Текст книги "Разящая наповал Долорес"

Автор книги: Картер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Картер Браун
Разящая наповал Долорес

Глава 1

Толпа на противоположной стороне улицы быстро росла, пока я припарковывал свой «остин-хили» у отеля «Старлайт».

Был приятный спокойный день: жаркое солнце на голубом безоблачном небе, легкий бриз, налетающий с Тихого океана.

Сейчас бы валяться на пляже рядом с красоткой в бикини или сидеть в прохладном зале бара и прислушиваться к тонкому звону кубиков льда в стакане с выпивкой. Время, когда можно ни о чем не думать и мечтать, время, когда все радуются жизни, и в это самое время в Пайн-Сити нашлось, возможно, одно-единственное исключение. На выступе под окном комнаты на пятнадцатом этаже отеля стояла девушка, намереваясь броситься вниз.

В вестибюле полицейские не подпускали к лифтам любопытных. Я поднялся на пятнадцатый этаж и вошел в нужную комнату. Здесь меня встретил сержант Полник, на его глуповатой физиономии было растерянно-недоумевающее выражение.

– Лейтенант Уилер! – обрадованно воскликнул он. – Слава Богу! Вы прибыли! Шериф Лейверс помешается, вывешиваясь из окна, он все еще пытается уговорить эту безмозглую особу.

К нам подбежал взволнованный тип с выпученными глазами и узенькой полоской нелепых усиков над губой.

– Вы должны остановить ее, лейтенант! Нельзя допустить, чтобы молодые женщины использовали наш отель для самоубийств, такая известность будет катастрофой. Мы разоримся.

– Сообщите даме о своих проблемах, – вежливо посоветовал я, затем бесцеремонно отодвинул его в сторону и прошел в комнату.

На подоконнике открытого окна сидел шериф Лейверс, было заметно, что ему тяжело перегибаться, чтобы разговаривать с девицей, примостившейся снаружи на выступе под окном. Вид его туго натянутых брюк на солидном мягком месте пробудил во мне сильное желание отвесить звонкий шлепок, но я сумел перебороть импульс из уважения к начальству, а также из опасения не получить жалованье, которое мне выплачивалось в конце каждого месяца.

– Полагаю, что раз она не спрыгнула, увидев его физиономию, – произнес довольно громко, персонально ни к кому не обращаясь, – нам можно больше не беспокоиться.

Каблуки шерифа опустились на пол, сам он повернул ко мне свою кирпично-красную физиономию.

– Значит, в конце концов, вы все же прибыли сюда, Уилер, – хмыкнул он. – Посмотрим, не удастся ли вам уговорить эту безмозглую девицу, у меня ничего не получается.

– Она психопатка? – поинтересовался я.

– Не в том смысле, как вы полагаете, – обеспокоенно ответил он. – Никакой истерики и вообще ничего такого. Судя по тому, как она себя ведет, можно думать, что она участвует в ежегодном соревновании герл-скаутов или в другой не менее идиотской забаве.

– Она сообщила вам причину своего решения броситься вниз?

Он помотал головой:

– Как я уже говорил, от нее не добиться вразумительного ответа. Зовут ее Пэтти Келлер, и единственное, что ее в данный момент беспокоит, – это который час.

– Так ее занимает, сколько времени у нее еще осталось? – нахмурился я.

– Не знаю, что ее занимает, – вздохнул Лейверс. – Попробуйте что-нибудь от нее добиться вы, Уилер.

Я сел на подоконник, который он только что освободил, и выглянул наружу, потом посмотрел вниз, и это было большой ошибкой. Огромная толпа на тротуаре выглядела отсюда просто кучей булавочных головок. Несколько секунд я следил за игрушечными автомобилями, которые словно передвигала по улице невидима рука, и у меня внезапно закружилась голова. Я быстро повернулся и глянул на девушку, стоявшую футах в шести от меня, прижавшись спиной к стене здания. Выступ под окном был не шире восемнадцати дюймов, бриз с океана внезапно усилился и приподнял вверх подол ее юбки.

