Текст книги "Хранители пути"

Автор книги: Карина Сарсенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Прищурившись, Шалкар ткнул пальцем в одно из изображений. Тотчас другие пропали, и во всю стену высветилась приемная, заполненная пугающе мертвенной тишиной. Вялые темные тени в гипнотически медленном танце синхронно перемещались в ней. Вдруг в приотворившуюся дверь крадучись вошли русоволосый низкорослый парень и девушка-мулатка. Взявшись за руки и пригибаясь, на цыпочках они пересекли комнату, следуя к закрытой двери, открыли ее и скрылись в кабинете, откуда спустя полминуты, спугнутые громкими голосами приближающейся к приемной итальянско-русской парочки, быстро выскочили и спрятались за портьерой. Шалкар и Геннадий молча наблюдали развернувшуюся после феерию человеческих страстей: лица Альфео, Елены, русоволосого парня и красавицы-мулатки замелькали на экране и исчезли в потоке захватившего их времени. Безжизненный полумрак приемной вновь заполнился густой до вязкости, расползающейся тенями тишиной.

– С ним, – указательный палец Шалкара повторно ткнулся в экран, и из одной из теней выплыло и застыло перекошенное животной страстью лицо Альфео. – А заснятые на цифру доказательства используешь в свое время против него, если надумает ерепениться. Покажешь, что я долго и нудно отговаривал его волочиться за примой. И ей, кстати, покажешь в случае необходимости. Мой авторитет доброго дядюшки надо укреплять!

– Понял, – прошелестел Геннадий. Страх провинившегося раба отчетливой рябью поплыл в его неподвижном стеклянном взгляде.

– Исчезни, – не поворачивая головы, кратко приказал Шалкар, и Дамбалла, метнувшись к экрану, бесплотной тенью вошел в застывший взгляд Альфео. В следующее мгновение изображение приемной погасло, и развернувшийся спиной к вновь проявившейся стене Шалкар, прищурившись, изучал в щель между сложенными домиком ладонями плотно закрытый физический вход в свои кабинетные владения.

Резко отодвинутое кресло с жалобным стоном откатилось в сторону, глухо стукнувшись о противоположную окну стену. В один хищный прыжок выпрыгнувший из него Шалкар преодолел десяток метров и остановился возле багровых бархатных штор. Раздвинув их, он выглянул в сгущающиеся вечерние сумерки большого города. Шум многоголосой улицы хлынул в помещение, но был решительно остановлен толстым слоем тяжелой портьерной ткани.

Отвернувшись от занавешенного окна, Шалкар медленно прошел к такой же тяжелой портьере, драпирующей боковую стену в его кабинете. Едва касаясь ткани изящными пальцами, он прошествовал вдоль стены, от одного края комнаты к другому. Послушная его намерению портьера бесшумно отъехала в сторону, открыв взгляду масштабное, во всю стену, безукоризненно прозрачное зеркало. Отражения Шалкара и интерьерного пространства, вместившиеся в зеркало, были столь совершенны, что казались живее и явственнее оригиналов.

Остановившись перед зеркалом, Шалкар несколько секунд сосредоточенно всматривался в его бесстрастную стеклянную гладь. Затем, отступив на полшага назад, совершил над ее поверхностью легкое круговое движение, напоминающее цифру 8. Окончание движения его руки совпало со странными изменениями, начавшими происходить с зеркалом. Мелкая рябь, возникшая из ниоткуда, пробежала по всей зеркальной поверхности и поглотила изображение кабинета. В следующее мгновение рябь исчезла, унеся с собой отражение сопредельной к зеркалу реальности. Теперь в нем виднелось совершенно другое изображение. Ни Шалкар, ни его кабинет в этой новой реальности не присутствовали.

Бесконечное кроваво-черное пространство, словно сотканное из всполохов огня и мрака, расстилалось в зазеркальной перспективе. Невнятные голоса и шепот, крики и стоны, доносящиеся из него, проникали в кабинетное пространство, привлекая обитающие в приемной тени. Просачивающиеся под дверь, они спешили на зов запредельных голосов, на ходу наливаясь глубокой чернотой.

