Текст книги "Бешеные души"

Автор книги: Катерина Рэйкир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Контора Кроу стояла на улице 1157, улице офисов. Сюда я ходила на распределение земель, в соседнее здание. С тех пор для многих это место стало синонимом жестокого разочарования и разрушенных надежд. Здесь сотням людей сообщали, что после всей бюрократической волокиты, после всей беготни с доказательством, что ты прибыл сюда официально, что ты работал на благо новой планеты, что ты достоин, после всех унижений и снисходительных взглядов мерзких рож, мы узнавали, что земли уже распределены. Но не среди нас, новых поселенцев. Корпорации выкупили все самые лучшие места. Нам могли предложить лишь квартирку в пятидесятиэтажной высотке, либо халупу рядом с производством. Все, что нам обещали, когда мы летели сюда, оказалось ложью. Планета была куплена с потрохами. Мы были куплены с потрохами. Мы и наши дети.

– Ненавижу это место, – отозвался Дюк, обходя редких прохожих. Мимо по дороге сновали редкие автомобили.

– Все его ненавидят. Наверное, поэтому Кроу осел тут.

– Дерьмо к дерьму.

– Точно.

***

В чем суть обладания Связью? Каково это – быть асептом? А в том, что передвигаться по городу тебе можно только на своих двоих. Управлять автомобилем нельзя – ты можешь всех убить. Ездить на общественном транспорте нельзя – ты можешь всех убить. Если попытаешься нарушить правила – тебя тоже накажут. Могут сослать куда подальше или запереть. А могут и убить, но это если ты уже совсем слетел с катушек и тебя признали реально опасным. Признание опасным, как правило, происходит молниеносно.

По этой самой причине мы шли вот уже около часа. Потому что зачем строить города компактно, когда вокруг такая огромная, еще не загаженная планета? Теперь можно строить где угодно и сколь угодно широко. Когда Земля щедро поставляет ресурсы, когда и местных ресурсов достаточно для производства.

Вначале нам это нравилось. Широкие проспекты, тротуары, где никто никого не толкает, потому что места полно. Огромные парки – супер, это было обалденно. Но когда нам запретили пользоваться транспортом, то мы мигом учуяли все прелести этих долбанных проспектов и огромных городов. А когда в парках начали погибать растения, то стало совсем не по себе. Айх превратился в одну большую серую недружелюбную махину.

С одной стороны, хорошо было бы кучковаться. Переезжать поближе друг к другу. Поддерживать друг друга, помогать, учить пользоваться Связью, пытаться сдерживать ее. Но это тоже было невозможно: если вдруг твой сосед со Связью потеряет контроль, он может бомбануть так, что снесет и свой магазин, и твою маленькую кафешечку для местных. Поэтому мы стали врагами и всем вокруг, и самим себе. Поэтому каждая секунда рядом с Дюком добавляла мне по одному седому волосу.

Там, у себя на парковке, они решили, что будь что будет, и все-таки поселились рядом. Потому что так им было проще сохранять душевное спокойствие, оставаться людьми, чувствовать хоть какую-то поддержку. Но однажды я видела, как прекрасно они все улепетывают от человека, который готовился умереть. Это у нас, у всех, было отработано до автоматизма. Мы знали до мелочей признаки потери стабильности. Мы выучили это назубок. И не только для собственной безопасности, но чтобы успеть изолировать самого себя и больше никого не убить. Мы готовились умереть, но в то же время береглись.

Все, кроме меня. Именно сейчас, пройдя очередной, миллионный по счету квартал, я поняла, что меня отпускают таблетки Дюка. И как же ужасно болит лицо. Хотелось заскулить как маленькая собачка. Да много чего хотелось. Ещё одну чашку горячего шоколада, например. Да хотя бы бутерброд и обогреватель.

Внимание привлекло отвратительное здание с десятком круглых бежевых башен на одном огромном основании. Башни жались друг к другу, словно пингвины морозной ночью. Только это были высоченные бежевые пингвины. А громадные панорамные окна, натыканные будто наугад, создавали совершенно абсурдный вид.

– Это же «Пьяный дом»? Это же его так называют? – простонала я, говорить оказалось больно.