Ей было максимум двадцать лет, лицо с тонкими чертами, пепельные волосы. Причем не было похоже, чтобы она сильно нервничала. Блузка была ей широковата, а юбка длинновата на пару дюймов. Может быть, девица была такой же нескладной, как и ее одежда, и это оказалось для нее проблемой, которую мог навсегда разрешить один шаг вперед?

– Привет! – произнесла она ясным, но почему-то заискивающим голосом. – Я Пэтти Келлер, а вы кто такой?

– Эл Уилер. Вы напрасно теряете здесь время, Пэтти, автомашины так высоко не поднимаются.

– Очень забавно, – буркнула она. – Вы офицер полиции, как я догадываюсь?

– А что, Пэтти, у вас большие неприятности? Или еще что-то?

– Или еще что-то, – согласилась она. – Когда вы пришли, лейтенант? Я глянул на часы:

– Три или пять минут назад. Вы ждете подходящую компанию?

– Теперь она у меня есть. – Она чуть насмешливо улыбнулась. – Знаете, этот шериф пытался посочувствовать мне. Ну, вы понимаете: детка, расскажи нам обо всем. Когда это не сработало, они прислали сюда вас, чтобы попробовать комедийный вариант, верно?

– Вы слишком сообразительны для меня, Пэтти, – откровенно признался я. – Но вы все не правильно поняли. Я представляю отдел, отвечающий за чистоту улиц. Дворники возмущены, поскольку им придется убирать то, что останется от вас, когда вы спрыгнете вниз на мостовую.

Ее лицо заметно побледнело.

– Это… это ужасно!

– Безусловно, – согласился я. – Так что сделайте им огромное одолжение и возвращайтесь сюда, а? Она решительно мотнула головой:

– Очень сожалею, Эл, но это я должна решить сама.

– Уверены, что я не могу помочь?

– Вы ничем не можете помочь! – ответила она таким будничным голосом, что ее отказ от моей помощи показался мне почти жестоким.

– В таком случае, возможно, я могу вам что-нибудь принести – сигарету или чашечку кофе?

Мой вопрос мне самому казался предельно глупым, но тезис «заставь их говорить» был проверен неоднократно.

– Нет, спасибо… – Она глянула вниз. – Кажется, там собралось огромное количество людей, Эл. Могу поспорить, среди них есть и репортеры, и фотографы, возможно, даже кто-то с телевидения?

– Разумеется, – ответил я. – И всем им хочется одного, Пэтти: чтобы вы вошли назад в окно. От вас требуется сущий пустяк, чтобы осчастливить тысячи жителей нашего города и дать им почувствовать, что жизнь чего-то стоит.

– Который час? – деловито осведомилась она, очевидно не тронутая моими словами.

– Я же только что говорил вам: почти три. – Я снова глянул на часы. – Ровно три, ну и какое это имеет значение, хотел бы я знать?

На подобный вопрос ты не можешь ждать ответа, но какое-то мгновение у нее был такой вид, будто на чашу весов положены десять тысяч баксов и отдых в Рио. Неожиданно лицо у нее утратило сосредоточенное выражение, она глубоко вздохнула и впервые тепло улыбнулась мне.

– Думаю, вы правы, Эл, – беспечно произнесла она. – Было бы глупо разочаровывать всех людей, стоящих там внизу, верно? Одного маленького шажка будет предостаточно. Я сейчас вернусь назад в здание.

– Вот и прекрасно! – обрадовался я. – Помните, в вашем распоряжении уйма времени, так что не спешите. Прижимайтесь спиной к стене и как бы скользите в мою сторону, хорошо? И не спешите, двигайтесь без остановки, главное, не смотрите вниз.

Пэтти Келлер кивнула, затем скользнула правой ногой ко мне, крепко прижимаясь спиной к стене, и приблизилась примерно на фут к окну. Я изогнулся, протянув к ней руку, так что расстояние между нами теперь не превышало четырех футов. За своей спиной я ощутил, как огромные ручищи шерифа вцепились в мои ноги, и я сразу почувствовал себя гораздо увереннее.

– Молодец, Пэтти, ты действуешь просто великолепно, – похвалил я. – Еще пара шагов, и…

Пока я произносил эту фразу, она сделала еще один шаг и собиралась сделать второй. Ее правая нога снова скользнула ко мне, так что я вот-вот дотянулся бы до ее колена… Вдруг она тихонько застонала, ее левая нога задержалась на месте.