Голоса и звуки, доносящиеся из кровавой бездны, по мере приближения теней нарастали, усиливались, устремляясь им навстречу. Но что-то гораздо более сильное, чем звуки и тени, влияло на их движение и его исход. И это что-то являлось объектом их притяжения и местом их встречи. И это что-то было фигурой Шалкара, безмолвно стоящей перед зеркалом.

Тени и голоса сгущались вокруг него, клубились у ног, обвивали плечи, короной ложились на высоко поднятую голову, растекались по рукам, груди, по всему телу и тотчас им поглощались. И меняли его до неузнаваемости. Перед зеркалом стоял, не отражаясь в нем, страшный до безобразности, отдаленно человекоподобный силуэт с нечеловеческим лицом. Вернее, с полным его отсутствием.

Постоянно размывающийся, искажающийся, меняющий форму лицевой контур неустанно наполнялся все новыми и новыми огненными и черными бликами. Блики стекали по телу вниз, разметываясь по нему всполохами мрака и огня. Контуры тела, бывшего недавно двуногим и двуруким, безостановочно менялись, уничтожая всякое его сходство с человеком. Все новые конечности вырастали и исчезали в пламенно-могильных отблесках. Невероятных размеров существо, сотканное из огня и тьмы, безликое и бесформенное, но потрясающе осознанное, смотрело сквозь отсутствующее отражение в зеркале на себя самого. Шалкар воспринимал себя не в зеркале, а в том Ином, что расстилалось за его пределами. И именно здесь и сейчас он являлся истинным собой.

Как только маски оказались сброшены, огненно-черное пространство из зеркала подступило к его границе с этой реальностью и готовилось ее пересечь. И в этот момент настоящий Шалкар шагнул навстречу подлинной зазеркальной яви. Принявшее его бесформенность бесконечное пространство мгновенно отступило, оставив на вполне обычном зеркале необычную для него волнистую рябь. Мир и покой разлились в отраженном в его глубинах офисном интерьере. Но вот Шалкара в дозеркальном и зазеркальном кабинете уже не было.

Глава 5
Переход

Море света плескалось в небе, принимавшем остывший город в безусловность высших объятий. Амадео, широко распахнув окно, присел на подоконник и подставил ладони под солнечные потоки. Созерцательно улыбаясь, он то и дело подносил нагретые их теплом длинные сильные пальцы к лицу, словно умываясь плещущимся на них сиянием. По его кабинету возбужденно, рваными зигзагами сновала молодая темноглазая женщина с роскошными черными волосами, картинно разметанными по вздрагивающим узким плечам. Благодаря бьющей через край ее души жизненной силе, девушка казалась крепкой и даже полной, несмотря на вопиющую худобу. Порывистые движения сочетали в себе резкость и удивительную гибкость. Поразительная, нестандартная гармония ее существа завораживала и не позволяла отвести от себя изумленного и очарованного взгляда.

– Я не понимаю, Амадео, почему вы позволяете этой вертихвостке управлять собой? – с возмущением выпаливала она одно переполненное эмоциями слово за другим. Красивые восточные глаза метали охапки огненных молний. Напористая интонация и отточенная жестикуляция заражала слушателя тревожным ощущением собственной неправоты. – Она же вас попросту использует!

Гигант у окна досадливо поморщился и махнул мускулистой рукой, рассыпав в воздухе приютившиеся на ней солнечные блики:

– Азиза, это я тебя не понимаю! Зачем ты судишь так категорично? Какая же Вероника вертихвостка? Она немного легкомысленна, это верно. Но назвать ее вертихвосткой никак нельзя… А использует… ну и пусть себе использует на здоровье. Главное, что сердце у нее доброе.

– Вы опять ошибаетесь! – нервно подскочив, перебила его Азиза. – Вы верите ей, потому что это у вас большое доброе сердце. Но она хитрее вас, она черная душой и продажная, и ей ничего, кроме славы и денег, не нужно! Она искусно играет на ваших слабостях. Извините, Амадео, – Азиза затормозила прямо перед своим визави, едва не врезавшись ненакрашенным лицом в его широкий торс, задрала вверх голову и, твердо глядя в глаза добродушно улыбающегося Амадео, произнесла, – слабости есть у всех. Даже у такого мудрого и гениального человека как вы!

