Текст книги "Как я изучаю языки"

Автор книги: Като Ломб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Как-то провела я несколько недель на юге Испании, в Андалусии. Я была в полном одиночестве, почти без каких-либо связей и контактов с местным населением. Я, впрочем, не очень-то их искала, а может быть – если начистоту, – и не могла найти (благодаря моему произношению, сильно отличавшемуся от «совершенно невразумительного» выговора испанцев). «Макроклимат», таким образом, оставался неиспользованным для практики в языке, если не считать текстов реклам, фирменных объявлений, названий книг в витринах, надписей. И в этом вакууме мне удалось приучить себя к немым монологам по-испански настолько, что по дороге из Испании в Англию затратила неимоверное количество энергии, чтобы перейти на английский, с которым мне на следующий день предстояло работать на одной из международных конференций.

Приоритет языкового микроклимата перед макроклиматом подтверждается еще и тем фактом, что люди, покинувшие родную страну в зрелом возрасте, на протяжении очень длительного времени не могут овладеть новым для них языком. Венгры, живущие на территории Северной и Южной Америки с конца войны, а то и с двадцатых годов, не занимаясь языком сознательно, специально, так и не смогли научиться говорить на нем безошибочно. И не потому, что у них не было языковых способностей: они создали вокруг себя венгерскую языковую среду – говорили по-венгерски со своими детьми, друзьями и товарищами по работе, потому что жили почти изолированными венгерскими эмигрантскими колониями.

А сколько убедительнейших обратных примеров! Как это получается, что у тех, кто годами не говорит на иностранном языке, он почти «не ржавеет»? Могу объяснить это только «внутренними монологами», которые подсознательно постоянно ими «произносятся». Я рекомендую моим коллегам, Средним Учащимся, сознательно приучить себя к ним.

Возвращаемся к книгам. Возникает вопрос: что читать? А то, что нас интересует. «Interesse stärker, als Liebe» (Интерес сильнее любви), – гласит немецкая пословица. В самом деле, ведь интерес способен одолеть одного из злейших врагов рода человеческого – скуку.

Но надо сознаться, что блуждающим в джунглях предложений с минимальным запасом лексических и грамматических знаний, с компасом еще несовершенных языковых навыков чтение поначалу радости доставляет мало. Через пять, десять, двадцать минут появляется ощущение какого-то тупика. Необходимо что-то, чтобы это ощущение побороть.

Это «что-то» – интересность чтения, книги.

Кто что считает интересным – вопрос возраста, духовного склада, профессии или пристрастия. Я не постеснялась спросить людей, которые, как мне было известно, «вчитывались» в иностранный язык подобным же образом: что помогло им преодолеть «мертвую точку»? Помещаю их ответы в том же порядке и той же форме, что и получила.

С.П., пенсионер: «Я прочел кучу иностранных каталогов, чтобы упорядочить свою коллекцию марок».

М.Э., гимназист третьего класса: «Чувствуешь, что отстаешь от жизни, если не знаешь, к каким соревнованиям, встречам готовятся сейчас известные зарубежные футбольные команды».

Н.Б., мастер по ремонту пишущих машинок: «У меня, знаете ли, есть одно изобретение. Прежде чем сделать заявку, хотелось удостовериться, не открыл ли я Америки».

В.К., парикмахер: «Меня интересует все о киноактерах».

Ф.П., бабушка: «И чего только не пишут, каких только неприличностей нет в современных любовных романах, которые издаются на Западе!»

М.А., начальник отдела в министерстве: «Обожаю детективы. Каким бы трудным язык ни был, ни за что не брошу, пока не узнаю все подробности. А главное – чем все кончилось?!»

Л.И., работница типографии: «…напевала себе и напевала мелодии любимых иностранных песен, пока не пришло в голову, что ведь и тексты можно выучить и понимать!»

М.И., продавщица: «Все началось с приключений Мегрэ. Теперь я уже и сама могу написать по-французски что угодно на эту тему…»

В.Ш., студент-медик первого курса: «Хотелось бы серьезно заняться психиатрией. Надо бы знать два-три иностранных языка. Уже читаю по-немецки».

Р.М., художник-оформитель: «Сколько раз видел я в иностранных журналах красивые интерьеры, мебель, платья, а что там написано, как это сделать – прочитать не мог…»

Чем полнее удовлетворяет чтение нашу любознательность, тем меньше остается на долю другого условия преодоления «мертвой точки» – самодисциплины.