– О'кей, – неистово завопил я, – отдохните, дорогая, у вас сколько угодно…

Внезапно ее лицо исказилось в жуткой гримасе, колени подкосились, она качнулась вперед, затем в полном смысле слова сложилась пополам, потеряла устойчивость и полетела вниз. Я предпринял отчаянную попытку поймать ее за лодыжку, но у меня ничего не получилось, причем я сам от этого потерял равновесие. Только железная хватка Лейверса вокруг моих колен спасла меня от падения из окна.

Ее полет с пятнадцатого этажа длился максимум две-три секунды. Куда дольше в моих ушах Раздавался сопровождающий его не то стон, не то вопль. Наверное, такие звуки издавали примитивные существа, населявшие леса еще до появления человека.

На следующее утро я вошел в офис около половины десятого, и Аннабел Джексон, личный секретарь Шерифа и наиболее вероятная причина того, что я в Скором времени сойду с ума, подняла свою белокурую головку и радостно улыбнулась, как будто я только Что сломал себе ногу или что-нибудь еще.

– Сейчас у шерифа доктор Мэрфи, – сообщила она Мне со своим певучим южным акцентом. – Они оба Ожидают вас, лейтенант, и я полагаю, что вам следует Подготовить для себя алиби.

– Очень мило с вашей стороны, дорогая, предупредить меня, – поблагодарил я. – В один из ближайших дней я намерен сделать вам любезность, познакомить со своим преждевременным погребальным церемониалом, Чтобы в случае чего вы могли плюнуть на него, коли у бас появится такое желание.

– Я же понимаю, что вы шутите, лейтенант, – вежливо ответила она. – Я хочу сказать, кто же станет вас хоронить? Разве что департамент санитарного состояния города?

Это была отрезвляющая мысль, которая заставила Меня задуматься по дороге в кабинет Лейверса, а там, взглянув на физиономию шерифа, я сразу понял, что существуют куда более важные проблемы, нежели эта, так что не стоит тратить на нее времени.

– Садитесь, Уилер, – буркнул он. – На разговор, вероятно, уйдет порядком времени.

Я сел на один из стульев для посетителей и посмотрел на доктора Мэрфи, тот ответил мне точно таким же взглядом. Для разнообразия я глянул на шерифа, но и он ответил тем же.

– Чего мы ждем? – вежливо осведомился я наконец. – Выпадения реактивных осадков?

– Пэтти Келлер, – произнес Лейверс. – Девица, которая спрыгнула вчера днем с выступа под окном отеля.

– Она не спрыгнула, а свалилась, – поправил я его. – Она возвращалась назад, когда у нее закружилась голова и…

– Вы это уже говорили вчера, – грубо прервал он меня. – Я посчитал, что это была типичная для Уилера реакция. Какая особа женского пола сможет покончить с собой, если она была осчастливлена личным появлением чуда природы ради ее скромной особы?

– Вы просто завидуете, шериф! – так же грубо прервал его я. – И только потому, что вы растолстели и…

– Ладно!

Он откусил кончик сигары, затем сунул черный цилиндрик себе в рот.

– Это было вчера. Доктор Мэрфи после этого произвел вскрытие.

– Она упала с пятнадцатого этажа здания на бетонный тротуар, а вам понадобилось вскрытие, чтобы установить причину смерти? – громко удивился я.

– Почему бы вам хорошенько не сосредоточиться, лейтенант? – дружелюбно осведомился Мэрфи. – Посмотрим, сумеете ли вы дать хотя бы один разумный ответ. Вы сказали, что у нее закружилась голова и в результате она упала. Опишите все очень подробно, это моя личная просьба.

– С каких это пор я должен выполнять личные просьбы помощника гробовщика? – спросил я ворчливо. – Она боком продвигалась назад к окну, когда неожиданно застонала, лицо у нее исказилось, как будто она была в агонии. Потом ее колени подкосились, она перегнулась вперед и полетела вниз. Вот, пожалуй, и все.