Устав убеждать своенравную певицу, Амадео подошел к широкому кожаному креслу и грациозно в него опустился. Свет притягивал его взгляд, и данная симпатия была взаимной: Амадео с нескрываемым удовольствием играл с солнечными лучами как с ласковыми котятами, вольготно разлегшимися у него на коленях.

– Иногда, знаешь ли, – выдержав короткую паузу, вымолвил он. – Надо сменить точку зрения, и тогда картина, будь она видом из окна или пейзажем человеческой души, предстанет перед тобой совсем в ином ракурсе, – задумавшись о чем-то, Амадео замолчал и отрешенно наблюдал за прыгающими по его рукам солнечными зайчиками.

Раздумывая, как привлечь внимание шефа, Азиза пару минут пометалась по комнате, выразительно жестикулируя в такт своим мыслям, а потом, отчаявшись передать переполнявшие ее эмоции, остановилась прямо перед ним. Упав на колени, она порывисто схватила Амадео за руки и встряхнула их. Он же, словно не видя ее, продолжал смотреть на воздушную игру солнечных потоков в распахнутом навстречу небу окне. Подчинившись неодолимой силе, скрытой в его молчании, Азиза отпустила руки Амадео, села перед ним на пол и закрыла глаза.

– Надо учиться видеть свет даже там, где царит тьма… – тихо изрек Амадео.

Азиза, затаив дыхание, распахнула глаза и безотрывно смотрела на заговорившего будто бы не с ней мужчину. Чувство неведомого знания, готового вот-вот ей открыться, захватило дух. С трудом переводя постоянно сбивающееся дыхание, девушка жадно созерцала зеленую бездну ярких глаз Амадео, бессознательно ища в них ответ на давно мучающие ее вопросы. Амадео смотрел сквозь нее, но Азиза чувствовала – он прикасается взглядом к именно к ней и более того – к ней настоящей. Ее собственные глаза, шоколадно-зеленые, вдруг осветились диковинным янтарным светом, поднявшимся из глубин души, и стали прозрачными и необычайно сияющими. Глаза в глаза, Амадео и Азиза погружались во внутренний мир друг друга. Громкий стук в дверь заставил девушку испуганной, но готовой к атаке кошкой вскочить на ноги.

– Там… ТАМ!!! – скрюченный ужасом шепот возникшего на пороге Александра Евстигнеевича штопором ввинтился в медитативную тишину кабинета. Жалкие остатки волос на покрытой красными пятнами голове секретаря торчали вздыбленными пучками, напоминая хаотично вырубленный пьяными дровосеками лес. Выпученные до неестественной величины водянисто-зеленые глаза сталкивали с мясистого, обильно вспотевшего носа круглые, в бесцветной оправе, очки.

Очевидно, кабинет был заветной целью этого донельзя взволнованного пожилого мужчины. Его достижение вызвало в стареющем организме моментальный спад адреналиновой атаки, и Александр Евстигнеевич обессилено привалился к дверному косяку, безуспешно пытаясь расстегнуть воротник рубашки и беспомощно ловя воздух перекошенным на бок ртом.

– Что там? Что случилось? – воскликнула мгновенно отмершая Азиза, успев подскочить к сползающему на пол секретарю и несколько замедлить его падение. – О, Боже! Вам плохо?

Не удержав в объятиях грузно осевшего на пол Александра Евстигнеевича, она ойкнула и испуганно подбежала к задумчиво восседавшему в кресле Амадео.

– Помогите! Срочно врача! Он умирает!!! – истерические нотки в голосе рок-певицы с каждым словом преумножались и достигали все новой высоты. Последнее предложение Азиза провизжала прямо в лицо бесстрастно выслушивающего ее крик Амадео.

– Что ТАМ? – спокойно, игнорируя ее нервозность, вопросил пожилого человека невозмутимый гигант.

