355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Катэр Вэй » Ган » Текст книги (страница 1)
Ган
  • Текст добавлен: 21 июля 2020, 12:30

Текст книги "Ган"


Автор книги: Катэр Вэй



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Катэр Вэй
Ган

Глава 1

Старый барсук не вел счет дням и годам своей жизни, и на то были свои веские причины. Он попросту не умел этого делать. И весь его взъерошенный и уже, к сожалению, неопрятный вид красноречиво говорил о том, что даже если бы и умел, то уж не стал бы терять своего времени на столь пустое и глупое занятие. Кому какое дело сколько этих дней прожито? Уж коли ему самому плевать, то и другим – подавно.

Но, все же, если бы такой счет и велся, то старый грызун пустил бы все на самотек, рано или поздно, но точно. Хватало одного лишь взгляда, даже брошенного вскользь, на его захудалое жилище, на его потешный и потрепанный вид, как тут же становилось понятным, что порядок тут не прижился и не приживется никогда. Но так было не всегда. Свежи еще воспоминания о бесшабашной юности и оголтелой молодости, о тех временах, когда сила и удаль лились через край и орошали все на его пути. И легко и весело было жить. Куда все это ушло? Как незаметно пролетело то беззаботное и счастливое время.

Вздыхая и покашливая, барсук выбрался из норы, попутно теряя клочки шерсти и остатки самоуважения на неровных краях узкого лаза. Расширить бы его, да все лапы не доходили. Куда приятнее, отправившись на поиски пищи, поразмышлять о сущем. Наевшись до отвала, возвратиться в дом, продолжив волшебное плаванье по волнам сладких грез. Сегодняшний день не стал исключением. Дождавшись сумерек, старый лентяй выбрался на промысел. Высунув голову из норы, он с неторопливостью черепахи повел головой из стороны в сторону, при этом непрерывно вдыхая носом ночной воздух. К досаде своей барсук наткнулся на неприятный сюрприз в виде тумана и издал звук полный презрения к судьбе и погоде:

– Пфр…

Мгновение понабилось ему для того, что бы принять решение. Повиливая толстым облезлым задом, он направился к месту, которое уже на протяжении двух недель обеспечивало его если не самой изысканной, то наверняка одной из оных пищей. Та легкость, с которой было принято это решение, объяснялась довольно просто: место это было всего в нескольких десятках метров от его «лачуги», и по нелепой случайности этот пищевой склад до сих пор никем не был обнаружен. Почему? Да не все ли равно! Ствол упавшего давным-давно дерева подгнил и стал мягким и податливым, и стоило только подцепить коготком кору, как под ней обнаруживалось то, от чего у любого порядочного барсука слюна выделялась с такой скоростью, что в пору задуматься о своей безопасности. Чего доброго и захлебнуться не долго. Личинки короеда, такие вкусные, толстые и медленные. Сказка. Разве туман сможет стать помехой в достижении того блаженства, которое ожидает его по окончании этого короткого, пусть неудобного в связи с плохой видимостью и невыносимой сыростью пути.

Ловко обегая выступающие из земли корни исполинских сосен и пригибая голову в тех местах, где кусты ежевики раскинули свои колючие ветки, ночной охотник неумолимо приближался к заветной цели. Решимость, с коей он углублялся все дальше в лес, навевала мысли о том, что ничто в этом мире не способно остановить этот бег. Но вдруг он замер, как будто наткнувшись на невидимую стену, и в следующий миг весь обратился в слух, безжалостно напрягая свое зрение и заставляя собственное сердце биться не так громко.

Он отчетливо услышал шаги и мог дать любую клятву, если бы знал хоть одну, что он слышит поступь одного человека. Умелую и очень тихую. Так ходят охотники, не брезгующие, кстати, и такой шкуркой, которая надета самой природой и на него. Бежать назад не имело смысла, оставалось только затаиться и постараться не двигаться совсем. И не дышать. Кто их знает, этих людей? Можно верить рассказам из детства о том, что люди медленны и глухи в сравнении с ним и остальными обитателями леса, можно, но не верится. Лучше слиться в одно целое с лесом, стать его неотъемлемой частью. Стать корнем, причудливой веткой или, на худой конец, кучей лосиного дерьма. Кем угодно, только не воротником на чьей-то куртке.

