Текст книги "Черный принц"
Автор книги: Карина Демина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
ГЛАВА 15
Брокк плохо помнил, как добрался до дома.
Экипаж. Запах кожи и железа. Голос пробудившегося города. Вой баржи, что долетал с набережной, крики мальчишек-газетчиков. Кто-то из них запрыгнул на подножку экипажа, стучал в окно, размахивая газетой. Свежий номер, господин, только-только из-под станка.
Брокк купил.
И пытался развернуть, читать, но непослушные пальцы прорвали тонкий газетный лист. Скомкали. Швырнули на пол. На перчатках остался запах типографской краски, и Брокк тер ладонь о сиденье, пытаясь избавиться от него.
Не выходило.
Были ворота и подъездная аллея, вдоль которой еще горели фонари. Белый их свет мешался с тусклым солнечным. Белый снег.
Белый мрамор статуй. Белесое кружево льда на лужах.
Белый полумесяц.
Крыша дома.
Он стоит, ощущая холод сквозь подошвы ботинок, надетых на босу ногу, они велики и норовят соскользнуть. Надо перешнуровать, но после обращения рука почти не слушается. Ноющая боль, тупая, выматывающая, как в первые дни, когда казалось, что проще содрать никчемную нашлепку, чем сжиться с нею. Брокк наклонился и, зачерпнув колючий снег, вытер лицо.
Облизал губы.
Пить хочется… и он пьет снег.
…а рука вдруг немеет. И железные пальцы повисают бессильно. Брокк пытается пошевелить ими, но не ощущает ничего, кроме немоты.
Проклятье.
– Недоброго дня, мастер. Мне сказали, что я вас здесь найду. – Кейрен из рода Мягкого Олова протянул флягу, и Брокк вспомнил, что хочет пить.
Безумно хочет пить.
Руку протянул, и металл вдруг ожил, коснулся металла, сминая.
– Извините.
– Ничего. – Кейрен успел убрать руку. – Будет повод приобрести новую. Вижу, не только у меня жизнь не задалась…
Чай из пробитой фляги стекал в рукав, разбавляя кровяно-железную смесь. И Брокк едва ли не с наслаждением чувствовал, как следом идет холод.
Боль – это хорошо, это значит, что он все еще жив. И рука будет работать.
Позже.
– От меня жена ушла, – пожаловался Брокк.
– Какое совпадение.
– И от вас тоже?
– Не жена. – Кейрен неловко пожал плечами. Снова он в черном, пальто расстегнуто, клетчатое кашне сбилось, съехало, и матерчатый хвост его выглядывал из высокого воротника. – Просто женщина… одна женщина, которая очень мне дорога.
– Почему?
– Наверное, потому, что я не способен дать ей того, чего она достойна. Или просто чтобы не мучиться.
– Хорошая причина, – согласился Брокк, скатывая искореженную флягу в шар.
– Легче стало?
– Немного.
– Повезло. – Кейрен сунул руки в карманы и сгорбился.
Тусклый.
Случайный гость в жизни Брокка… в его жизни только такие и бывали.
Сам виноват.
– Вы не замерзли? – Брокк потер рукав, чувствуя под пальцами распухшую культю. – Может, в дом?
Кейрен лишь пожал плечами. И уже в доме, скинув тяжелое пальто, уселся на корточках перед камином. Брокк же, впервые не испытывая стеснения, стянул и пиджак, и рубашку, которой отер искореженную руку. Распухла. И кожа набрякла живым железом. Каждое прикосновение порождало боль, острую, словно вспышка.
– Быть может, врача позвать? – Кейрен наблюдал с вялым интересом.
– Не стоит. Польете?
Букет увядал.
Красные солнца гербер на привязи зеленых стеблей. Стебли ломались в руке. Осыпались лепестки. Вода неуловимо пахла илом.
– Уверены? – Кейрен осторожно поднял высокую вазу.
– Уверен. Надо смыть корку, станет легче.
Следовало бы подняться наверх, в ванной комнате в туалетном столике прячется таз и кувшин с узким горлом. Бритва в черном бархатном футляре. Чистое полотно.