– ТАМ… тело, – очки на носу секретаря при этих словах сначала почему-то подпрыгнули вверх, а затем медленно сползли на самый кончик его длинного носа.

Охнув, Азиза села на ковер и схватила себя за горло, то ли защищаясь от чьих-то вредоносных рук, то ли силясь сдержать подступающий вопль.

Александр Евстигнеевич перевел на нее совершенно безумный взгляд идеально круглых, как оправа его очков, до предела вытаращенных глаз.

– Да… Задушена, – едва слышно прошептал он.

– Кто?!! – не выдержав, заорала во всю силу своих недюжинных легких певица.

– Я… я не знаю… – одними губами пролепетал оглушенный ее воплем секретарь.

– Как не знаете? – вскочив, зашлась в истошном крике темпераментная рокерша. – Как можно не знать? Кто это? Где он? Или она?

– Она, – обессиленным голосом вымолвил Александр Евстигнеевич и снял с носа запотевшие очки. Холодный пот градом катился по его мертвенно-бледному лицу.

– Кто она? – на грани настоящего нервного срыва верещала Азиза. – КТО?!!

– Ведите нас к телу, – твердо произнес подавший наконец признаки человеческой жизни Амадео и одним мягким движением поднялся из кресла. – Где вы его нашли?

– В вашей приемной, – приобретая цвет свежей весенней зелени, еле выговорил секретарь и закрыл лицо трясущимися руками. Его руки все еще пытались спрятать их обладателя от восприятия ужасов этого бренного мира, когда подошедший к нему гигант совсем без усилий, словно тряпичную куклу, придал прикрепленному к ним туловищу выражено вертикальное положение.

– Ведите нас к телу. Пора, – еще тише, на ухо секретарю, произнес Амадео. Его слова произвели на потерявшегося в своих переживаниях мужчину поистине магическое действие: стеклянный блеск безумия в его глазах исчез, сменившись ровной подсветкой трезвого осознания. Уверенной поступью, лишь слегка горбясь под тяжестью перенесенного стресса, Александр Евстигнеевич в сопровождении Амадео и Азизы направился вглубь приемной.

Платяной шкаф доверчиво являл миру небогатое содержимое имеющегося нутра. Холода в этом году запаздывали, и покрытые летней всепроникающей пылью молочного цвета полки откровенно и скучающе пустовали. Распахнутые настежь дверцы, не выдержавшие давящего на них изнутри излишне инородного тела, скособочено болтались на перекошенных петлях. Оно, в смысле – тело, располагалось между разъехавшихся створок своей явно принудительной обители.

– Это она… она! – вскрикнул Александр Евстигнеевич, чрезмерно резвой рысью подбегая к шкафу и стремительным движением распахивая ближайшую к нему дверцу еще шире. С громким хрустом кусок искусственной древесной плоти отвалился от еле удерживающей его основы, увлекая грузного пожилого джентльмена в экстремальное путешествие в стиле импровизированного виндсерфинга. Что ж, ничто в мире не является незаменимым, и даже стихии подчас сменяют друг друга в случае крайней на то необходимости. На воздушной волне, вызванной неуправляемым перемещением в пространстве собственного тела, секретарь спикировал точно на предмет своего волнения.

Лежащая на полу девушка никак не отреагировала на столь бурное вмешательство в физический аспект ее существования чужеродного неуклюжего субъекта, и продолжала безотрывно смотреть куда-то вглубь себя, закатив глаза под лоб. Неестественно вывернутая шея, крутым изломом удерживающая на боку обметанную длинными белыми волосами продолговатую голову, ничуть не нарушала данного процесса самосозерцания и даже способствовала ему. Ярко-красная, цвета коммунистического флага, блестящая помада причудливым пятном размазалась по пепельно-серым подбородку и щекам. Задравшаяся до пояса мини-юбка из золотой парчи вкупе со съехавшими с колен красными кожаными ботфортами и порванными крупносетчатыми чулками, создавали вызывающий, но впечатляюще гармоничный образ дешевой доступности. Ярко-розовая измятая рубашка, тоже обильно выпачканная красной помадой, топорщилась упрямым узлом на сером и впалом, вечно голодном животе.

