Текст книги "Узник Неба"

Автор книги: Карлос Руис Сафон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

10

Барселона, 1957 год

– Даниель, вы побледнели, – пробормотал Фермин, пробуждая меня от транса.

Зал ресторана и улицы, по которым мы пришли в «Кан льюис», все исчезло. Я не видел ничего, кроме кабинета в замке Монтжуик и лица человека, говорившего о моей матери мерзости и допускавшего гнусные инсинуации, от которых мне сделалось нестерпимо жарко, как будто я угодил в пекло. Потом я почувствовал, как в глубине души зарождается пронзительный холод и неистовая ярость, какой я в жизни не испытывал. На миг мне больше всего на свете захотелось встретиться лицом к лицу с ублюдком и медленно свернуть ему шею, глядя прямо в глаза, чтобы с наслаждением наблюдать, как краснеют его белки от лопнувших кровеносных сосудов.

– Даниель…

Я зажмурился на мгновение и сделал глубокий вдох. Открыв глаза, я обнаружил, что снова очутился в ресторане «Кан льюис», и Фермин Ромеро де Торрес удрученно смотрел на меня.

– Простите, Даниель, – сказал он.

Рот у меня пересох. Я налил себе бокал воды и осушил его одним глотком в надежде, что дар речи вернется ко мне.

– Вам не за что извиняться, Фермин. В том, о чем вы мне рассказали, вашей вины нет.

– Прежде всего моя вина в том, что я вынужден вам это рассказывать, – произнес он очень тихо, почти неслышно.

Я заметил, что он отводит глаза, словно не осмеливаясь смотреть на меня. И я понял, насколько больно ему вспоминать ту сцену, как тяготит его необходимость открывать мне правду, и устыдился недостойного злого чувства, овладевшего мной.

– Фермин, поглядите-ка на меня.

Фермин осторожно покосился в мою сторону. Я улыбнулся ему.

– Вы должны знать, что я искренне вам признателен за то, что рассказали мне правду, и хорошо понимаю, почему в течение двух лет вы предпочитали молчать об этом.

Фермин слегка наклонил голову, но по выражению глаз я догадался, что мои слова нисколько его не утешили. Напротив. Некоторое время мы оба молчали.

– Это ведь не все, да? – спросил я наконец.

Фермин кивнул.

– То, что последует дальше, еще хуже?

Фермин снова кивнул:

– Намного хуже.

Я отвел взгляд и кивнул с улыбкой профессору Альбукерке – тот собрался уходить и хотел попрощаться с нами.

– Тогда почему бы нам не заказать еще воды, и вы расскажете остальное, – предложил я.

– Лучше вина, – рассудил Фермин. – И покрепче.

11

Барселона, 1940 год

Через неделю после встречи Фермина с господином комендантом два незнакомых арестантам мордоворота, от которых за версту разило Социально-политической бригадой, молча забрали Сальгадо, надев на него наручники.

– Ханурик, ты знаешь, куда его повели? – спросил номер двенадцатый.

Надзиратель покачал головой. Но по его глазам стало понятно, что кое-что он слышал и не желал бы касаться этой темы. За неимением других новостей отсутствие Сальгадо немедленно породило шквал домыслов и спровоцировало бурную полемику между заключенными, строившими различные предположения.

– Он шпион националистов, которого подослали к нам, чтобы выуживать информацию. А то, что он был арестован как синдикалист – всего лишь легенда.

– Ага, и для пущего правдоподобия ему оторвали пальцы и бог весть что еще.

– В этот самый момент он, верно, сидит в «Амайе», осоловев от мерлана по-баскски, и вместе со своими дружками смеется над нами.

– А я думаю, что он рассказал им как на духу все, чего от него добивались, и его выбросили в открытом море с камнем на шее.

– У него была физиономия типичного фалангиста. Хорошо еще, что я рта не раскрыл, а вот вас всех ждут большие неприятности.

– О да, парень, – может, нас даже в тюрьму посадят.

