Текст книги "Время библиомантов. Начало пути"

Автор книги: Кай Майер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Фурия попятилась, оступилась о нижнюю ступеньку и чуть не потеряла равновесие. Плесневик плыл теперь прямо у неё перед носом. Ещё несколько секунд он, казалось, переваривал последние буквы, а затем по его плоскому телу пробежала рябь. С омерзительным шипением плесневик, проглотив буквы, снова раскрыл пасть, и Фурия оказалась прямо перед зияющей чёрной дырой, по краям которой прилипли крошки птичек-оригами, а между ними без движения висели буквы, похожие на остатки шоколадной стружки. От ужасной вони у Фурии перехватило дыхание, и она чуть не упала в обморок.

Может, такой исход не так уж и плох. Что, если ей просто потерять сознание, как это делают кисейные барышни из старинных романов? Тогда она не столкнётся лицом к лицу со злым роком и закончит жизнь красиво. Но плесневик имел дело с Фурией Саламандрой Ферфакс, преемницей рода библиомантов и будущей обладательницей сердечной книги. Она-то уж точно не собирается падать на пол без чувств, словно какая-то недотрога.

Фурия пристально поглядела на противника и собрала всё своё мужество, сжав кулаки и из последних сил резко вытянув руки вверх, – как раз в тот момент, когда над ней находилась пасть страшилища.

Когда на долю секунды перед Фурией открылась пропасть и девочка заглянула внутрь плесневика, её кулаки пробили насквозь пористое тело противника. Когда же она снова вытащила руку, страшилище закачалось и грохнулось на каменный пол, расплывшись по нему, словно зловонный ковёр из плесени. Остатки стаи Эюя разбежались в разные стороны.

Фурия запрыгнула на поверженного противника и, прижав его всем своим весом, стала топтать, не обращая внимания на то, что плесневик пытался сбросить её с себя.

Со всех сторон к нему потянулись буквы, они выстроились в ряды как крепкие нити, опутали плесневика, словно сетями, и выжали остатки жизни из его волокон. Тем временем Фурия вырывала из нутра страшилища бело-зелёные клочья. Через несколько минут плесневик перестал сопротивляться. Волокна съёжились, как мокрая вата, и вдруг пропали совсем. На полу осталась лишь мокрая дорожка, пахнувшая гнилью и плесенью.

Фурия в изнеможении опустилась на корточки, зачерпнула пригоршню букв, которые песком просачивались сквозь пальцы, и уставилась пустым взглядом на птичек-оригами – те беспечно порхали вокруг, исполняя странный танец радости.

Глава третья

Фурия Саламандра Ферфакс была книжным лунатиком: она читала книги во время сна. Для этого явления существовал специальный термин – сомнэволизм.

Никто, кроме Фурии, этим недугом не страдал, поэтому слово она выдумала сама.

– «Сомнус» – это по-латыни «сон», а «эволвере» – «чтение», – объяснила она как-то своему брату Пипу, который был на пять лет младше Фурии. – Вот и получается сомнэволизм. Чтение во сне.

Пип читал книги, как все остальные люди, обычным способом – когда бодрствовал, но он знал Фурию слишком хорошо, чтобы ей возражать. Ведь тогда она может, чего доброго, смыть с него клоунский грим, которым он всегда разрисовывал лицо, прежде чем выйти из своей комнаты. Пип боялся клоунов и считал, что в таком виде они примут его за своего.

– Но ведь в нашу резиденцию не заходят клоуны, – говорила ему Фурия, – так что совершенно необязательно целыми днями разгуливать по дому с полным макияжем.

Пип робко улыбался, наверное, потому, что это слово было ему незнакомо. Но сестре конечно же не верил.

– Хотя, знаешь, – лукаво добавила однажды Фурия, – я видела несколько клоунов за изгородью, они бродят по парку. Иногда они прижимаются лицами к окну в кладовой и оставляют на стекле белые отпечатки, похожие на черепа.

