Текст книги "Прикид"
Автор книги: Кассандра Брук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Даже с девушкой на телефоне мы просто выбивались из сил. У меня оставалось все меньше времени для Джоша, что удручало. Дни, когда я была любовницей на ленч и заходила к нему при каждом удобном случае, казались утраченным раем. Полет во Францию остался приятным воспоминанием. Я уже находилась на грани того, чтобы по уши влюбиться в Джоша, и, поняв это, в панике отступила. Я начала использовать работу как предлог, чтобы не видеться с ним. Предлог не видеться с ним служил также предлогом не сознаваться в чувствах себе самой. Вначале, переспав с Джошем, я смотрела на него как на любовника, а не мужчину, которого люблю. Все это и смущало, и страшило меня. Я боялась потерять его и равно боялась разбить свою жизнь ради Джоша. Но более всего мне связывала руки Рейчел. Разве смею я причинять своей девочке такую боль? И я с головой окунулась в работу с тем, чтобы забыть, не думать об этом. Я пряталась за разбитые браки других женщин, пытаясь тем самым сохранить свой.
И в то же время мне нравилась моя работа. Нравилась вся эта суета – верная спутница успеха. После первых трех удачно проведенных дел предприятие наше не заглохло, как я опасалась. Напротив, процвело. Оно, можно сказать, процветало в полную силу. Клиенты валили толпами. «Зачем дожидаться смерти? Расставайтесь прямо сейчас!». Похоже, эти слова нашли путь к их сердцам.
Они также нашли путь на страницы газет. Приятель Гейл Конор, написавший блистательную заметку об открытии «Прикида», объявился вновь. Позвонил как-то утром и сказал, что хочет зайти повидаться.
– Лучше пригласи его на ленч, дорогая, – заметила Гейл.
Я заартачилась. Сказала, что представления не имею, о чем говорить с прессой. Почему бы ей самой не встретиться с Конором? В конце концов он ее знакомый, не мой.
– Чепуха! – фыркнула Гейл. – Я ирландка. И Конор не поверит ни единому моему слову. Уж ему-то виднее, он и сам ирландец. Кроме того, – со смехом добавила она, – я наверняка напьюсь, а он совершенно не умеет хранить тайны. Кэролайн тоже не подходит, и напиться может, и выболтает все, вне зависимости от того, пьяная она или нет. Нет, должна пойти ты, дорогая. К тому же у тебя лицо и фигура. Да он в тебя тут же втрескается!
Она оказалась права. Ему понравились и лицо, и фигура. Где-то на середине трапезы я вдруг поняла, что беседовать с журналистом, ведущим колонку сплетен, – это уже быть объектом сплетни. В высказываниях своих я была не слишком осторожна, выболтала кое-что из того, о чем следовало бы умолчать. Я даже поведала ему некоторые подробности из собственной жизни – о том, как работала в банке, где помощник управляющего показал мне свое хозяйство; о том, как познакомилась с будущим мужем в бутике и обчихала его; о том, как во время распродажи вещей Кэролайн пришла идея создания «Прикида». Лишь неким сверхъестественным усилием воли заставила я себя умолчать о Джоше и об оргазме во время мертвой петли над Ла-Маншем.
Господи, Анжела, сказала я себе, когда бутылка шабли уже почти опустела, заткнешься ты наконец или нет?..
Затем я поняла, что в отличие от почти всех мужчин на свете, с которыми я когда-либо завтракала, Конор решил заболтать меня не только ради того, чтобы запустить затем лапу в трусики. Он действительно хотел выжать из меня всю возможную информацию. В том и состояла его работа. И болтливость, в которую я впала, была продиктована благодарностью – за то, что он не пытался меня соблазнить. Вот в чем сила и власть хорошего журналиста.