Ведь не бросали же мы велосипед после первого падения и не рубили на дрова санки после первой неудачной попытки съехать с горы. А ведь эти события оставляли у нас долго незаживающие раны и синяки. И мы все-таки выдержали все испытания, ибо знали, что риск будет раз за разом все меньше, навыки будут наращиваться, а вместе с ними – и радость.

А здесь ведь речь идет даже не о каком-то новом мире. Ведь с языком так или иначе мы имеем дело постоянно, а следовательно, владеем и навыками, которые надо только осознать, чтобы научиться говорить на еще одном языке.

Речевые навыки лучше всего развивает чтение современных пьес, новелл, романов, написанных в хорошем, простом ритме. Так называемые «ситуативные элементы» языка заключены в подтексте художественного повествования и вместе с подтекстом незаметно вкрадываются в память. И по ассоциации всплывают вновь, когда мы попадаем в ситуацию, сходную с той, которую мы встретили в книге.

Преимущество «ситуативных» текстов заключается в том, что они дают, как правило, самые нужные слова и грамматические модели. Недостаток – в том, что усваивать их самостоятельно труднее.

Всякий, кто засучивает рукава, чтобы взяться за иностранный язык, должен быть готов встретиться не с одним, а по меньшей мере с двумя языками. С языком письменным и языком устным. Средний Учащийся, избравший предлагаемый мною метод по склонности или по обстоятельствам, с первым испытывает, как правило, трудностей меньше, чем со вторым.

Во всякой книге имеются так называемые описательные моменты, в которых автор, так сказать, цитирует самого себя, и так как он в силу своей профессии хороший стилист, то вручает нам красивые, скроенные по всем правилам предложения. Так и преподаватель, если он хороший педагог, стремится всегда говорить, тщательно подбирая слова, правильно строя фразы.

Посмотрим-ка, мои дорогие коллеги Средние Учащиеся, до чего может скатиться в наших устах наш родной язык, если не ухаживать за ним! Когда мы пишем – делаем орфографические ошибки, в речи не проговариваем всех звуков, обрываем начатые предложения, пропускаем слова, не согласуем их и допускаем неправильные управления. Бернард Шоу говорил, что он знает три «английских» языка: на одном он пишет свои пьесы, другим пользуется для официального общения, а на третьем говорит со своими друзьями; и как непохожи друг на друга все эти три языка! Впрочем, эта «расслоенность», имеющая место в каждом языке, наиболее резко проявляется именно в английском. Ведь образовался он, как известно, на стыке двух крупных языковых групп: романской и германской. И соответственно в нем сплавилось два лексических монолита: норманнский (французский) и англосаксонский.

Бродячий пример: словам «теленок», «свинья» и «бык» в английском языке соответствует по два слова. Само животное обозначается словами «calf» (нем. «Kalb»), «swine» (нем. «Schwein»), «ox» (нем. «Ochs»), потому что простые люди, которые за этими животными ухаживали, были германского происхождения – англосаксы. А потребителями мяса этих животных были уже норманны, господа-завоеватели, и поэтому слова «телятина», «свинина», «говядина» имеют романские корни и происхождение: «veal» (фр. «veau»), «pork» (фр. «porc»), «beef» (фр. «boeuf»).

Известно, что при общении с иностранцами мы лучше понимаем людей образованных, чем необразованных. Однако один мой знакомый, побывавший в Лондоне и хорошо знавший немецкий, а по-французски – ни слова, с удивлением обнаружил обратное: полицейского сержанта-регулировщика он понимал лучше, чем своих просвещенных коллег. В интересах языковой практики он забредал и в церкви послушать проповеди (этим старым приемом пользуюсь постоянно и я: слушаю язык и отдыхаю от изнурительного осмотра достопримечательностей). Мой приятель был страшно огорчен – из английских проповедей он не понял ни единого слова. Не понимая, в чем дело, и сгорая от желания разгадать эту тайну, он захватил с собою текст проповеди, который, очень кстати раздавали в одной из церквей. Привез его домой. Мы посмотрели его вместе и обнаружили, что вся лексика проповеди построена на романских корнях. Мы здорово тогда развлеклись, «переводя» английский текст на английский же, заменяя каждый романский корень германским: соответствия нашлись по каждому слову (например: «to commence» – «to begin» и т.д.).