– Да. И он не пил, он просто обдолбался, а автоматическая администрация приняла проект, решив, что это такое человеческое искусство, она тогда еще барахлила, и проект проскочил. На самом деле прекрасная задумка.

– Угу… – на самом деле мне очень хотелось обсудить это убожество. От пульсирующей боли на заплывшие глаза наворачивались слезы.

Слева от вычурной входной группы «Пьяного дома», что была отделана золотом цвета настоящего золота, а не синим цветом керали, в которую переродился этот металл, висел огромный рваный транспарант. «Огненные! Совершайте суициды! Спасайте ближних!» – красовалось на нем. Двое полицейских пытались снять растяжку. Рядом стоял третий и руководил.

Мне подумалось, что дрон прекрасно смог бы срезать это сам. Но я не была уверена остались ли у них еще дроны. Их могли продать или разворовать.

Полицейские стали ходить по трое и в полном обмундировании. И каждому под отчет выдавался пистолет старого образца с двумя пулями с кералевым наконечником. Лакомый кусочек, который можно переплавить. Правда, при попытке добраться до такого приза можно легко получить обычную пулю в голову. Поэтому подобным промышляли крайне редко, но тем не менее полицейские ходили группами.

В холл мы не пошли, а сразу свернули к двери подсобных помещений. Огромный коридор был завален барахлом и какими-то пластиковыми контейнерами. Пахло, как и везде в подобных местах, мерзко. Наверняка мерзко, точно я не знала, потому что я не могла почувствовать, только предположить.

Я молилась о том, чтобы Дюк не вывел меня опять на лестницу. Но нет, мы прошли мимо огромной промышленной кухни, где автоматы должны были готовить еду для жителей этого уродливого дома. Но они были опечатаны и законсервированы. Скорее всего большую часть мелких деталей из них уже выковыряли, но, по сути, вся кухня была большим единым агрегатом, соединенным под полом, поэтому полностью вытащить его отсюда было нереально. Огромное темное и пустое помещение, с дремлющим и полумертвым монстром внутри. Хотя… монстры не готовят тебе еду, пока ты греешь свое пузо у бассейна.

Преодолев после кухни еще один коридор, мы пролезли через завалы и оказались у двери. За ней явно кто-то жил, об этом говорили замки на двери и затертая дверная ручка. Ох уж эти тонны дешевого пластика, которым наполняли наши дома, он везде показывал жизнь, указывал на неё истертыми основаниями, заклеенными трещинами.

Дюк стукнул один раз, затем еще два раза.

– Мда? – ответили из-за двери после непродолжительного молчания.

– Это Дюк, – отозвался он. – Я с Анной.

Здесь меня знают? После горы звуков по открыванию двери с той стороны показалось осунувшееся лицо с седой щетиной. Да! Я его знала. Это был бармен из места, где мы иногда зависали с Дюком в хорошие времена. В смысле каждую неделю на протяжении четырех лет. А вот как его звали я понятия не имела. Да и мне всегда было наплевать на это, я просто обращалась к нему «Эй ты, освежи-ка мне стакан!»

– Это Анна? – смутился старик.

– А что, не узнаешь? – Дюк бесцеремонно отодвинул бармена и вошел внутрь, тот не противился. – Где он?

– Там, в комнате, листает свои книжки опять, – ответил бармен и обратил свое внимание на меня. – Проходи, Анна, не задерживайся, пожалуйста.

Я смущенно ступила внутрь. За дверью была обставлена целая квартирка, правда без окон. Подсобные помещения переделали под нужды обычного человека. На стенах висели старые плакаты с агитацией типа «Твоя личная новая планета!» и человек, что стоит ногами на маленьком зелено-голубом шарике. Много лет назад они думали, что он будет выглядеть именно так. Но вот растения с преобладанием антоциана, а не хлорофилла здесь выживали лучше – поэтому леса Маэра были отнюдь не зеленые. И на более новых плакатах планету рисовали красно-голубой. Было такое ощущение, что этот человек только и занимался коллекционированием плакатов. Ими были заклеены стены и даже низенький потолок в нескольких местах. Маленький серый видавший виды диванчик в углу, да парочка стоек с бумажными книгами. Бумажными, я чуть не упала, когда увидела это. Неужели еще были люди, которые пользовались этим пережитком. А потом мне стало резко наплевать, потому что я увидела диван, на который и молниеносно приземлилась.