Мэрфи многозначительно взглянул на шерифа и задумчиво кивнул:

– Все это подтверждает мои выводы.

– Вы оба большие умники, – холодно произнес я. – Продолжайте секретничать, меня это ни капельки не трогает.

– Она постоянно справлялась о времени, верно? – спросил Лейверс.

– Да-а, – протянул я, – совсем как утренние поденщики в Санта-Аните… Эй, послушайте, когда я сказал ей, что уже три часа, она внезапно передумала оставаться на этом выступе. Совершенно неожиданно. Вот так. – Я щелкнул пальцами.

– Весьма интересно, – пробормотал Мэрфи. – Она была накачана апоморфином.

– Апоморфин – это что-то вроде морфина? – спросил я.

– Нет, совсем не вроде морфина. Это его производное, но не наркотик, а сильное рвотное. В небольших дозах его можно использовать как отхаркивающее средство, одной двенадцатой грана достаточно, чтобы вы извергли из себя весь тот мышьяк, который ваша супруга подмешала вам в овсяную кашу. Господи! Он вызывает тошноту, рвоту, головокружение и обмороки. Трудно сказать, сколько получила эта девица, во всяком случае, достаточно, чтобы этот трюк удался.

– Но, Бога ради, зачем бы она стала принимать такое снадобье, коли задумала нырнуть с пятнадцатого этажа здания? – спросил Лейверс.

– Она ничего не принимала, апоморфин был введен внутримышечно. Не то чтобы это очень важно, но время действия иное, – объяснил доктор Мэрфи. – Его обычно так и вводят, уколом в руку, а не через рот.

– В таком случае дело выглядит так, что ей кто-то немного помог, – сказал я. – Большинство из нас не втыкает иглы в собственную руку!

– Многие это делают, – возразил Мэрфи. – Главным образом наркоманы, но и у других людей есть поводы и причины самим себе делать уколы.

– Так может быть, она съела несвежую устрицу, – угрюмо предположил Лейверс, – и захотела от нее избавиться, поэтому сделала себе этот укол. А потом решила, что вообще устала от жизни, устрица там или не устрица, поэтому выбралась на карниз и стала там размышлять… Ерунда! Это бессмыслица!

– Через сколько времени после укола наступает реакция? – спросил я у доктора. Он поскреб затылок и поморщился:

– Очень трудно сказать, потому что я не сталкивался с этим снадобьем с тех пор, как работал в больнице по срочным вызовам. Возможно, минут через десять – пятнадцать.

Шериф с кислым видом ответил на мой вопрошающий взгляд:

– Она сама позвонила к портье и сообщила, что намерена прыгнуть вниз. Они незамедлительно направили наверх гостиничного детектива, чтобы проверить, розыгрыш это или нет… Я живенько прибыл сюда вместе с Полником, вам-то на это потребовалось много больше времени. – Это он выдал мне сквозь стиснутые зубы. – Короче говоря, я предполагаю, что от того момента, когда она звонила портье, и до ее прыжка вниз прошло четверть часа плюс-минус пара минут.

– А шприц обнаружили в ее комнате? – спросил я.

– Вчера его никто не искал, а сегодня там ничего нет. При ней был лишь небольшой чемоданчик с ночной рубашкой, халатиком и прочими мелочами, что вполне естественно, если ты намерен только переночевать в отеле, чтобы утром уехать на первом же автобусе.

– Когда она зарегистрировалась?

– Всего двумя часами ранее. С ней никого не было, никто ей не звонил и не заходил повидаться с ней, насколько это известно дежурному. Жила она в однокомнатной квартире на нечетной стороне Гренвилл-Хэйтс. Полник должен был уже это проверить. У нее, насколько мы смогли выяснить, всего один родственник.

– Кто такой?

– Не такой, а такая. Двоюродная сестра, – ответил Лейверс.

– Ей под шестьдесят, и она необъятной толщины, – веселым голосом подхватил Мэрфи. – Уилер возвратится с полным досье, все до последней родинки будет точно выяснено. Вы ведь наверняка знаете, где ее искать?

– Вы просто мне завидуете, как и шериф! – отрезал я.

Лейверс прекратил нашу пикировку одним гневным взглядом.