С тех пор Пип больше не заходил в кладовую, и все медовые пряники доставались теперь Фурии. Паулина, кухарка Ферфаксов, была большой мастерицей по части пряников, она пекла их круглый год, щедро поливая медовым сиропом, который отец Фурии добывал из слащавых любовных романов.

Тиберий Ферфакс умел совершать и другие чудеса, но Фурию это ничуточки не удивляло, потому что она готовилась однажды унаследовать всю его силу и тоже стать полноправным библиомантом.

Её отец пользовался магией книг лишь изредка, потому что боялся, что враги могут выследить его и детей. Библиомантика была молчаливым искусством. Но власть, магия книг – всех книг – была настолько могущественной, что не столкнуться с ней было невозможно. Тот, кто искал, видел её следы повсюду. А Адамантова Академия только и ждала момента, когда отец Фурии случайно выдаст своё убежище.

– Они попытаются нас убить, – объяснил он детям. В каждом его слове сквозила тревога и полнейшая серьёзность. – Все мы должны быть начеку каждую минуту. И я, и вы.

Фурия прижала к себе младшего брата:

– Ты испугал Пипа.

– Это хорошо, – сказал Тиберий Ферфакс. – Страх перед Адамантовой Академией спасёт жизнь всем нам, потому что убережёт нас от роковых ошибок.

Фурия слышала эту речь уже много раз, да и Пип тоже. Только он не был библиомантом и, наверное, никогда им не станет. А вот Фурии просто не терпелось поскорее перенять сверхкачества, которыми обладал её отец. Тиберий нашёл свою сердечную книгу в четырнадцать лет. Фурии уже исполнилось пятнадцать, а она до сих пор ждала этого часа. Без сердечной книги ей никогда не стать настоящим библиомантом. Пока что в её арсенале было всего лишь несколько жалких околоколдовских приёмов, которыми она могла воспользоваться в трудную минуту.

Как только у неё будет сердечная книга, всё сразу изменится – в этом Фурия была убеждена. Ей казалось, что и Тиберий мечтал поскорее увидеть в руках своей дочери заветную книгу. Она замечала беспокойный блеск в глазах отца, когда он искоса поглядывал на Фурию. Она ощущала тревогу в голосе Тиберия, когда он рассказывал о древних временах, об интригах и о тайных беглецах. Она чувствовала волнение отца, когда тот гладил её по голове, разжигая в ней огонь библиомантики.

Но как бы сильно она ни нервничала, это ровным счётом ничего не меняло, потому что сердечная книга сама должна отыскать её, а вовсе не наоборот. Там, снаружи, блистал всеми красками, переливался, кричал и искрился необъятный мир, но Ферфаксы отгородились от него, добровольно заперев себя в поместье Котсуолд среди тишины книг, прячась от агентов Академии.

Иногда Фурии казалось, что вокруг неё ничего не меняется, кроме времён года. Весной поля покрывались цветами, летом стрекотали кузнечики, осенью изгородь становилась золотисто-жёлтой, а зимой холм утопал в снегу. Всё остальное оставалось неизменным: отец углублялся в свои исследования, Пип прятался от клоунов, а Фурия ждала.

День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем…

Глава четвёртая

Через час после происшествия в библиотеке Фурия, приняв ванну, сидела в своём старом кресле с раскрытой книгой «Фантастико» на коленях. На неё падал свет лампы с качающимся абажуром. Фурия углубилась в четвёртую главу, где описывалась первая встреча предводителя разбойников с соперницей, а впоследствии его возлюбленной, очаровательной и жестокой Фурией Цингарелли. Она была внебрачной дочерью герцога Миланского и могла унаследовать всё его состояние, если бы не её сводные братья, рыскавшие по заливам и бухтам Лигурийского побережья в сопровождении неугомонных солдат.

Фурия увлечённо читала, а по стенам комнаты одна за другой пробегали тени. Обои в домах библиомантов показывали картины, которые представлялись им в воображении, – отважные герои в истрёпанной одежде, вражеские солдаты в блестящих доспехах и, разумеется, прекрасная воровка, покорившая своими золотыми локонами не только разбойника Фантастичелли. И всё это происходило на фоне подёрнутых дымкой лесов, которые, покрывая даже отвесные горы, простирались до самого побережья Средиземного моря.