В описательных частях художественной прозы эта расслоенность сказывается меньше. Язык английской художественной литературы, да и не только английской, более однороден. В описаниях, например, он не показывает тех отклонений, которых требуют в разговорном языке различные степени вежливости. Приятным завоеванием нашей эпохи является все более редкое употребление таких слов, как «соизвольте», «осмеливаюсь», «окажите честь» и пр. Однако жаль, что мы все чаще начинаем забывать и слово «пожалуйста». Жаль потому, что если вдуматься в собственное значение слова («пожаловать»!), то каким прекрасным представится его содержание! Прекраснее может быть лишь слово, с каким подают путнику стакан вина в Трансильвании («милуйте»!).

Но в некоторых языках – например, в японском – описательные моменты художественной литературы совершенно непригодны для овладения устной речью. Характерная особенность японского состоит в том, что даже такие простые действия, как «идти» и «говорить», обозначаются совершенно иными словами, в зависимости от того, к какой части общества принадлежит говорящий с нами – к «верхней» или «нижней». Однако человек к этому быстро привыкает, ведь остатки, лексической «кастовости» можно найти в любом языке («возьми» – «на», «привет» – «здравствуй»). Значительно труднее научиться иному: спряжению одного и того же глагола в зависимости от возраста нашего партнера по беседе и его социального положения. Самой невежливой формой говорящий пользуется по отношению к самому себе, и если случайно, употребив другое спряжение, мы с этого «самоуничижения» собьемся, то рискуем вызвать смех, как если бы на любом «нормальном» европейском языке мы сказали нечто вроде: «Завтра я окажу тебе честь своим посещением».

Ценную разговорную лексику мы можем почерпнуть в текстах современных пьес и романов, где много диалогов. Классические произведения для этой цели, как правило, не годятся. Как-то я спросила свою немецкую подругу, изучавшую венгерский язык по произведениям Мора Йокаи[7]7
  Мор Йокаи (1825–1904) – венгерский писатель, отразивший в творчестве традиции романтизма. – Прим. перев.


[Закрыть], нравится ли ей новая соседка по гостиничному номеру. «Пригожа ликом, но дюже горделива», – ответила она.

Почему некоторые слова за два-три десятилетия становятся смешными, а некоторые – тоже старые – свои ценностные значения сохраняют? Этого никто не знает… Не удалось мне найти ответа и на вопрос, почему мы приняли лексические новшества по отношению к давно бытующим в нашей жизни вещам и явлениям, почему отвергли их старые обозначения. Безо всякого сопротивления пользуемся мы сейчас такими словами, как «контора», «круглосуточно», и при этом совсем смутно представляем себе, а то и вовсе не знаем, что значили «приказные палаты» и «днесь». Мы приняли слово «вертолет» и отвергли «геликоптер», приняли «автомобиль», «автомашина» и не взяли «самоход», что было не менее логично, чем «самолет»… В медицине как терминологическое новшество почти повсеместно утвердилась «пневмония», уживаясь с «воспалением легких», но термин «метаболизм» (обмен веществ), который короче своего перевода на русский или венгерский и однозначнее, даже медиками принимается с оговорками, а то и вовсе отвергается. Где логика? «Habent sua fata verba» – судьбы слов неисповедимы.

Учебники и даже выходящие сейчас у нас в Венгрии разговорники тоже пользуются зачастую искусственным, приспособленным (адаптированным) языком и поэтому не могут быть достаточно надежными источниками разговорной речи. Как-то листала я «Разговорник для туриста» и не могла не рассмеяться, когда представила себе в контексте современной жизни диалог, который предлагался этим изданием для заучивания: «Мне хотелось бы познакомиться с историческими достопримечательностями вашей страны, также с важнейшими продуктами вашего сельского хозяйства».

Куда вероятнее, что разговор между венгром и иностранцем будет проходить примерно так:

– Ну как, может, зайдем куда-нибудь выпить по черному?

– Ой! Пожалуйста, медленнее, не понимаю: пойдем по чему?

– Давайте, говорю, выпьем по черному!

– «Черный» – это черный кофе?

– Ну конечно!

– Не могу, мне надо возвращаться в это… ну как?… где гости…

– В гостиницу? Тогда пока!

К сожалению, учебники и преподаватели крайне редко дают такие «маловажные» слова и выражения. А ведь как бы ни боролись в каждой стране за «чистоту» речи слова именно такого типа, а не «благовоспитанные» стилистически «чистые» слова и обороты побивают в повседневной речи все рекорды повторяемости и употребляемости.