Наконец, уже за кофе, он сделал мне деловое предложение, столь ловко завуалированное, что я сперва не приняла его за таковое. Возможно, сказал он, одна из нас не сочтет за труд намекнуть ему о каком-либо громком надвигающемся разводе или, используя мое собственное выражение, о какой-нибудь любопытной попытке «брачной перестройки». Он рассмеялся, выговорив эти последние слова. Нет, об оплате не Может быть и речи, это придаст делу двусмысленный, даже грязный характер. Зато тогда ему ничего не стоит создать специальную колонку о «Прикиде» в параллельном действии» – именно так он выразился. И между магазином и драматичными историями разводов не будет прослеживаться прямой связи, но всякий, интересующийся такого рода новостями, тут же смекнет, что к чему. Ведь подтекст, как известно, штука куда более действенная, нежели прямое изложение событий – да и за клевету в печати спросить будет не с кого. Пара интригующих намеков, игра воображения… Как я смотрю на то, возможно ли между нами подобного рода соглашение? Конор произнес эти слова с улыбкой, затем притушил профессионально хищный огонек в глазах, поблагодарил за ленч и заметил, сколь прекрасна была бы жизнь, если б каждая интервьюируемая им дама выглядела столь же соблазнительно.
Я рассказала Гейл о его предложении. Та зашлась от радости. Затем вдруг стала страшно серьезна:
– Дорогая, мы должны действовать крайне осмотрительно! И чтоб Кэролайн об этом ни слова. Ни даже полслова!
До настоящего времени я не понимала, сколь ценным может оказаться сотрудничество с ведущим колонки светских новостей. Но шли дни и недели, настала зима, предприятие наше продолжало набирать обороты, и я вдруг начала натыкаться на упоминания о нас в колонке Конора. То вдруг появлялись снимки какого-нибудь полного радужных надежд разведенца с сияющей от счастья новой избранницей, а где-то ниже, курсивом, была набрана пара строк о том, что прежде безутешная жена нашла наконец утешение, покупая прелестные наряды в этом совершенно замечательном магазине на Пимлико-сквер. И кого только там в наши дни не увидишь…
О предприятии как о таковом не упоминалось и словом. Мы были «подтекстом», как выразился Конор. Мы были призраками на этом празднике разводов, но каждый, кто читал колонку, прекрасно понимал, что мы такое есть и где обитаем. И я начала понимать – исходя из разговоров, которые о нас пошли, – что наше скромное агентство обретает некую cachet 6767
оригинальность, своеобразие (фр.).
[Закрыть], даже ауру. Слово было пущено. Доказательством тому служил постоянный приток новой клиентуры. Сначала эти люди притворялись, что рассматривают выставленную на продажу одежду, затем с благодарностью принимали чашечку кофе. Затем их взгляд неизбежно останавливался на карточке с рекламой «Нового счастья», небрежно прислоненной к сияющему боку Торквемады. Они брали ее в руки и с притворным удивлением восклицали: «О, как интересно!» – а через несколько минут уже оказывались в соседнем помещении, где Кэролайн кромсала их браки на мелкие ленточки, а Имонн усаживался за свой компьютер. Никто из них и опомниться не успевал, как в колонке Конора появлялась соответствующая фотография или заголовок, на который они взирали с ужасом. И утешались лишь тем, что потерю мужа, с которым прожито двадцать лет, можно скрасить покупкой совершенно очаровательного платья от Ланвен в чудесном маленьком магазинчике на Пимлико-сквер. Даже названия его можно было не упоминать. Люди и без того знали.
Мы начали чувствовать себя алхимиками, владеющими некой магической формулой, позволяющей перекраивать жизни людей. Пошли даже слухи – Кэролайн принесла их с очередного званого обеда, – будто бы у нас тайно консультируют несколько ведущих лондонских психоаналитиков. Иначе чем можно объяснить столь оглушительный успех?
Действительно, чем же?.. Мы не знали и никогда ничего не отрицали. Наше молчание – золото. Мы лишь улыбались – и весь мир был склонен принимать эти улыбки за положительный ответ. Нам только и оставалось, что улыбаться. Как иначе могли мы выразить свое изумление тем фактом, что подобной известности и преуспевания можно достичь лишь с помощью кофеварки, компьютера и чисто интуитивных догадок трех женщин, которые, быть может, и разбирались в модной одежде, но мало что смыслили в природе человеческой.