Те же картины возникали в воображении Фурии, когда эту книгу читала ей мать. Именно Кассандра убедила всех называть книгу «Фантастико». Она говорила о романе Зибенштерна как о живом человеке. Отец Фурии однажды в шутку назвал его тайным любовником Кассандры. Может, он и сам не верил в то, что говорил, но в его тоне всё же сквозила ревность: каждый вечер Кассандра брала эту книгу с собой в постель.

Обои в комнате Фурии показывали сцены из романа не в том порядке, как, например, если бы по его сюжету снимали фильм. Здесь истории и сцены мелькали хаотично. Но ведь именно так они мелькали и в голове у Фурии – понять их мог лишь сам читатель. Иногда Фурия останавливалась и оглядывалась по сторонам, чтобы на секунду перевести дух, по-настоящему прочувствовать прочитанное.

– Вид у тебя не ахти, – сказала лампа и на миг осветила лицо Фурии, а затем снова бросила пучок света на книгу.

В голосе лампы звучали металлические нотки, будто бы он раздавался из граммофонной трубы. Когда лампа разгибала свои суставы, те нещадно скрипели. Фурия уже несколько недель назад решила попросить Вэкфорда помочь ей смазать лампу.

– У неё болит колено, – сказало кресло глубоким басом откуда-то из кожаных складок, его бас звучал, как всегда, приглушённо и немножко ворчливо.

И правда, сегодня Фурия сидела в кресле, поджав одну ногу, хотя обычно забиралась в него, подтягивая обе коленки к подбородку. Вторую ногу Фурия вытянула, потому что колено до сих пор болело, после того как девочка слетела со ступенек в библиотеке. Вздохнув, она поудобнее устроилась на мягком сиденье. Кресло что-то добродушно забормотало. Ему очень нравилось, когда на него вот так забирались.

– Всё в порядке, – сказала девочка. – Это всего лишь синяк.

Вернувшись из библиотеки, Фурия довольно долгое время провела в ванной, чтобы как следует отмыться от спор плесневика. Потом она укуталась в фиолетовый купальный халат, надев его поверх ночной рубашки.

Бросив ей в лицо новый пучок света, лампа жалобно заскрипела:

– Я-то могу разглядеть, когда кому-нибудь по-настоящему грустно.

Даже прожив с этой лампой целых пятнадцать лет, Фурия так и не поняла, как и чем она разговаривает, – у лампы, как и у кресла, не было ни глаз, ни рта. Голос раздавался откуда-то из глубины, а зрение у лампы ничуть не зависело от лампочки – даже когда её выкручивали, лампа всё равно продолжала видеть.

Оба предмета чудесным образом сопровождали библиомантов. Их когда-то давно изобрёл дедушка Фурии, Кассий Ферфакс. Фурия сожалела, что никогда не была с ним знакома.

Глубоко вздохнув, она кивнула теням на обоях, которые вытянулись в человеческий рост. Капитан Фантастико и светловолосая разбойница как раз стояли у обрыва, откуда открывался вид на холмы, поросшие деревьями.

– Это всего лишь… из-за неё, – сказала Фурия. – Каждый раз, когда я её вижу, мне…

– Тебе что? – спросило кресло с прямолинейностью мебели.

Фурия задумалась: действительно ли она хочет всё объяснить этим двоим? В конце концов она всё-таки сдалась. Много лет назад воображение Фурии наградило разбойницу лицом Кассандры Ферфакс. Но чем больше времени проходило после её смерти, тем более расплывчатыми становились её черты. О маме осталось бледное воспоминание, лишённое чётких контуров, но всё-таки сохранившее некоторое сходство с Кассандрой. Превращение происходило почти незаметно, но в последнее время Фурия всё чаще обращала на это внимание. Постепенно она забывала, как выглядела её мать, и это причиняло ей гораздо больше боли, чем какая-то ссадина на коленке.