Итак, «возвращаясь к нашим баранам», еще раз говорю: пока мы не попали в настоящую языковую среду, такие «диаложные модели» в наилучшем виде со всеми ключами к употреблению даст нам художественная литература, и начинать ее читать следует с первых шагов в языке.

Как читать?

Поначалу особенно не размахиваясь, почти поверхностно, а затем уже придирчиво, скрупулезно, добросовестно.

К начальной поверхностности я призываю в первую очередь моих коллег-мужчин, а среди них прежде всего тех, кто настроен «протехнически». Пусть мужчины простят мне подобную «дискриминацию».

Я часто вижу, что мужчины даже к самому легкому и незамысловатому чтению приступают, вооружаясь самыми тяжелыми словарями. Одно слово чтения в книге – одно обращение к словарю. Не удивительно, что это дело быстро надоедает, и они с облегчением вспоминают, что сейчас будут передавать последние известия и надо включить радио. Добросовестность – хорошее качество, но в начале изучения языка она скорее тормоз, чем двигатель. Каждое слово искать в словаре не стоит. Беда куда большая, если книга потеряет вкус из-за постоянных перерывов в чтении, которые мы устраиваем себе поисками в словаре. Не все ли равно, за каким кустом притаился инспектор, комиссар, шериф – или кто там еще? – выслеживающий преступника: за терновым кустом или за боярышником.

Если слово важно, то оно так или иначе будет повторяться или проявится само собою в так называемом контексте. Такое чтение, требующее вчитывания или догадки, оставляет следы куда более глубокие, чем механически рефлекторное пользование словарем.

Если же мы пришли к пониманию посредством определенного умственного усилия, то это означает, что в воспроизведении смысловых связей мы приняли активное участие, что решение языковой головоломки нашли мы сами. И радость от этого, по-моему, куда большая, чем от правильного, удачного решения кроссворда.

«Переживание успеха» делает труд еще более сладким и с лихвой возмещает усталость. Даже в нейтральный текст оно вносит самый интересный фактор жизни. О чем я говорю? Воспользуемся возможностью, которую предоставляет нам этот доверительный разговор, и сознаемся, что при любом чтении самое интересное для нас – это мы сами.

Что значит это слово, догадался я сам, я разгадал смысл предложения. Вот она награда – подсознательное удовлетворение собой; можно мысленно похлопать по плечу все человечество. Вложенный труд возмещен, в руках – стимул для продолжения деятельности.

Опыт показывает, что успешное начало обеспечивает особенно хороший старт в изучении иностранных языков. Успех закладывает основы привычки чтения. А привычка нужна во всякой человеческой деятельности. Главное – научиться не вешать носа, не расстраиваться, попав в недружелюбную среду иностранного текста.

Кто не испытывал неприятного ощущения в первые минуты, когда, отвыкнув от купания, окунался в прохладную, почти холодную воду озера, моря или реки? В ком не возникало при этом желания сейчас же вернуться на прогретый солнцем песок? И кто не радовался, привыкнув через пару минут к холодной воде, что не поддался первому ощущению? Заинтересованность в иностранном тексте, его интересность и призваны помочь начинающему «пловцу» преодолеть внутреннее сопротивление и робость.

И вот уже закрутилось колесо повествования, все быстрее крутится маховик нашей психики. Теперь надо учиться тормозить. Мы преодолели себя и с приподнятым чувством отложили книгу, мы поняли, о чем шла речь. Настала пора замедлить чтение и готовый продукт литературы превратить в сырье – в сырье для учебы. На втором этапе «учебы через чтение» я бы порекомендовала сменить девиз доверия к себе на девиз недоверия.

В венгерской литературе, насколько мне известно, изучение языка описал только Кальман Миксат в прекрасной новелле «Aussi brebis» («Тоже овца»). Один писатель нанимает для своих сыновей преподавателя французского языка – девушку-француженку. Ребята сопротивляются учебе всеми способами, к тому же они уверены, что их юная учительница на самом деле французского не знает. Они добиваются у своего отца обещания, что он освободит их от учебы, если удастся доказать, что девушка знает по-французски очень плохо. Стремясь всеми способами к разоблачению, мальчишки все забрасывают, роются в словарях, заучивают правила, пока незаметно для себя не приобретают основы знаний. Так будем же на втором этапе недоверчивыми подозрительными и мы. Давайте рассматривать слова и предложения как пробный камень верности писателя правилам языка, на котором он пишет.