Я на мгновение закрыла глаза, а когда открыла, испугалась. На меня смотрел ребенок лет восьми-девяти, но этот взгляд я помню его до сих пор. Это был взгляд совсем не ребенка.

Он смотрел строго и твердо, в ответ на мой взгляд даже и не подумал отвести глаза. Поэтому смутиться и проиграть гляделку пришлось мне.

– Лицо ей починить сможешь? – спросил Дюк, стоявший за спиной мальчика.

– Посмотрим, – отрезал он. Мальчишеский, еще не сломавшийся голос отдавал ледяными нотками. Показалось, сейчас он меня хорошенько отчитает за отвязное поведение.

Однако парнишка, ничуть не смутившись, залез рядом на диван и стал разглядывать меня с видом знатока. Потом слез и высказал вердикт.

– Умойся, а потом я займусь повреждениями. Вначале вправлю нос, это больно, потом синяки и прочие мелочи. Это, скорее всего, тоже будет больно, но уже не так сильно, – проговорил он. Даже Дюк так не болтал. А Дюк был врачом покруче этого мальца. Ну, наверное. Я ещё я невольно сравнила парнишку с Августом. Меня передернуло от одного воспоминания.

Эти воспоминания, к сожалению, были отвратительны. Каждый раз, пытаясь вспомнить, каким милым Август был в младенчестве – его руки, которые тянуться ко мне, его улыбку – каждый раз все это перекрывалось воспоминаниями о его смерти.

Я долго стояла в туалете, глядя на кран и струю воды в раковине. Металлы, жидкости, газы, химические реакции. Все это кинулось на простое человеческое тело. Химия и физика ополчились против нас. И победили. Потому что наше мягкое мясо не способно гореть, не способно становиться жидкостью, не способно создавать что-то из ничего. Потому что это невозможно. «Невозможно» – каждый раз повторяю это, когда на улице у меня на глазах идущий человек делает шаг, а на второй разливается водой по ровному высокотехнологичному покрытию тротуара. «Невозможно» – говорят ученые Маэра. «Невозможно» – сказали мне, когда погиб Август.

Стук прервал мои мысли.

– Ты там померла что ли? – пробубнил бармен в дверь.

Я быстро смыла кровь под носом и вокруг. Пыталась тереть, но было нестерпимо больно. Старалась не глядеть на свою физиономию в зеркало.

Меня вновь усадили на диван. На этот раз парнишке поставили стул напротив. Он забрался на него с ногами и наклонился ко мне.

– Расслабься, ненавижу, когда сопротивляются, – проговорил он.

Мальчик приложил обе ладони к моему лицу. И тут я взвыла! Он меня даже не предупредил! Боль была адская, но кратковременная. Из глаз брызнули слезы. Кто-то сунул мне тряпку или что-то похожее на полотенце. Я вытерла слезы, приятно отмечая, что нос, мой любимый прекрасный нос, больше не ноет.

– Теперь остальное. Это сложнее и дольше. Но не так больно. – Мальчик вновь вернул ладони мне на лицо. Он шевелил и проводил пальцами по щекам, под глазами, возле крылышек носа, по переносице и везде за его пальцами следовало мерзкое колючее ощущение, будто лицо сводило. Иногда он тер мне лицо своими маленькими детскими пальцами и сильно давил.

Я приоткрыла глаза. Дюк стоял у него за спиной и внимательно наблюдал. Слишком внимательно, даже строго. Давно не видела его таким.

– Глаза закрой, мешаешь, – буркнул парнишка.

Мне очень хотелось расспросить его о его Связи. В чем ее суть? В управлении живыми тканями? Или чем-то в этих тканях? В чем состояло «невозможно» его способности? Да и знал ли он сам об этом? Август понятия не имел, что с ним происходит. А этот мальчишка не только знает, что с ним, он почти профессионально пользуется этим. Как такое возможно?