– Почему бы тебе не посмотреть на её фотографию, – спросило кресло, – и таким образом не освежить воспоминания?

Лампа возбуждённо бросала отсветы то вверх, то вниз.

– Потому что старый затворник их все давно сжёг, – ответила она, прежде чем Фурия успела открыть рот. – Как ты умудрился об этом забыть, кожаная рухлядь!

Кресло что-то пробормотало и обиженно замолкло.

Фурия захлопнула книгу. Образы на стенах растворились, на обоях снова проявился узор из светло-голубых цветов.

Девочка осторожно потрогала синяк и проковыляла к письменному столу. Он стоял у высокого окна, из которого был виден главный вход в резиденцию. По ту сторону петляющей дороги простирались холмы Котсуолда, посеребрённые светом луны. В дневное время пейзажи между Оксфордом и Глостером блистали красотой – зелёное море склонов и долин, пронизанное живыми изгородями, ручьями и волшебными рощами. Ночью, однако, эта местность, с её тёмными долинами и петляющими тропинками, походила скорее на волчье логово, особенно когда собаки с дальних ферм начинали выть на луну.

Фурия спрятала «Фантастико» в тайник под паркетом, рядом с письменным столом, и зажгла свечи в серебряном подсвечнике.

– Выключайся! – сказала она лампе.

Её уютный уголок-читальня погрузился в темноту. Лампа и кресло снова казались всего лишь обычными вещами.

Электронные часы рядом с кроватью показывали одиннадцать часов вечера. Фурия выдвинула ящик письменного стола и достала коробку шоколадных конфет. Под ней пряталась вторая книга, нашедшая прибежище в её комнате. Фурия положила её перед собой на стол и открыла тёмно-коричневый переплёт – под ним скрывалась продолговатая коробочка со стеклянным пером внутри. Перо было искусно закруглено, словно вытянутый по спирали домик улитки, сверху донизу его пронзал белый стержень, который переливался сквозь стекло затейливыми узорами. Даже колпачок был стеклянным. Фурии никогда не доводилось видеть более красивых письменных принадлежностей.

В канцелярской лавке ближайшего городка Уинчкомба она как-то купила чернильницу, которая уже почти опустела. В последнее время она пользовалась ею почти каждый день. Первые сорок или пятьдесят страниц книги были мелко исписаны двумя разными почерками. Первый из них, размашистый и заметно девчачий, принадлежал Фурии. Второй почерк казался старомодным, буквы были выведены под наклоном и стояли совсем близко друг к другу, расшифровать их без предварительной тренировки было довольно сложно. Фурия до сих пор иногда наталкивалась на слова, которых она не знала, и на буквы, распознать которые можно было, лишь включив воображение.

Северин Розенкрейц, которому принадлежал этот почерк, пользовался чёрными вязкими чернилами. Фурия выбрала голубые, они казались ей более элегантными.

С тех пор как Фурия научилась пользоваться стеклянной ручкой, кляксы на письме практически исчезли.

Фурия и Северин по очереди писали друг другу в их книге: она – в настоящем, а он – в 1804 году. Фурия не сразу поверила в то, что это возможно, но теперь их переписка перестала быть для неё чем-то уж очень удивительным. Когда она поняла, что с помощью этой книги можно вести беседу с незнакомым мальчиком, ей уже не составило большого труда принять все остальные диковинки. Например, тот факт, что Северин был её предком и жил в те времена, когда род Фурии проживал в Германии под фамилией Розенкрейц. И лишь несколько лет спустя, в 1836 году, когда их род был разгромлен Адамантовой Академией, оставшиеся в живых пустились в бегство и переселились в Англию. Последние Розенкрейцы стали Ферфаксами и с тех самых пор скрываются в Котсуолде от агентов Академии.

Вчера Северин ответил на её последнюю запись – вообще-то он сделал это двести лет назад, но буквы появились в книге сегодня ночью. Он пользовался той же самой книгой, что и Фурия, тем же экземпляром, только вот держал её в руках в другом месте и другом времени, а она – здесь и сейчас. Для Фурии эта книга заменяла смартфон, ведь сейчас именно так посылают друг другу сообщения, делятся новостями, дают советы.