Могу предсказать вам результат. Выяснится, что Андре Моруа знает французский язык лучше, чем мы, Вера Панова лучше знает русский, а Тэйлор Колдуэлл – английский. В этой борьбе мы не победим, но выиграем. Наши знания окрепнут, приобретут твердые формы. Впрочем, я не случайно упомянула именно этих трех авторов. Гибкий, естественный стиль их сочинений позволяет воспользоваться ими как лучшим средством для «разминки».

Тем же, кто вопреки всем уговорам боится взяться за произведения, написанные настоящим языком, от всего сердца предлагаю читать адаптированные или откомментированные книги, например, в СССР выпускаемые издательствами «Прогресс», «Высшая школа» или «Просвещение». Адаптированные тексты представляют собою те же произведения классиков мировой литературы, но в учебных целях упрощенные в лексическом и синтаксическом отношении. Вы их можете приобрести и в книжных магазинах, и в библиотеках, хотя последние для этого я не рекомендую. Перефразируя пословицу, можно сказать, что «деньги любят счет, а книга – карандаш».

В каждом произведении литературы заключен весь язык так же, как море – в капле воды. Если у нас хватает терпения возиться с текстом, разбивать его и вновь соединять, перетряхивать и вновь давать ему отстояться, мы сможем научиться очень и очень многому.

Лайош Кошут, речи которого цитируются сейчас английскими учебниками по риторике, изучил английский язык в австрийской тюрьме. Отправной точкой послужили ему шестнадцать строк из одной драмы Шекспира. «Английскую грамматику я должен был изобрести в полном смысле этого слова. Когда же я ее изобрел и много сотен раз понял ее во всех поворотах шестнадцати шекспировских строк, я уже знал по-английски настолько, что мне оставалось набрать только слова».

Чтение и произношение

Знать язык – означает понимать других и уметь выразить себя понятным для других образом. Конечная цель учебного процесса – усвоение этих двух навыков в письменной и устной речи.

Восприятие смысла письменной и устной речи – процесс аналитический. А сообщение, передача собственного высказывания – деятельность синтетизирующая.

Если отсутствует хотя бы один из перечисленных навыков, то задача не выполнена. Конечно, случается, что мы бываем вынуждены чем-то жертвовать. И, как правило, не из-за принципиальных соображений, а из-за нехватки времени.

Все эти навыки взаимообусловлены и подкрепляют друг друга, но опыт показывает, что они могут быть усвоены и по отдельности. В Риме я встречалась с таким портье, который говорил на семи языках, и на всех семи с прекрасным произношением (и по-венгерски тоже), но писать правильно не мог ни на одном (даже по-итальянски). Янош Арань и Шандор Петефи, одарившие нас бесценными художественными переводами, о произношении даже понятия не имели.

Книга, к сожалению, правильному произношению научить не может. Несколько лет назад я была свидетельницей забавной сцены в лондонском аэропорту. Так называемый «immigration officer» крутил в руках паспорт индийского студента. «Цель поездки – учеба», – прочитал он вслух.

– А что будет предметом учебы? – поинтересовался служащий.

– Love, – ответил студент, который слово «law» (право) видел до сих пор, очевидно, только на бумаге, потому-то и произнес его как «love» (любовь).

Служащий, обладавший подлинно английским хладнокровием, даже бровью не повел. Он пропустил приезжего через ограждение и только потом пробормотал себе под нос, что «love» примерно одинакова во всем мире, и не стоило проделывать столько миль, чтобы изучить, вероятно, очень несущественную разницу.

Произношение – одна из труднейших задач в изучении языка и один из важнейших пробных камней правильности нашей учебы. Хотя без знания лексики и грамматики тоже достигнешь немного, в первый момент контакта с иноязычными собеседниками о наших знаниях судят прежде всего по произношению. В суждении о наших способностях оно играет примерно ту же роль, что и внешность в женщине. Красивая женщина в первый момент своего появления «всегда права». Позднее может выясниться, что она глупа, скучна, зла, но в первый момент поле сражения остается за нею.