– Она что, была в шкафу? – изумление было слишком велико, выходя за привычные границы. Гибкое тело рок-певицы, в попытке поддержать ее душу, выражая бушующие в ней эмоции, изогнулось в форме огромного вопросительного знака. В блестящих миндалевидных глазах плескался первобытный ужас и жгучий интерес одновременно.

– Да, я открыл шкаф, чтобы положить туда зонтик, а она… на меня выпала прямо из шкафа! – содрогнувшись от ожившего в памяти стресса, секретарь затрясся мелкой дрожью.

– Постойте, это же Анника, – разглядывая лицо девушки, сообщил Амадео.

– И правда, Анника! – воскликнула Азиза, поддавшись победившему любопытству и бесстрашно присев рядом с телом. – Но она же… Она же…

– Работает у Шалкара, – под нос себе произнес Амадео, с заметной тревогой с высоты своего двухметрового роста глядя на истерзанную девушку.

– Работала, – чутко уловив его слова, уточнила рокерша, осторожно поправляя разметанные по полу безжизненные пергидрольные пряди.

– Судя по вывернутой шее, ее не задушили, а сломали позвоночник, – подвел итог своим наблюдениям Амадео. – И, похоже, перед смертью убийца поцеловал ее. Посмотри, на ее губах остался заметный отпечаток чужих губ.

– Поцелуй смерти! – уложив светлые волосы красивым нимбом вокруг мертвой головы, прошептала Азиза. – Может быть, ее пытались изнасиловать? Или… уже надругались?

– Вряд ли, – отмахнулся от ее предположения гигант. – Не в моей приемной посреди рабочего дня. Времени не хватило бы.

– А с чего вы взяли, что ее задушили днем? – вдруг ожил оглушено молчавший до сих пор Александр Евстигнеевич. – Может, она в шкафу простояла несколько дней? Или ее прикончили в одном месте, а потом перенесли к нам в шкаф?

Кивнув в знак понимания, Амадео опустился на колени около недвижимого тела. Бережно взяв руку девушки в свои огромные ладони, он аккуратно согнул ее в локте. Рука с легкостью поддалась его нажатию.

– Видите, тело еще не остыло и мышцы не закаменели. Значит, ее убили совсем недавно. И, скорее всего, именно здесь, – подняв глаза на напряженно следивших за его манипуляциями певицу и секретаря, сказал продюсер.

– Но я был все время здесь! – неожиданно громко возопил вконец сбитый с толку несчастный секретарь и спустя мгновение совершенно сник под укоризненными взглядами Амадео и Азизы. – Ну да, я выходил на минутку. Всего лишь на часик! Я не виноват, в «Меге» была распродажа. – Испуганно глядя на безмолвно разглядывающих его мужчину и женщину, он печально развел руками. – Вы же знаете, я шопоголик. Это сильнее меня…

– Ну да, вас не было часа полтора, – с тихой яростью констатировала Азиза. – И Аннику преспокойненько так, с наслаждением, убили прямо у нас в приемной! И поцеловали перед смертью или после нее. А может быть, тогда, когда она умирала! И затолкали еще теплое тело в платяной шкаф, как будто она не человек, а вещь какая-нибудь! – убавив громкость под выразительным взглядом шефа, рокерша незаметно для себя сменила гнев на исследовательский интерес. – Но зачем? И почему именно у нас?

– О, Боже, я больше не могу… – горестно всплеснув руками, простонал побагровевший Александр Евстигнеевич и в порыве самоуничтожения ухватил себя за тщедушные остатки волос на вполне упитанной голове. – Теперь я буду во всем виноват… Накапаю себе успокоительного. Сердце схватило… – тяжело обвалившись на диван, он одной рукой, плотно прижатой у груди, пытался удержать рвущееся из нее сердце, а другой, закрыв глаза, слепо шарил в воздухе перед собой, словно надеясь нащупать в доступном сейчас пространстве материализовавшуюся в нем склянку с заветными каплями.

