Текст книги "Капля духов в открытую рану"

Автор книги: Катя Качур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 6

Тот факт, что она – пуп земли, и мир вертится вокруг, Ася чувствовала с детства. Ее любили родители, любили дедушка с бабушкой, любили кошки и собаки. Ей доставляло удовольствие кого-то спасать, лечить, видеть, как тощее становится упитанным, лысое – пушистым, гнойное – здоровым, грязное – чистым. Процесс созидания и развития ее вдохновлял, напитывал радостью, наделял силой. Разрушение же было невыносимым. Она не могла смириться со смертью. Рыдала над сбитой машиной собакой, тащила с дороги труп, зарывала за гаражами, а потом выла ночами, испытывая всю ту боль, которая, как ей казалось, обрушилась на это маленькое лохматое существо. Вступала в бой с бандой обкуренных старшеклассников, которые гонялись за обезумевшей кошкой. Неслась на них с криком и папкой для нот, будто в ее руках была как минимум секира: укурки разбегались, кошка пряталась в подвал. Она была органична в любой компании, не тянула одеяло на себя, но и не отдавала другим. Была убедительна в своих доводах, художественна в словесных образах, трепетна к талантам, снисходительна к бездарям. Хорошая девочка. Жизнь не предоставляла ей случая стать плохой. С детства умела нравиться мальчикам. Не всем подряд, но самым лучшим. В садике ее караулил за каждым углом, помогал натягивать колготки и целовал в кустах на прогулке всеобщий любимчик Сережа. В младших классах носил огромные эчпочмаки и чмокал жирными от мясного сока губами самый симпатичный в классе Рашид, в старших – не давал прохода и зажимал в раздевалке желанный всеми одноклассницами накачанный Вовчик. На дачном участке она дружила со Стасиком – самым синеглазым и светловолосым во всей округе. Они были вместе с раннего детства, каждое лето прикипали другу к другу намертво, а потом, перед началом осени родители растаскивали их по домам, не давая ни единого шанса на встречу. Мамы-папы были лишь дачными соседями: – Добрый день! Как выросли дети! – До свидания, до следующего лета!

Возможно, поэтому за три летних месяца от Стасика Ася узнавала больше, чем за весь год от всех учителей сразу. В девять лет Стасик научил ее курить и делать детей. У его отца была голубая Волга – единственная машина на всей просеке. Он открывал деревянные ворота и загонял ее на специально выстроенную платформу: две деревянные колеи для колес, под которыми была вырыта ремонтная яма. Каждый вечер, открывая ворота, отец емко матерился: в яме неизменно вырастало какое– то жилище: то для индейцев, то для бобров, то для ласточек. Он брал лопату, стоявшую у калитки, и рушил все к чертям собачьим, чтобы автомобиль мог заехать на парковку. Но подобно пчелам, на которых не действовали никакие ядохимикаты, Стасик с Асей с утра снова строили вигвамы и гнезда, пока машина отца отсутствовала.

– Пошли, покурим, – предложил однажды Стасик.

– Я не умею, – в семье Аси не курили.

– Это легко, – Стасик отломил огромный высохший стебель с полостью внутри, и разделил его на соломинки, – вот, спички у отца стырил.

Они улеглись внутри выстроенного в ремонтной яме хлипкого шалаша из сухих веток и накрылись старым одеялом, лежа на котором отец обычно ковырял брюхо своей Волги. Стасик взял в рот соломинку, поджег противоположный конец спичкой и начал тихонько втягивать и выпускать дым изо рта.

– Теперь ты.

Ася зажала зубами соломинку, друг с третьей попытки ее поджег. Она что есть мочи вдохнула, в доли секунды соломинка загорелась, полоснув пламенем по губам. Ася вскрикнула и отшвырнула горящий стебель в сторону. Пылающая трубочка упала на ватное одеяло, Стасик рванулся, головой задел ветки, шалаш упал на детей, подхватываемый огнем.

Соседей по даче не удивило пионерское пламя, здесь к вечеру часто сжигали мусор и устраивали костры. Когда приехал отец, внутри ямы догорали угли, вместо въездных досок торчали черные, играющие искрами деревяшки. Рядом стояли два обезумевших ребенка с выпученными глазами. Они успели выскочить в первые секунды, опалив только волосы, ресницы и брови.