Шаги все приближались, невольно неся с собой ответ на главный вопрос: смерть это идет или испуг? И принесли смерть.

Людей было двое. Встряхнув головой, не веря глазам своим, барсук вновь посмотрел в сторону идущих людей и убедился в их правдивости. Людей было двое, но шаги до сих пор слышались только одного. Это означало, что зверек в первый и последний раз в своей жизни увидел таинственного гана, а не охотника на животных. Он столько раз слышал о них, но никогда не воспринимал эти разговоры всерьез, и как видно, зря.

Сорвавшись с места, он устремился назад, под покров своего дома в пустой надежде на спасение, и, сделав всего несколько прыжков, рухнул замертво, с испугу не заметив острый обломанный сук, наткнувшись на него со всего маху. Одна из старинных лесных легенд подтвердилась: посмотревший в глаза гану в живых не остается или существует еще очень недолго.

* * *

Пройденный путь Пато научился исчислять не переходами и днями, и даже не привалами. Мастер Тао привил ему понимание иной меры, а именно: «иду и надоело» и «иду и надоело, но надо идти дальше». «Любой путь не исчислим в днях и шагах», – говорил он. На любой, с его точки зрения, глупый и не нужный уточняющий вопрос следовал один и тот-же неизменный ответ: «Знай свое место» – и все. Оставалось теряться в догадках. Чему можно научиться у человека, который и не учит-то ничему? Не отвечает на вопросы, не дает никаких пояснений своим действиям. Каждый прожитый день с мастером заканчивался одинаково. Тао Ган снимал свой пояс, устраивая его рядом с собой, с улыбкой смотрел на него и говорил:

– Еще один день, Пато. Расскажи, что ты сегодня узнал и чему научился.

Что можно ответить? Ничего. Так день и заканчивался: один из них интересовался у другого о его достижениях, и не получив не то что вразумительного, а попросту хоть кого-то ответа, устраивался спать. А последний, будучи всего лишь подмастерьем и придатком человека с большой буквы «Г», запасался терпением и принимался за несение службы.

В обязанности его входило не так мало, как мечталось в начале обучения. Будучи в лесу, как теперь, следовало обойти место ночлега и убедиться в его безопасности. Полный бред, если учитывать, что мастер Тао не стал бы устраивать привал в опасном месте. А уж коли он с безмятежным видом вытянулся во весь свой немалый рост и тут же мирно задышал, что указывало на мгновенное погружение в сон, это гарантировало спокойную ночь. Никто не только в здравом уме, но и в бешеном или даже безумном состоянии не рискнул бы подойти к спящему охотнику. Охотнику на «зверя».

Так же в обязанности Пато входило ведение всего походного хозяйства: чистка котла, которым за все те два года, что он провел с Тао Ганом, они так ни разу и не воспользовались, осмотр и починка обуви и одежды, проверка состояния инструмента для добывания огня. Вот что может произойти с камнем и билом? Что?!!! И все же каждый раз Пато все исполнял в надлежащем виде и никогда не помышлял обмануть мастера.

Прошло совсем немного времени, и Пато готов уже был приступить к разведению огня и обустройству места своего ночлега. Ему все же требовалось чуть большее, чем просто снять пояс с оружием и растянуться во весь рост. Необходимо было приготовить подстилку из сосновых или еловых ветвей, постелить сверху мягкую козью шкуру и достать одеяло с узорами в виде треугольников и квадратов, вышитыми его матерью и заговоренными его отцом. Такой оберег-вышивку имели все в его племени. Кто-то, как и Пато – на одеяле, кто-то на сапогах или рубашке. Даже скалаподобный Ган был одарен подобным узором, обрамляющим его боевой пояс.

Делая обход, Пато наткнулся на маленький быстрый ручеек и улыбнулся. Утро начнется с глотка свежей воды и ободряющего умывания. Склонившись над прохладным потоком, он отвязал флягу, позорно болтавшуюся на веревке, повязанной вокруг поясницы, и наполнил ее водой. Тяжело вздохнув, он с ненавистью посмотрел на то, что заменяло ему пояс, и сокрушенно покачал головой. Когда наступит тот день, в который мастер Тао наградит его первым кольцом?