Поскольку других развлечений не предвиделось, дебаты продолжались, пока два дня спустя те же мордовороты, которые уводили Сальгадо, не доставили его обратно. Первым делом все заметили, что Сальгадо не держался на ногах и его тащили волоком, как тюк. Во-вторых, бросалось в глаза, что он обливался холодным потом и был мертвенно бледен. Заключенный вернулся в камеру полуобнаженным, тело его покрывала темная корка из засохшей крови и собственных экскрементов. Мордовороты бросили Сальгадо в камере, точно мешок с навозом, и ушли, не проронив ни слова.

Фермин поднял сокамерника на руки, уложил на койку и принялся осторожно обмывать лоскутами ткани, которые он оторвал от собственной рубахи и макал в плошку с водой, тайком принесенную Хануриком. Сальгадо находился в сознании и с трудом дышал, а глаза его горели так ярко, словно у него внутри развели огонь. Там, где два дня назад была левая рука, пульсировал багровый кровавый обрубок, прижженный смолой. Когда Фермин протирал ему лицо, Сальгадо улыбнулся, показав жалкие остатки зубов.

– Почему же вы сразу не рассказали этим мясникам то, что их интересовало, Сальгадо? Это всего лишь деньги. Не знаю, сколько вы там припрятали, но они не стоят таких жертв.

– Полное дерьмо, – невнятно пробормотал Сальгадо из последних сил. – Деньги мои.

– Они принадлежат людям, которых вы убили и ограбили, если вам не претит уточнение.

– Я никого не грабил. Они сами обокрали народ. И я казнил их во имя восстановления справедливости, которой требовал народ.

– Да уж, спасибо, что вы явились – Робин Гуд из Матадеперы, гроза ювелиров и поборник справедливости. Знатный же палач получился из вас.

– Эти деньги – мое будущее, – огрызнулся Сальгадо.

Фермин провел влажной тряпочкой по расцарапанному и холодному лбу сокамерника.

– Будущее нельзя заказать и получить, его надо заслужить. А у вас нет будущего, Сальгадо. Ни у вас, ни у страны, рождающей уродов вроде вас с господином комендантом, чтобы потом их в упор не замечать. Мы тянем будущее каждый на себя, и впереди нас не ждет ничего, кроме дерьма, которым вы измазаны и которое мне уже осточертело оттирать.

Сальгадо издал утробный стон, истолкованный Фермином как смех.

– Поберегите красноречие, Фермин. Посмотрим, получится ли у вас изобразить героя в подобных обстоятельствах.

– Нет, героев хватает. А я трус, всего лишь трус, – сказал Фермин. – Но по крайней мере я это знаю и сам признаю.

Фермин молча продолжил работу, привел соседа в порядок, насколько возможно, потом накрыл его подобием одеяла, кишевшего клопами и вонявшего мочой, которое они делили на двоих. Он не отходил от Сальгадо, пока вор не закрыл глаза, погрузившись в сон, причем Фермин не испытывал уверенности, что тот проснется.

– Я жажду услышать, что он помер наконец, – раздался голос двенадцатого номера.

– Ставки принимаются, – подключился семнадцатый номер. – Спорим на сигарету, что он отбросит копыта.

– Идите все спать или катитесь к черту, – посоветовал Фермин.

Он съежился в дальнем углу камеры и попытался заснуть, но вскоре стало ясно, что той ночью ему не удастся сомкнуть глаз. Спустя некоторое время Фермин втиснул лицо между прутьями решетки, свесив руки через железную перекладину, скреплявшую их. В камере по коридору напротив из темноты за ним наблюдали глаза, в которых отражался красный огонек зажженной сигареты.

– Вы мне не рассказали, зачем вас намедни вызывал Вальс, – сказал Мартин.

– Угадайте.

– Он обратился к вам с неординарной просьбой?

– Он хочет, чтобы я выведал у вас подробности о каком-то кладбище забытых книг или о чем-то в этом духе.

– Интересно, – проронил Мартин.

– Обворожительно.

– Он объяснил причину своего повышенного внимания к данной теме?

– Если честно, сеньор Мартин, у нас не сложились настолько доверительные отношения. Наша беседа свелась к тому, что господин комендант угрожал мне пытками и увечьями, если я за месяц не выполню его приказ, а я ответил утвердительно.

