Текст книги "Днем с огнем (СИ)"

Автор книги: Карина Вран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Карина Вран
Днем с огнем

Может ли кто взять огонь за пазуху, чтобы не прогорело платье?

Царь Соломон. Книга притчей Соломоновых

Все персонажи, места, заведения и события являются плодом воображения автора, совпадения случайны.

Возможно.

Эту историю давно следовало записать. Сесть, выдохнуть решительно, отбросить неловкость и облечь события той поры в печатную форму. Впрочем, Кошар убежден, что писать обязательно нужно от руки (хорошо хоть не по берестяным листам писалом), но история моя, и только мне решать, как с ней обходиться. Ему вообще нет полной веры: по его заверениям, память моя с той поры должна была сохранить все в целостности, тогда как я нахожу в воспоминаниях прорехи, туманные пятна и порой даже теряю нить событий.

Впрочем, это не важно. Как помню, так и запишу.

Почему я не занялся этим в те дни и почему решил окунуться в прошлое теперь? Тогда я был в основном слишком занят тем, чтобы перейти в новый день без потерь (и речь вовсе не о презренном металле или жалких бумажках), теперь – потому что прошлое, отжитое и отгоревшее, снова постучалось в мои двери.

Пора закруглять вступление, пока скалящийся надо мной Кошар не вывихнул себе челюсть.

Все завертелось в начале двухтысячных, когда…

Нет, не с этого следует начать. Меня зовут Андрей Дмитриевич Бельский, я был тогда и сейчас остаюсь толстяком. А еще я – огнетушитель.

М-да, снова что-то не то… У кое-кого точно треснет челюсть от моих потуг на исповедь.

Мне тогда только-только стукнуло девятнадцать, я учился и работал, раз в месяц выслушивал наставления от ма, питался полуфабрикатами, эпизодически злоупотреблял спиртным, причем, как правило, по утрам. Выпивка утром была следствием ночного графика работы, сменами два через два с двадцати ноль-ноль до восьми ноль-ноль. Бывало, что отпускали пораньше, если зал был пустой. И наоборот, случались овертаймы, если народ массово засиживался. Дневная смена, в которой вполовину меньше людей, "не вывозила" толпу.

Я был твердо убежден в своей взрослости и независимости. Телефонные нотации ма из Парижа только тешили это мое убеждение. В страну романтики и шампанского она укатила из не менее романтичного, пусть и с менее удачным климатом, Санкт-Петербурга аккурат после моего совершеннолетия, спустя год, как преставился па. Я же Питеру верен: в нем родился, вырос, и последний вздох надеюсь испустить в нем.

От родителей мне осталось две квартиры: та, где мы жили втроем до ухода па, и доставшаяся в наследство от каких-то дремучих родственников со стороны ма. Когда я остался один в родных стенах, понял, что жить там не смогу. Сдать жилье – что-то внутри воспротивилось. Не интуиция, думаю, будь она у меня – я бы позже не вляпался…

Вот как-то так я перебрался в непрезентабельную однушку с видом на парк имени Академика Сахарова, где из мебели имелись только древний кухонный гарнитур с провисающими дверцами, скрипучий шкаф да стол с парой потертых стульев.

Итак, я был студент государственного экономического университета. Раздолбай, а не студент, если быть точным: по юношеской наивности мне верилось, что совмещать дневное обучение и работу по ночам для здорового меня – отличная затея. Отмучившись два семестра, с грехом пополам сдав первую сессию и чудом (к чуду прилагались невзрачные конвертики без марок с шуршащим содержимым) не завалив вторую, моей сознательности хватило на перевод на заочное. Мои коллеги-студенты по ночному труду в основном пошли тем же путем, а те, кому самомнение помешало признать очевидное, позже гордо заявляли, что в наши дни никому не нужны эти корочки. Самые упертые вздергивали подбородки: "Меня не исключили. Сам ушел (ушла)!"

А студентов в моей смене был каждый второй, да из каждых первых – половина. Состав у нас был молодой, бойкий. Работали мы, собственно, в казино.