Ганы брали учеников по особым, одним им ведомым критериям. Как правило, ученики платили мастерам огромные деньги за обучение, по окончании коего, становясь опоясанными ганами, тут же получали соблазнительные предложения от вождей селений. Каждый вождь грезил о своем, местном «охотнике на зверя», и не раз бывало такое, что деньги и драгоценности на обучение юноши собирались всем миром. Но мало было собрать средства, необходимо еще найти мастера, согласного взять на воспитание претендента. Бывали случаи, когда вожди рассылали письма с просьбами о приеме их соплеменника в ученики, но так и не дождались согласия ни от одного из «охотников». В таком случае и приходилось искать и заманивать уже состоявшегося мастера к себе, что выходило вдвое дороже, чем воспитать своего. А что поделать? Ган может и не понадобиться самим, но точно пригодится кому-то по соседству, и хоть награда и минет закрома селения и достанется мастеру, соседний вождь и его племя будет обязано вождю, у которого этот мастер проживает. Тем более, коль настигнет такая беда, и зверь нападет на них, то мастер согласно клятве «охотника» сделает все, что в его силах, и остановит чудовище. Или погибнет.

В общем и целом иметь своего гана выгоднее, чем быть без него.

Что касаемо становления ученика в чин мастера, то на первый взгляд все очень просто. Всего-то и надо, что почитать своего учителя, выполнять все, что он приказывает, и слушать, слушать и запоминать. Боевой пояс мастера состоит из толстой и крепкой бычьей кожи и оснащен тремя кольцами и пряжкой. После определенных успехов мастер одаривает своего подопечного одним кольцом, затем вторым и третьим. За что выдается каждое из колец, Пато пока не знал, так как за два года не получил ни одного. Но он точно был уверен, что, получив кольцо, узнает, за что оно ему вручено. А пока и голову нечего забивать такими мыслями, тем более, по своему опыту Пато знал, что подобные мысли не расслабляют.

Итак, получив все три кольца, счастливый ученик готовится к последнему экзамену и, сдав его, получает пряжку с символикой, отображающей принадлежность к своему мастеру. Этакая пожизненная метка. Знак клана.

– Но до знака еще как до луны, – сказал самому себе Пато и зашагал обратно к стоянке.

Разведя огонь и приготовив постель, он снова отправился чуть вглубь леса за дровами для очага. И набрать этих дров предстояло столько, сколько потребуется для поддержания пламени до утра. Не станет же сам Ган таскаться за хворостом.

Ночной лес жил своей жизнью и с безразличием взирал на двух людей, расположившихся на ночлег под его кровом. Раскачивая сосны из стороны в сторону, хулиганистый ветер никак не желал спускаться, и не тронутый им туман все так же властвовал на земле. Белым саваном окутывая могучие стволы сосен и орошая их капельками влаги, он так же не обошел вниманием и Пато с Тао. Одеяло и шкура быстро пропитались влагой и не несли уже того мягкого и теплого блаженства, для которого и были созданы. Одежда на людях потяжелела, и только Тао все так же безмятежно спал. Казалось, ничто в этом мире не способно сломить этого человека. Пато передернул плечами, отгоняя озноб, и, чертыхаясь, поправил потрескивающие поленья костра. Дрова от сырости не стали гореть веселее.

– Эта стража будет долгой, – сказал Пато самому себе.

* * *

Через два дня Пато и Тао Ган приблизились к своему селению настолько, что с невысокого холма, на котором они остановились привести себя в порядок, можно было без особого труда рассмотреть, что происходит на оживленных улочках. Дети, всегда беспокойные и шумные, носились между домами, гоняясь друг за другом или, если кому не очень повезло, улепетывая во все лопатки от взбеленившейся собаки. Собак Пато способен был понять: кому понравится, если к нему, спящему в блаженной тени, спрятавшемуся от безжалостного полуденного солнца, тайком подкрадется этакий шутник и дернет за ногу или, того хуже, за хвост? А если такое происходит по пять раз за полчаса? То-то же.

Отряхнув с себя и мастера Гана приставучую дорожную пыль и убедившись, что на одежде не видно следов пота, Пато с поклонам обратился к Тао:

– Мы готовы, мастер.