Обучение произношению имеет историю более короткую, чем обучение грамматике или лексике. По-настоящему важным его сочли лишь тогда, когда началось массовое изучение живых языков. Но все же этот относительно небольшой промежуток времени оказался достаточным для того, чтобы в общественном мнении укрепился ряд ложных представлений. Рассмотрим их в порядке очереди.

«Для хорошего произношения нужен хороший слух». Если и нужен, то, во всяком случае, не тот, который называют «хорошим» в бытовом значении (то есть музыкальный слух). Пример тому – целый ряд замечательных венгерских музыкантов, которые говорили и говорят на иностранных языках ярко, правильно, интересно как в лексическом, так и в грамматическом отношении, но с изящным венгерским прононсом. Необходимый для хорошего произношения задаток я назвала бы, скорее, способностью к «вслушиванию» – различению сознанием через слух звуков иностранного и родного языков. Ложным представлением является и то, что «для овладения хорошим произношением достаточно это хорошее произношение много раз слышать». Думать так – такая же наивность, как быть уверенными, что, внимательно проследив за всеми движениями И. Родниной и А. Зайцева, и мы на другой день тоже сумеем проделать на искусственном льду Будапештского городского сада «риттбергер» с тройным поворотом…

Чемпион и его тренер идут к совершенству путем упорного постоянного труда, сопряженного с большими жертвами, до изнеможения отрабатывая мельчайшие детали. Прошу мне не возражать. Я знаю, что Средний Учащийся не собирается выступать на всемирной языковой Олимпиаде. Но тот, кто учится петь, даже не собираясь стать великим певцом, все же находит естественным заниматься сольфеджио часами, днями, месяцами, годами. Путь к хорошему произношению тоже ведет через своего рода сольфеджио, которое преподаватели языка называют обычно словом «drill» или «drilling», что означает «муштра».

Лепет грудного ребенка – музыка высших сфер только для родителей, а для него самого – прилежная практика сольфеджио. Он как бы пробует, как можно произнести самому те звуки, которые издают окружающие его взрослые и дети, уже научившиеся говорить. И по отношению ко взрослым, изучающим иностранный язык, у него есть огромное преимущество: ему не нужно при этом забывать другой звуковой ряд; отправной точкой служит ему не буква, на которую взрослые реагируют обычно звуком, ставшим уже рефлекторным.

Одно время в Буде работала общая школа, в которой с первого класса преподавался французский язык. Ходил туда и мой сын. Я посидела на паре уроков. Все дети так великолепно произносили «quatre» как «кят», что я только вздыхала. «Они потому не говорят „кятр“, – сочувственно заметила сидящая рядом другая мама, – что они понятия не имеют, что в слове есть буква „р“».

Можно ли сделать вывод, что человеку надо слово прежде услышать, а потом уже увидеть? Боюсь, что нельзя. И не по теоретическим причинам, а по практическим. Таким долгосрочным, «перспективным» методом приобретения лексики нельзя пользоваться в процессе учебы, даже если предположить, что для правильного фонетического усвоения слова достаточно услышать его всего лишь один или два раза, то есть если не считаться с нашим врагом номер один – забыванием.

С забыванием можно бороться только повторением. Повторение – предварительное условие возможности увеличивать количество встреч со звучащим словом в той мере, в какой это необходимо каждому. Но этого нельзя гарантировать даже в естественной языковой среде, не говоря уж о расстоянии во многие тысячи километров от страны изучаемого языка.

Хотя я уже несколько раз об этом говорила, но хочу обратить внимание моих коллег на то, что неограниченную повторяемость слов могут обеспечить только книги. Только их можно «заставить говорить» бесконечное число раз. И они нас не разочаруют. Вновь и вновь они будут повторять то, что нам нужно.

Но наряду с миллионом прекраснейших качеств у них, однако, есть один недостаток: они не могут говорить «вслух», и при этом безукоризненно чисто, без акцента. Ничего не поделаешь – нужно выучить правила произношения иностранного языка, и не в общих чертах, а сознательно сравнивая их с правилами произношения в родном языке, то есть так называемым компаративным путем.

Необходимо это и тем, кто хорошо – по крайней мере лучше, чем глазами, – воспринимает со слуха, а следовательно, и в иностранный язык входит со слуховой «стороны». Нужно это и тем, кто неограниченное время может пользоваться самыми совершенными аудиолабораториями.