Мне начало казаться, что мы обитаем в самой сердцевине какого-то бесконечного людского калейдоскопа. Что жизнь всех и каждого вокруг все время кардинальным образом меняется. Менялась и моя собственная жизнь, только менее драматично. Гастроли Ральфа с «Дядей Ваней» наконец закончились, должна была состояться премьера в Вест-Энде. Как странно, что он вдруг оказался дома… За последние несколько месяцев я привыкла к тому, что дом мой состоит из Рейчел, Магдалены, меня, ну и, конечно, Фатвы, то уходящей из него, то возвращающейся – иногда в крови, иногда нет. На кухне постоянно витал запах текавая, но теперь Ральф тоже был здесь, и возникло ощущение, что он не совсем свой. Для меня он стал посторонним, с которым можно разговаривать, легко находиться рядом. Мы не ссорились и не спорили. Мы не предъявляли друг другу претензий. Словно дни, проведенные порознь, навсегда отлучили нас друг от друга, освободили от всяких привязанностей и обязательств, освободили от привычек и занятий любовью. Мы сосуществовали под одной крышей как два предмета обстановки.
– Как насчет того, чтобы заняться сегодня любовью? – как-то спросил Ральф. С таким видом, точно предлагал мне пирожное.
– Нет, спасибо, дорогой. Только не сегодня, – ответила я. И мы откатились друг от друга, каждый на свою половину кровати.
Было холодно. Ральф спал в пижаме. Я смотрела в потолок.
Иногда ночью, лежа без сна, я думала о Джоше, представляла, что он во мне. Тело мое принадлежало ему. Но его рядом не было. Это были долгие часы, во время которых я старалась понять, что теперь делать. И, так и не найдя ответа, в конце концов засыпала.
А утром подавали завтрак.
Джош снова путешествовал. По его словам, я была здесь ни при чем – просто подвернулась работа, от которой он не мог отказаться. Нужны были деньги, платить за школу Джессики, купить новую камеру и еще бог знает что…
Но дело было именно во мне, это я точно знала. Он сделал шаг мне навстречу, а я трусливо отступила. Джош был не из тех, кто добивается того, чего хочет, напрямую. Об этом свидетельствовали многие его поступки, к примеру, полет во Францию, тот факт, что он дал мне ключи от квартиры, занялся рекламой, чтобы быть поближе ко мне. И он прекрасно знал, что я это понимала, – то был еще один своего рода подтекст. И, игнорируя все эти поступки, я тем самым его отвергала. Вот он и решил отступить. Я чувствовала, как он расчищает для себя пространство, возвращается к прежней жизни. Он был свободен, я – нет. Все очень просто…
Я старалась не ревновать. Да и какое право имела я на его преданность и верность? Иногда он оставлял мне в квартире записку, сообщал, когда должен вернуться. Иногда я даже не знала, что он уехал. Узнавала об этом, лишь увидев снимок Сараево в одной из газет. На меня смотрели дикие, искаженные болью и яростью лица. То был почерк Джоша, и меня охватывал ужас. Он жил в опасности, я продолжала существовать с Ральфом. Вот абсурдность ситуации! Они напоминали мне двух людей, забежавших под козырек укрыться от дождя, Ральф и Джош. Когда входил один, места для другого уже не оставалось.
– Да я привык… быть один, – как-то заметил он после очередного своего возвращения.
Мы занимались любовью. Рука его лежала у меня на груди. Он улыбался. Лежал на боку, опершись на локоть, и смотрел на меня.
Но что это значит – быть одним в Сараево, подумала я. Быть одним, когда за каждым углом может скрываться снайпер, целящийся тебе в грудь или голову.
Затем как-то утром, зайдя в квартиру, я обнаружила, что его там нет. Он меня не ждал, записки тоже не было. Я прошла в спальню. Постель не застелена. На подушках две вмятины, на полу валяется бюстгальтер. Меня замутило.
А ведь я даже не знала, где и с кем он может быть!..
Если под словами «быть один» Джош подразумевает именно это, видеть его больше не желаю. И в то же время я словно слышала его голос, не то чтобы укоряющий, но беспощадно правдивый: «Но ведь ты живешь с мужем, Анжела!»