– Вашу мать! – только и смог произнести отец.

– Это все Ася, – закричал подбежавший лысый Владик, прозванный «гуманоидом». Владик был младшим двоюродным братом Стасика, их дачи стояли рядом, не разделенные забором, дом был общим с двумя крылечками с разных сторон. Владика тоже оставляли на все дни одного, но в общие игры его не брали в виду крайней тупости (был на три года младше) и склонности к стукачеству (не упускал возможности наябедничать на обоих). Стасика в наказание обычно запирали в доме, и он был вынужден проводить в компании гуманоида длинные, скучные дни.

На неделю Стаса изолировали от Аси. Отец выстроил металлическую платформу для парковки, а в яму опустил железную крестовину, похожую на противотанкового ежа. Асю коротко постригли, она читала «Сына полка» и «Повесть о Зое и Шуре», заданные на лето. Когда Стасика выпустили из-под домашнего ареста, он пришел к асиному окну, оперся плечом о бревенчатую стену дачного дома и тихо предложил:

– Давай сделаем детей.

– Из чего? – поинтересовалась Ася.

– Из себя.

– Я не умею.

– Это легко. Ты меня любишь?

– Как Зоя Космодемьянская Родину? – каждый говорил о пережитом.

– Да.

– Нет, – Ася боялась пыток.

– Ну, просто как друга? – с надеждой спросил Стасик.

– Как друга, да.

Был холодный дождливый день. В воздухе пахло приближением осени, моросил мелкий дождь. Ветки вишен транслировали его вниз с утроенной силой.

– Пошли на чердак, – скомандовал Стасик.

Ася повиновалась. Вообще-то она всегда его слушалась. Во-первых, он был на два года старше, во-вторых, всегда точно знал, что делать. На чердаке стоял узкий топчан с наваленными на него старыми пальто и шубами из вылезшего искусственного меха, перекошенный стол, несколько табуреток. На столе – электрическая плитка, выключенная из розетки, на ней старый эмалированный чайник, белый с розовыми цветочками на облупленном боку.

– Здесь холодно, – Ася поежилась. Пахло плесенью и старыми тряпками.

– Я включу чайник, – Стасик поднял крышечку, проверяя, есть ли вода.

Плитка нагревалась медленно. Стасик утрамбовал пальто на топчане.

– Откуда берутся дети? – с видом учителя в начале урока спросил он.

– Из живота, – вполне научно ответила Ася.

– А как они туда попадают?

– Они там зарождаются, – Ася явно была подготовлена.

– Почему они там зарождаются? – продолжал тестировать Стасик.

– Потому что… ну, не знаю… ну, приходит время, и они зарождаются.

– Они зарождаются, потому что мама с папой начинают сильно обниматься. И прижимаются другу к другу пиписьками.

– Клево.

– Если мы сейчас будем так делать, то когда ты вырастешь, у нас будут дети.

Ася задумалась. Она не могла понять, хорошо это или плохо. Было холодно, и ей хотелось уже начать действовать. Стасика она не стеснялась. Из года в год они вместе голышом купались в баке для полива, с теплой зеленой водой, мотылем, существующем в разных стадиях своего перевоплощения в комаров, и жуками-водомерками, истерично метущимися по глянцевой поверхности.

– Давай, – выдохнула Ася.

Они разделись, бросили мокрую от дождя одежду поверх греющегося чайника, легли на вонючий топчан, крепко обнялись. Стасик был очень горячим, пахнущим здоровым, но грязноватым детским телом.

– Приятно? – спросил он.

– Теплоооо, – протянула Ася.

– Мне тоже тепло, ты как печка, – он вжался своим маленьким, мягким писюном ей в пупок.

– Чувствуешь?

– Дааа. Пахнет горелым.

Стасик вжался еще сильнее.

– А сейчас?

– Что-то горит.

– Это я горю. Любишь меня?

– Люблю, только ты очень сильно на меня давишь, – его ребра впились ей в грудь, ключицы давили на шею.

– Я мерзну, обними меня, – Стасика трясло.

Ася стала натягивать на него пальто и шубы. Они зарылись в тряпки, как в кокон, и уснули.