– Вы не виноваты, – тепло и сочувственно улыбнувшись, произнес Амадео и положил обе руки на плечи расстроенного сотрудника. – Ее бы все равно убили, но в другое время и в другом месте. Вашей слабостью элементарно воспользовались.

– Вы так уверенно говорите это… – покачав головой, возразила Азиза. – Как будто догадываетесь, кто преступник.

– Я не догадываюсь. Я знаю, – отчеканил Амадео. – И эта жертва – отнюдь не первая и не последняя в его списке.

Надрывный стон спиралью невыносимой боли врезался в ведомый диалог и разметал сказанные и невысказанные слова по углам приемной. Схватившись уже обеими руками за обширно полную грудь, Александр Евстигнеевич, запинаясь на ходу о безупречно ровную поверхность ковра и путаясь в собственных ногах, выскочил из злополучной комнаты.

– Он же сейчас наклюкается вусмерть, любитель чачи, – проводив взглядом перекошенную фигуру секретаря, сообщила Азиза. – Наберется до поросячьего визга.

– Пусть набирается, – в тон ей, тихо и внушительно ответил Амадео. – Ему это необходимо. Сейчас действительно необходимо. Но – только ему. Чтобы победить свой страх, он должен сначала опереться на свою слабость.

– Что-о-о-о?! – вскинув на продюсера переполненные изумлением глаза, воскликнула Азиза и от возмущения чуть не поперхнулась застрявшим в горле скоплением слов. – Да он же…

– Спокойно, – повелительным жестом остановил начинающийся выплеск рокерского темперамента Амадео и протянул замершей в паузе невысказанности певице телефонную трубку. – Сейчас не до философии. Вызывай полицию.

Широкими шагами преодолев королевский размах приемной, гигант скрылся в ожидающем его кабинете.

Огненная тьма расстилалась повсюду, вылепляя из себя едва заметную различимость неба и земли. И верх, и низ казались идентичными друг другу, перетекая за чуть видимые границы, лежащие между ними и сразу же порождая новые пределы. Чрезвычайная подвижность неба и земли создавали парадоксальное должному впечатление: не живости, а сугубой мертвенности, не сути, но отсутствию всяческого ее проблеска. Насыщенность чернотой – вот что позволяло опознавать видимую структуру пространства. Более красное, багровое небо нависало над выражено черной землей. Перемещение границ вызывало усиление и ослабление цветовой насыщенности каждой из частей огненной тьмы. Небо чернело, отдавая красный цвет земле. И тут же стадии перемен вновь сменялись, и земля разверзалась под обегающим ее взглядом обновленной глубиной тьмы, а небо давило сверху с удвоенной полнотой кровавого свечения.

Линия горизонта возникала то тут, то там почти незаметной пунктирной алой полосой. Ее необычайная тонкость заставляла ее то и дело прерываться, колыхаться и размываться, вырисовываться и пропадать вновь. Ничто не было устойчивым в этом зловещем месте. И, пожалуй, именно данная неустойчивость ориентиров угнетала воспринимающее его сознание больше всего. А действительно – что, как не стабильное отсутствие прочной системы ценностей и целей является для человека источником настоящих или будущих страданий? Путаница мыслей и действий – плодотворная почва для выращивания личностных монстров любой категории ужасности.

Своеобразная жизнь порождалась этим специфическим местом. Наверное, здесь находилось логово теней всех мастей. Черные, красные и черно-красные метущиеся тени наполняли все вокруг непонятным, но четко уловимым ритмом передвижения. Останавливаясь на долю мгновения, словно желая изучить окружающую обстановку, они следовали дальше в своем пугающе странном танце. Внимательный наблюдатель заметил бы, что тени подчинялись явной тенденции к группированию по собственному цвету. Он, как отличительное свойство их сущности, особенно ярко проявлялся в черных и красных теневых скоплениях. Чем больше теней скучивались в одном месте, тем более идеальную форму шара принимала их совокупность. Отдельные тени, штрихи из двух-трех их данностей, неправильной формы пятна из десятка-другого теней и огромные шары довлеющей черноты и кричащей багровости встречались тут и там на пути исследовательского взгляда.