После встречи с плесневиком Фурия почувствовала такой прилив адреналина, что сначала ей пришлось сесть и успокоиться. «Фантастико» был отличным средством для этого. Стоило лишь открыть книгу, вдохнуть её аромат – и она уже чувствовала себя в безопасности. А прочитав страницу-другую, Фурия забывала о всех неприятностях: о своём одиночестве в этой резиденции и о завышенных ожиданиях, которые питал на её счёт отец.

Закончив читать первую главу, Фурия почувствовала, что достаточно пришла в себя, чтобы поговорить с Северином. Оба они выражались именно так – поговорить, хотя на самом деле этот процесс был для Фурии абсолютно необъясним. Возможно, он был более подходящим для библиоманта.

С помощью пера и чернил она описала ему всё, что с ней произошло. Она знала, что он поймёт. Он был таким же библиомантом, как и она, поэтому рассказать всё Северину было куда проще, чем какому-нибудь мальчишке из Уинчкомба или Стенвея. Иногда ей даже казалось, будто их мысли полностью совпадают. Ему было семнадцать, на два года больше, чем Фурии.

Она, безусловно, понимала, что время, в котором он жил, кардинально отличалось от сегодняшнего. Поэтому Фурия старалась не упоминать в своих письмах всякие современные устройства или приборы, хотя в резиденции Ферфаксов их было не так уж и много. Они жили без интернета и обходились одним древним телевизором, который почти всегда был выключен.

Да и как бы она смогла всё это описать? Гораздо больше ей хотелось говорить с ним о книгах, об отце, о жизни в тайном убежище – полуразрушенном поместье вдали от всего мира.

Он же рассказывал о большом доме на Рейне, в котором жила его семья, о домашней библиотеке, одной из крупнейших в то время, и о том, как он старался примириться с новыми способностями, проявившимися в нём в последние несколько лет. Речь шла о библиомантике, сомнений быть не могло. Но, скорее всего, в его время этого названия ещё не существовало. Северин стал использовать его только после того, как Фурия однажды упомянула это слово в своих записях.

В его времена ещё не существовало Адамантовой Академии, которая следила за миром библиомантов, не было и войны между пятью домами «Алого зала». Фурия понемногу рассказывала Северину об этом в последние несколько дней. Но сознание ответственности вселяло в неё порой такой сильный страх, что она едва могла вынести его: что, если знания, которые она передаст в прошлое, изменят будущие события? Что, если он, например, решит бросить свою семью или не захочет иметь детей? Тогда несколько поколений спустя Пип и Фурия вообще не родятся.

Она не знала наверняка, является ли Северин их прямым прапрапрадедушкой, и у неё не было никакой возможности это выяснить. Все записи из семейной истории Розенкрейцев были уничтожены до бегства из Германии. Её предки старались стереть все следы, которые могли бы привести от Розенкрейцев к Ферфаксам. За одним лишь исключением. Этим исключением была библиотека. Конечно, в то время она считалась обширной, но это не шло ни в какое сравнение с той огромной коллекцией, собранной позднее. Книги, которые переправляли в Англию на кораблях, и стали началом современного библиотечного лабиринта, скрывавшегося в катакомбах резиденции.

Фурия жаждала общения с Северином, словно героиня старинных романов, нашедшая доброго друга по переписке. В таких романах письма, как правило, доставляли гонцы или посыльные, скакавшие верхом по мрачным лесам и болотам. Фурия ничего не сказала отцу о своей тайной переписке, и в этом была своя интрига. Но история с Северином уже давно перестала быть просто игрой, пусть даже ей самой сложно было в этом признаться.

С утра она первым делом проверяла, не появился ли под её записью ответ Северина. Ещё не почистив зубы, она жадно прочитывала каждое слово, иногда по нескольку раз. И если бы вдруг выяснилось, что её загадочный друг из прошлого всего лишь выдумка её воображения (ведь заводят же некоторые себе вымышленных друзей или слышат неизвестные голоса), она бы вполне с этим смирилась. В таком случае он являлся частью её самой, и никто не мог её этого лишить.