Рулетка, покер (оазис), блэкджек. Не надо шуток про продажных дам, мы, к счастью, уже не застали пору, когда можно было ткнуть пальцем в девочку-дилера и затребовать ее к себе "в номера", эта дикость осталась в махровом прошлом или в самых низкосортных казино. Наше к таковым не относилось, да и номеров в нем не было.

Были: игровые автоматы на первом этаже, мы к ним никакого отношения не имели, у нас даже охранники были разные; два зала: общий (шестнадцать столов) и ВИП (еще шесть столов на первом этаже). Плюс спортбар с большими экранами – он тоже нас никак не касался. И для сотрудников помещения, само собой.

Каким ветром меня туда занесло? Так ма укатила, ни контроля, ни лишних финансов, а мне жизнь паиньки-студента (лекции-библиотека-дом) оказалась пресной на вкус. Где-то мне попалась на глаза рекламка об открытии и предварительных тренингах, так я и угодил в дилеры.

Оказалось, что умение быстро считать там ценилось важнее внешних данных, а закручивать спин и делать шафл можно научить и обезьяну – это я не применительно к себе, а пересказываю Драгана, одного из менеджеров, владеющего великим и могучим далеко не идеально. Драган был из Сербии; у нас вообще среди менеджерского состава русской была только Нина, дама стальной выдержки лет эдак сорока с хвостиком, владевшая пятью иностранными и малой долей в игорном нашем бизнесе.

Тейбл-тест я сдал одним из лучших, и это с учетом того, что мне срезали баллы за шафл: красиво и аккуратно тасовать колоду своими большими руками я научился далеко не сразу, тянул углы карт слишком сильно, слишком резко отпускал. Но ничего, время показало, что лысый черт Драган (лысый – это в прямом смысле, голова у него, как рулеточный шарик, круглая, гладкая и бледная) полностью прав – всему можно научиться.

Насчет внешности: может показаться, что я комплексую. Одно время так оно и было – а излишне пухл я еще с пеленок – затем как-то обвыкся. Ма, тонкая во всех смыслах и эмоциональная натура, разрывалась между желанием не выпускать меня с диеты и: "Ребенок должен нормально питаться".

В конечном итоге па, не выдержав мамулиных переживаний, отвел меня в секцию бокса. Самолично.

Чтобы понять всю масштабность события, надо знать, каким был па: петербургский интеллигент старой закалки, заведующий кафедрой математической лингвистики, чопорный, дотошный и умный. Па носил трость и пенсне, его манжеты и воротничок всегда были кипенно-белы. Я точно знаю, что в гардеробе, помимо костюмов, белья и сорочек, имелись фрак и цилиндр. Он не переносил резких запахов и громких возгласов. Находил поговорку на любое событие (а ма любила сыпать цитатами, так что детство мое можно смело назвать специфичным).

И па за руку привел меня учиться боксировать. В здоровом теле – здоровый вес… то есть дух, так что четыре года я добросовестно отзанимался. Никаких успехов не достиг, чего уж там, зато изрядную часть жира потерял, вместо этого набрал массы мышечной. На весах это были все те же сто двадцать (при метре девяноста роста), что вгоняло в тоску ма.

Как обращались ко мне сверстники: "Андрей – похудей, Андрей – будь храбрей", – так и продолжали, да и в других определениях не стеснялись. Меня воспитали решать конфликты словом, миром, в крайнем случае игнорированием, потому постановка удара не повлияла на мои отношения с одноклассниками. Они считали меня тюфяком и зубрилой, я их – назойливыми мухами.

Что до лица – от родителей мне достался вполне себе "фэйс".

– За что шницелю такие глазищи с ресничищами? – помнится, незадолго до выпуска стенала, тыча в меня пальцем Лена из параллельного. – Тушь-удлинитель, три слоя – а у этого длиньше. И сам-то русый, откуда вот ему это?

Я тогда молчал, представляя, как на "длиньше" поджали бы губы ма и па, синхронно. Наследственность у меня хорошая, оба родителя выделялись породистой, правильной красотой. Как ма хороша на снимках в молодости – любая модель обзавидуется, куда там мослатой Ленке. И густые темные ресницы, и глаза янтарные мне достались от ма. Линия бровей – та от па, высокий лоб и подбородок с ямочкой – от него же. Фамильное сходство исключает подмену в роддоме, а в кого я удался телосложением – загадка. И да, мое к родителям обращение – не от манерности, а настойчивая просьба самих предков. Мне не сложно, им приятно.