Бутыль со спиртом.
…уже давно нет надобности, но Брокк не убирает.
Сойдет и вода из вазы, невелика разница. Вместо таза – миска, в которой лежали крупные красные яблоки. Их Брокк вытряхнул на стол, и яблоки покатились, падали они с громким неприятным звуком.
– Лейте.
Вода была холодной, показалось – обжигающей, и Брокк стиснул зубы, сдерживая стон. Кейрен разодрал остатки рубашки на полосы и принялся оттирать сукровицу.
– Терпите уж. Опыта у меня немного…
– Кто?
– Брат. Старший… разрыв-цветы, и… иногда ему требовалась помощь, но всякий раз звать врача, волновать матушку… Просил меня. Сядьте куда-нибудь.
Он бросил пиджак на спинку стула, отправил следом жилет, оставшись в белой, какой-то слишком уж яркой рубашке. Рукава он закатал. И подтяжки поправил.
А с прошлой встречи Кейрен похудел еще сильней.
Тощий. Жилистый.
Злой.
Откуда взялась эта злость? И главное, когда он успел измениться? Год – не так уж и много.
– Он, как и вы, не любил казаться слабым.
– Казаться?
– Казаться, мастер. – Кейрен пинком подвинул стул и поинтересовался: – Бренди есть? Или коньяк? Виски сойдет тоже.
– В шкафу.
Виски – стоящая замена спирту. А спирт далеко.
– Пить будете или так потерпите?
Брокк покачал головой: пить нельзя, еще многое сделать предстоит. И Кейрен кивком одобрил решение.
– Не представляю, как бы я выдержал то же, что и он… или вы. – Он плеснул из бутылки на руки, добавил в воду, прополоскал тряпку и предупредил: – Жечься будет.
– Потерплю.
– И тогда терпели? – Пальцы его были чуткими, и боль отползала, поднималась выше к локтю, оставляя за собой полосы раздраженной кожи.
– Тогда… тогда я не сразу понял, что произошло.
Стрелки-ножницы, замершие на без минуты двенадцать. Качнувшийся маятник. Хруст стекла: колба была с дефектом. Удивление, порезанные пальцы, и кровь, наполняющая ладонь. Грохот и жар. Запах паленых волос, огненная волна по стене.
Брокк не ощущал боли, но смотрел, как превращаются в пепел дубовые полки.
Полыхнула бумага.
И сама стена, не выдержав удара, вдруг пошла трещинами. Он закричал, чувствуя, как загорается одежда, попытался сбить пламя и тогда увидел, что руки нет.
– А когда понял, упал в обморок. Пришел в себя уже наверху…
…дом выдержал удар. И пламя удалось погасить быстро.
– Меня вынесли. Вызвали врача… бесполезно. Сказал, что такое не лечится. Кисть срезало чисто… а выше кисти – обгорело. Живое мясо. Жареное мясо.
Это – в прошлом. Настоящее же – Кейрен и четырехгранная бутылка бренди, которым он отмывает пальцы.
– Было больно, да. Порой мне казалось, что лучше бы я умер, чем такая боль. Орал… спать не мог. Дед заставлял пить опиум, порой силой вливал. Он был довольно сильным для своих лет, а я… началась лихорадка… и рука воспалилась. Гнить начала. Пришлось резать… хотели взять еще выше, за локтем, чтобы наверняка. Я сказал, что лучше сдохнуть. Не знаю почему, но тогда казалось важным, чтобы не выше локтя.
Кожа остывала. И поры закрывались, затягивались чешуей живого железа.
– Дали опиум, но… наверное, я привык уже к опиуму. Не отключился. Говорить не мог, но видел… помню, как привязывали. И как пилили. Доктор был хороший, сильный, быстро справился, теперь я понимаю, что быстро, но… у костной пыли мерзкий запах.
Молчание. И бренди льется по коже, не опаляя, но снимая раздражение. Пальцы шевелятся, все еще чужие, словно одолженные, но это ощущение пройдет.
Главное, они есть, пальцы.