То был, наверное, худший день в моей жизни. Именно тогда я поняла, что теряю – возможно, уже потеряла – Джоша…
А вечером мне предстояло присутствовать на премьере Ральфа в Вест-Энде. Последнее место, где мне хотелось бы оказаться… Что окончательно достало меня, так это показная любезность и предупредительность Ральфа. Он зарезервировал мне лучшее место. В театре было битком – по городу определенно распространились слухи знатоков, что пропускать данное мероприятие не стоит. Мужчины, которых я едва знала, подходили ко мне до начала представления и говорили самые лестные вещи о Ральфе. Потом, оглядев с головы до ног, осыпали комплиментами и меня. Все это были люди известные, так называемый бомонд. Театральные агенты, критики, продюсеры – словом, те самые типы, которые старательно избегали нас все эти годы. Теперь же они улыбались, говорили намеками, давали понять, что будущее Ральфа целиком в их потных ручонках. Мне хотелось вцепиться им в глотки и задушить.
– Да, у него прекрасные рецензии, не так ли? – три или четыре раза вежливо произнесла я.
Я прошла на свое место. Программка оказалась оформлена еще роскошнее, чем брайтонская. Однако, мельком отметив, что и в ней красуется все та же фотография Ральфа в образе юного покорителя женских сердец, я больше ею интересоваться не стала. И вместо этого принялась разглядывать публику. Внимание мое привлекла женщина, сидевшая левее и в нескольких рядах впереди меня. Примерно моего возраста, может, чуть старше. Невероятно стройная, полное отсутствие грудей и облако белокурых кудряшек, окаймлявших кукольное личико с такими огромными голубыми глазищами, что я поймала себя на мысли: а не захлопываются ли они автоматически всякий раз, когда она ложится на спину. Она, похоже, тоже была одна.
Лишь когда поднялся занавес, в голове у меня словно звоночек прозвонил. Я точно видела ее прежде. Вот только где?.. Я принялась вспоминать. В магазине? Она вполне могла быть моделью… Нет, вроде бы не в магазине. Я перебирала варианты. Может, в парикмахерской? В ресторане у Ренато? В школе у Рейчел? Тоже вроде бы нет…
И я сосредоточила свое внимание на спектакле. Ральф был просто изумителен – это несомненно. Он отточил и отполировал роль до мельчайших деталей, до блеска. Он был так убедителен. Так страстен. Так печален. Так трогателен. Публика заводилась от его игры. Я физически ощущала, как в темноте зала сгущается напряжение. Я следила за тем, с каким завораживающим мастерством произносит он свои реплики, модулируя голос, пока тот не приобрел почти мистическое звучание. Такие знакомые слова и фразы, про себя я произносила их вместе с ним: «Я для себя уже ничего не жду, не люблю людей… Давно уже никого не люблю».
И тут вдруг я вспомнила. Ну да, конечно же! Брайтон! Вот где я видела эту женщину. Тогда она тоже сидела впереди и чуть левее. И тоже была одна. И ждала у дверей в гримерную, это я тоже помнила. Она была не из тех поклонниц, которые окружили Ральфа, когда он вышел, облепили со всех сторон, требуя автографа. Нет, она стояла в стороне, одна, и наблюдала. Помню, я еще подумала, что эта женщина скорее всего завзятая театралка, помешавшаяся на Ральфе. Такие женщины всегда составляют часть публики. Они ходят на все спектакли и обожают своих кумиров на расстоянии. Но обожать, сидя на одном из лучших мест в зале?.. В ряду, где практически все места предназначены для родственников и друзей труппы? Нет, здесь явно что-то не то…
Тут я вспомнила еще кое-какие детали. Так, мелочи, на которые не обратила внимания в свое время. Словно то были фрагменты некой головоломки, и вот она начала складываться в цельную картину. Я вспомнила, как в те дни, когда должна была бы быть в магазине, кто-то звонил по телефону и дышал в трубку. Запах духов на одежде Ральфа – тогда я наивно полагала, что то были духи его партнерши, которая целовала его на прощание. Вспомнила, как он тратил часы на поиски бараньих котлет. И вот все эти фрагменты головоломки складывались в единое целое.
Я не знала, что и думать. Сама не понимала, что чувствую. Просто смотрела на эту женщину в полутьме. Единственное, что удавалось разглядеть отчетливо, – так это облако белокурых волос. Неужели возможно? Неужели у них с Ральфом действительно роман?..