Когда спустя пятнадцать минуть вернулся отец, из окна чердака валил дым.

– Твою ж мать! – выдохнул он.

Чайник выкипел, одежда на нем сгорела дотла, столешницу из пластика лизали языки синего пламени. Малюсенькая чердачная комната наполнилась едким дымом. Отец вбежал, кашляя и задыхаясь, начал забрасывать пламя шубами и пальто с топчана. Схватил голых, сонных, надышавшихся дымом детей в охапку, как пучок толстых веток для костра, и, спотыкаясь, спустил их по старой лестнице с чердака. Убедился, что дышат, и вновь кинулся обратно тушить остатки огня.

– Какого черта вы там делали? – орал отец. Подоспевший гуманоид Владик поддакивал каждому его слову.

– Мы делали детей, – призналась Ася.

– Из чегооо?? – голос отца срывался.

– Из себя.

– Вашу мааать!

– Стасик очень горячий, – пролепетала Ася, – по-моему, у него температура. Не меньше 39-ти, – она знала в этом толк, часто простывала, и мама каждый раз качала головой, озвучивая показания градусника, – ну я пойду, меня бабушка ждет.

Несколько следующих лет Ася активно ездила по пионерским лагерям, и со Стасиком не встречалась. Столкнулись лбами только, когда ей исполнилось 14. Стасик оканчивал школу, волосы из белизны ушли в пепел, глаза стали суровее, кожа на лице огрубела и покрылась редкими прыщиками. Они коротко поздоровались, запылали от стыда щеками, и каждый скрылся в своем доме. И уже в студенчестве, когда дачу вынужденно продавали, Ася на несколько часов приехала попрощаться с детством и встретила Стаськиного отца. Он был на новом фольцвагене (Порше по меркам Н-ска), стоял один у калитки, опершись бедром на багажник, курил мальборо. Ася увидела его как будто впервые. Крепкий, невысокий, светловолосый, полысевший посередине, синеглазый, как Стасик. Жутко обаятельный. В потертых джинсах и майке-поло с гольфистом на эмблеме.

– Драсьте, Николай Василич!

– Привет, банда! Ух, красавицей выросла!

Они вдруг тепло обнялись, он расцеловал ее в обе щеки. Ася подумала, что, вероятно, он всегда был мировым мужиком: ни разу не пожаловался на нее родителям, ни разу не отнял ни сливы, ни горох, ни крыжовник, которые она зачем-то воровала у Стасика на даче и была поймана с поличным, не выставил счет за сгоревшую автоплощадку и комнату. Никогда не рассказывал об их проделках своей жене – маме Стасика – высокой отрешенной блондинке, которая редко приезжала на дачу и своими длинными фуксиевыми ногтями не вписывалась в гармонию местных кустов и грядок. Наверное, он ее сильно любил.

– Как Стасик?

– Скоро женится. А ты?

– Я не скоро. Спасибо вам. За все, – голос Аси задрожал.

– Да ладно, все у тебя будет хорошо,– он крепко прижал ее к себе, обдав чем-то гораздо более дорогим, чем одеколон «Спортклуб»44
  Одеколон «Спортклуб» – популярный советский одеколон производства «Новая Заря», выпущенный в 1970-е годы.


[Закрыть], – ты ведь не девка – огонь!

Глава 7

Это был Диоровский Саваж. Тот, 95-96 года выпуска55
  Диоровский Саваж – Eau Sauvage Christian Dior – одеколон для мужчин 1966 года выпуска. В 1995-96 годы отличался особой терпкостью и букетом.