– Под конец я все-таки отключился. Потом стало легче. Я сжился с болью и… опиумом. Не знаю, с чем справиться было сложнее.
Вонь. И запертая комната. Окна зашторены плотно, поскольку солнечный свет вызывает мигрень. Постоянная жажда. Постоянный огонь, который все никак не отпустит Брокка. Бутыль с мутным настоем, что стоит в трех шагах от кровати.
Целых три шага.
Встать, удержав себя на ногах, вцепиться в изголовье кровати и стиснуть зубы.
Дойти. И кое-как вытащить пробку. Одной рукой неудобно… и культя дергается, расплескивает пламя. Ничего. Плеснуть в стакан, добавить бренди.
Осушить.
Оглушить себя и доползти до кровати, спрятаться в зыбком мареве опиумного сна.
– Бутыль пустела. Дед приносил новую. Я давал себе слово, что когда опустеет и она, то я остановлюсь.
– Остановились?
– От моей невесты пришло пространное письмо. Обстоятельства изменились, помолвка расторгнута. Дед сказал, что это закономерно. Знаете, ему никогда не нравилось мое увлечение. Он полагал это глупым баловством, но не запрещал…
Хмурился, приходил по утрам, и по его появлению Брокк понимал, что наступило утро. Дед раздвигал шторы клюкой и усаживался в кресло. Он подпирал подбородок ладонями и ничего не говорил. Сидел. Смотрел. А Брокк смотрел на деда, на темные его руки, лежавшие поверх изогнутого набалдашника трости. На пальцы с квадратными ребристыми ногтями.
– Однажды я понял, что еще немного и сойду с ума. И лучше было бы сразу сдохнуть, чем вот так медленно. Я услышал, как гниет мой мозг. – Брокк тронул пальцем висок. – Мне казалось, что… это сложно объяснить.
Невыносимая вонь, избавиться от которой не получалось. Брокк наполнял ванну горячей водой, забирался, вытягиваясь на дне, задерживал дыхание, насколько хватало, и, выныривая, задыхаясь от жара, тер себя когтями.
Повязка намокала.
И доктор пугал новым воспалением. Он утверждал, что вонь лишь мерещится, а на самом деле раны заживают нормально, и даже глубокий ожог, вызывавший немалые опасения, рубцуется. А остальное – не более чем галлюцинации. Игра воображения.
Воображение мучило Брокка. Стоило закрыть глаза, и запах появлялся вновь. Он просачивался из ушей и казался жидким, Брокк трогал голову обеими руками, и на левой оставался маслянистый налет. Он вспоминал, что левой руки нет… кричал…
– Я приказал убрать опиум.
– Было плохо?
– Было… не знаю, сложно описать. Дело не в боли, а в том, что я… безумие другого рода, когда понимаешь, что жить без чего-то не способен. И боль тоже, она не отступала ни на минуту, становилась острой. Рубцы раскрывались. И доктор требовал, чтобы я перестал маяться дурью…
Кейрен оттирает с пальцев желтоватый налет сукровицы. И бренди пьет из горла.
– Извините, мастер, но настроение нынче… пьяное.
Хорошее определение. Пьяное. Но Брокк от бутылки отмахивается.
– Пробовал пить, но понял, что меняю одну привычку на другую, и… вспомнил, что проект остался незаконченным. Сперва думалось тяжело, голова точно чужой стала. Туман. И пытаюсь что-то сделать, а все на одном месте. Дед злился страшно. Ему казалось, что я себя добить хочу. Но постепенно как-то все не то чтобы наладилось, скорее в колею вошло. Работа отвлекала. От боли. От опиума… мне долго хотелось… такое вот странное желание, когда тянет принять. Говоришь себе, что всего-то пару капель, от пары капель вреда не будет, но тут же одергиваешь. Стоит только начать… я как-то выбрался, не иначе чем чудом.
– Повезло, – меланхолично заметил Кейрен, вновь прикладываясь к бутылке.
И Брокк, стиснув металлические пальцы, согласился:
– Повезло.
День за днем. Война, в которой он сам себе враг. Четыре стены комнаты, все тот же прелый запах, что не выветривался, несмотря на открытые окна. Темнеющая воспаленная кожа. Рубцы, появлявшиеся слишком медленно.