– Не волнуйтесь, Фермин. Через месяц вы очутитесь далеко отсюда.

– О да, на пляже, на берегу Карибского моря, и две упитанные мулатки будут массировать мне пятки.

– Вы должны верить.

Фермин испустил горестный вздох, ощущая полную безнадежность. Карты его судьбы были в руках палачей, умирающих и безумцев.

12

В ближайшее воскресенье, после традиционного выступления во дворе, господин комендант послал Фермину вопросительный взгляд, сопроводив его улыбкой, от которой бедняга почувствовал привкус желчи на губах. Как только охранники позволили заключенным нарушить строй, Фермин потихоньку подобрался к Мартину.

– Блестящая речь, – оценил Мартин.

– Историческая. Каждый раз, когда этот человек открывает рот, в истории западноевропейской мысли совершается переворот такого же масштаба, какой произвело открытие Коперника.

– Сарказм вам не к лицу, Фермин. Он противоречит вашей природной мягкости.

– Проваливайте в преисподнюю.

– Я там и нахожусь. Сигарету?

– Я не курю.

– Говорят, от курения умирают раньше.

– Тогда давайте, что мне еще остается.

Фермин не осилил даже одной затяжки. Он зашелся в кашле и не мог остановиться, вспоминая свои грехи до первого причастия. Мартин забрал у него из пальцев сигарету и постучал по спине.

– Не понимаю, как вы можете брать такое в рот. Это же чистой воды извращение!

– Самое лучшее курево, какое можно здесь достать. Ходят слухи, что его делают из окурков, собранных в проходах стадиона «Монументаль».

– Ну а меня сей bouquet наводит на мысль об унитазах, имейте в виду.

– Дышите глубже, Фермин. Уже лучше?

Фермин кивнул.

– Вы расскажете мне что-нибудь об этом кладбище, чтобы я мог забросить наживку в корыто свинье высокого полета? Не обязательно правду. Сгодится любая чепуха, которая придет вам в голову.

Мартин улыбнулся, выпустив сквозь зубы облачко смрадного дыма.

– Как дела у Сальгадо, вашего сокамерника, заступника бедноты?

– Вот представьте, живет себе человек и думает, что повидал всякое на свете и его ничем больше не удивить, но ничего подобного. Среди ночи, когда казалось, что Сальгадо уж точно ноги протянул, я услышал, как он встал и подкрался к моему топчану, словно настоящий вампир.

– Пожалуй, есть сходство, – согласился Мартин.

– Стало быть, он подошел и уставился на меня. Я притворился спящим и увидел, что он, проглотив мой крючок, проскользнул в угол камеры и единственной сохранившейся рукой принялся ковыряться в том, что по-научному называется ректум, или нижний отдел толстого кишечника, – продолжил Фермин.

– Что вы говорите?

– То, что слышите. Славный Сальгадо, оправившись от недавнего сеанса средневекового членовредительства, как только сумел подняться, решил отметить это знаменательное событие исследованием той презираемой части человеческого организма, куда по прихоти природы не проникает солнечный свет. Я не мог опомниться от изумления и не осмеливался даже дышать. Прошло, наверное, около минуты. Сальгадо, погрузив внутрь два или три пальца – все, оставшиеся в его распоряжении, – занимался поисками философского камня или далеко упрятанного геморроя. Раскопки сопровождались сдавленными стонами, которые я не берусь воспроизвести.

– Вы меня ошеломили, – сказал Мартин.

– Тогда сядьте, чтобы услышать финал пьесы. Через минуту или две вдумчивой исследовательской работы в недрах анального отверстия он испустил вздох, как какой-нибудь Святой Хуан де ла Крус, и свершилось чудо. Вместе с пальцами из заднего прохода он извлек поблескивавшую вещицу. И даже из своего дальнего угла я сумел определить, что это вовсе не дрянь, которая гроша ломаного не стоит.

– Тогда что же?

– Ключ. Не английский ключ, а маленький ключик вроде тех, какими запирают чемоданы или шкафчики в раздевалке гимнастического зала.