[Закрыть]. Он обжег ноздри, как только она сняла крышечку. Внезапно, как боль от плетки, перед глазами встала просека с проплешинами щебенки, деревянные щербатые заборы (лезь, не хочу), перекошенные калитки, одна смешнее другой. Их собственная была особенной – в виде домика с треугольной крышей, из серых досок, вымоченных многолетними дождями. Ася часто, теряя под ногами почву, мучаясь от бессонницы, мысленно открывала эту калитку. Входя в нее, перешагивая через тонкий волосок памяти, как Алиса в стране чудес, сразу становилась маленькой. Перед глазами был заросший сад с кустами малины. Вдали – зеленая веранда бревенчатого дома с привидениями. На веранде бабушка, полосатая кошка, запах жареной картошки. А дальше – крыши соседних домиков без удобств, покрытые то рубероидом, то вагонкой, то черепицей – трогательно убогих, совершенно разных, абсолютно уникальных в своей незамысловатой архитектуре. Еще дальше – кудрявые верхушки дубовой рощи, уходящей в бесконечность, в вечное путешествие. Ася думала, что, покидая этот мир, она обязательно должна пройти именно по этому пути. Через эту калитку, по этой утоптанной земляной дорожке, оставляя где-то сзади и под собой возню двух детей в шалаше, бабушку с тревожными глазами, кошку на веранде, дремлющую на спинке выцветшего дивана, и обязательно отца Стасика, модного, матюгающегося, в попытке загнать свою машину на заваленную ветками стоянку.

– Пока, Николай Василич!

– Пока, банда! – крикнет он и посмотрит в небо голубыми Стасиковыми глазами.

– Может, и этот возьмете? Прекрасный фужер66
  Фужер – аромат (группа ароматов), содержащий изначально ноты папоротника, чаще всего включающий аккорд лаванды, бобов тонка, бергамота, дубового мха.


[Закрыть] старой школы, – седой парфоман терпеливо ждал, пока Ася придет в себя.

– Нет-нет, я винтажом не увлекаюсь. Только селектив77
  Селектив – селективная парфюмерия, считается классом выше «люксовой» (массмаркета), отличается дорогими, натуральными компонентами и сложностью композиций.


[Закрыть], – она расплатилась и стала засовывать в сумку заляпанный лютановский колокольчик с притертой крышечкой и Пале-Роялем на этикетке. Это была один первых ее парфюмов – Серж Лютан Шерги (Chergue)88
  Серж Лютан (Лютен, Лютенс) Шерги – Sergue Lutеns – французский парфюмер и основатель одноименного парфюмерного дома. Chergue – аромат, созданный Кристофером Шелдрейком в 2005 году.


[Закрыть]. Медово-табачно-специевая патока, бальзам на сердце. Асю всегда удивляло, почему у старых парфманьяков всегда заляпанные флаконы и грязные квартиры? Почему, имея такое острое обоняние, способное различить несколько десятков компонентов в духах, они мирятся с запахом грязи, засаленных диванных ручек, засиженных мухами холодильников. С тех пор, как Ася залипла на парфюмерии, походы по таким квартиркам стали весьма частыми. Все парфманьяки паслись на Авито, и ежедневное прочесывание объявлений стало Асиным привычным занятием. Покупать духи в бутиках и сетевых магазинах в этой среде считалось глупым и недостойным. Бутики – исключительно для изучения. Ася очень любила маршруты от небольшого магазинчика «Молекула» на Неглинной через ЦУМ с его огромными парфюмерными рядами на первом этаже, до небольшого, но пафосного корнера в «Модном сезоне» на Охотном ряду. Она совершала паломничество в эту мекку много лет каждую неделю, а то и чаще, знала в лицо всех консультантов: редкие из них по-настоящему понимали в парфюме, большинство улыбчивых глупеньких девочек набиралось через хед-хантер, и сами просили ее рассказать что-нибудь познавательное, дабы потом втюхивать эти истории наивным клиентам. Из карманов ее джинсов, пальто, курток, шуб постоянно вываливались бумажные надушенные блоттеры разной формы, с многочисленными виньетками всевозможных брендов. На обучающих курсах консам дарили тестеры – флаконы духов без коробки, чаще с лазерной надписью или стикером Not for sale, которые те, ввиду небольших зарплат, продавали на Авито таким же маньякам, как Ася. Круг замыкался. Кроме того за годы своего хобби, в записной книжке Асиного телефона собрались Махмуды, Тагиры, Давиды, Асхеды – оптовики, у которых тоже можно было выкупить флакончик-другой.