– Имя ее двоюродной сестры Долорес Келлер, вообще-то она больше известна как Разящая наповал Долорес. – Он покачал головой, выражая свое неодобрение. – Все, вместе взятое, обладает признаками дела, буквально созданного дл Уилера. Полагаю, что к этому времени мне надо твердо понять, что никому не уйти от своей судьбы, верно, доктор?

– Разящая наповал Долорес? – переспросил я. – Как это понять?

– Она сложена как девица, у которой якобы «все говорит само за себя, начиная от шеи и до кончиков пальцев на ногах», – брезгливо произнес он. – Это слова из афиши клуба, где дают представления с элементами фарса. Она стриптизерка в бурлеск-клубе.

– В жизни каждого человека приходит такое время, – проникновенно изрек я, – когда он получает вполне заслуженное вознаграждение.

– Надеюсь, я буду поблизости, когда вы получите свое, Уилер, – фыркнул Мэрфи. – Обещаю произвести вскрытие безвозмездно.

– Прежде чем вы приступите, лейтенант, – невозмутимо продолжал Лейверс, – извольте закончить отчет по делу Джефферсона. Как скоро вы это сделаете?

– К концу дня, сэр, – ответил я не задумываясь. – Не беспокойтесь, сразу же возьмусь за новое дело, как только отчитаюсь по Джефферсону, даже если для этого придется задержаться на работе вечером. Вы же меня знаете, шериф! – Я скромно улыбнулся. – Я человек исполнительный.

– Я бы сказал наоборот, Уилер. Ни о какой исполнительности не может быть и речи.

Глава 2

Когда ночь опустилась на город, а неоновые рекламы замигали и засияли вдоль бульваров, у меня возникла ностальгическая тоска о том времени, когда мир был еще молод, и Уилер вместе с ним. Тогда я мог остановиться с открытым ртом перед огромной афишей, изображающей потрясающую красотку, на которой почти ничего не было надето, и прислушаться к звукам джаза, едва доносившимся из ближайшего кабака. Помнится, мое сердце замирало или, наоборот, начинало учащенно биться в ожидании того дня, когда загадки секса начнут открываться передо мной. С годами вера в чудо слабеет, а вместе с этим прозрением из вашей жизни уходит что-то волшебное и чарующее.

На этот раз неоновые буквы складывались в название «Клуб» Экстраваганца «, а перед входом в него стоял постер с портретом в натуральную величину, окаймленный надписью сверкающими лампочками:» Разящая наповал Долорес – та самая, у которой все говорит само за себя, от шеи и до кончиков пальцев на ногах ».

Ностальгические воспоминания нахлынули на меня именно в тот момент, когда я взглянул на него. Сфотографированная в три четверти Долорес выглядела высокой, потрясающе сложенной блондинкой. Руки у нее были закинуты за голову, одета она была в обычные сверкающие» пастиз» – чашечки, слегка поддерживающие грудь, соединенные блестящей тесемочкой, и под стать им трусики, которые правильнее было бы назвать «фиговым листком».

Но меня-то больше всего привлекло ее лицо, а для Уилера это было совершенно новым подходом к женской внешности. Долорес была платиновой блондинкой, ее волосы были полностью забраны назад и перевязаны, образуя на спине порядочный «конский хвост», на лбу же оставалось несколько завитков. Черты лица были крупными, даже резкими. Полные губы изгибались в циничной улыбке, а в темных глазах светился ум, чего никто не ожидал бы увидеть у стриптизерки.

Стоит ли удивляться, что я буквально не мог дождаться, когда окажусь в клубе и увижу ее в натуре.

Я сдал шляпу, потому что никуда не спешил, затем вошел в зал, где мен приветствовал метрдотель. Это был волосатый, мускулистый тип в помятом смокинге. По глазам его было видно, что он настоящий алфавитный справочник всех самых грязных историй в мире.

– Я хочу видеть Долорес Келлер, – сообщил я.

– Вы пришли в нужное место, приятель! – Он улыбнулся мне так, как будто мы с ним были членами одного и того же фантастического клуба. – Следующее шоу начнется не ранее чем через полчаса. Вам наверняка нужно место за столиком у самой эстрады, может, мне его вам устроить?