– А дальше?

– А дальше он взял ключ и, поплевав на него, вытер до блеска, ибо, как я полагаю, ключик пах далеко не розами. Затем он приблизился вплотную к стене, предварительно удостоверившись, что я по-прежнему сплю, – для вящей убедительности я даже всхрапнул, как щенок сенбернара, – и затолкал ключ в трещину между камнями. После чего щель замазал грязью и, не исключаю, кое-какой субстанцией, добытой во время путешествия на ощупь в глубь тайника.

Мартин с Фермином молча уставились друг на друга.

– Вы думаете о том же, что и я? – уточнил Фермин.

Мартин кивнул.

– Сколько, по-вашему, наша неутомимая в своей жадности птичка украдкой натаскала в уютное гнездышко? – задал вопрос Фермин.

– Достаточно, дабы укрепиться в вере, что богатство возместит ему потерю пальцев, рук, мошонки и бог знает чего еще, и чтобы любой ценой сохранить секрет, где оно спрятано, – высказал свое мнение Мартин.

– А мне что теперь делать? Потому что я лучше проглочу ключ или, если потребуется, тоже засуну его в стыдную часть кишечного тракта, чтобы эта гадина, господин комендант, не смог заграбастать денежки Сальгадо и издать на них свои шедевры в твердой обложке или купить себе кресло в Королевской академии испанского языка.

– Пока что ничего не делайте, – посоветовал Мартин. – Убедитесь, что ключ на месте, и ждите моих указаний. Я заканчиваю приготовления к вашему побегу.

– Я далек от намерения обидеть вас, сеньор Мартин, и безмерно благодарен за советы и моральную поддержку, однако в этом деле я рискую головой и кое-какими другими частями телами, с которыми мне не хотелось бы расставаться. А в свете того, что, согласно наиболее распространенной версии, вы вроде блаженного, меня тревожит мысль, что я препоручаю вам свою жизнь.

– Кому же вам еще верить, как не сочинителю?

Фермин смотрел вслед Мартину, который удалялся по двору вместе с облачком дыма от сигареты, сделанной из окурков.

– Матерь Божья, – прошептал он в пространство.

13

Чудовищный тотализатор, организованный номером семнадцатым, продолжал работать в течение нескольких суток. За эти дни не раз повторялась одна и та же сцена: стоило заподозрить, что Сальгадо готов отдать Богу душу, как он вставал, чтобы дотащиться до решетки камеры. Заняв исходную позицию, он выкрикивал во все горло строфу: «Сукиныдетивыневытряситеизменянисентимаимнеположитьнавасублюдков».Далее следовали вариации на ту же тему, пока он не срывал голос и не падал бездыханным на пол. Фермину приходилось его поднимать и возвращать на койку.

– Таракан окочурился, Фермин? – спрашивал номер семнадцатый, заслышав, что Сальгадо повалился, как тюфяк с соломой.

Фермин больше не утруждал себя медицинской помощью сокамернику. Если бы он вмешался, возможно, дело дошло бы до брезентового мешка.

– Послушайте, Сальгадо, если вы собираетесь умирать – умирайте, но если надумали жить, умоляю, не шумите так. Я уже сыт по горло вашими сольными выступлениями с пеной у рта, – увещевал Фермин, накрывая его куском грязной парусины, который выудил в отсутствие Ханурика у одного из надзирателей. Взамен Фермин поделился с ним научно доказанным методом соблазнения – а точнее, как преуспеть с пятнадцатилетними созревшими дурочками, поразив их воображение взбитыми сливками с коврижками.

– Нечего притворяться милосердным, так как вы показали свое истинное лицо, и уж мне-то известно, что вы ничем не отличаетесь от гнусной стаи шакалов, готовых прозакладывать последние панталоны, что я умру, – заявил Сальгадо, видимо, склонный испытывать судьбу до последнего дыхания.

– Знаете, у меня нет желания спорить с умирающим в его последние часы или по крайней мере во время вялотекущей агонии. Но имейте в виду, что я не поставил на кон ни реала, и если однажды мне придется ответить за грехи, пусть это будет не пари на жизнь человека, хотя из вас человек, как из меня вертолет, – заключил Фермин.