Разглядывая его украдкой, я поняла, что ошиблась с возрастом. Ему наверняка было где-то десять или одиннадцать, просто он был довольно низок для своих сверстников. Наверное, все же ближе к десяти, решила я. Но кто его научил так пользоваться Связью? Родители?

Мысли перебежали к старухе, с которой жил мальчик. Наверняка это была его бабушка.

Я сидела и строила миллионы догадок о том, кто этот мальчик и откуда он взялся. Но все эти догадки, по сути, не значили ничего, потому что это уже в любом случае проблема Кроу. Потому что мальчишка станет отныне его собственностью. Он наверняка с таким же серьезным видом будет приказывать мрачным парням Кроу заткнуться, пока он их лечит.

***

Ночами, валяясь в какой-нибудь дыре под вонючими одеялами, я проклинала тот день, когда согласилась на уговоры мужа и прилетела на Маэр. Я боялась космоса, боялась летать, боялась высоты, вакуума. Я не хотела умирать.

Первые дни на этой планете я просто лежала. Вбирала в себя силу притяжения и молилась, чтобы она меня не отпускала. Чтобы меня не выбросило куда-нибудь в космос.

Теперь мне плевать на это. Я хотела домой. Безумно хотела в то уютное обыденное, в привычное, без этого безумия вокруг. Хотела вернуть все обратно. Я заливалась слезами, шмыгала носом и ночами полупьяная просила невесть кого вернуть все назад. А потом закидывалась еще бутылочкой какой-то дешевого пойла, что приноровились гнать из чего попадется, и вырубалась. А наутро просыпалась все в том же кошмаре.

Большинство этих высоченный небоскребов были недоступны. Все тяжеленные стальные двери закрыты, лифты отключены. Люди не могли попасть никуда выше второго технического этажа. Большинство богатеев просто забаррикадировались в своих роскошных пентхаусах. У них там было все, они наблюдали за нами сверху. Мелкими, погибающими. Убивающими за маленький кусочек синего металла, лишь бы не сдохнуть самому. Замкнутая система жизнеобеспечения работала на богатых. Бедные жили на больших парковках рядом с грудой ненужных, как и они сами, автомобилей.

Кто-то пытался вплавь убраться с острова, но все это жестко пресекали. Остатки правительства не знали, как обезопасить людей, поэтому просто начали запрещать.

***

Потом я с идеально новым лицом, которое совершенно не болело, разве что тянуло немного, сидела на диване. Дюк сидел рядом, и мы и пили удивительно вкусный натуральный чай. Откуда настоящий чай на этом мерзком острове? Я вдыхала аромат напитка и ощущала горький вкус.

Мальчишка помогал бармену в другой комнате, они расклеивали постеры по стенам. Мне совершенно не хотелось помогать в бесполезном деле.

– Как он попал к тебе? – тихонько спросила я.

– Просто подошел как-то ночью и позвал к уже мертвой старухе. Сказал, что ему здесь уже нечего делать и он хочет попасть к кому-то богатому. Я тогда пошутил – продать тебя, что ли? И он уверенно сказал «да». Он был предельно серьезен.

– Он странный. Чего мог навидаться десятилетний ребенок, чтобы быть настолько серьезным, жестким. Интересно, каким бы был Август.

– Анна, не начинай, слышишь.

Я отхлебнула чай, пытаясь прогнать возникшие мысли.

– Да, не буду. Меня пугает этот ребенок. Вдруг во всем этом безумии, что творится вокруг, они все станут такими – каменными, замкнутся в себе, чтобы защититься. Чтобы защитить свой детский разум.

Дюк молчал, он внимательно смотрел на копошащегося в соседней комнате ребенка.

– С ним что-то не так, и я не хочу думать об этом. Надеюсь, Кроу завтра не откажется…

– Если Кроу откажется от сделки – нам конец. Он, возможно, заберет его силой, ты понимаешь во что влезаешь?

– И что будет? – усмехнулся Дюк. – Нас убьют? Ты правда этого боишься?

Я смотрела на пар, поднимающийся над кружкой.

– Я не знаю. Мне кажется, я иду не туда. Уже давно. Все призывают к суициду, к богу, к чему угодно… но не к нормальной жизни. А ведь я о ней и мечтала. Я все еще мечтаю о Земле и не уверенна, что хочу, чтобы эти мечты закончились так.