Письменный стол.
Бумаги. Теория ошибки, и практика, до которой Брокку нескоро позволено было добраться. Сон не нужен, нужна работа, иначе воспаленный полубредящий разум потребует отдыха.
Опиума.
И он здесь, в доме, в соседней комнате, где обосновалась сестра милосердия, бледная невзрачная женщина. Она носила мешковатые платья и высокий белый чепец, под который убирала волосы так, что ни прядки не выбивалось.
Она появлялась по расписанию и уговаривала Брокка принять лекарство.
Он отказывался. Раз за разом, день за днем, стискивая зубы, запирая крик, заставлял себя возвращаться к столу. К книгам. К работе. И вот уже дед, что по-прежнему дежурил в его комнате, подпирая тростью руки, а руками – подбородок, заговорил.
Он рассказывал о чем-то неважном, Брокк не помнит, о чем именно, но помнит сипловатый голос его, такой ласковый, убаюкивающий. И то, как засыпал за столом.
Просыпался.
Ел обжигающе горячий суп, глотал, не жуя, спеша скорей вернуться к прерванной работе. Дед же качал головой, трогал накрахмаленный воротничок и вновь принимался за свои истории.
– Зачем? – как-то спросил Брокк.
– Просто так, – ответил дед. – Быть может, тогда мы оба не сойдем с ума.
Не сошли.
Доктор стал появляться реже. И сестра милосердия – Брокк так и не узнал, какого цвета у нее волосы, – исчезла, унеся с собой саржевые юбки, передник и бутыль с опиумом. Выветрился запах гнили, затянулись раны, и рубцы сделались плотными, жесткими.
Иногда Брокка все еще мучила эфемерная боль в потерянных пальцах, тогда он просыпался и лежал, пытаясь пошевелить ими, а потом вспоминал – руки нет.
– Потом началась война. – Кейрен слушает, он тоже болен, и Брокк видит эту болезнь. Знает ли о ней сам Кейрен? – И оказалось, что в полубреду я создал оружие… наверное, будь я совершенно здоров, я бы не рискнул выпустить идею за границы теории. Но… собственная жизнь не представляла для меня особой ценности, а короне требовалось оружие. И я подумал, что если так, то почему бы и нет.
Посиделки на двоих, с тем, кто не друг… друзей у Брокка никогда и не было, странно думать о них сейчас. Гостиная. И ваза пустая, яблоки на ковре. Брокк поднял одно, кое-как вытер о штаны, откусил.
– Мне сказали, что я гений. Что до меня никто не пробовал расслоить пламя, украсть часть истинного огня из жилы… законсервировать, – последнее слово он произнес с насмешкой.
– Вы многое создали. – Кейрен катал яблоко по столу, к краю и вдоль края.
Многое?
Шелкокрылые драконы.
И стеклянные шары с запертым в них огнем.
Паутина воздушного моста. Дирижабли… патентованные узлы… сцепки… связки… или вот механическая рука.
– Простите, но для меня вот это… – Кейрен указал на руку, и яблоко, лишившись опоры, упало. Он успел перехватить его над полом, не позволил коснуться паркета, вернув на стол. – …Сродни чуду. Она железная, но вы способны управлять ею, как будто она живая.
– Железо. – Брокк разжал пальцы. – Я не придумал ничего, чего бы не было в природе. Основа – анатомическая, только облегченная. А дальше все просто…
…призрачные боли в отсутствующих пальцах, онемение, с которым Брокк боролся долго. И очередная безумная мысль. Живое железо продолжением нервов и мышц, патрубки вместо кровеносных сосудов. И шунты-крепления.
Доктор отказался помогать в этом безумии.
Дед… снова промолчал.
– Резать пришлось самому. – Под повязками, которыми Кейрен стянул культю, кожа зудела. – Вернее, сначала я пытался сам, но это оказалось не так и просто. Моих знаний было недостаточно.
– И что вы сделали?