Поначалу, утонув в собственных желаниях, изучая бренды, направления, течения, тематики, Ася участвовала в «распивах» и покупала «отливанты» – маленькие флакончики со спреем (атомайзеры или в простонародье «фуфырики»), в которые предприимчивые девы перепшикивали или переливали духи из родного флакона, вытягивая жидкость шприцем. Позже она уже сама стала распивать парфюмы по 5-10 миллилитров, пытаясь вернуть часть денег от явно небюджетного увлечения. Первое время духи многоярусно ютились на прибитой полке в темном углу коридора. Когда количество флаконов перевалило за 30, коллекция начала кормить саму себя: нарядные пузырьки менялись, продавались, покупались и потихоньку прирастали. В голове Аси появилась четкая система «вау-хотелок» и «фу-глупостей». В комнату был куплен шкаф, и вся стеклянная братия, натертая до блеска, расставилась по полкам, как новобранцы под матюги красномордого прапора.

Со временем в тематических группах на фейсбуке к Асе пришла слава великого аутентификатора. Она разбиралась в тонкостях шрифта, особенностях внешних и внутренних изгибов флаконов, вогнутостях и выпуклостях табличек и многой другой ерунде, которую не могли уловить обыватели, но отлично знали бывалые парфманьяки. Фейкоторговцы, как тараканы, постепенно привыкающие к отраве, шлифовали свое мастерство подделки, и занимали на этом рынке активную и вполне уютную нишу. Год от года их профессионализм рос, и они умело копировали не только флаконы, но и верхние ноты популярных композиций, так что порой догадаться о подделке можно было, только прослушав аромат в раскрытии в течение получаса и более. Ася не попалась на фейк ни разу. У нее была чуйка. Чуйка на оригинал. И не только в духах.

Глава 8

Впервые эту чуйку увидела в ней руководитель новостей в местной телекомпании «События Н-ска». Анна Федоровна Соколовская только перешагнула сорокалетний рубеж и вела ежевечерние новости в эфире Н-ска, когда Ася еще ходила в детский садик. Она была вполне свежа, но внутри уже громко тикали часы, делая ее, в принципе клевую бабу, нервной и стервозной. Как-то, психанув в своем мужском коллективе (который самолично и создала, трепетно отбирая каждую особь), она сказала, что наберет новых корреспондентов с улицы, и заткнет всем их поганые рты. И оказалась права. Вместе с тучей людей, с улицы пришла окончившая университет и болтавшаяся целое лето без дела Ася. Съездив стажером на несколько съемок, Ася отписала тексты, и, читая их, Соколовская поняла, что в лице этой милой ушастенькой девочки на Н-ское телевидение пришла другая эпоха. Асин язык был лаконичным, образным, пульсирующим, как аорта младенца. Анна Федоровна для порядка поправила несколько слов и протянула Асе исписанный лист:

– Молодец!

Ася засияла, не подозревая, что та же Соколовская построит несложную интригу и выпрет ее уже через год. Но пока она с головой нырнула в профессию, которая стала ее крылатой силой на долгие лета.

Первым потрясением стал собственный голос, записанный в студии. Несмотря на то, что Ася читала патетические стихи на весь школьный зал в День победы и на 23 февраля, ее голосок в записи оказался прижатый двумя прищепками к бельевым веревкам.

– Надо добавить низов, – сказал старый оператор Иван Петрович, единственный окончивший профильный ВУЗ – ВГИК.

От причастности к людям, стоявшим на ступеньках ВГИКа, внутренний Асин гордячок распухал и хорохорился.

Вторым прорывом в осознании себя оказался новенький пейджер, выданный всем корреспондентам новостей для быстрого реагирования. Пейджера не было еще ни у кого из Асиных друзей и знакомых, поэтому она специально заправляла майку в штаны, чтобы на поясе был виден этот вибрирующий и пищащий экранчик. Абонент 5502. Это было равносильно агенту 007 местного разлива. Когда на очередном праздновании очередного дня рождения Ася танцевала медляк с корреспондентом Сеней Лисовским, в области ниже пупка она ощутила настойчивое движение.

– Это не я, – скромный Лисовский забегал глазами, – точнее, я бы тоже не против, но это он, подлец, – на его животе бестактно вибрировала черная коробочка.

Как-то летом Соколовская допустила роковую ошибку, уйдя в двухмесячный отпуск. Программу вели парни, но когда на море уехал последний из них, в эфир посадили Асю. Она была уже заметным корреспондентом, бойким и неугомонным, в голосе присутствовали нужные низы, а потому инъекция эфира была оправдана. Много лет спустя, глядя на VHS-ные записи99
  VHS-ные записи – записи на кассете формата VHS.