Ну, допустим, да. Что же я тогда должна делать и думать обо всем этом? Мысли мои напоминали калейдоскоп, в котором вихрем кружились цветные стеклышки, а я, вглядываясь в них, пыталась предугадать комбинацию, в которую они сложатся.
Сложилась она через несколько секунд. И я наконец поняла. Да, я ревновала Ральфа… но только так… совсем чуть-чуть. Просто стыдно, до чего слабо я его ревновала! Более того, меня просто потрясла мысль о том, что Ральф, мужчина, которому я всегда столь безоговорочно верила, может оказаться совсем не тем. Может оказаться человеком, тоже способным вести двойную жизнь. Но самое главное – и эта мысль стала настоящим откровением и шоком ~ я испытывала чувство огромного облегчения. Словно цепи, которыми я была до сих пор скована, вдруг свалились.
Нет, погоди, сказала я себе. Не стоит спешить с выводами. Самое важное – точно убедиться.
Может, подойти к этой женщине после спектакля и представиться? Под каким-то другим именем, разумеется?.. «Простите, но мне кажется, мы где-то раньше встречались…» Ну и что, черт возьми, мне это даст? Вряд ли я могу сказать ей следующее: «Вы вроде бы знакомы с Ральфом Мертоном, да? Так вот, не будете ли столь любезны сообщить, у вас с ним не роман, случайно?» Нет! Тогда уж лучше подойти к ней в фойе и огорошить вопросом в лоб: «Привет. Я – Анжела Мертон. Вы трахаетесь с моим мужем?» Но что, если я ошибаюсь? Что, если она окажется какой-нибудь служащей театра, проживающей в законном браке с каким-нибудь торговцем недвижимостью?
Нет! Я придумала кое-что получше.
После спектакля я решила дождаться Ральфа. Он пребывал в самом приподнятом настроении. Аплодисменты были просто громовыми. Он выходил кланяться бесконечное число раз. Публика скандировала «Браво!». У входа за кулисы я снова увидела женщину в облаке светлых кудряшек. Но она, едва дождавшись, когда выйдет Ральф, тут же торопливо куда-то удалилась. Может, знала, что на премьере будет присутствовать жена любовника, и хотела оценить соперницу? Лично я была рада отметить, что она на несколько лет старше меня и что у нее некрасивые ноги. И практически отсутствует грудь. Тут ревность немножко приутихла.
Было уже поздно. Мы ехали домой. Ральф на всем пути пребывал в эйфории от успеха. Дома я приготовила ему омлет. Он съел его, рухнул в постель со словами: «Спокойной ночи, дорогая!» – и тут же вырубился. Я ложиться не стала. В доме было темно и тихо. Я расхаживала по комнатам, разглядывая знакомые предметы. «Господи, – думала я, – у моего мужа роман, а я чувствую себя совершенно счастливой! Как прикажете к этому относиться?..»
Проснувшись утром, я поняла, что план мой окончательно созрел. Ральф еще спал, когда я отправилась на работу. Прибитая морозом трава на лужайке похрустывала под каблуками, на ветровом стекле автомобиля сверкал иней. Я включила печку, потом поймала на коротких волнах, передающих классическую музыку, Пола Гамбачини и влилась в поток утреннего движения.
План был очень прост. Существовала лишь одна проблема – мне нужно было поговорить по телефону так, чтоб этот разговор не услышал никто из наших. И еще дождаться полудня – раньше этого времени в дирекции театра не появлялось ни души.
Примерно в половине двенадцатого я предложила Карен пойти на ленч пораньше. Затем шепнула Имонну, что если он хочет, может присоединиться к ней. В течение вот уже нескольких недель несчастный был совершенно заворожен ее мини-юбкой, а потому уговаривать его не пришлось. Таким образом, офис оказался в полном моем распоряжении. Я проверила и убедилась, что Гейл с Кэролайн заняты в магазине, затем набрала номер театра и попросила администратора. Настала долгая пауза, после чего довольно раздраженный мужской голос бросил в трубку:
– Да!
Настал мой звездный час. Жена звезды должна вести себя естественно и надменно.