– Вы также снабжаете биноклями за небольшую мзду? – спросил я ворчливо.

Глаза у него сощурились, физиономия утратила любезное выражение.

– Эй, приятель, послушайте, – зашипел он, – я не знаю, куда вы гнете, но, если вы задумали поднять дебош, у нас на этот случай имеется опытный парень.

– Полагаю, бесполезно просить вас сделать одолжение и заткнуться, – произнес я с откровенным сожалением, – потому просто предлагаю вам не называть меня «приятель». «Лейтенант» будет в самый раз.

Я сунул ему под нос свой значок. На случай, если он не умел читать, приготовился произнести каждое слово по буквам, но унылое выражение его физиономии сказало мне, что он человек грамотный.

– Крайне сожалею, лейтенант, я не знал, что вы…

– У каждого из нас свои проблемы, – произнес я сочувственно. – У вас такая отталкивающая физиономия, а мне вот необходимо повидаться с Долорес Келлер.

– Конечно, конечно! – Он повернулся и предложил мне идти следом. – Пожалуйте сюда, лейтенант.

Мы пробрались между столиками, прошли мимо оркестра из пяти человек, игравших ча-ча-ча так, будто они затаили личную обиду на латиноамериканцов, нырнули в какую-то дверь за занавесом и оказались в коридоре, ведущем к ряду грим-уборных. Метрдотель остановился у второй двери и осторожно постучал.

– Кто там? – послышался женский голос изнутри.

– Луи. Пришел лейтенант полиции. Хочет вас видеть, Долорес.

– Ну так впустите его сюда, – прозвучал холодный ответ. – Вы ведь не ждете от него чаевых?

Я вошел в грим-уборную, закрыв дверь перед носом у Луи. Долорес сидела перед туалетным столиком, подкрашивая полные губы. Только закончив это занятие, она обернулась, чтобы взглянуть на меня. Халат, в котором со спины она выглядела весьма скромной, был широко распахнут, под ним она была одета точно так же, как на афише у входа в клуб. И на этот раз она была живой, так что впечатление оказалось гораздо более сильным. После сосредоточенного пятисекундного изучения я пришел к выводу, что афиша не воздает ей должного.

– Я лейтенант Уилер из службы окружного шерифа, – представился я.

Ее губы раздвинулись в легкой улыбке.

– Что я такого натворила, лейтенант?

– Я пришел по поводу вашей двоюродной сестры Пэтти.

Из ящика в углу вдруг раздался жалобный визг. Долорес вскочила с места и бросилась к ящику, встала на колени и извлекла оттуда маленький меховой комочек.

– Бобо! – заговорила она нараспев. – Бедный маленький Бобо. Тебе показалось, что все про тебя позабыли? Но ты же знаешь, как тебя любит тво большая мама!

Она вернулась к туалетному столику и снова уселась лицом ко мне, а комочек меха уютно свернулся у нее на руках. Маленькая головка поднялась над ее рукой, блестящие глазки собачонки уставились на меня с явным неодобрением.

Долорес снова мне улыбнулась:

– Бобо ненавидит, когда он остается в стороне от происходящего, и страшно ревнует меня к посетителям. – Она сильнее прижала собачку к своему обнаженному животу. – Не надо быть таким ревнивцем, малыш Бобо!

Собачка раза два громко тявкнула; это ее так утомило, что она вывесила розовый язычок, тяжело дыша.

– Если шум беспокоит вас, вы всегда можете приструнить псинку, – заметил я.

Эти слова как будто оживили маленькое чудовище, песик залился таким пронзительным лаем, что мне захотелось заткнуть себе уши.

– Не обращай внимания на этого жестокого человека, Бобо, дорогуша! – Долорес гневно посмотрела на меня. – Он всего лишь ужасный бессердечный старый полицейский, и, могу поспорить, страшно ревнивый!

– Я всего лишь пытался вам помочь, – запротестовал я. – Подумал, что дл разнообразия можно будет сделать из его шкурки оригинальный «поясок невинности», – представляете, какой это произведет фурор?