– Нашел врача-человека, которого мучило любопытство. Мы сошлись на том, что если я отправлюсь в мир иной, то его вины в том не будет. Он скрепил кости. Рассек кожу и мышцы… я же пытался связать железо с железом. Получилось далеко не сразу. И да, связь до сих пор нестабильна. Чуть ослабишь контроль, и начинается процесс распада.
Яблоко Брокк съел, но голод не утолил. И жажду тоже.
– На самом деле не все так плохо, как мне казалось… – Он понял, что замерз и продолжает замерзать. А разговор, внезапный, но чересчур откровенный, закончен. – Я не того боялся.
Яблоки он собирает, возвращая на стол, где лежат увядшие герберы. И обе руки снова подчиняются Брокку.
– Я вас не утомил?
– Отнюдь. – Кейрен с явным сожалением отставил бутыль. Бренди оставалось на донышке. – Надеюсь, вы меня пригласите на обед?
– Боюсь, вы все еще не в моем вкусе, но… если претендуете только на обед… – Шутка получилась корявой.
– Исключительно. – Кейрен потер острый локоть. – И беседу… о нашем с вами деле.
– Есть что-то новое?
– Это я у вас хотел спросить.
Новое. Старое.
Цифры. Бумаги, которые приходится прятать, но Брокк все равно не уверен, что его тайник надежен. Он рисует мелом по грифельной доске, вновь и вновь создавая сценарий, нарушая его, стирая, оставляя белые разводы на черном.
Мел остается на руках, на перчатке, с которой отходит тяжело.
И с тряпки не выполаскивается.
Кэри пеняет за пятна на одежде, говорит, что он похож на гимназиста-переростка… и, должно быть, вправду похож.
– …стой смирно, у тебя мел даже на ушах. – Она становится на цыпочки, тянется, чтобы стереть белую крошку. Хмурится.
Улыбается.
Вздыхает, когда он пятится назад.
Снова.
Проклятье… она действительно устала. И права во всем. Надо же было быть таким трусом!
– Идемте в мастерскую. Если вы не против.
Кейрен поднялся и, подхватив пиджак, забросил его на плечо.
– Всегда мечтал взглянуть.
– Ничего особенного не увидите.
Просто комната. Подвал. Переборки снесли, потому что Брокку не хватало места. Остались опорные столбы, обложенные гранитными плитами. И пол из гранита… потолок беленый, но штукатурка набрякла, пошла трещинами. Давным-давно следовало бы ремонтом озаботиться, но все некогда.
Вечно ему некогда.
Массивная дверь, металлическая и с замком. Его Брокк сам собрал. Изнутри – пара запоров, которые поворотом колеса вгоняются в пазы. Эта дверь выдержит взрыв.
Столы. Широкий рабочий, заваленный всяким хламом, Брокк время от времени пытается навести порядок, но держится тот недолго. И сейчас на столе обрывки бумаги, камня осколки, винты и шурупы, пантограф, рейсфедер… узлы разной степени сборки… каменная крошка… кернер и бородок…
Пылью покрыто.
Правильно, дверь была заперта, но вентиляция работала, оттого в комнате пахнет свежей выпечкой, и от запаха этого желудок болезненно сжимается. Надо и вправду сказать, чтобы обед принесли.
Сюда.
В столовой без Кэри будет пусто.
– Впечатляет. – Кейрен не спешил присаживаться. Он прошел вдоль стола, к другому, на котором лежали куски камня. Оникс. И бледно-золотой нефрит восковым комом. Стланец, уже намеченный для расслоения. Неограненные алмазы, больше напоминающие мутное стекло. И квадратный крупный сапфир с клеммами, Брокк уже и не помнил, где именно хотел его использовать. Разобранный блок управления.
Массивный шкаф.
И еще более массивный сейф. Секретер с сотнями отделений, Эйо он нравился. Копир. Печатный шар, изрядно устаревший и не особо нужный.
…к вечеру с «Янтарной леди» доставят багаж, и подвал заполнится коробками, коробами и металлическими шкатулками.
…завтра и заказ его из королевских лабораторий прибыть должен. Работы много. Но в кои-то веки мысли о ней не способны вытеснить иных.