– Извините за беспокойство, – сказала я. – С вами говорит жена Ральфа Мертона. Боюсь, что вчера произошло какое-то недоразумение с билетами… Не будете ли столь любезны проверить, сколько именно билетов заказал муж на вчерашний спектакль?
Мужчина буркнул нечто вроде «Прошу прощения» и попросил подождать секундочку. Секундочка растянулась на добрые минут пятнадцать. Я нервно поглядывала на дверь. А вдруг в самый неподходящий момент заявится Кэролайн или Карен, негодующая по. поводу того, что Имонн прямо в пабе, при людях полез ей под юбку? Но ничего такого не случилось, в трубке наконец задышали, и я услышала:
– Алло, миссис Мертон! Вы слушаете? – Я ответила, что да. Снова тяжелое дыхание. – Так, значит, вчера вечером… Ах да, вот… Билеты на имя мистера Мертона. Гм… Всего два, мадам.
Два! Ага!..
– Не будете ли столь добры сказать, для кого именно они предназначались? – спросила я.
Снова сопение в трубке.
– Гм!.. Вам, мадам! А второй… э-э… кузине мистера Мертона, кажется, именно так он сказал.
У Ральфа, насколько мне известно, не было никаких кузин. Во всяком случае, при мне он не упоминал ни об одной.
– А у вас, случайно, не записано имя этой дамы? – небрежным тоном осведомилась я.
– Гм… Вроде бы записано… Вот, кажется, здесь. Ага… Миссис Хизер Кларидж… Не могу ли я узнать, мадам, в чем именно заключалось недоразумение? Может, вы хотите оставить сообщение для мистера Мертона? Я передам, когда он придет…
О Господи, нет, только не это, подумала я. И тут услышала, как по ступенькам, ведущим от заднего входа, поднимается Кэролайн.
– О нет, нет! Не стоит беспокоиться! – торопливо пролепетала я. – Сущие пустяки. Я сама разберусь, не беспокойтесь! И огромное вам спасибо.
И я быстро повесила трубку. Вошла Кэролайн.
– Та-ак!.. Стало быть, бегаешь сюда звонить любовнику! – злобно прошипела она. – Скажешь ты мне наконец, кто он такой?
Я улыбнулась и ответила:
– Ну уж определенно не автогонщик. И только с двумя яйцами. Пока информации достаточно?
Она надулась. А потом расхохоталась:
– Ты знаешь, чем я собираюсь заняться сегодня, Анжела?
– Расскажи, – ответила я, не выказывая, впрочем, особого интереса. Поскольку мысли мои были целиком поглощены кукольной миссис Кларидж.
– Так вот, собираюсь ввести в компьютер данные Патрика. Решила наконец выяснить, кто для него идеальная женщина. И мне нужен Купидон.
Меня так и подмывало спросить, с чего это вдруг после пятнадцати лет брака ей понадобилась эта информация. Но я не хотела затягивать разговор. Мне самой предстояло выяснить кое-что, и срочно.
– Тут только одна проблема, – заметила она, поудобнее устраиваясь в кресле. – Хотела с тобой посоветоваться.
– В чем проблема, Кэролайн? – с удивлением спросила я. Впервые в жизни на моей памяти Кэролайн нуждалась в чьем-то совете.
– В его члене, вот в чем! – сказала она. – Знаю, ответы должны быть правдивыми, но неужели следует сообщать компьютеру, что он у него всего четырех дюймов в длину? Ведь если я сообщу это, то идеальной для Патрика женщиной будет какая-нибудь карлица или пигмейка.
Я рассмеялась. Взгляд Кэролайн подсказал, что этого делать не следовало.
– Послушай, Кэролайн, – сказала я, изо всех сил сдерживая улыбку. – Возможно, об этом действительно лучше не упоминать. Просто проигнорировать этот факт, и все тут.
На лице у нее промелькнула улыбка.
– Только этим всю жизнь и занимаюсь! – буркнула она.
Я оставила ее в офисе и вернулась в лавку. Из головы не выходила кудрявая блондинка с огромными голубыми глаза-Ми и без грудей. Как же, черт возьми, выяснить, кто она такая, эта миссис Хизер Кларидж?