Долорес закрыла глаза и по-настоящему задрожала, и на минуту мне показалось, что у собачонки встанет дыбом вся шерсть.

– Забудьте об этом, я же шутил… Напомню, что я пришел к вам по поводу вашей двоюродной сестры Пэтти.

– Бедное дитя! – Глаза ее все еще оставались холодными, когда она взглянула на меня. – На ее долю наверняка выпало много тяжелых переживаний, раз она решилась выброситься из окна отеля.

– Знаете ли вы какую-нибудь причину, толкнувшую ее на самоубийство? Долорес покачала головой:

– Вообще-то я ее толком не знаю, лейтенант. Она ведь приехала в Наин-Сити всего шесть месяцев назад из дома в Индиане. Ее родные погибли в автокатастрофе, и, если не ошибаюсь, я осталась ее единственной родственницей. Мы не очень-то с ней ладили, ей хотелось стать драматической актрисой, а мою работу она считала деградацией или чем-то в этом роде.

– Она не одобряла того, что вы стриптизерка?

Ее глаза сделались еще холоднее.

– Мне не по душе это слово, лейтенант. Я экдизиаст.

– Кто-кто?

– Экдизиаст! Это греческое название, которое можно перевести как «сбрасывающий кожу», – с кислой миной объяснила она. – Существует огромна разница между исполнительницей экзотических танцев и простым раздеванием на глазах у публики, лейтенант!

– Несомненно, – полувнятно согласился я. – Так вы считаете, что Пэтти все еще была эмоционально неуравновешенной из-за гибели родителей?

– Нет, – уверенно заявила она. – Я думаю, она радовалась тому, что отделалась от них. Они считали, что место девушки именно там, на ферме, где она родилась. – На мгновение она задумалась. – Возможно, они были правы.

– Как насчет ее друзей?

– Это просто, у нее не было друзей.

– Никого?

– Возможно, это для вас огромный сюрприз, лейтенант, – бросила она, – но даже в Южной Калифорнии одинокие – это легенда.

– Замечательная фраза, ее следует запомнить, – усмехнулся я. – Вы хотите сказать, что у нее не было ни одного друга? Даже приятеля? В ее жизни вообще не было мужчин?

– Прошел почти месяц после того, как мы последний раз виделись с нею, – призналась Долорес, – но, во всяком случае, до того времени у нее не было приятеля. Дела обстояли так скверно, что она присоединилась к клубу одиноких сердец. Была в бешеном восторге от них, не могла дождаться своего первого свидания с незнакомым человеком. Это было ужасно трогательно.

Почувствовав себя тепло и безопасно в ее объятиях, собачонка бросила на меня последний высокомерный взгляд, закрыла глаза и засопела.

– Вы помните название клуба одиноких сердец?

– Конечно, «Клуб счастья Аркрайта». Я спросила Пэтти, не руководит ли им некий Ной Аркрайт, потому что он был настоящим экспертом по части распределения на парочки, но ей это совсем не показалось забавным.

– Мне тоже, – честно признался я, – но я уверен, что ваш Бобо посмеялс бы от души.

– Вы ужасный человек! – воскликнула она, прижимая к себе собачку с такой силой, что та недовольно взвизгнула во сне. – В человеке, который не любит собак, всегда есть что-то порочное, – заявила Долорес. – Это безошибочный признак.

– Вы называете это существо собакой? – Я был искренне удивлен. – Золотко, единственная разница между вашим песиком и любым другим объектом вашего самовыражения заключается в том, что Бобо покрыт мехом. Мне не нравится не собака, а то, что вы с ней сделали.

– Почему бы вам не убраться отсюда ко всем чертям, лейтенант? – процедила она сквозь зубы. – Вы закончили свои вопросы?

– Полагаю, что на сегодня я закончил, – ответил я, – но, скорее всего, еще вернусь.

Я успел приоткрыть дверь, когда она снова заговорила, очевидно, любопытство на минуту перебороло ее антипатию ко мне.

– Разве это уж так важно, лейтенант? Я имею в виду, почему Пэтти покончила с собой. Ведь теперь никто ничего не может поделать с этим, не так ли?