…он выписал софу с полосатой желто-зеленой обивкой и гнутыми ножками. Скамеечку для ног. И плед из шерсти мериносов, как уверили Брокка, теплый. Иногда Кэри засыпала, не дождавшись, когда он закончит работу. Ей бы понравился плед.
Наверное.
Обед подали быстро. Поднос на двоих и ваза с одиноким цветком герберы – словно издевательство.
– Садитесь куда-нибудь. – Брокк включил печь, в которой давно пора было бы заменить кристалл, энергии в нем осталась капля. Но нагревательные контуры раскалились, и в воздухе запахло горящей пылью, пером… костью. – Есть три сценария, с которого начать?
Здешняя доска была старше, и темное покрытие ее местами поистерлось. А мел отсырел и в пальцах крошился.
– Первый, самый, на мой взгляд, маловероятный. Шесть зарядов малой мощности, расположенных кольцом. Допустим, это река. – Брокк провел черту. – Жила идет под прямым углом…
Вторая черта.
И окружность-город. Сегменты кварталов.
– С одной стороны, шестерка даст стабильный результат… – Шесть жирных точек, выстраивающихся дугой. – С другой – крайне сложно синхронизировать шесть зарядов.
Кейрен, гонявший по столу хризолитовый шар, некогда бывший частью драконьего сустава, выронил его и поспешно спрятал руки за спину.
– Извините, мастер. Я слушаю внимательно, честное слово! Продолжайте.
– Сценарий второй. Один заряд и точечный взрыв… но, по мне, тоже маловероятно. Заряд должен находиться на точке максимального подъема, где-нибудь под королевским дворцом… а дворец все-таки хорошо охраняют. Да и мощность критическая. Капсула будет крайне неустойчива…
Кейрен кивнул.
– И что остается?
– Треугольник. Три точки в местах дефекта породы… и максимум оказывается в треугольнике. Заряды должны сработать синхронно. Скорее всего, хватит и двух, но три надежней. И если опираться на прошлогодние взрывы, то заряды заложат примерно там же…
Мел все-таки раскрошился, влажноватый, он прилип к перчатке.
– Нижний город? – Кейрен подошел к схеме.
– Радиус в четверть мили и…
И оба знают, что этого слишком много. Плотная застройка.
Подземелья.
– Склады. – Брокк стер вторую точку. – Они стоят над полостью в граните… и с учетом того, что треугольник будет правильный, то третья вершина придется на королевский парк.
Кейрен потер шею.
– Парк… мне парк нравится. Нехорошо получится, если его взорвут…
– Нехорошо, – согласился Брокк.
Подняв шар, Кейрен задал следующий вопрос:
– И сколько осталось?
Немного. Прилив грядет.
Огнем и пеплом. Силой, которая опьяняет, лишая разума. Живым железом, что грозит закипеть в крови. Люди не слышат голоса истинного пламени. Они до последнего останутся глухи, и… если повезет, то не узнают, как поет огонь, вырвавшись из гранитного русла реки.
…а следом, оседлавши ветер, пеплом, черным прахом пойдет чума.
– Неделя после Перелома. На максимум жила выйдет к рассвету.
– Неделя… Я вот пытаюсь понять… – Кейрен подвинул поднос к себе, он сидел, упершись острыми локтями в стол. Крышку снял и, склонившись над тарелкой, вдыхал аромат жареного мяса. – Времени осталось не так и много… если предположить, что все закончится не очень хорошо, то… как им распорядиться-то?
Он подцепил кусок мяса пальцами и, отправив в рот, зажмурился.
– Жить. – Теперь Брокк точно знал ответ. – Спешите жить, пока еще не слишком поздно.
Он надеялся, что сам не опоздал.
И после ухода Кейрена сел за станок. Камень по-прежнему слышал Брокка… и желтый топаз расслаивался, менялся, прорастая тончайшими лепестками…
…опоздал.
Но он нагонит.
Есть еще месяц… целый месяц и немного больше для каменных цветов, механического какаду, и… он так и не показал Кэри драконов. А ей понравятся.
Определенно понравятся.