– Хорошо, Пато. Спасибо, – даже не повернув к нему головы, ответил тот. – Сегодня вечером, после того как отец тебя образумит, приходи ко мне в дом. Карая будет рада видеть тебя.

Тао Ган кивнул и направился прямиком к воротам поселка, не заботясь, слышал его ученик или нет. Пато, постояв несколько минут и дождавшись, когда его учитель скроется из виду, зашагал в ту же сторону.

Карая – жена Тао Гана и просто очаровательная женщина. Нет такого человека в деревне, который бы не знал и не любил ее. Дети почитали ее за доброту и ласку, юные и молодые сходили с ума от ее неземной красоты и изящной фигуры, а старики с восхищением замечали, что умна Карая не по годам. И никто не счел бы зазорным обратиться к ней за советом или просто за утешением.

Пато представил себе, как этим вечером примет из ее рук чашу с пивом и посмотрит в ее изумрудные глаза, и споткнулся. Нет, он не был влюблен в нее, как почти все его сверстники. Но не восхититься ее красотой было бы преступлением против вселенной. Это чудо, а не женщина. Видно только по причине ее особенного происхождения она смогла пленить Гана. Других объяснений этому быть не могло. Если ты узнал мастера Тао, провел с ним хоть один целый день, то ляжешь спать с твердым убеждением, что этот человек не способен на любовь. И коль скажет кто, что он женат и до сих пор, дожив до первых седин, приветствует родителей своих не иначе как стоя на коленях, ты решишь, что над тобой в лучшем случае шутят.

Но все так и было. Ган очень любил свою жену, и она отвечала ему взаимностью. Что соединило этих двух разных людей? Неулыбчивого Тао и заливающуюся звонким смехом Караю, наблюдающую за попытками полуслепого еще котенка самостоятельно полакать молока из блюдца и рухнувшего мордочкой в белую сладкую лужицу…

Мать Гана уже изрядно постаревшая женщина, но еще довольно крепкая для того, чтобы обходиться без ножичка, когда ест яблоко. С осанкой степной лани она прохаживается по улицам и кивает в ответ на приветствия. Неприступная гордячка, сломленная давным-давно пришлым парнем, прибывшим невесть откуда. Не прошло и двух недель, как Танга удивила всех, перейдя в его дом, разругавшись при этом с отцом и матерью. Всем до тех пор отказывала она: и купцам, и воинам, и рыбакам, и промысловикам-охотникам. Никто не смог увлечь ее, никто не мог завладеть ее сердцем, никто не стал ее мужем. До тех пор, пока не явился Гоан Ган.

Что это за человек, кем был у себя на родине? Прошло уже тридцать лет, а ответа на эти вопросы так никто и не получил. Что, как ни странно, не помешало Гоану в один прекрасный день стать вождем. Жизнь сразу круто поменялась: стала спокойнее и увереннее, появился порядок во всем, начиная от общественных работ и заканчивая личной жизнью каждого из жителей. Он не придумал ничего нового, но с его появлением все вдруг стали соблюдать правила и давно написанные законы.

Такая это была семья: четыре разных человека, любящих друг друга без всяких оговорок.

Пато и не заметил, как оказался у своего дома. Верный пес Крут кинулся ему навстречу и чуть было не сшиб с ног. Преданный друг заливисто лаял и с таким усердием махал хвостом, что казалось, еще чуть-чуть и он, потеряв равновесие, упадет.

Пато скинул походный мешок с плеча и ухватил Крута за лохматые бока:

– Что, разбойник, соскучился? – и, поглаживая пса по голове, добавил: – Я тоже скучал.

Потрепав собаку за ухо, Пато подхватил мешок, шагнул к двери и потянул за ручку. Из дома повеяло прохладой, и он ощутил восхитительный запах мясной похлебки.

– Я дома! – весело крикнул и, слегка нагнувшись, шагнул под кров.

Мать Пато, завидев сына, отошла от печи. Закружилась было по дому, бестолково хватая предметы со стола и убирая их в сторону. Опомнившись, вернула все на свои места и, на ходу отирая руки о передник, кинулась обнимать сына.

– Пато, сынок… – она всхлипнула несколько раз и уткнулась ему в грудь.

Постояв так с минуту, крепко прижимаясь к сыну и ощупывая его одной рукой, уверяясь в сохранности драгоценного чада, она отступила на несколько шагов. Окинув его взглядом и придя к заключению, что все в порядке, окончательно успокоилась.