– Вопросы-то у нас стандартные, – небрежно бросил я, а потом повернулся и посмотрел ей в лицо. – Вы когда-нибудь задумывались с вашим этим «одинокие – это легенда», что, если бы вы проявили к ней хотя бы одну десятую той привязанности, которую уделяете этой собачонке, она до сих пор могла бы жить и радоваться жизни?

Мускулы на ее лице напряглись, когда она взглянула на меня. Потом пес проснулся, ибо его яростно сбросили с коленей. Возможно, оно и к лучшему, Долорес могла бы его раздавить в припадке ярости.

– Это всего лишь мысль, – вежливо пояснил я, затем прикрыл за собой дверь, пока она не очухалась и не запустила в меня чем-нибудь тяжелым.

Выходя из клуба, я взял шляпу и бросил пару долларов девице, чтобы доказать ей, что я большой транжира, хотя ночь еще только начиналась.

Оказавшись на улице, я остановился и еще раз присмотрелся к афише при красном свете неоновых трубок. Стоял не менее пяти секунд, от недавнего ностальгического настроения не осталось и следа. Потом я решительно зашагал к своему «остину-хили» и успел вернуться домой как раз к десяти.

Я поставил «В ночные часы» Синатры и приготовил себе выпивку. Сидя в кресле, вслушиваясь в величайшую вокальную интерпретацию «Голубого настроения», которую я когда-либо слышал, я внезапно почувствовал, что стены комнаты слегка сжались. Мне страшно захотелось раздвинуть их на пару футов в стороны. Время принадлежало мне самому, я мог выбирать. Я мог вот так сидеть и пить всю ночь, мог лечь спать, так какого черта у меня появилось такое подавленное настроение? Еще пара стаканчиков, подумал я, и черт с ней, с этой Разящей наповал Долорес.

После этой спасительной мысли я лег спать.

На следующее утро, хотя яркое солнце лилось в мои окна, настроение мое не улучшилось. Пару секунд я подумывал, не отправиться ли мне прямиком в офис, но мысль о физиономии шерифа Лейверса, погруженного в чтение моего рапорта по делу Джефферсона, отвратила меня от этого. Человек должен смотреть прямо правде в глаза, а правдой было то, что я мучился от одиночества. Человек должен рассуждать логически, а логика подсказывала, что надо что-то предпринимать в этом отношении. Не сиди и не вздыхай, приятель, отправляйс туда и сделай все, что в твоих силах. Тебе нужно это сомнительное заведение одиноких сердец? Ну так разыщи его.

Я нашел «Клуб счастья Аркрайта» примерно через час на тринадцатом этаже здания в центре города, однако возможно, что номер этажа был чистой случайностью. Я знал одного парня, который когда-то провел неделю в Майами с приятельницей своего лучшего друга тоже по чистой случайности: они заказали один и тот же номер в одной и той же гостинице. То, что случилось с моим бывшим лучшим другом, могло случиться и с «Клубом счастья Аркрайта», могло случиться даже с собакой, с самой паршивой дворняжкой, – и я вернулся снова к Долорес Келлер.

Внутри офиса я почувствовал себя немного разочарованным, потому что он выглядел примерно так же, как любой другой офис: ни тебе розовых купидонов из пластмассы, намеревающихся выпустить стрелу в самый деликатный участок чьей-то анатомии, ни тебе даже вазы, наполненной сердцами и цветами. Затем впервые взглянул на секретаршу в приемной, сидевшую за большим письменным столом, и совершенно неожиданно мое сердце запело, может, и не в тон, но оно таки пело!

Она была брюнеткой с довольно небрежной прической и удивительно красивым загаром, буквально созданным для знойного великолепия ее лица. А когда она взглянула на меня, я убедился, что взгляд ее был добрым и ласковым. Мне ничего не стоило представить себе ее совершенно обнаженной на фоне восхитительного тропического рассвета, а затем вообразить, как она ныряет в кристально прозрачную воду, чтобы достать для меня еще несколько драгоценных жемчужин до завтрака.

– Доброе утро, – произнесла она вибрирующим, чуть хрипловатым голосом, именно таким, каким должно было изъясняться это чудесное создание.

– Ух! – с героическим усилием выдохнул я.