В тот же вечер она описала всё, что приключилось с ней в библиотеке и что заставило её сойти с пути.

Уже много раз Фурия упоминала, насколько важен был «Фантастико» для её матери и какое значение роман имел для неё самой. Ей во что бы то ни стало нужно было удостовериться, что отец не обнаружил книгу, ведь экземпляров наверняка сохранилось совсем немного.

Мысль о том, что из-за страданий отца «Фантастико» может быть утерян навсегда, пугала Фурию гораздо больше, чем встреча с плесневиком.

Закончив писать, Фурия захлопнула книгу и хотела уже положить её обратно под коробку с конфетами, но в последний момент снова на секундочку раскрыла её – слишком уж распирало любопытство, не успел ли Северин за это время ей ответить.

Иногда его письмо появлялось уже через несколько секунд, бывало, это занимало минуты, но никогда ещё ей не приходилось ждать ответа дольше чем один день.

Надежды оказались ненапрасными. Почерк Северина густо покрывал остаток страницы под её записью и часть следующего листа. Чернилам было уже двести лет, в некоторых местах они выгорели и посветлели.

Дорогая Фурия!

Я не знаю ничего о твоей внешности, кроме тех деталей, о которых ты мне поведала, – не слишком высокая, скорее стройная, чем полная, с длинными светлыми волосами и зелёными глазами.

Этого вполне достаточно, чтобы создать твой портрет. И должен признаться, я позволил себе додумать твой образ и чуть украсить его своими деталями, – веснушками на носу, непослушной прядью, что всё время норовит упасть на глаза, и маленькими белыми зубами. (Я знаю, зубы редко бывают по-настоящему белыми, но мне кажется, твои именно такие, будто у королевских особ на полотнах известных мастеров.) Единственное, в чём я уверен НАВЕРНЯКА, – так это в том, что ты девочка, а не широкоплечий великан с могучими мускулами. Но тебе СТОИЛО бы быть таким великаном, когда ты встречаешься с опасностями, подобными тем, которые ты описываешь.

Фурия улыбнулась его несколько высокопарным оборотам. За четыре месяца их переписки он практически полностью подстроился под её современную речь и стал формулировать мысли более доступным образом. Хотя Фурия неплохо знала немецкий, но над некоторыми выражениями девятнадцатого века ей приходилось долго корпеть.

Могу лишь написать, что считаю тебя слишком легкомысленной. Но мне уже известно, что тебя это мнение заставит лишь улыбнуться и ни в коем разе не удержит от поступков такого рода в будущем. Поэтому я оставляю попытки сподвигнуть тебя на понимание. Прошу лишь: в следующий раз будь осмотрительнее.

Вчера перед отходом ко сну я подумал вот о чём: нравиться друг другу означает говорить на одном и том же языке. Любить друг друга означает писать стихи на одном и том же языке.

Я не знаю, Фурия, пишем ли мы уже с тобой стихи на одном и том же языке, но по крайней мере мы пишем книгу, пишем её вместе.

Фурия почувствовала, как внутри потеплело, и провела рукой по странице. Четыре месяца назад она обнаружила эту книгу в библиотеке между двумя разбойничьими романами Зибенштерна. В то время она всё ещё искала книги, которые могли бы сравниться с «Фантастико». На корешке найденной книги стояло её имя – кто-то написал его от руки: Фурия.

Сначала она подумала, что это шутка отца. Но ведь если речь шла о Зибенштерне, он никогда не позволял себе шутить. И тогда ей пришло в голову, что эта книга может оказаться неизвестным романом о воровке из «Фантастико». Но, взяв книгу с полки, она с удивлением обнаружила, что страницы совершенно пусты. Фурия собралась уже поставить книгу на место, как вдруг увидела, что на первой странице всё же есть несколько слов, написанных от руки.

Дорогая Фурия!

Если ты существуешь и читаешь эти строки, то прошу: напиши ответ прилагаемой стеклянной ручкой под этими словами.