Дюк откинулся на спинку дивана и вздохнул.

– Ты все еще живешь иллюзиями, Анна, прошлым и несуществующим будущим. Настоящее для тебя будто плохая сказка, и ты думаешь, что она однажды закончится. Ни фига не закончится. И это не сказка.

Марина Ли

– Марина Ли – это ваше имя? – следователь непринужденно глянул на неё исподлобья.

Марина неуверенно кивнула. Она будто наблюдала со стороны. Ее так сильно накачали обезболивающими, что она не соображала. И не понимала, зачем было помогать ей, если все равно убьют.

– Что ты киваешь? Отвечать! – рявкнул следователь.

– Да. Это мое имя.

– Марина Ли, вы осознаете, что сделали?

– Да… – нет, она не осознавала. Она не хотела этого.

– Вы осознаете, что убили четверых человек и ранили двоих?

– Да. – Она не могла так поступить. Это была не Марина.

– Вы согласны с тем, что убили Галею Ли, Мартина Ли… – голос следователя терялся и исчезал. Она слышала эти имена, знала их. Они стояли возле нее.

– Маргариту Протасову, Владислава Лейна, – эти имена она не знала. Наверное, это прохожие, что шли мимо их дома, когда это случилось.

– Я не хочу умирать… – она не хотела этого говорить, но когда услышала свой сдавленный ноющий голос, испугалась. Стало стыдно и страшно.

– Никто не хочет, поверьте, – ответил следователь. Он все писал что-то на виртуальной клавиатуре, Марина не могла уследить за его пальцами.

– Я не хотела, – прошептала она. Марина рассчитывала, что Связь убьет только ее.

– Все так говорят. От нас не зависит, как сработает эта штука, это тоже все знают. Мне жаль. – Ему не было жаль, Марина видела это в его лице. Как и сотни других, ее отправят на уничтожение. Наверняка сейчас он заполняет какие-нибудь рутинные документы, чтобы от нее могли избавиться чисто, просто и по закону.

Беги, говорила она себе. Беги, что есть сил, вырвись, спасись! И сама же себе отвечала, что с простреленной ногой, в которой сидит кералевая пуля, далеко не убежишь. Велика вероятность, что они просто будут целить в голову. А потом дорогие пули достанут и переплавят еще раз.

– Им не было больно…– она сказала это себе, хотя вообще не собиралась говорить это вслух. Она убеждала себя, что они не страдали.

– Вообще-то им было чертовски больно, – холодно заметил следователь, а потом поморщился, глядя в монитор. – Это еще что…

Следователь нажал на мочку уха, потом на датчик в уголке губ.

– Привет, – обращался он к невидимому собеседнику на той стороне канала. – Не знаешь, что с программой? У меня не принимают запрос.

Следователь какое-то время сосредоточенно молчал и глядел в монитор. А потом он начал морщиться все больше и больше.

– Да ладно, не могу поверить! Они серьезно его приняли? Бред собачий. – он проделал все манипуляции с ухом и губой еще раз. Потом закрыл глаза и потер переносицу.

– Кажется, тебе повезло. – пробормотал он. – Сегодня приняли правки к закону об уничтожении. Ты помилована. И я не знаю, что теперь с тобой делать…

– Оставьте мне мою пулю в ноге, – пробормотала Марина.

Следователь вздохнул.

– Знаешь, что самое гавеное? То, что они просто отменили уничтожение таких, как вы, и ничего не оставили взамен. Ты понимаешь, что это значит?

Марина помотала головой, она теперь ничего не понимала.

– А то, что они предоставили выбор нам.

Анна

Я пошла прогуляться, Дюк решил проводить, а заодно вернуться на стоянку.

– Может, составишь мне компанию? – спросила я.

– Куда? В столовую для бедных? Там же ты нынче питаешься? – усмехнулся он.

– Нет, у меня есть местечко поинтересней. Я нашла маленькую подработку… э-э-э, за еду.

– О, серьезно? Деньги тебе уже не нужны?

– А их и не предлагали… – я пробормотала это так тихо, как могла. – Они дали мне краски. Я раскрашиваю по ночам их бар, он еще не закончен, там нет отопления и жутко холодно. Еще я там сплю. Если забиться в угол, то вполне даже ничего.

– Анна, ты серьезно? Забиться в угол? Почему ты так относишься к себе? За что?

– А как еще мне к себе относиться?

Он дал мне легкий дружеский подзатыльник.

– Ты дура.

– Я знаю, я ужасная дура, но ничего не могу с собой поделать.

– Ты знаешь, что есть бесплатная психологическая помощь для таких как ты? Они вроде не боятся людей со Связью. – Дюк закурил. Каждый раз, когда он курил, меня пробирала дрожь – каждый раз он бессовестно пользовался Связью и прикуривал огнем с руки.

Иногда я думала – что, если бы у меня была эта Связь? Этот огонь, что был у Дюка? Что бы я сделала? Теперь, наверное, ничего. Теперь я стала бояться того, что так несказанно раньше любила. Я любила огонь, мне нравились костры, которые мы в детстве разводили с Дюком во дворе у нашего дома. Мне нравилось, смотреть, как огонь пожирает дерево, пластик, бумагу. Но теперь мне было страшно признаться себе, что каждый раз, когда на улице кто-то горел, я стояла и смотрела, как на картину в музее.

Мы с Дюком молча топали по полупустым улицам Айха и пинали гонимый ветром мусор. Его теперь некому убирать. Люди погрузились в массовую депрессию, или, наоборот, стали агрессивными, пытаясь изменить эту ужасающую несправедливость. А кто-то, как я, просто смирился. Жил маленькой полумертвой надеждой и страдал от всего, что происходило вокруг, ударялся в мечты и воспоминания, и думал, что все это сон. Лишь малая часть людей сохраняла самообладание. Но их не хватало, чтобы привести в порядок этот невероятно огромный, для миллионов будущих поселенцев, город. Эта махина, под названием Айх, была нашей тюрьмой. Никто из неё не выберется.

– Мне нужно кое-куда зайти, – бросил Дюк и резко свернул в переулок.

Наверное, это был единственный маленький переулок во всем городе. И я знала, куда он ведет. В полицию. Меня передернуло, потому что Дюк шел к Эдварду. Полицейские все больше превращались в убийц, карателей. И карали они нас, за то, что мы получили связь, хотя и не просили о ней. В полицию брали либо тех, у кого не было Связи, либо кому удалось раздобыть кераль. У Эдварда Связи не было, и он, как мне казалось, ненавидел асептов. Поэтому и с братом отношения совсем не складывались.

– Зачем тебе туда?

– Нужно ему кое-что отдать. – Дюк помрачнел, они всегда ссорились, когда встречались, Эдвард не сдерживался при нем. К сожалению, но я так и не узнала причину их вечной вражды.

Здание полиции этого района было таким же большим, как и все здания в Айхе. Но вся полицейская рать уместилась лишь на одной сотой от площади этого бетонно-стеклянного монстра. Автоматические двери работали и медленно, с приятным шумом раздвинулись перед нами. Мы выглядели как два уголовника, два грязных бомжа. Внутри появилось ощущение, будто они только переехали и переезд еще не окончен. Везде стояли пластиковые контейнеры с вещами, документами. В приоткрытой комнате слева можно было разглядеть огромный мерно-работающий полицейский сервер. Обшарпанное ковровое покрытие глотало звуки наших шагов. Сидящие за столами уставшие работники бросали на Дюка недовольные взгляды.

Я не могла думать ни о чем, кроме того, что эти люди убили асептов не меньше, чем сами асепты. Мы своей Связью сокращали население Маэра, а полиция заканчивала то, что не успели доделать мы.

– Это катастрофа! – кричал один из следователей, вокруг него столпились другие, среди них я различила лицо Эдварда. Это было легко, они с Дюком близнецы. Он был вроде как лучшей версией Дюка. По крайней мере, так считала его семья, в которой Дюк был паршивой овцой, семейным уродом.

– Дебилы! Какого черта они его отменили?!

– Я понятия не имею, чем они думают. Мы можем… – Эдвард осекся, увидев Дюка, и ощетинился, как испуганный и злой кот. У него даже засверкали глаза. Меня всегда пугал этот человек.

Эдвард, как и полагается кошаку, кинулся на свою жертву. Он за секунду оказался лицо к лицу с Дюком.

– Что ты тут забыл? – прошипел он.

– Нужно кое-что передать маме, – Дюк достал из кармана сверток и ткнул им Эдварду в грудь.

– Что это за дерьмо? – Эдвард даже не повернул головы.

– Лекарство, которое мне удалось раздобыть. Она давно не может его найти, а я нашел.

Эдвард, не моргая, смотрел ему в лицо, потом выхватил сверток и процедил:

– Проваливай отсюда! – он небрежно бросил сверток в верхний ящик своего стола. – Вон.

На улице Дюк опять закурил.

– Серьезно? Они прогнали тебя взашей, а ты таскаешь им медикаменты? – моему возмущению не было предела.

– Мы не будем это обсуждать, – голос Дюка был на удивление тверд.

– Как хочешь…– я пожала плечами. – Дай курнуть.

Дюк нахмурился:

– Ты не куришь.

– А еще в горле все еще кошки скребутся. Дай.

Дюк хмыкнул и протянул свою сигарету. Новую не достал, конечно же их нужно беречь, а то зря что ли половина человечества тащила свои пагубные привычки через пол галактики. Я сунула сигарету в рот и хорошенько затянулась. От души кашляя, я сунула ее обратно Дюку.

– О да! – проговорила я, усмехаясь. Дюк лишь вздохнул и помотал головой. А потом вдруг сощурился, глядя куда-то на мусорные баки, заваленные хламом. Там, среди отработанных пластиковых вещей, среди раздолбанных маленьких компьютеров и убитых, простреленных роботов-уборщиков, что-то шевелилось. Дюк медленно двинулся туда, не выпуская сигарету из зубов.

– Дюк, там бомж какой-нибудь, вроде меня, – усмехнулась я.

– Около полицейского участка? – отозвался он. Дюк подошел ближе, шевеление прекратилось, там кто-то затаился. Я надеялась это одна из потерявшихся кошек или ещё какое брошенное людьми домашнее животное. Но это оказалось не животное, а девушка. Взлохмаченные запутанные рыжие волосы, грязная одежда, ее будто валяли по земле. Нога была забинтована ниже колена.

– Эй, ты в порядке? – осторожно спросил Дюк.

Девушка, совсем подросток, подняла на него измазанное уставшее лицо. Посмотрела на нас зелеными глазами и кивнула.

– Ты уверена? – Дюк подходил все ближе. Девушка не шевелилась. – Может позвать кого-нибудь из участка?

– Я только что оттуда, – тихо пробормотала она.

– В смысле? – не поняла я.

– Меня выгнали, дали адрес. Дом сгорел, идти некуда, они забрали мою пулю… – перечисляла она монотонно.

– Ты ранена? Что случилось?

– Отпустили, забрали пулю. Вдруг и вы загоритесь? – девушка посмотрела на меня. Я сделала шаг назад.

– Дюк, отойди от нее… – прошептала я.

– Нет, – твердо ответил он. – Вставай, я помогу. Я врач, нужно осмотреть твою ногу.

– Дюк! – сама себя не помня, я схватила его за рукав и потянула. Разве он не видит кто эта девушка?! Но Дюк грубо оттолкнул меня.

– Анна! Хватит! – я оторопела, он был в ярости. Никогда его таким не видела. – Хватит всего бояться! Если боишься, то вали! Я такой же опасный как она, какого черта ты еще рядом?!

Я не знала, что ответить. Дюк был на сто процентов прав. Он отвернулся и пытался вытащить бедную девушку из мусора.

– Обопрись на меня, тут не очень далеко до моего дома.

Мне хотелось возмутиться. Он потащит ее к себе? Ее? На ту замкнутую парковку с горой людей. Она же там всех переубивает. Но я просто молча наблюдала. Девушка была совсем худая, лет шестнадцать, может семнадцать. Я боялась ее и, в то же самое время, мне было ее ужасно жаль.

– Но почему… они не уничтожили… – пробормотала я.

– Замолчи, – прошипел Дюк. Он одним движением взял девушку на руки. Слишком уж легко он ее поднял.

По улице мы шли молча. Прохожие обходили и сторонились нас, вокруг образовалась пустая площадь, даже больше чем обычно.

– Прости, Анна, – вдруг выпалил Дюк. – Просто… не будь как мой брат.

– Как зовут твоего брата? – спросила девушка слабым тихим голосом. – Я видела твое лицо в полицейском участке.

– Это он тебя отпустил?

– Да.

– Его зовут Эдвард.

– Мне дали адрес. Сказали, что мне нужно идти туда и они не знают, что со мной делать, – проговорила она. – Забрали пулю.

– Конечно, забрали. Она им еще пригодится. А ты думала, они ее тебе подарят? Я бы тогда тоже не отказалась от пули в ноге. И никто бы не отказался.

Дюк лишь фыркнул. Девушка заметно дрожала, потому что была легко одета, а на улице царила вечная мерзлота. Я ненароком вспомнила какао Стиви. «Свинни» – так я его еще называла. Он ведь легко мог меня убить, если бы не сдержался, одним ударом. Но, как оказалось, даже у жирной тяжеленной руки где-то есть тормозящий ее мозг. Какао стоило перелома нос. Обжигающе горячий горький густой, и с этим вкусом на губах я бы, пожалуй, и умерла. Это было бы очень романтично. Я вздохнула, усмехнулась, а потом закашляла. Ведь интересно выходит, нос парнишка починить смог, а от простуды меня не избавил.

– Дюк, я пойду. Мне нужно в тот бар, потому что я еще не закончила. А закончить мне нужно сегодня.

– Хорошо, завтра не опаздывай.

– Угу.

***

Мы разминулись на перекрестке, Дюк направился в свою сторону, а я в свою. По пути мне частенько встречались измазанные краской и карикатурами информационные экраны. Частенько они передавали новости. Они мало кому уже были интересны, но сегодня около информационного толпились люди.

На экране показывали огромный идеально круглый водоем. Но странность была в том, что водоем располагался среди города, на месте зданий, которые исчезли. Я знала, что асепты могут уничтожать водой вещи, но, чтобы столько? Разве один человек может создать такой массив воды? Голос с экрана тем временем вещал:

– По предварительным данным единственный работник автоматизированной ботанической фабрики скончался от массивного кровоизлияния. Его тело обнаружили спасатели этим утром. На его руке обнаружен кералевый перстень весом два и три грамма, он вплавился в палец жертвы. Причина катастрофы выясняется. Силовые структуры никак не прокомментировали происходящее.

– Ему не хватило этих двух граммов, это же очевидно, – проговорил знакомый голос позади. Я повернулась. Там стоял утренний священник или кем он там был. – Кераль – это соблазн. Связь протестует против нее. Тем более такая по силе Связь, просто невероятно.

– Что вы здесь делаете? – сморщилась я.

– Работаю. Живу. Как и вы, в общем, – пожал плечами священник.

– Я живу не здесь, – буркнула я. А про себя думала, насколько же сильна была Связь для одного маленького человека. Насколько же она кошмарна! Один ребенок может стать ядерной бомбой просто потому что. Без объяснений, без жалости. Я сжала кулак, зажмурилась и отвернулась.

– Все хорошо? – осведомился священник.

– Нет. Разве здесь может быть что-то хорошее? – я нервно указала пальцем на инфостолб.

– Пройдемся? Я слышу, как у вас урчит в животе, я знаю одно вкусное место.

– Вы типа предлагаете меня накормить? – с подозрением спросила я.

– Вы мне нравитесь – этим своим протестом. Да, я бы хотел угостить вас.

– Хорошо, – согласилась вдруг я.

В бар еще успею, а вот поесть за чужой счет мне давно не выпадало. Хоть и странно, откуда у него деньги? Но этот вопрос я как-то отмела, потому что место мозга занял желудок.

– Тут не далеко. Я живу близко, – улыбчиво сообщил священник.

– В смысле? Вы хотите затащить меня к себе домой? – я остановилась.