондиционером. Наоби плыла, величественно неся голову, ввинченную в широкие, неколебимые плечи, и ответила на его приветствие, лишь пройдя вдоль стены и усевшись за письменный стол. Она подражала преподавательнице, у которой училась в американском колледже, потом, во время стажировки, она окончательно освоила эту манеру. На лице ее, все еще детском, хотя и принадлежащем женщине средних лет, застыло единственное желание – защитить себя, как в те годы, когда она жила в чужой стране. Жалкое, пребывавшее в вечном напряжении создание, готовое в любую минуту обратиться в бегство, она была прекрасным объектом для атак честолюбивого личного секретаря господина Кэ, навещавшего за границей свою дочь... Сейчас Наоби вела себя точно так же, как до всех перипетий с Дзином и даже до того, как она стала женой Исана...

– Приходится делать укладку и мазаться – ужас, но иначе нельзя: выборы, других средств у меня нет, – сказала Наоби, перехватив взгляд Исана. – Ты тоже с прошлого раза подтянулся: наверно, кто-нибудь ухаживает за тобой?

– Просто стал сам следить за собой. Я ведь теперь не один. За Дзином они прекрасно присматривают, – смущенно сказал Исана. – Кэ всегда так стонет?

– Он не хочет, чтобы ему делали обезболивающие уколы. Категорически отказывается, – отвечала Наоби с неподдельной горечью.

Она умолкла, и комнату наполнили полнозвучные, немолчные стоны, в которых слышалось даже нечто неестественное. Погрузившись в молчание, Исана воззвал к душам деревьев и душам китов: «Кэ отвергает лекарства, которые облегчили бы его страдания, и без конца стонет. Хотя скоро умрет. Наверно, именно потому Кэ и отвергает лекарства, которые облегчили бы его страдания? Послушайте его стоны...»

– Все время при отце, устала ужасно, приду сюда, сяду вот так – локти на стол и дышу в ладони; дурная привычка, за нее меня еще в Америке ругали, но я никак не могу от этого избавиться. – Не прерывая разговора, Наоби поднесла к губам ладони, глаза у нее сверкали, она оживилась, точно завлекая Исана. – Когда даже здесь я снова и снова слышу стоны, мне кажется, будто отец вцепился в меня еще сильнее, чем когда я у него в палате. Может, мои слова напоминают какую-нибудь популярную американскую мелодраму, но ты сам знаешь, как я отношусь к отцу!.. И вот я решила выставить теперь свою кандидатуру. Из моего избирательного округа уже приходят просители, но все равно...

– Я понимаю, – сказал Исана, уловив душевный настрой Наоби. – Ты хочешь меня убедить, что занялась политикой, надеясь добиться сочувствия избирателей.

– Я-то привыкла, а тебе начинать серьезный разговор под бесконечные стоны, наверно, трудно, – сказала кандидат в парламентарии Наоби, уловив, как и надеялся Исана, смысл его молчания и желая приободрить его. – Что привело тебя сюда сегодня? Вряд ли ты пришел узнать, не умер ли отец? Тем более, в прошлый раз тебя здесь избили...