Меня зовут Северин Розенкрейц. Я пишу тебе это письмо в феврале 1804 года.

Оставайся в добром здравии!

Твой предок

Написать это мог кто угодно из обитателей дома. Например Вэкфорд или её отец. Возможно, даже их водитель Сандерленд, которого она и без того немного побаивалась.

Фурия взяла книгу, и та неделю провела в ящичке письменного стола, прежде чем девочка снова достала её и написала ответ чернилами.

Не могу поверить, что я пишу в этой книге. Теперь меня официально можно признать сумасшедшей.

Спокойной ночи!

После этого она отложила книгу в сторону и три дня старалась её не замечать. А потом в растерянности всё же заглянула в неё, хотя это и казалось ей совершенной нелепицей.

Под её последней строчкой появились слова.

Дорогая Фурия!

Сердечно благодарю тебя за ответ. Возможно, ты склонна считать, что кто-то сыграл с тобой злую шутку.

Могу заверить тебя, что это не так. Чтобы вызвать твоё доверие, предлагаю следующее: выбери любую книгу в вашей библиотеке, единственное условие – она должна быть собственностью вашей семьи по крайней мере с 1804 года. Не думаю, что у тебя возникнут с этим трудности, если, конечно, бережное отношение к книгам, которое всегда было отличительной чертой рода Розенкрейцев, передалось тебе по наследству.

Напиши мне название и номер страницы.

Затем сутки носи книгу с собой, чтобы ни у кого не было возможности что-либо в ней написать. А потом снова раскрой её. На соответствующей странице я оставлю для тебя весточку из 1804 года.

Даже мысль о том, чтобы последовать этим указаниям, казалась Фурии совершеннейшим безумием. Конечно же она немедленно себя уговорила, и всё действительно случилось так, как было указано в послании. В книге под названием «Абеллино, великий разбойник» на шестьдесят седьмой странице она обнаружила строки, написанные его почерком.

Фурия,

надеюсь, это развеет твои сомнения.

Твой Северин Розенкрейц,

который увидел тебя во сне

двести лет назад

Она вернулась в свою комнату, вытащила вторую книгу и написала:

Не знаю, как тебе это удалось, но я поражена.

Немножко. Не слишком. Но всё же поражена. Она отложила книгу, и уже через считаные минуты в ней появился ответ:

Достаточно лишь пера и чернил.

Это совсем не сложно.

Фурия, макнув перо в чернила, написала своё послание:

Что ты имел в виду, когда написал, что увидел меня во сне?

На этот раз ждать пришлось несколько часов.

Она нетерпеливо мерила шагами комнату, затем забралась в кладовую и наелась медовых пряников Паулины, а потом на секунду закрыла книгу и, снова открыв, обнаружила в ней ответ.

Во сне мне явилась ты. И мне стало ясно, как обращаться с этой книгой и для кого она предназначена. Тебе это, быть может, покажется полнейшим безумием, поверь, мне тоже.

Искренне преданный тебе,

Северин

Так всё и началось. С тех пор прошло уже четыре месяца. Они писали друг другу каждый день, иногда по нескольку раз на дню. И вот сегодня появилось это предложение:

Я не знаю, Фурия, пишем ли мы уже с тобой стихи на одном и том же языке, но по крайней мере мы пишем книгу, пишем её вместе.

Только она хотела снова обмакнуть перо в чернила, как дверь комнаты распахнулась. Фурия мгновенно спрятала книгу в ящик письменного стола, чуть не опрокинув при этом чернильницу. В тёмном проёме показалось светящееся пятно – белая клоунская маска её брата. Он был похож на фарфоровую фигурку, которую поставили на подушку из чёрного бархата.

Светлые волосы Пипа торчали во все стороны. Казалось, он гримировался в большой спешке: белая краска намазана на лице неравномерно, контуры вокруг рта кривые и нечёткие, под глазами красные круги.

– Сандерленд! – крикнул он. – Там, под окном! – Тонкий голосок брата звучал так, будто доносился откуда-то издалека. – Только погляди на это!