– Ты бы присел с дороги-то, сынок.

Пато шагнул к столу и уселся на привычное место. Давно уже его братья не живут в этом доме, разъехавшись по миру, а привычка у него занимать это место в углу стола так и осталась.

Пато – это значит последыш. Последний ребенок в семье. И пока он не заслужит полного, так и будет оставаться с этим, детским именем. Но как его получишь-то? Если бы он учился, допустим, гончарному делу, то уже года полтора как ходил бы с полным, мужским именем, а не с подростковым. В шестнадцать лет он стал учеником Тао Гана.

Даже теперь, после двух долгих лет, Пато в мельчайших деталях помнил тот день, когда отворилась дверь, и в дом их вошел мастер Тао. О такой чести можно было только мечтать: сын вождя и единственный оплот в защите селения от «зверя», Тао Ган был почитаем настолько высоко, насколько можно было себе только представить, и уступал лишь духам ушедших в мир странствий предков. Зайдя в дом к кузнецу по своей воле, без хитроумных всяческих зазываний (чем не брезговали многие из их деревни), он оказал их семье невиданную честь. А следующими словами поверг в дикий восторг самого Пато и в тихий ужас его мать. Отец же его оставался спокоен, как, впрочем, всегда. Ничто не могло удивить или испугать его. Крепкий и жилистый, словно вырубил его некий художник из твердого и благородного мрамора, он испускал такую уверенность в себе и окружающем его мире, что невольно заражал ею всех, кто был рядом. Большие и твердые от мозолей ладони его способны были гнуть железные подковы с легкостью, которая могла испугать даже заядлых драчунов и зачинщиков ссор. Спина, привыкшая к огромным нагрузкам, чуть искривилась и подкидывала этим несколько лишних лет его фигуре. В остальном же это был обычный человек: отец, муж и господин.

– В добрый ли час я пришел, хозяин? – Тао чуть склонил голову и застыл в ожидании приглашения войти или же изгнания из этого дома.

– Любой час станет добрым под этой крышей, как только шагнет под нее такой славный человек, как ты, Тао! – поднявшись со своего места во главе стола, откликнулся отец Пато. – Оказав нам честь своим визитом, окажи и еще одну – раздели обед с нами, как того велит обычай и завет предков.

– А и разделю, – махнул рукой Тао, и добавил: – Знатные пироги печет твоя хозяйка. Сам вождь ищет и придумывает повод для того, чтобы заглянуть в этом дом, потому как знает он, да и все на нашей земле, что лучших пирогов и лепешек нигде не сыскать. И накормят в доме этом, и словом ласковым согреют. Спасибо тебе, Тало Кас.

Такой длинной речи от мастера Гана Пато за последующие два года больше не слышал. Обычно Тао говорил короткими фразами, как плетью щелкал. И паузы между этими фразами могли растягиваться на часы, а иногда и на целый день.

Тало вышел из-за стола, уступая гостю свое место главы. И этот жест искреннего радушия зажег в глазах Тао Гана неподдельную благодарность за оказанную честь. В ответ на это «охотник» снял с себя пояс и вручил его старому Касу, вверяя ему тем самым свою честь и жизнь. Вздумай вдруг Тало погубить Гана, достаточно было просто выбросить за дверь его боевой пояс. Такого позора не может пережить никто. Оставалось только наложить на себя руки, сохраняя хоть каплю достоинства.

Когда с официальной частью визита было покончено, и последний пирог запит свежим пивом, Тало Кас поинтересовался у гостя:

– Что привело тебя в мой дом, храбрый Тао?

Мастер Ган посмотрел ему в глаза и ответил:

– Твой сын.

Тало чуть с лавки не упал, но, совладав с собой и метнув строгий взгляд на сыновей (неужто натворили что?), хлопнул в ладоши.

– Мой сын… Который? У меня их три.

Тао посмотрел на сидящих в рядок братьев. Те походили друг на дружку, как игрушки на лотке торговца. «Найди три отличия, – говорил тот, – и забирай бесплатно». Трое сидели и, казалось, не дышали. Широкие в плечах, с густыми бровями, нависшими над цепкими глазами, мощными руками, способными разорвать пасть медведю, они отличались только ростом.