Английское слово «film» кое-кому удается правильно произносить и со слуха. Но значительно важнее и в конечном счете правильнее сознательно усвоить, что в английском языке краткого «i» нет вообще. Задачей хорошего преподавателя – а если его нет, то радио или телевидения, – является обратить наше внимание на такие и им подобные «мелкие» правила.

Но это только одна часть наставления, к тому же не самая трудная. Не менее важен и навык воспроизведения совокупности «звук – ударение – ритм». «Венцы творения», мужчины, в этом вопросе женщинам, по-моему – и не потому, что я сама женщина! – сильно уступают. Ряд психологов утверждает, что способность к подражанию у мужчин в среднем развита слабее, чем у женщин (оглянитесь вокруг – большинство переводчиков, преподавателей иностранного языка и просто очень хорошо владеющих иностранными языками – женщины!). У меня же лично такое впечатление, будто мужчины как-то «стесняются» (а может быть, и без кавычек?) мимики, им персонально не свойственной. А ведь овладение новыми звуками – это прежде всего разучивание новой мимики, разучивание, если хотите, актерское. Вы не замечали, что у вашего знакомого, переходящего с родного языка на иностранный, становится «иностранным» и лицо: если он говорит по-немецки, то как у немца, если по-английски, то как у англичанина, если по-испански, то как у испанца? И это не обман зрения. С новыми звуками в работу действительно включаются новые мышцы лица.

Так что, если кто-то хочет научиться иностранному произношению по-настоящему, то ему нужно прилежно заниматься «сольфеджио», постоянно тренировать неизвестные родному языку звуки и звукосочетания. «Какие? Ведь их так много!» В первую очередь те, неправильная артикуляция которых изменяет смысл слова.

В венгерском языке звук «е» имеет множество вариантов произношения. Но как бы по-разному ни произносили в Задунавье, в Пеште или на Алфельде слово «ember» (человек), никаких недоразумений с пониманием не будет. А в английском слово «bed» (кровать), произнесенное с закрытым «е», дает совершенно иной смысл, чем «bad» (плохой), произнесенное с «е» открытым. Столь часто упоминаемое в современной западной литературе «bed manners» (поведение в кровати) ни в коем случае нельзя путать с «bad manners» (плохое поведение, невоспитанность).

Мне хотелось бы предложить здесь вашему вниманию два момента, которые я усвоила на собственном опыте. Во-первых, фонетический «drill» следует проводить на словах, которые в данном языке не существуют. В английском языке их называют «nonsense syllables» (абсурдными слогами). Если же они связаны с существующими словами каким-либо визуальным впечатлением, то их лучше избегать.

Для нас, венгров (впрочем, не только для венгров), особую трудность представляет разница между произнесением «w» и «v». Давайте в таком случае до бесконечности повторять такие слоги, как «wo – vo», «wa – va», «we – ve», «wi – vi» и т.д. Это удобно делать во время прогулки, купания, ожидания транспорта или причесывания перед зеркалом. Особенно хорошо последнее, потому что в зеркале вы сможете хорошо контролировать специальную мимику, которой требует произнесение этого звука.

Чрезвычайно поучительно и другое наблюдение над фонетическими ошибками. Прислушаемся к ним с сознательной активностью, столь необходимой при изучении языка. «Правила немецкого произношения я впервые поняла по „венгерскому языку“ Зигфрида Брахфельда», – сказала как-то моя «бдительная» подруга.

В средних условиях изучения иностранного языка чрезвычайно важным средством овладения правильным произношением является радио. Не нужно, думаю, говорить, что только в том случае, если наше отношение к нему будет сознательным, активным. «Вслушаемся», насколько каждый из знакомых нам звуков короче или длиннее, более открытый или закрытый, слабый или сильный, чем мы себе это представляли. Если каждый раз мы ближе познакомимся только с одним звуком, то и тогда мы очень быстро станем владельцами прекрасной коллекции фонетических «колодок».

Еще более важную роль при овладении отдельными звуками и их правильным произношением играет правильная мелодика слова или предложения, усвоить которую уже значительно труднее. Наилучшим методом здесь является запись радиопередач на магнитофон и многократное прослушивание. И здесь тоже властвует древнее правило: при выполнении любой задачи важна не столько продолжительность, сколько интенсивность. Не следует любой ценой просиживать часами перед радиоприемником или магнитофоном, если вы, бессознательно ослабив внимание из-за усталости или по каким-то другим причинам, перебираете в мыслях впечатления прошедшего дня или строите планы на завтрашний…