Как-то до переезда мне попалась на глаза шкатулка, в ней ма хранила письма – многое мир потерял с уходом от чернильной переписки к цифровой! – от родителя. "А в глазах цвета осени искры юного пламени", – начиналось письмо. Я не стал читать дальше, это как подглядывать в окошко времени.

Так, думаю, представление тогдашнего Андрея Бельского можно считать состоявшимся. Можно, правда, повспоминать, как год работы в казино отразился на моем характере, но после бокса я новых ругательств не услышал, к оскорблениям со стороны игроков (о, они это любят!) меня подготовила школа, а что до прочего: главным для меня изменением стало появление друзей. Но про них я еще напишу, и не раз, а в то утро, завертевшее мою жизнь вечной огненной круговертью, я возвращался домой в одиночестве. Взял дополнительную ночь, а с другой ночной сменой внерабочее общение у меня было не глубже: "Привет всем! Пока всем".

Был июнь. Совсем раннее утро – шести еще не было – ночь с четверга на пятницу прошла "порожняком", меня и половину смены отправили по домам пораньше. Я топал пешочком по холодку. Маршрутки еще не ходили, а ловить частников, когда никуда не торопишься – ну их, лучше ноги размять. А что меня дернуло срезать дорогу, пройдя дворами да гаражами – этого я и за двадцать лет понять не смог. Я не хожу этим маршрутом, да что говорить, когда я с тротуара свернул, даже не был уверен, что пройду там насквозь.

Запах гари я почувствовал на подходе к гаражам (охраняемым, кстати, но где была тем утром охрана – тоже вопрос без ответа). И рванул бегом от него, к заправке. "Бензинчика прикупить, чтоб веселее горело", – хотелось бы пошутить, но причина была прозаичнее: к тому времени я не приобщился еще к прелестям мобильной связи, а на заправке находился ближайший доступный телефон. Набрать 101 я побежал.

Только вот не сложилось.

– По-кх-мо-кх-гите! – перемежая слоги кашлем, голосом перепуганного ребенка позвал меня пожар.

Я не герой. Никогда не мечтал примерить трико Супермена или плащ Бэтмена. От координат, в которых найдется место подвигу, я предпочел бы держаться подальше, потому как я у себя один, и у ма один. Добежать до заправки и тешить потом себя мыслью, что сделал хорошее дело – это на одном полюсе. Вышибать ногой ворота, из-за которых тянется дымище – на другом, том, что с полоумием рядышком. Особенно если ворота открываются наружу, а ручки сорваны. Поддевать раскаленную створку какой-то валявшейся под ногами фиговиной – из той же местности.

Меня осыпало искрами, обдало жаром и дымом, едва створка поддалась. Внутри были обрушенные стеллажи, разнообразный хлам на полу и багрово-рыжие языки пламени по дальней стене.

Мальчишка, позвавший на помощь, лежал почти у выхода, но сразу я его не заметил: пацана прилично засыпало какими-то обломками. Какими именно, разбираться был момент неподходящий, так что я просто начал откапывать его, так быстро, как мог.

– Ты встать сможешь? – успел спросить я прежде, чем с лязгом захлопнулась створка ворот.

Я ринулся к выходу, налег плечом на металл, но не тут-то было.

"Ма не переживет", – отстраненно и как-то даже равнодушно подумалось мне. "Ладно я, дурак, но пацану-то еще жить и жить…"

– ЖИВИ, СЛЕД! – проревело из резко раздувшегося пламени у дальней стены.

"Тише, незачем так орать", – не удивился я новому действующему лицу, точнее – голосу. Раньше я его не приметил, а на тот миг сколько бы нас в гараже ни было, всех спалит.

Отключаясь от дыма и жара, я успел увидеть, как в несущемся ко мне огненном безумии сверкает яркая молния.