[Закрыть] себя самой на Н-ском телеканале, Ася давилась со смеху. На экране сидела очаровательная кукла, у которой двигался только рот. Все остальные части лица застыли в бесконечном ужасе, руки неестественно лежали на столе параллельно друг другу, ладонями в одну сторону, пиджак жил своей жизнью, совершенно отдельно от тела.

– Пиджачок нужно сменить, – посмотрев первые эфиры, сказала Алина Ланина, рекламный продюсер телекомпании.

Алина была дамой божественной ухоженности с безупречным строгим каре и безупречно же сидящих брючных костюмах. О том, что это заслуга дизайнеров Сен Лорана, Ася тогда даже не догадывалась. Алина пригласила Асю в свою машину, и водитель отвез их в небольшой частный магазинчик, хозяйка которого расплачивалась с телекомпаний бартером – шмотками за рекламу. Поскольку в брендовых вещах в студии никто замечен не был, а реклама крутилась в самый прайм-тайм, все искоса поглядывали на Ланину, совершенствующую свой имидж день ото дня.

– Подбери что-нибудь девочке, – сказала Алена хозяйке, и села в дизайнерское кресло, закуривая.

Спустя два часа Ася, как в зарубежных фильмах о золушках, вышла с кучей вещей, среди которых к эфиру был пригоден лишь один пиджак и пара шелковых блузок без рукавов.

– Мне все это нужно куда-то сдать? – робко спросила Ася.

– Оставь себе, оденься по-человечески, – покровительственно ответила Алена.

На следующий день они поехали к личному косметологу Ланиной, которая пыточно выщипала Асины брови в струнку и наложила макияж из палетки, количество цветов которой повергло Асю в шок. Ничего богаче двухцветных теней «Елена» в Асиной тряпочной косметичке не было.

В следующий эфир Ася села преображенной. В ней появилось какая-то богемность московских телеведущих, что сразу отметил замгубернатора Н-ской области Сергей Жуков. После заседания экономического комитета, на который Ася приехала как корреспондент (после двух-трех сюжетов в день, сделанных для новостей, садиться в эфир ведущей было устоявшейся региональной практикой), он прижал к груди ее руку и шепнул: «Мое сердце бьется чаще из-за тебя».

Соколовская осознала, что поступила опрометчиво, в первое же рабочее утро после отпуска. Она отсмотрела несколько Асиных эфиров и пригорюнилась. Чьих это рук дело Анна Федоровна поняла сразу: с Алиной Ланиной у них были крайне натянутые отношения. И выбить себе эфирный пиджак за счет рекламного бартера Соколовская не могла уже больше года. Ася оказалась лишь пешкой, Анна Федоровна не хотела ее терять, но от соперницы нужно было избавляться.

– Что за убожество! – прокомментировал эфирную картинку ее любовник, главный режиссер Юрий Палыч. На общей летучке раз в неделю он делал разбор полетов. – Я спрашиваю, что за убожество! Кому пришло в голову посадить этого совершенно не киногеничного человека в студию? Что за пиджак, позвольте спросить! Главный оператор, вы совсем ослепли, что у вас в кадре?

Народ сидел погасший, но никто не сказал ни слова. Процедура травли была частой и отработанной.

– Держись, – после летучки к ничего не понимающей Асе подходили друзья-коллеги и прощались, как перед расстрелом.

– Ты понимаешь, что ты – ничтожество, ты выгорела, исписалась, – главреж Юрий Палыч прижал ее в углу коридора и обдал запахом пота, парами алкоголя и богардовского One man show1010
  Богардовский
  One
  man
  show
  – шипровый мужской аромат от
  Jacques
  Bogart
  1980 года выпуска.


[Закрыть]

Ася не понимала. Ей казалось, что она только занесла ногу перед прыжком, что у нее хватит сил свернуть горы.

– Вы меня еще увидите, – она сжалась, пытаясь остановить слезы.

– Где? – глумясь, засмеялся главреж, сверкая круглыми очками.

– На первой кнопке, – брякнула Ася, даже не подозревая, насколько провидческой окажется эта фраза.