– Пустословием вы меня не проведете, не надейтесь, – злорадно ответил Сальгадо. – Я отлично знаю, что вы замышляете со своим задушевным приятелем Мартином, начитавшимся «Графа Монте-Кристо».

– Понятия не имею, о чем вы, Сальгадо. Поспите чуток. Да спите хоть год, никто без вас не заскучает.

– Если вы верите, что сможете отсюда сбежать, значит, вы такой же псих, как и он.

Фермин почувствовал, как по спине потек холодный пот. Сальгадо ощерился улыбкой, продемонстрировав выбитые зубы.

– Я все знаю, – сказал он.

Фермин понуро покачал головой и забился в свой угол, как можно дальше от Сальгадо. Но тишина продлилась недолго.

– Мое молчание имеет цену, – заявил Сальгадо.

– Надо было дать вам умереть, когда вас приволокли, – пробормотал Фермин.

– В знак благодарности я готов сделать скидку, – сказал Сальгадо. – Я лишь попрошу оказать мне последнюю услугу, и я сохраню тайну.

– Откуда мне знать, что она станет последней?

– А вас поймают, как всех, кто пытался уйти отсюда на своих двоих, и, промурыжив несколько дней, повесят во дворе в назидание всем остальным, так что я больше не смогу ни о чем вас попросить. Итак, что скажете? Небольшое одолжение, и можете рассчитывать на мое совершенное молчание. Даю слово чести.

– Слово чести, вы? И почему же вы раньше не сказали? Это в корне меняет дело.

– Подойдите-ка…

Фермин поколебался мгновение, потом решил, что терять ему нечего.

– Я знаю, что эта свинья Вальс поручил вам выведать, где я прячу деньги, – начал Сальгадо. – Не трудитесь отрицать.

Фермин только пожал плечами.

– И я хочу, чтобы вы ему об этом рассказали, – доверительно сообщил Сальгадо.

– Что прикажете, Сальгадо. И где же сокровище?

– Передайте коменданту, что он должен идти один, собственной персоной. Если он возьмет кого-то за компанию, то не получит ни дуро. Скажите, что ему надлежит отправиться на старую фабрику Вилардель в Пуэбло-Нуэво, что за кладбищем, и быть там ровно в полночь – ни минутой раньше или позже.

– Напоминает сайнете [28]28
  Сайнете – жанр испанского театра, веселое музыкальное представление.


[Закрыть]дона Карлоса Арничеса, Сальгадо…

– Слушайте внимательно. Передайте, что ему надо войти на территорию фабрики и разыскать будку сторожа рядом с ткацким цехом. Далее ему следует постучать в двери, и когда его спросят, кто пришел, ответить: «Да здравствует Дуррути». [29]29
  Дуррути-и-Доминго Буэнавентура (1896–1936) – член Национальной конфедерации труда, видный деятель анархистского движения в Испании в 20–30-е гг. XX в.


[Закрыть]

Фермин подавил смешок.

– Большей глупости я не слышал с тех пор, как комендант толкнул свою последнюю речь.

– Просто повторите ему то, что я сказал.

– А почему вы уверены, что я сам не отправлюсь на эту фабрику и, как в дешевой бульварной литературе со всеми ее дурацкими интригами и паролями, не уведу денежки?

В зрачках Сальгадо вспыхнул нехороший огонек.

– Можете не отвечать: не потому ли, что я буду мертв? – спросил Фермин.

Губы Сальгадо расползлись в змеиной улыбке. Фермин заглянул ему в глаза, горевшие жаждой мести, понял, что замышлял сокамерник, и продолжил:

– Это ведь ловушка, да?

Сальгадо промолчал.

– А что, если Вальс уцелеет? Вы ни на секунду не задумались о том, что с вами сделают?

– Ничего такого, чего со мной уже не сделали.

– Я бы сказал, что у вас железные яйца, если бы не знал, что одно вы уже потеряли. А если ваша затея не выгорит, то потеряете и второе, – поделился своим мнением Фермин.