«Звэр чтоб лютый похмэлуг нэ встрэчался тэбэ, друг», – первым, что я вспомнил, придя в себя, был излюбленный тост Иванидзе.

По паспорту мой коллега – Иванов Рустам, дитя любви русского папы и мамы из солнечной Грузии, а язык он коверкает только по особому поводу, нарочито.

"Похмелуга – она рыба. Как белуга", – всякий раз поправлял Иванидзе Окунев.

С Окуневым по вопросу рыб не спорят, поскольку он сам – Рыба.

"Что я с чем опять смешал, что меня настолько люто кроет?" – облизывая пересохшие губы, вяло соображал я. Перед глазами плыли красивые ало-оранжевые дымчатые круги.

Попытался подняться.

– Семен Ильич, тут этот очнулся! – взорвал "акустическую бомбу" в моей голове незнакомый голос.

К кругам (вроде как тающим) добавились острые позывы к избавлению от столовского ужина.

– Я вскоре подойду, – чинно отозвался другой голос, постарше и глуше. – Сережа, побеседуй пока сам с молодым человеком.

– Есть побеседовать! – дурнота потихоньку отступала, и я смог сфокусировать взгляд: на фоне закопченного гаражного ряда, зияющего черным нутром отсутствующих ворот, улыбался мне парнишка едва ли сильно старше меня с округлым лицом и ультракороткой стрижкой. Чуть ниже улыбки маячило раскрытое удостоверение.

– Милиция Санкт-Петербурга, младший лейтенант Крылов, – зрение ко мне вернулось, подтверждая, что в удостоверении написано то же самое. – Поручено побеседовать по инциденту.

Мой взгляд упал на лежащие на асфальте ворота, черные, как и внутренности гаража. Я вспомнил: запах, крик, засыпанного хламом пацана… Мчащееся на меня пламя. И молнию.

– Попить не найдется? – во рту будто наделал нехороших дел "звэр лютый".

– Найдется, – по-доброму кивнул милиционер. – Вы бы резко не вставали, вдруг сотрясение.

"Было бы что сотрясать", – невесело подумал я, вставая с асфальта. Перспективы у моего случайного геройства вырисовывались аховые: скорой помощи не видать, пожарной машины (вот уж что сложно не заметить) в месте очевидного, хоть и погасшего, пожара тоже нет, зато родная милиция тут как тут.

– Хм, а куда огонь делся, если не пожарные его сбили? – от неожиданного вида вполне целых, не обгорелых, разве что в саже изгвазданных, ветровки с футболкой (на джинсах и вовсе только колени спереди были грязные) я эту мысль высказал вслух.

– Вода, – произнес служивый.

Я пригляделся в поисках луж, но это мне водичку в бутылке принесли, оказывается. С пузырьками, вкусненькую.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я. – Сергей, там внутри пацан был и вроде еще кто-то. Могу я спросить…

– Мальчика увезли в больницу, а "еще кто-то" там внутри, его подполковник…

Служивый не договорил: из проема вынырнул невысокий мужчина в штатском, с седыми усами и шевелюрой. И с цепкими голубыми глазами.

– Как так получается, Сережа, что на вопросы отвечаешь здесь ты? – вроде как мягко спросил мужчина, после чего представился. – Подполковник Рыков, Семен Ильич.

Взгляд его вцепился в меня. Ощущение было такое, словно в мужика встроен рентгеновский аппарат, и меня только что отсняли, положили снимки в папку, осталось эту папку подписать.

– Бельский Андрей Дмитриевич, случайный прохожий, – не стал я затягивать с процедурой "подписывания".

И с остальным пересказом событий не затянул, как добросовестный гражданин, которому нечего скрывать от органов правопорядка. Разве что про молнию умолчал.

– Андрей, как насчет пройтись? – спросил подполковник; уловив что-то в моем выражении лица, уточнил: – До ближайшего дворика. Вам сейчас долго стоять не желательно, а мне хотелось бы чуть подробнее вас расспросить. Сережа, прихвати нам еще водички. И набери… ты знаешь.

Мы дошли до скамейки во дворе пятиэтажки.