Чем меньше было теней в какой-либо округлой форме, тем менее реальной она оказывалась. Мелкие и средние формы удерживались в самих себе какое-то время, а потом рассыпались единичными тенями, принимавшимися неудержимо метаться по растекающейся на небо и землю огненной тьме. Наиболее устойчивые образования – гигантские шары одного цвета – притягивали внимание. И если неосторожный наблюдатель позволял себе слишком долго всматриваться в такой шар, то очень скоро он оказывался рабом уже неподвластного ему восприятия. Багровые шары ослепляли взгляд раскрывающейся в их глубине огненной бездной, ну, а черные… Скопления черных теней, ухватив внимание азартного исследователя, утаскивали его на самое свое дно, погружая в область абсолютной тьмы.

Голос, невыразимо мощный и чрезвычайно низкий, шел из самой глубины абсолютной тьмы и одновременно ею являлся. Когда он звучал, этот голос производил себя в окружающее пространство, а когда умолкал, то наполнял собой произведенное. Тьма, и без того абсолютная, усиливалась с каждым сказанным словом. Конечно, а что же может определиться как действительный абсолют, где бы то ни было? Разве что только Создатель всего, то есть Бог… Ведь именно Он истинно присутствует везде.

И, странное дело, ощущение, что этот первый невероятный голос производил и наполнял второй голос, звучащий тоже очень пугающе низко, но все же гораздо выше своего источника, не исчезало при глубочайшем созвучии этих двух голосов. Они вели между собой диалог.

– Ты вернулся с победой? – невероятно низким для человеческого слуха басом вопросила истоковая тьма.

– Не совсем, мой повелитель, – нерешительно ответил густой баритон.

– Шалкар, ты же знаешь, я не терплю иных результатов, – отстраненная ярость в исходном голосе разошлась глухим звоном по непроницаемой тьме.

– Мой повелитель, ее душа почти перешла к нам, – заметно дрогнув, все же выдержал ее напор второй голос.

– Но она не перешла!

– Да, мой повелитель. Но она может перейти.

– Доложи развернутую ситуацию.

– Мы почти завербовали ее. Но агенты Амадео оказались проворнее.

– Дальше, – звон растущей в басе ярости перешел в громыхающий железом гул.

– Но в ее духовном сердце оказалось слишком мало энергий света, чтобы перейти на их сторону, – после небольшой паузы, будто восстановившись от перенесенного удара, чуть тише продолжил баритон.

– Она зависла на грани между двумя сферами мироздания, – нарастающим гулом ударил по нему бас.

– Да, мой повелитель, – усиливающаяся дрожь в голосе баритона указывала на растущую затруднительность его положения.

– Дальше.

– Она не смогла перейти к ним сама. Но они могли бы ей помочь. И чтобы этого не произошло, мы прервали ее земное воплощение.

– У нее оказалось слишком много энергии тьмы, что дало вам возможность убить ее. Ты и должен обрывать воплощения тех, кто застрял на перепутье между светом и тьмой. Но ты же знаешь, что такая смерть – чисто физическая. И она нежелательна для нас, потому что выброшенная из тела душа из-за перенесенного страдания слегка очищается и становится ближе к свету! Ты обязан убивать не столько тело, сколько душу! И ты ДОЛЖЕН всячески препятствовать такому раскладу! Душа должна погибнуть, перейдя на нашу сторону, до физической смерти тела!!!

– Так точно, мой повелитель, – отчаяние в голосе баритона зазвенело нотками плохого тенора.

– Где она теперь? – утробным рыком вопросил крепнущий в своей низкой силе бас.

– Новое воплощение произошло очень быстро. Но более низкое, чем у нее было. Но Ангелы тоже борются за нее, причем, с новой силой.

– Она вселилась в матрицу души одного из твоих подопечных. И в этой усиленной за нее борьбе и кроется уже произошедшее с ней частичное осветление! – рявкнул бас.