– Это уже моя проблема, – отрезал Сальгадо. – Так на чем мы остановились, Монте-Кристо? Заключаем договор?

Сальгадо протянул свою единственную руку. Фермин смотрел на нее несколько мгновений, а затем неохотно пожал.

14

Фермину пришлось дожидаться традиционной лекции после воскресной мессы. На прогулке он выдержал короткий интервал времени, чтобы подойти к Мартину и передать ему разговор с Сальгадо и его просьбу.

– Наш план это не нарушит, – заверил его Мартин. – Сделайте, что он просит. В настоящий момент мы не можем допустить, чтобы на нас донесли.

Фермин, которого от всех этих переживаний уже давно донимали то тошнота, то сердцебиение, вытер струившийся по лбу холодный пот.

– Мартин, я не стал бы утверждать, что не доверяю вам, но если разработанный вами план столь хорош, почему вы сами не хотите им воспользоваться, чтобы выйти отсюда.

Мартин кивнул с таким видом, как будто он уже давно ожидал подобного вопроса.

– Потому что я заслуживаю тюрьмы. Для меня уже нет места за пределами этих стен, мне некуда идти.

– У вас есть Исабелла…

– Исабелла замужем за человеком, который в десять раз лучше меня. Если бы я вышел из тюрьмы, то лишь искалечил бы ей жизнь и больше ничего.

– Но она делает все возможное, чтобы освободить вас.

Мартин покачал головой.

– Вы должны мне кое-что как-то пообещать, Фермин. Это единственная для всех возможность отблагодарить меня за то, что помог вам бежать.

Фермин охотно согласился, подумав, что этот месяц выдался урожайным на просьбы.

– Все, что вам будет угодно.

– Если вам удастся бежать и если это окажется в ваших силах, позаботьтесь о ней. На расстоянии, так, чтобы она не знала, чтобы даже не заподозрила о вашем существовании. Позаботьтесь о ней и о Даниеле, ее сыне. Вы сделаете это для меня, Фермин?

– Непременно.

Мартин печально улыбнулся.

– Вы хороший человек, Фермин.

– Вы говорите так во второй раз, и с каждым разом мне ваши слова нравятся все меньше.

Мартин достал одну из своих вонючих сигареток и закурил ее.

– У нас мало времени. Вчера приходил Брианс, адвокат, которого Исабелла наняла вести мое дело. Я совершил ошибку, рассказав ему, чего хочет от меня Вальс.

– В смысле переписывать ту гадость…

– Именно так. Я умолял его не говорить ничего Исабелле, но я ему не верю, рано или поздно он проболтается. А она, уж я-то ее знаю, разъярится как фурия, примчится сюда и начнет угрожать Вальсу, что разоблачит его тайну всему свету.

– И вы не можете остановить ее?

– Попытка остановить Исабеллу – это как попытка остановить на полном ходу товарный поезд, для этого надо быть идиотом.

– Чем больше вы рассказываете о ней, тем больше мне не терпится с ней познакомиться. Лично мне женщины с норовом…

– Фермин, вы должны мне пообещать.

Фермин прижал руку к сердцу и торжественно поклонился.

– Возвращаясь к главной теме… – продолжал Мартин. – Когда она станет угрожать ему, Вальс способен выкинуть любой фортель. Этим человеком руководят тщеславие, зависть и жадность. Почувствовав, что его приперли к стенке, он сделает обманный ход. Не знаю какой, но что-то он обязательно предпримет. И очень важно, чтобы к этому моменту вы уже покинули сию обитель.

– Не скрою, мне и самому не хотелось бы тут задерживаться.

– Вы меня не понимаете. Необходимо ускорить события и перенести исполнение плана на более ранний срок.

– Более ранний? Какой?

Мартин пристально посмотрел на него сквозь облачко выдохнутого им дыма:

– На сегодняшнюю ночь.

Фермин сделал глотательное движение, но слюна пересохла, а рот был забит пылью.

– Но я ведь пока не знаю даже, каков план…

– Слушайте и постарайтесь ничего не упустить.