– Будьте добры, повторите, что прокричал неизвестный? – я и подполковник сели на скамью, а младший лейтенант с "трубой" – массивным мобильным телефоном, которым, судя по виду, вполне можно было избивать хулиганов – замер чуть в стороне.

Я повторил. Семен Ильич наклонился, поднял с земли отломленную ветку, вывел на вытоптанном участке перед скамейкой: СЛ Ѣ ДЪ. Именно через "ять".

– Как думаете, мог неизвестный сказать так? – по голосу казалось, что спрашивает он не у меня, а у неких незримых персонажей.

Я неопределенно пожал плечами.

– Наследник, значит, – пожевал губами подполковник.

– И что нам это дает? – вклинился молодой служивый. – Мальчишка весь поломанный, места живого нет.

– Сережа, Сережа, – покачал головой старший. – Ты набрал? Подай мне аппарат.

Младший лейтенант насупился, но указание выполнил.

Я ощущал себя лишним в происходящем. Увы, моего мнения никто не спрашивал.

– Да. Да. Нет. Все верно. Холодное. Нет, – коротко проговаривал подполковник, прижав к уху мобильный. – Спрошу. Андрей, когда вы в сознание вернулись, чем пахло?

"Проблемами на пятую точку", – так и подмывало ответить.

– Костром, – не задумываясь, выпалил вслух я. – Летом. И немного чем-то горьким.

– Ну ты даешь! – перескочил с формально-вежливого "вы" Сергей. – Там же до костей и во…

– Сережа! – очень тихо сказал подполковник, и младший его коллега мигом захлопнул рот. – Кто? Действительно? Андрей, до потери сознания видели ли вы – или, может, слышали, чувствовали? – что-то необъяснимое, небывалое?

Я "вспомнил" про молнию в мчащемся на меня пламени.

Семен Ильич перекинулся еще несколькими фразами с собеседником, поохал по-стариковски, за что хотелось встать и заявить: "Не верю!" – настолько не соответствовали охи выправке подполковника и ощущению исходящей от него силы.

– Поздравляют нас. И вас особенно, – доверительно сообщил страж порядка, закончив разговор по мобильнику. – Нас меньше, поскольку долго вы на берегах Невы не задержитесь.

– Это еще почему? – возмутился я.

– Сейчас вы мне, возможно, не поверите, но постарайтесь. Это в ваших же интересах: побыстрее поверить в изменения. Погибший в гараже в последние мгновения пытался передать наследнику силу. Не физическую силу. Да только принял переданное не законный преемник, сила досталась вам. Может, сказалось состояние мальчика: у него сломаны все четыре конечности и перебит позвоночник. Как был приведен в недееспособное состояние погибший, нам еще предстоит выяснить. Так вот, сила попала к здоровому вам, а не к искалеченному ребенку. Сила обрела хозяина, но хозяин очутился в шаге от гибели. Произошло…

– Крещение огнем, – обронил я, не отводя взгляда от клумбы, разбитой на придомовой территории.

На ней цвели красным цветом то ли георгины, то ли хризантемы, не разбираюсь я в этих растительных делах. Сагу Сапковского мне подкинул Макс, хотя никто бы не заподозрил в неисправимом матершиннике любителя фэнтези, особенно, глядя на неизменную косуху и зная, что Находько периодически (когда жена не в городе) гоняет на байке. "Крещение огнем. Башня ласточки" – два романа в одном томе, как сейчас помнится…

– Не убоялись мальца покалечить, – себе под нос проговорил младший лейтенант. – Поперек по…

Дослушать тихое "сам с собой веду беседу" не удалось, старший не дал.

– Вы адекватно реагируете, Андрей, – похвалил меня Семен Ильич. – А еще мое поколение ропщет о нынешней молодежи. Так вот, в момент смертельной опасности сила как бы сплавилась с новым носителем, приняв за него – за вас – выбор. Возможно, сыграло роль солнцестояние, Купала опять же… Но тут я, признаюсь, в вопросе плаваю. Коллега из первопрестольной утверждает, что нынешним утром появился редкий носитель силы – огневик.

– Я? – тукнул себя пальцем в грудь.

Не стоит думать, что я вот так, с ходу во все говоримое подполковником поверил. Часть меня была убеждена, что я сплю и вижу странный сон, а во сне лучше соглашаться с собеседниками.

– Вы, Андрей. Знаниям коллеги я доверяю полностью, и вам советую.

– И почему я не задержусь на берегах Невы? – уточнил я зацепивший меня момент. – Я коренной петербуржец не в первом поколении. Бабушка блокаду пережила.

– Нева, – развел руками мой собеседник. – Каналы, притоки, болота, залив. Вода, Андрей! Что естественный противник огня? Вам станет неуютно в родном городе. Очень неуютно.

– Потерплю.

Упертость – одно из моих качеств, и не худшее.

– Попробуйте, – покивал Семен Ильич. – Просьба отдельная: когда будете постигать произошедшие с вами изменения, постарайтесь… поаккуратнее. Пожары в городе нам не нужны. Что ж, ваши контакты Сережа записал. Кстати, настоятельно советую приобрести подобное устройство, в наше суетное время не знаешь, когда понадобится срочная связь. И не стесняйтесь в случае нужды звонить Сергею: есть в нем, конечно, лихая безбашенность юности, без опоры на знания опасная, шаткая, но я убежден, если не сгинет он по глупости, станет лучшим оперативником города. Страны – навряд ли, а про город нет сомнений.

Сергей без подсказки со стороны начальства протянул мне визитку.

– Обязательно, – серьезно пообещал я в ответ на все замечания сразу: мне как раз выпала возможность убедиться в необходимости экстренной связи, часа не прошло, а уж побеспокоить служивого, случись что, я не постесняюсь. – Молодость – недостаток, который быстро проходит.

Так частенько говорит ма, цитируя Гете.

– Это славно, – невесело улыбнулся старший из пары милиционеров. – Потому как нами не установлена цель сегодняшнего инцидента. Одно дело, если смерть, другое – если целью была сила погибшего.

– Благодарю за предупреждение, – вежливость в моих словах была наигранной.

Я понял, что меня смутило в удостоверении младшего лейтенанта Крылова. Сразу бы сообразил, но головушка после всех испытаний работала так себе. Сергей Крылов был приписан к Невскому району, тогда как мы мирно беседовали – в Калининском.

Пока шел домой, в голове слегка прояснилось. Я крутил и так, и эдак беседу с дядькой в штатском, и выводы мне ничуть не нравились. Положим, он не врал и мне не снился. Не врал, но и не договаривал, чего стоят одергивания этого Сережи, моего примерно (пару-тройку лет плюс, минус вряд ли) ровесника? Слов было сказано много, все, ручаюсь, прошли бы проверку на полиграфе, как наичестнейшие. А по факту?

По факту случилось убийство, преднамереннее некуда, и без моего вмешательства быть бы ему двойным: малец со сломанным позвоночником даже уползти бы не сумел. И никто меня из списка подозреваемых не вычеркивал, несмотря на благостно звучащие слова.

Если допустить, что с молнией я всамделишно получил некий паранормальный довесок, выходит, что выгодополучатель в данном деле – скромный студент и работник игорного бизнеса. И будет за скромным студентом пригляд ненавязчивый…

"Бесстыжий глаз и дым неймет", – вспомнилась мне фразочка из арсенала па.

– И пусть, – я сощурился, догадываясь и о второй цели присмотра за собой замечательным: если довесок намеревался поймать кто-то другой, назовем этого другого – Злыдень, то чем я не фигура на роль живца?

Вполне себе. Молодой, наивный (только распоследний олух в крайней стадии наивности, проходя мимо, полез бы доброй волей и без подготовки в огонь), чужой – своих-то всегда жальче. Готовый агнец на заклание.

Что из этого следовало? Что шевелить ногами надо поскорее, домой идти да спать ложиться, выходной-то один. Потому как никакая пиромантия, никакая потусторонняя сила – не повод тупить в субботнюю ночь, это вам любой пит-босс скажет.

Ночь с субботы на воскресенье в казино – это почти как день открытых дверей в аду, помноженный на зомби-апокалипсис. Народу, что в метро в час пик, дымина – глаза слезятся. У нас потолки в здании высоченные, метров пять, если не больше, система очистки воздуха, но в такие дни и ночи дымят сильнее, чем успевает разойтись. Гул, крики, мат, шумы всех разновидностей. Если открыт ВИП-зал, то и паранормальщина «местного разлива» в ходу, с летающими тарелками, бокалами… Хотя чаще – фишками и пепельницами. В общем-то зале за такое охрана скрутить может, а внизу покуда крупье в глаз не зарядили, никто даже не дернется. Включая дилеров, в которых эти все «чудеса» и летят.

Движения дневной смены, которую мы сменяем, как у сломанных роботов, в глазах отражаются глубины космоса – и не единого отблеска мысли. По смятым пиджакам на спинках и несвежим сорочками легко читается, что добрая половина присутствующих игроков как в пятницу "залипла", так и до сих пор "шпилит". В лучшем случае, перекусили днем в баре и дальше, больше: спускать и отбивать кэш.

Пит-босс Алиса, забежав в стафф, чтобы дать направление единственному отдыхающему из всей дневной смены, смотрит на вяло переодевающихся нас, как на иконы.

– Кто может выйти в зал через пять минут, впишу час овертайма! – с мольбой в голосе обращается она, скользя взглядом по равнодушным лицам.

Дураков нет: нам целую ночь предстоит впахивать в оставляемом ими апокалипсисе. И – перчинкой к чебуреку – в стаффруме наблюдаются три юных пингвина: черный низ, белый верх, бабочка, без жилетки – их шьют персонально, и стажерам первого дня заранее не выдают.

– … же вас в корму! – высказывается за всех Макс, от чего у пингвина-девочки (из троицы свежего мяса двое парней, одна девица) краснеют уши. – О, привет, АБ! Красноглазишь, как Джо? Где эта задница?

АБ – так меня называют приятели. Для прочих коллег по рулеточно-карточному труду я либо Бельский, либо Шифоньер Жирнье, последнее удобно для проверки дефекта фикции к концу смены, с охрипшим от криков горлом. Это милая девочка Алия так меня назвала на тренингах, народ посмеялся, прозвище прилипло. У нас с этим вообще быстро.

– М-м, свежатинка, – протянула влетевшая в стаффрум Майя. – К утру будет тухлятинка.

Каждый бодрится перед адовой ночкой, как может.

– Что, малыши, все немножко не так, как вам говорили в школе крупье? – с деланным сочувствием спросил Окунев.

Ему больше прочих подходит его прозвище – Рыба. Глаза на выкате, высокие залысины, маленький рот с узкими губами и полное равнодушие к окружающим в смеси с сарказмом.

Вообще, как правило, с прозвищами в нашем узком кругу попадают если не в десятку, то около. Находько, который Макс и любит выразиться нецензурно – как есть Шпала. Два метра худобы, даже лицо узкое, вытянутое. Еще он рус, сероглаз и одевается (в миру, на работе форма) как неформал, много кожи и металла. Женька Митин, наш с Находько приятель, зовется Джо Красный Глаз за вечный недосып, вызванный амурными похождениями. При наличии постоянной, верной и замечательной то ли невесты, то ли уже жены (за выслугу лет). Джо невысок, смазлив и нагл – и простоя без барышень у него почти не случается. Вот и в этот раз он приперся с явными признаками недосыпа, зато с довольным блеском красно-карих глаз на бледном лице. Карий – цвет радужки, красное – вокруг радужки. Перед сменой он привычно закапает глаза визином из дежурного флакона, и будет каждый брейк хлестать кофе без сахара.

Смена началась с низвержения во тьму: дилером на рулетку в ВИП, который на первом этаже, а стаффрум – на втором, соединены они между собой очень узкой винтовой лесенкой (во хмелю по ней ходить нежелательно). У лесенки есть бонус: если при подъеме в стафф пропустить девочку-дилера вперед, всю дорогу можно наслаждаться интересным видом.

Пока шла передача смены, я осмотрелся: незнакомая компания на покере и старый клиент, для которого открыто два стола: рулетка и покер. Дядька не особо вредный, ставит крупно, предпочитает кэш-фишки, а не засыпать цветом "всю поляну". Порой на него находит, но как сливается цвет – снова возвращается к большому номиналу и одиночным фишкам. Если не тупить безбожно, сложностей не предвидится.

Мне еще и чипера поставили – пристроили стажера Пашу, чтобы, видимо, не сразу на амбразуру.

– Андрей, – это он с бейджика прочитал. – А как долго мы будем стажироваться?

Низенький вихрастый очкарик высоко задрал подбородок, пытаясь смотреть мне прямо в глаза.

– До утра доживи, – от души посоветовал я. – Нечем заняться? Режь стек.

Есть у меня персональная примета: если ночь пятницы или субботы началась легко, впереди ждет задница, как у Кононовой, а она у нее такая… всеобъемлющая.

– Как? – испуг в голосе пингвина не наигранный.

Клиент завис над картами, к нам бегать перестал.

– Стек: двадцать жетонов, тренируешь все нарезки выплат. По пять, – нарезаю двадцать фишек ближайшего – черного – цвета четырьмя стопками по пять, раскатываю последнюю стопку. – По четыре, по три. Четыре-четыре-один, Три-три-один.

Паша режет: два-два-один.

– Пять чипов не режется, пять раскатываешь, собираешь, выплачиваешь. Кто вас натаскивал-то?

Выяснилось, что тренингами в это лето занимался Ненад, еще один серб, что смахивал на злобного хоббита: мелкий, кудлатый и глазки бегающие. И вот от него добра вообще ждать не приходилось, этот гад в менеджерской должности даже "за свой счет" на похороны матери девчонке из дневной не подписал как-то раз. Правда, девочка догадалась после Ненада подойти к Нине и вопрос решили, но выводы все сделать успели.

Примета сработала: наверх я пошел прямиком на вторую рулетку общего зала, инспектором, где дилером поставили – барабанная дробь! – легко краснеющую девочку-стажера. На поле все цвета, разномастный кэш, засыпано так, что трясущиеся пальцы не успевают поправлять спорные ставки.

Первую выплату Оля считала несколько минут, ошибалась, пересчитывала, ошибалась снова. Делала просящие глазки (мультфильм "Шрек" выйдет только осенью, и летом я не мог сравнить зелень ее просящих глаз с глазками котика из мультика, зато постфактум – очень похоже, как с Оли рисовали) и шептала: "Помоги! Сколько?". В стоящем гвалте она могла это орать, что есть мочи, результат был бы тот же. Я умею читать по губам, и мне не сложно пожать плечами, отвечая: "Считай".

Игроки недовольны? Вон там ходит пит-босс, он назначил сюда эту лялечку, красивую – взгляд радуется – и тупую, что зубы сводит. Мое дело маленькое: следить за правильностью выплат и чистки поля. И пинать под столом чипера за грязные стеки (то в один цвет чип от другого цвета собрал, а то и вовсе кэш там очутился).

Все хорошее когда-нибудь заканчивается; Оленька выдала всем причитающиеся фишки, сняла с номера долли, запустила по новой шарик.

– Нет спина, – оповестил я стол, наблюдая за красивым полетом шарика в бокал с пивом.

Позвал пит-босса: шарик однозначно заменять.

Оля взяла второй шарик.

"Хоть тут не растерялась", – мысленно похвалил я стажерку.

Рано обрадовался.

– Что делать?! – прокричала брюнеточка, ухитрившись перекричать толпу.

Разговоры над столом притихли, народ у нас любит бесплатные развлечения, а тут явно оно и вырисовывалось.

– Положи в номер девять, – назвал ей последнее выпавшее, от которого нужно делать следующий спин.

Оленька обрадованно кивнула. И положила шарик в номер девять – на стол, а не в сектор рулетки. Прямо в завалы фишек, подготовленные нетерпеливыми игроками к новому спину.

– Овца, – не удержал я за зубами определение Оленьки.

– Радуйся, что Овца, а не Шалаева. Или Шалавова, – «утешала» под утро, когда толпа малость рассосалась, стажерку Шаеву Майя Бореева. – Оляля уже есть в дневной смене, а фамилии у нас тут любят склонять по-всячески.