– Да, мой повелитель. Но зато теперь она будет стараться осветлить не только свою душу, но и вернуть остатки души, уже проживающей в том теле, на путь света. Это ее наказание за то, что она почти перешла на нашу сторону, но это и ее шанс на спасение. Но она не знает о своей двойной задаче. Она ее видит совсем по-другому, – задыхаясь, пискнул второй голос.

– Твои шансы? – прогремел бас.

– Она в моем лагере. Я буду постоянно воздействовать на нее. Мы все, воплощенные демоны, будем влиять на нее.

– Укажи шансы светлых сил.

– Она получила бонус, пройдя через насильственную смерть. Страдания добавили в ее духовное сердце светлых сил. Теперь она может выбирать: использовать эту силу во благо или же во вред. Если она будет жалеть себя и копить обиду на мир, мы ее одолеем. Если она будет проявлять сострадание и любовь, мы ее потеряем. К тому же, светлые ангелы будут постоянно, как и мы, влиять на нее. Но у нас есть козырь. Мы будем толкать ее на самопожертвование. Если она совершит его из любви – она перейдет в свет. Если мы сумеем скрыть от нее истинные мотивы ее жертвы – она наша. Навсегда, – собрав всю силу, на одном дыхании фальцетом пропищал второй голос.

– Хорошо. Против правил мироздания мы пойти не сумеем. Шалкар, если ты заставишь ее перейти в область мрака, я отдам душу Анники тебе в личные прислужники.

– О, спасибо, мой повелитель! – окрепшим тенором отозвался собеседник тьмы.

– Не произноси это слово при мне слишком часто. Хотя Он и спасает, и управляет, но мне тяжко выносить Его присутствие – даже в словах. Слова имеют особую силу.

– Да, мой повелитель, – сдавленно пропищал второй голос.

– Используй ее. И запомни: я жду тебя с нужным мне результатом. Иначе… – глухой гул надвигающегося землетрясения цунамической волной прошелся по пространству, заставив тени в красноватых областях хаотично рассыпаться и сбиваться в новые формы.

– Я понял, мой повелитель. Все будет, как вы пожелаете… – свистящим шепотом отозвался собеседник тьмы.

– Если бы все было, как я пожелаю, Вселенная перестала бы существовать, – яростно рявкнул бас и разразился громовым хохотом.

Получив увесистый толчок, крепкая дубовая дверь жалобно скрипнула латунной ручкой и без усилий распахнулась, пропуская влетевшего в ее проем высокого загорелого атлета. Ворвавшись в кабинет, Амадео резко сбавил шаг и уже медленно подошел к залитому солнечным светом окну. Окинув задумчивым взором знакомую картину заоконного пейзажа, он с минуту вглядывался в проникновенно чистое небо, немедленно отразившееся задорными солнечными бликами в его зеленых глазах. Словно приняв решение, он коротко вздохнул и уселся в просторное кожаное кресло, мирно дремавшее у отделанного разноцветной мозаикой письменного стола. Проведя широкими ладонями по проступающим с его поверхности цветам и птицам, Амадео тепло от души улыбнулся, словно вспомнив что-то очень приятное. Слегка подавшись вперед, в полупоклоне из сидячего положения, он сложил руки перед собой в характерном молитвенном жесте, обратив их ладонями друг к другу.

Тишина, тут же разлившаяся по кабинету, зазвенела хрустальным звоном, рассеивая разлетающиеся отзвуки во вспыхнувшем золотом льющимся из окна солнечном свете. Впечатление, что тишина и свет являлись полноценными осознаниями, с каждой секундой делалось все сильнее. Золотистая жаркость света и звенящая прозрачность тишины нарастали, заполняя комнату и переливаясь через подоконник в подставленную под них небесную бездну… И непонятно было, откуда взялся луч невыносимо яркого сияющего белого света, в котором оказался сидящий в кресле мужчина: упал ли он с небес или образовался из удивительного слияния солнечной энергии и намерения Амадео. Переливы радужных цветов, исходящие из невообразимой интенсивности белого сияния, разноцветными отбликами закружились по комнате, собрав в себя миллионы неизвестно откуда моментально слетевшихся сюда солнечных зайчиков. А, может быть, это они сами их и порождали…