– Пато.

– Пато? – удивился отец. – И что он натворил? Он-то последыш у нас, – тут же добавил он, как будто возраст его мог оправдать в случае какой-либо вины. – Уж коли в чем провинился, то не суди строго, дозволь отцу наказать.

Пато готов был поклясться в том, что ничего дурного не делал и даже не помышлял. Отец и братья уставились на него с таким видом, что, казалось, видят его впервые в жизни. Мальчику стало не по себе от этих взглядов и он, опустив голову, принялся изучать свои сапоги. С удивлением обнаружив на них дыру, он поспешил спрятать ногу под лавку, на которой сидел, и оглянулся на мать – не заметила ли она? Та выглядела озабоченной и от непонимания всего происходящего не знала, чем себя занять. Не выдержав напряжения, она встала и, поднеся гостю кружку с пивом, вернулась на свое место.

– Он ничего не натворил, – покачал головой Тао. – Мне нужен ученик. Вы не согласитесь отдать Пато мне?

«Что? – удивился юноша. – Я буду учеником Тао Гана? Лучшего в мире «охотника на зверя?»» – и он дернул себя за нос, не веря своему счастью. Еще пришлось ущипнуть себя за ногу, проверяя, не сон ли это.

Теперь уже отец и братья смотрели на Пато иначе: с каким-то восхищенным неверием на лицах.

– Если Пато согласен, то он твой, Тао, – только и смог произнести Тало Кас.

Затем, после ухода мастера, в доме не прекращались разговоры до самого утра. Все гадали о том, что подвигло Гана взять в ученики сына кузнеца, а не воина, и почему тот не сказал ничего об оплате за обучение. И не просто не сказал, а еще и запретил (в вежливой форме) упоминать при разговоре с ним о деньгах.

Так и стал Пато учеником гана, и уже два года как «учится», да только все без толку.

Два долгих года каждое утро начиналось с жестокого «избиения» на тренировках, если это можно так назвать. После пробуждения мастер Ган, как некий таинственный ритуал, повторял всегда одно и то же. Пато вынужден был повторять все в точности: размашистыми движениями рук разгонять кровь по конечностям, высоко подпрыгивать, резко наклонятся до приятного покалывания в позвоночнике и утыкаться при этом лбом в колени. После такой зарядки следовал стремительный бег, и чем больше было на пути препятствий, тем более был доволен неутомимый Тао Ган. Не успевал Пато отдышаться после изнурительного кросса, как ему торжественно вручали в руки шест длинною в пять локтей и призывали к нападению… Это было больно. Прогресс Пато за все время измерялся тем, что в самом начале своего пути к достижению звания охотника он мог выдержать не более нескольких мгновений такого поединка. Теперь же Пато способен был продержаться гораздо дольше, а именно в последний раз он успел насчитать целых двенадцать ударов сердца прежде того, как свет в его глазах погас…

Открылась входная дверь, и в дом вошел отец, на секунду задержавшись перед входом для того, чтобы сказать Круту все, что он о нем думает.

– Ну, погоди! – погрозив пальцем невидимому для Пато псу. – Что за шутку придумал? Где это видано, что бы собака летом в дом просилась? Совесть где твоя?

И тут же заулыбался. Пато знал, почему: пес, как всегда, когда его ругают, упал там, где стоял, и закрыл морду лапами. Хоть и не видел всего этого, но прекрасно помнил, как это происходит. И не один раз сам вот так, отругав Крута, сменял гнев на милость после таких «извинений».

– Пато! – отвернувшись от двери и окинув взглядом жилище, воскликнул отец, заметив сына. Направившись к нему, он раскинул руки в стороны, приглашая того в свои объятья.

Постояли, крепко сжимая друг друга и тихонько раскачиваясь, задумались каждый о своем: сын о том, что отец еще очень крепок, отец о том, что сын крепчает с каждым годом все больше и больше, и, видимо, благодаря тренировкам стал сильнее настолько, что без труда справится со старшими братьями. Да и с ним.

– Как ты? Как Тао? – присаживаясь за стол и увлекая за собой Пато, поинтересовался он.

– Все по-старому, – ответил тот, глядя в глаза отцу и улыбаясь. – Он все спрашивает меня о том, чему я научился, а мне и ответить-то нечего, – сокрушенно вздохнул.

Мать принялась выставлять на стол угощения для своих мужчин и лишь коротко заметила:

– Ты не прав, сынок. Ты многому научился, только сам этого не заметил. А со стороны взглянуть, так и не узнать тебя – совсем другой человек.

Пато посмотрел на мать, и брови его удивленно взлетели вверх.

– Да-да, – поспешила она заверить его в своей правоте. – И не спорь, у отца вот спроси.

Сын перевел взгляд на Тало Каса.

– Мать правду говорит, – кивнул тот и обратился уже к жене: – Умываться?

Женщина махнула рукой в сторону печи, у которой на низкой скамейке уже парил таз с теплой водой.

Поднявшись и неторопливо подойдя к печи, отец стянул с себя рубаху и выставил ладони «лодочкой», дожидаясь, когда сын последует за ним и поможет управиться. Пато, захватив переданный ему матерью ковш, подошел и, зачерпнув воды, стал поливать отцу на руки. В скором времени они поменялись местами. Закончив с умыванием, вернулись к столу. Сели уже все трое и принялись за угощения.

Ели неторопливо и старались не говорить про учебу Пато, а все больше затрагивали темы бытовые: сколько заказов в кузне, что прикупить по хозяйству.

Покончив с трапезой и дождавшись, когда мать принесет кувшин со свежим пивом, Тало решил, что можно продолжить разговор по поводу обучения.

– Так в чем же сомнения твои, Пато? – сделав глоток и зажмурившись от удовольствия, отец ожидал ответа.

Юноша собрался с мыслями и сказал:

– Это не то чтобы сомнения, это, скорее, непонимание. Я не знаю, чего он ожидает от меня. Я не знаю, получу ли я от него пояс, да что там пояс, получу ли хоть одно кольцо? Доволен ли Тао Ган мною, или жалеет, что связался со мной?

Отец, выслушав этот крик души и отпив еще один изрядный глоток из своей огромной кружки, улыбнувшись, сказал:

– Эх, Пато. Да разве Тао похож на глупца? Разве поняв, что ты не тот, кто ему нужен, и что он ошибся, мастер Ган продолжил бы с тобой нянчиться?

Он замолчал и посмотрел на сына. Пато, обдумывая все, что сказал отец, зажмурился и представил, как он бы поступил, будучи на месте Гана. Что бы сделал он, осознав вдруг, что принял в обучение не того человека? Ответ напрашивался сам собою – прогнал бы, и дело с концом.

Что-то отразилось на лице его, и, заметив это нечто, отец угадал мысли Пато.

– Правильно, – откашлялся, видимо, много глотнул пива, и продолжил: – Взашей бы вытолкал. А раз вошкается с тобой, кутенком слепым, верит, что взрастить из тебя можно что-то путное.

Отец поднялся из-за стола.

– Ты еще посиди, пива выпей. Я передохну немного, а вечером еще потолкуем, – и он направился на улицу. – На воздухе вздремну, слышала? – повысил голос, обращаясь к жене.

– Иди уже. Слышу я, – ответила та, махнув в его сторону рукой.

Пато показалось, что весь этот незатейливый разговор наводит его на какую-то очень важную мысль. Но она ускользает от него, не дается в руки. Он лихорадочно вернулся к самому началу разговора с отцом и раз за разом проговаривал его про себя.

«Так чему же я научился?» – в который раз спрашивал самого себя Пато. И все так же не находил внятного ответа. Что ответить на это? Можно, конечно, сказать, что бегать, как волк, по лесу – это тоже наука, и он ее освоил. Можно еще добавить, что так чистить чистые котлы, как он, никто не сможет. Можно добить вопрошающих секретным оружием. Заявить, что в схватке на деревяшках он способен выстоять против Тао Гана двенадцать ударов сердца. Смешно.

– Вот тебе и знай свое место, – встряхнув головой, прошептал Пато. – А где оно, мое место? – спросил он самого себя и чуть не упал на пол, ухватив вдруг ответ на мучающий его вопрос.

Через минуту он уже вышагивал по улице в сторону дома Тао Гана. Шел с полной уверенностью в том, что знает ответ на вопрос, который ему задавал мастер все эти два года.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю